Жизнь «взрослых детей»
Жизнь «взрослых детей»
Человек патриархального общества не мыслит себя сам по себе. Он принадлежит к группе, клану, сословию, территориальной области, семье. И не современной семье, а Большой семье, в которую входят женатые братья, пока не скончается отец – «большак». Все окружающие воспринимают человека вовсе не как самодеятельную личность, а как часть этой общности. Сам же человек не только не сопротивляется этой включенности, а принимает ее с полным удовлетворением.
Случайно ли у наших еще недавних предков не было особого, только им принадлежащего места для сна и собственной посуды для еды?
Действительно, ведь нет никаких рациональных причин есть из отдельной тарелки, пить из отдельной чашки или кружки. По существу, мы имеем каждый свою посуду не потому, что никак нельзя иначе (предки как раз поступали иначе и почему-то не поумирали с голоду), а потому, что мы привыкли быть каждый своей автономной личностью. Мы так привыкли к этому, что любое другое поведение за столом кажется нам дикостью…
А еще в начале XVII века в Московии отдельная «тарель» (как тогда говорили) дается только царю и его жене. Остальные гости на царских пирах группируются возле блюд и тарелей, едят по нескольку человек из одной посуды. Только к середине XVII века устанавливается новая дворцовая норма – каждому участнику пира ставят по отдельной тарели.
К концу XVII века в большинстве аристократических домов отдельная тарель – нечто совершенно обычное. А ложки и кружки для питья и раньше были у каждого свои. Обычай стремительно завоевывает себе сторонников в среде широких слоев дворянства, в том числе провинциального, приказных, купцов, посадской верхушки.
В среде же основного населения страны – крестьянства, основной части жителей городов, люди по-прежнему едят из общего горшка (обычай дожил до XX века) и очень часто не имеют определенного места для сна. Нет у них постели, отделенной от других постелей. Все спят вповалку, никто не выделен (как и за столом). Стоит ли удивляться, что многие люди настолько не отделяют себя от «своей» группы, что даже собственное тело не считают чем-то отдельным и особенным. Чем-то таким, что принадлежит только им самим и чем они могут распоряжаться только сами.
Человеку патриархального общества вполне приятно находиться в группе, осмысливать себя как часть группы. А в каждой общности есть свои вожди. Свои уважаемые люди, которые решают за других, что им делать и как. Этим людям каждый представитель клана оказывает уважение и подчиняется. Такому человеку вполне комфортно, если его всегда контролирует государство, корпорация, община, род, семья. Ему нравится, что у него всегда есть начальник – «второй отец»; он готов почитать этого начальника почти так же, как настоящего отца.
Большинство людей патриархального общества навсегда, до старости и смерти, остаются как бы немного детьми. «Взрослые дети»… В чем-то, конечно, вполне взрослые: в труде, в отношениях с животными, растениями, младшими членами семьи. Но всегда есть те, по отношению к кому они «маленькие»…
По отношению к тем, кто их старше по возрасту, положению в обществе, по чину.
На Московской Руси XVII века даже бояре – верхушка знати, матерые мужики лет по 40 и 50, постоянно ведут себя как малые дети, таскают друг друга за бороды, колотят палками, плюются и «обзываются» какашками, старыми козлами, вонючками и гадинами… В общем, детский сад на лужайке.
Бояре не дети; они – могучие, пузатые, бородатые дядьки с сединой в бородах и в волосах. Они – люди с огромными правами и колоссальными возможностями. На каждом их них лежит ответственность за дела государственного масштаба, вопросы войны и мира. Они – полководцы, строители и защитники городов. Тысячи людей (тоже взрослых, бородатых, солидных) глядят на них как на «вторых отцов».
Но они же между собой ведут себя без всякого личного достоинства, смешно, – как малые дети. И так же наивно жалуются, наушничают друг на друга царю. Или честно бьют челом: мол, батюшка, рассуди нас! Мы ведь «духовно млады», поучи…
И царь действительно ковыряется в этих «обзывалках», разбирает, кто кого и как обозвал, примиряет, наказывает, учит… Как воспитательница детского сада.
Вот потрясающая история, которая произошла в 1634 году. В этом году князь Дмитрий Михайлович Пожарский со своим двоюродным братом Дмитрием Петровичем подал царю челобитную, и в этом документе очень ярко проявилось все, что содержится в родовом строе.
«Племянник наш, Федька Пожарский, у нас на твоей государевой службе в Можайске заворовался, пьет беспрестанно, ворует, по кабакам ходит, пропился донага и стал без ума, а нас не слушает. Мы, холопи твои, всякими мерами его унимали: били, на цепь и в железа сажали; поместьице твое, царское жалованье, давно запустошил, пропил все, и теперь в Можайске из кабаков нейдет, спился с ума, а унять не умеем. Вели, государь, его из Можайска взять и послать под начал в монастырь, чтоб нам от его воровства вперед от тебя в опале не быть», – так писали царю главные мужчины рода Пожарских.
Зрелище разъяренных родственников, лупящих по заду можайского воеводу, дядьку за тридцать лет, способно вызвать разжижение мозгов у человека XXI столетия. Но, как видите, в XVII веке дядюшки вполне могут приехать к племяннику, служилому человеку, и по месту прохождения службы вломить ему и даже заковать в цепи.
Общество вовсе не крутит пальцами у виска; все вполне сочувственно наблюдают, как два пожилых дядюшки лупят и заковывают взрослого, самостоятельного племянника, не последнего из служилых людей Московии.
А когда унять Федьку «семейными средствами» оказывается невозможно, Пожарские обращаются к царю. Все правильно – раз род бессилен, нужно передать слово старшему по отношению к Пожарским, более главному «отцу родному». Пусть царь вразумит гадкого Федьку, и пусть он знает, что старшие в роду Пожарских действовали «правильно».
По отношению к Федьке дядюшки Пожарские – старшие; по отношению к царю – они «духовно млады» и ждут его решения…
Можно привести много примеров того, что человек патриархального общества вовсе и не хочет «вырастать».
Ведь община и ее представители, «отцы родные», гарантируют ему соблюдение неписанных, но и неотъемлемых прав. По обычаю тебе положено? Получи!
С крестьянина взяли лишний налог? Община вступит в переговоры с властями, и если ты прав – исправит несправедливость.
Горожанина обидел купец при расчете? В другой раз будет иметь дело с выборными людьми из магистрата, и они заставят его платить правильно.
Боярин Милославский плюнул на боярина Буйносова и обозвал «мокрой курицей»? Пусть Буйносов ответно плюнет на Милославского, а Милославский сядет дальше от царя и хорошенько подумает о своем ужасном проступке!
Называя вещи своими именами, Милославского шлепают и ставят в угол.
От тебя убежала жена? Вернут, и сами же накажут, чтоб не бегала от законного мужа, не нарушала порядок.
Не слушается сын? Собраться всем миром да посечь негодника, чтобы помнил установленное от века, не смел нарушать заповеданного навсегда.
Конечно, виноват можешь оказаться и ты сам.
Тогда «отцы родные» и накажут тебя так, как если бы ты был ребенком. Князя Милославского царь как-то пинками вышвырнул за дверь Боярской думы: за плохое поведение. Федьку Пожарского вот тоже дядюшки пороли батогами.
Крестьянин увел чужую жену, нарушил чьи-то права, кого-то обидел, поступил «неправильно», нарушая обычаи, – и его накажут. Сойдутся люди, всерьез обсудят твою провинность, и если сочтут нужным – тут же обнажат, разложат на скамье и выдерут. Тут же деловито обсудят, пороть ли розгами или толстой палкой-батогом, вымочить ли прутья в соленой воде, кто будет бить и сколько раз.
Виновный и не думает сопротивляться. Он примет участие в обсуждении этих важнейших вопросов, а потом покорно уляжется на лавке.
Обиды? Какие могут быть обиды на общину, на своих, почти семью?! Люди разойдутся с чувством выполненного долга, сделав важное общественное дело, а назавтра встретятся с тобой, сохраняя ту же меру уважения к тебе, какая была и до порки. А почему нет? Ты заработал – ты и получил, и вовсе не стал от этого хуже.
Собственное достоинство? Вот его-то у людей этого общества и нет – по крайней мере, в нашем современном понимании.
В первобытных племенах все люди «духовно млады»: как те жители тихоокеанских островков. Их жизнерадостность, эмоциональность, беспечность так нравятся европейцам, что те готовы сами бежать на эти островки.
Но как беспомощны «большие дети» против сил природы – даже на берегах соплеменного океана! Беспомощны совершенно по-детски против тайфуна, акулы, ветров и течений, ядовитых моллюсков и миграций рыбьих стад.
Но особенно беспомощны они, если происходит что-то необычное, неожиданное… То, о чем не говорится в преданиях, чего не помнят «вторые отцы» – старики, вожди и жрецы. Вот у берегов острова появились корабли европейцев – и все буквально не знают, что им делать.
Психологический шок.
Так же и индейцы в Америке убегают при виде испанцев, которые спрыгивают с лошадей: единое существо раздвоилось!
И знаете, кому труднее всех? Как раз «отцам родным», верхушке общества. Ведь все смотрят на них, ждут ответа: что делать?! А «отцы родные» и сами понятия не имеют, куда плыть, каких берегов держаться.
Отвратительное чувство беспомощности, помноженное на переживание тяжкого груза ответственности: все ждут, что ты скажешь, а тебе нечего сказать.
В обществах древности труднее, напряженнее всех жили цари, их придворные и жрецы – просто потому, что выше них никого нет… Волей-неволей, решение ни на кого не переложишь.
Впрочем, есть еще и такой способ: гадания, поиск примет, узнавание воли богов. С помощью таких методов царь, князь и жрец сами оказываются «духовно млады»: им указывают путь те, кто выше и сильнее их, – боги и духи, сама Судьба.
Так князь Игорь, герой «Слова о полку Игореве», при виде солнечного затмения гадает… А после гадания с ясным, довольным лицом исполняет предначертанное. Воля Высших сил проявлена, мой Отец Небесный все сказал – теперь мое дело исполнять.
Так жили люди тысячи лет, но за последние два с половиной тысячелетия патриархальному обществу нанесли три жестоких удара. Таких жестоких, что патриархальное общество их не выдержало.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.