f "

Очерк II. Канун великой войны. Россия и польский вопрос

Соглашение между австрийской разведкой и Пилсудским было одобрено Генеральным штабом в Вене, однако лишь в декабре 1912 г. военное министерство в ?нсьме министерству внутренних дел и премьер-министру решилось раскрыть факт существования контактов с польскими военизированными структурами¹⁴⁶. Наместник Галиции М. Бобжиньский был проинформирован о подобном сотрудничестве еще в декабре 1909 г.¹⁴⁷ На встрече с представителем Правицы М. Хылиньским, интересовавшимся мнением наместника о том, какую позицию следует занять в отношении стрелковых организаций, Бобжиньский заявил, что «не следует выступать против этих организаций и прямо бороться с ними, но в то же время не следует их поддерживать ни материально, ни другим образом, и по мере возможности не терять влияния на эти организации и действовать смягчающе»¹⁴⁸.

Польская социал-демократическая партия оказывала содействие этим структурам. Российская дипломатия сообщала в австрийское Министерство иностранных дел о том, что польские военные организации окружены опекой депутатов венского парламента И. Дашиньского и Г. Диаманда, которые сумели убедить руководство галицийской полиции в «безвредном характере» их деятельности¹⁴⁹.

Таким образом, тактика социалистов объяснялась нежеланием создавать напряженность в отношениях с властями Галиции. Правда, есть свидетельство архиепископа Бвльчевского о том, что Бобжиньский потребовал от мэра Кракова Ю. Лео не допустить избрания Дашиньского в парламент. Однако, судя по результатам парламентских выборов 1911 г., правящие круги не чинили препятствий кандидатам-социалистам. В самом Кракове они получили 60% голосов избирателей и 3 мандата (из 5)^ш. Дашиньский был избран депутатом рейхсрата. Всего деятели ПСДП получили 8 мест в парламенте, увеличив в два раза свое представительство по сравнению с предыдущим составом.

После выборов «краковский консерватор» B.JI. Яворский по просьбе Дашиньского ходатайствовал перед наместником за одного эмигранта из Царства Польского, обвиненного в «анархизме»: просил не выдавать его российским властям. Яворский отмечал, что лидер социалистов не будет выступать в парламенте против консерваторов по важному для них вопросу. «Дашиньский сказал также, — сообщал Яворский, — что не в их [социалистов] интересах ослабление наместника Бобжиньского. Они убеждены в его самых лучших намерениях и верят, что он желал легальности на выборах⁹»¹⁵¹. Современник событий, известный польский публицист В. Фельдман отмечал, что критика наместника по поводу парламентских выборов 1911 г. была весьма мягкой «даже со стороны социалистов»¹⁵². Примечательно, что во имя национально-освободительных идей Дашиньский был готов отказаться от пропаганды классовой борьбы и выступить с программой национальной солидарности¹⁵³.

Все более влиятельной силой на политической сцене Галиции становились польские национальные демократы. По итогам парламентских выборов 1907 г. эндеция оказалась самой крупной фракцией в польском коло рейхсрата. Воодушевленные успехом, ее руководители выступили с лозунгом «замены мозгов» на различных уровнях власти, заявив тем самым о своих претензиях на лидерство в общественно-политической жизни края.

Другой причиной конфронтации между краевой властью, возглавляемой М. Боб-жиньским, и национальными демократами были расхождения по украинскому вопросу. Бобжиньский был убежден, что пропаганда идей крайнего национализма, ненависти и борьбы с украинцами разрушает национальный мир в крае и сводит на нет все конструктивное, что создавалось в сфере межнациональных отношений на протяжении веков многими поколениями поляков. Национальные демократы.со своей стороны, считали, что наместник идет на неоправданные уступки украинцам, ущемляя интересы польского населения в восточной части края. В итоге съезд национальной демократии 22 мая 1910 г. принял резолюцию, в которой призвал «центральный комитет, депутатов и прессу партии к решительной оппозиции краевому правительству, которое для сохранения видимости спокойствия жертвует самыми насущными национальными интересами в пользу враждебной нам украинской партии и одновременно, опираясь на элементы, которым доступны соблазны сословных или личных выгод, деморализует общественную жизнь народа»¹⁵⁴.

От позиции национальных демократов зависело стабильное функционирование центральных органов власти. Недовольство эндеков вызывало сближение правительства Р. Бинерта-Шмерлинга с украинцами и сионистами, благодаря поддержке которых в 1909 г. оно избежало отставки. Радикальное крыло эндеции призывало партию перейти в оппозицию действующему кабинету¹⁵⁵. На встрече с премьером один из лидеров галицийских эндеков С. Гломбиньский заявил, что не может гарантировать участия всех своих соратников в голосовании по бюджету. Император Франц Иосиф был хорошо осведомлен о возникших затруднениях и на встрече с польскими консерваторами выказал недовольство таким развитием событий¹⁵⁶. В конечном итоге премьер принял решение распустить парламент и назначить новые выборы.

Конфронтационная политика эндеции привела к тому, что на парламентских выборах 1911 г. она получила лишь 9 мандатов, в то время как в предыдущем рейхсрате имела 16 депутатских мест. Комментируя отношение Бобжиньского к эндекам, газета краковских консерваторов «Час» писала, что на выборах «наместник не поддержал национальную демократию, так как она добивалась власти; Бобжиньский же хотел, чтобы она присоединилась к совместной, органической работе в крае»¹⁵⁷. Газета приводила также высказывания главы края о том, что в 1910 г. эндеция заявила о борьбе с ним «не на жизнь, а на смерть», не пошла на компромисс с другими партиями и тем самым породила против себя коалицию¹⁵⁸.

Эндеция развернула пропагандистскую кампанию по дискредитации политики краевых властей в отношении украинцев. Так, видный деятель галицийских эндеков Я.Г. Павликовский отмечал, что в «определенных политических кругах» возникла концепция, согласно которой следует «угождать» украинцам, чтобы в случае войны с Россией Австрия могла на них опереться¹⁵⁹. Однако, по его мнению, сепаратистское украинское течение не имеет широкой поддержки у населения Восточной Галиции. Я.Г. Павликовский упрекал польского наместника в том, что он не указал на «фиктивность» подобной концепции и что на украинцев, как «элемент политически незрелый и анархичный», никто опереться не может. Государственные интересы Австрии, отмечал он, должны, как и прежде, руководствоваться польским интересом.

Я.Г. Павликовский также высказывал обеспокоенность тем, что постоянные уступки украинцам могут привести к утрате поляками главенствующей роли в Галиции, а •свабление здесь польского влияния в свою очередь затруднит распространение «поль-свости» на другие земли бывшей Речи Посполитой. Он обвинял участников правящего блока в игнорировании интересов польской нации, преследовании узкопартийных цекб, неразборчивости в средствах ради достижения собственных выгод. Эндеция же ?редставлялась поборницей морального оздоровления общественной жизни, готовой бороться со злом «до победного конца».

И. Дашиньский вспоминал, что после парламентских выборов 1911 г. ведущий деятель эндеции Станислав Грабский наносил «дикие оскорбления» наместнику М. Бобжиньскому в «Слове польском», доходя даже до сравнения его с Муравьевым-«Вешателем»¹⁶⁰. B.JI. Яворский отмечал в своем дневнике, что «Ст. Грабский в свое время представил Теодоровичу (армянскому архиепископу. — М. Б.) документы, что я, Бобжиньский... являемся масонами из шотландской ложи. Вот такие вот средства борьбы»¹⁶¹.

В пропагандистской деятельности национальных демократов Бобжиньский видел серьезную угрозу польским интересам. Он считал, что с помощью «национальноосвободительного, антиавстрийского патриотизма, а скорее польского шовинизма» эндеция стремится привлечь на свою сторону «толпу»¹⁶². По словам наместника, национальные демократы создавали антитезу между «польскостью» и австрийским государством. «Они делают это, — писал Бобжиньский, — в минуту наивысшего гнета в Пруссии и России, происходящего в Холме¹⁰. Они хотят строить Польшу в антагонизме и к Австрии. Это более чем безумие, потому что является увязыванием польского вопроса с интересом партии»¹⁶³. Наместник же считал, что Польшу нужно строить не вопреки Австрии, а с ее помощью.

С целью ослабления позиций наместника и поддерживавшей его партии «краковских консерваторов» национальные демократы стремились распространить свое влияние на помещиков в центральных и западных областях края, пытались посеять раздоры в рядах самой Правицы народовой, сблизиться с «подоляками», пользуясь тем, что последних не устраивала политика М. Бобжиньского по целому ряду вопросов. Свои интересы «подоляки» усматривали в том, чтобы препятствовать процессу демократизации политической системы Галиции, не допустить укрепления политических позиций массовых партий, помешать расширению украинского национального представительства в краевых органах власти. Руководство )ке Правицы народовой исходило прежде всего из того, что процесс демократизации остановить невозможно и реформы в сфере политических отношений неотвратимы. Поэтому необходимо участвовать в этом процессе и добиваться выработки и принятия выгодных для консерваторов решений.

Позиции «станьчиков» были близки определенной части «подольских консерваторов», например, Д. Абрахамовичу, В. Залескому, В. Чайковскому. Тем не менее последовательный курс «станьчиков» на компромисс с другими политическими силами, конструктивная политика в отношении украинских национальных требований привели к кризису в консервативном лагере и размежеванию с большей частью «подоляков». Особенно ярко данная тенденция проявилась в образовании в январе 1912 г. крайне консервативной сеймовой фракции Центр. К числу наиболее известных деятелей этой группы принадлежали В. Козловский, С. Стажиньский, Т. Ценьский, В. Чарторыский.

Весной 1913 г. «подольские консерваторы» участвовали в срыве проекта реформы краевого избирательного законодательства. Он был подготовлен под руководством лидера «краковских консерваторов» наместника М. Бобжиньского и являлся результатом далеко идущего компромисса между польскими и украинскими политиками. «Станьчики» были вынуждены поддержать этот проект ради достижения общего согласия по реформе. Однако им удалось отстоять куриальную избирательную систему, сохранить численный состав курии крупных собственников и обеспечить незначительное преобладание в сейме депутатов от цензовых курий и лиц, входивших в состав представительного органа по должности (архиепископы и епископы, ректоры университетов).

Дополнительный голос на выборах получали избиратели сельской курии, платившие прямые налоги. Важным достижением было обеспечение польского населения гарантированным количеством мандатов в тех регионах Восточной Галиции, где преобладали украинцы. Так, в сельских районах, где доля поляков составляла как минимум 35% общего числа жителей, предполагалось создать двухмандатные избирательные округа с пропорциональным распределением мандатов, гарантировавшим один мандат польскому кандидату. Там же, где польское меньшинство являлось незначительным, планировалось организовать одномандатные округа исключительно для польских избирателей.

Со своей стороны консерваторы были вынуждены пойти на значительные уступки оппонентам. В частности, они согласились на создание городской курии «всеобщего избирательного права», одобрили процедуру всеобщих, прямых и тайных выборов в сельской курии, пошли на значительное увеличение количества мандатов в городской цензовой и сельской куриях, согласились с увеличением количества украинских мандатов до 27% общего числа мест в краевом сейме, а также с правом украинских депутатов избирать из своего числа без участия поляков членов краевого отдела галицийского сейма¹¹ и сеймовых комиссий. «Станьчики» приняли систему так называемого «национального кадастра» для избрания украинских депутатов, на чем решительно настаивали последние. Данная система предполагала формирование специальных одномандатных округов, в которых украинские избиратели голосовали бы исключительно за своих национальных кандидатов. По поводу уступок украинцам в публицистике «станьчиков» отмечалось: «Краковские консерваторы делали все, что могли, чтобы добиться для поляков как можно большего, а русинам дать то, без чего они не пошли бы на примирение. Жертвы доставляли беспокойство членам Стронництва правицы народовой, так как любая жертва, приносимая в силу необходимости, приятной быть не может. Но они шли на нее во имя успокоения в крае, во имя примирения с братским русинским народом»¹⁶⁴.

«Подольские консерваторы» считали предложенный проект слишком демократичным и чрезмерно проукраинским. Их позицию поддержало польское духовенство Галиции. Епископы были убеждены, что новая избирательная система приведет к увеличению числа радикальных польских депутатов-людовцев, а также украинских националистов, социалистов и евреев¹⁶⁵. Высказывалось опасение, что если эти силы составят большинство депутатского корпуса, то может возникнуть угроза позициям церкви и религии в Галиции, законодательного и политического преследования духовенства со стороны враждебного церкви большинства сейма. На выборах в городских округах победят еврейские кандидаты. Предоставление украинцам возможности самостоятельно (без участия поляков) избирать своих представителей в краевой отдел ? сеймовые комиссии епископы считали началом раздела Галиции на западную (польскую) и восточную (украинскую) части.

О демонстративном осуждении епископатом предложенного проекта очень резко отозвался император Франц Иосиф во время встречи с польским министром в центральном правительстве В. Залеским¹⁶⁶. Он заявил, что епископат вторгся в сферу ?олитических споров, практически не затрагивающих его интересы, что церковь не сможет задержать растущую демократизацию общества, а должна к этим процессам ?риспособиться и решать свои задачи в новых условиях. Кроме того император с раздражением отметил, что по вопросу избирательной реформы католический епископат резко выступил против другой народности (т. е. украинцев и евреев) и вместо того, чтобы смягчать межнациональные отношения, способствует их обострению. По мнению императора, ответственность за крушение достигнутого компромисса падет на еписко-?ат, и его отношения с народом будут значительно осложнены.

Следствием выступления польских епископов против проекта реформы стало заявление М. Бобжиньского об отставке с поста наместника Галиции. Она была принята центральным правительством, по признанию премьера К. Штюргка, с «тяжелым сердцем»¹⁶⁷. Рушился польско-украинский компромисс, который был так нужен Вене. На встрече с представителем Польской демократической партии JI. Германом император сказал: «Никогда не забуду этого епископам..., это было вероломством с их стороны»¹⁶⁸. На реплику Германа, что среди епископов был «армянин» (т. е. Ю. Теодорович), император ответил: «Я знаю об этом, он даже был предводителем».

Действительно, армянско-католический архиепископ Ю. Теодорович проявлял особую активность в противодействии избирательной реформе. Он упрекал краевую власть в том, что она выступает в «союзе с масонством, еврейством, радикализмом»¹⁶⁹. Недовольство Теодоровича вызывало также потворствование краевой администрации «коррумпированному индивидууму» Я. Стапиньскому, который, по его словам, вел «религиозную войну», подрывал здоровые начала в общественном организме¹⁷⁰.

Сорвав принятие избирательной реформы весной 1913 г., ее противники в конечном итоге все же не смогли предложить альтернативы, которая устроила бы большинство политических сил в Галиции. К преодолению крупномасштабного политического кризиса в регионе была вынуждена подключиться Вена. Центральные власти проявляли заинтересованность в скорейшем решении польско-украинского спора, рассчитывая, что это поможет стабилизации парламентской системы Австрии и укрепит внешнеполитические позиции империи: в связи с усилением угрозы военного столкновения с Россией украинский вопрос приобретал геополитическое значение для монархии Габсбургов. Подходы правящих кругов Вены и «краковских консерваторов» к урегулированию польско-украинских отношений во многом совпадали. Не случайно австрийский премьер К. Штюргк заявил новому наместнику Галиции В. Корытовскому, что для него польская политика является политикой «краковских консерваторов»¹⁷¹.

В феврале 1914 г. краевой сейм принял новый избирательный закон, лишь незначительно отличавшийся от проекта, разработанного под руководством М. Бобжинь-ского. Это событие «краковские консерваторы» расценили как первый шаг к согласию между польским и украинским народами¹⁷². Однако наметившаяся тенденция к большему взаимопониманию двух основных национальных общин Галиции была прервана войной.

В целом же накануне мировой войны в политической жизни просматривались три главных течения, различавшиеся в вопросе о путях решения польского вопроса. «Краковские консерваторы» связывали будущее польского вопроса с Австро-Венгрией, надеясь, что после победы Центральных держав она присоединит Царство Польское и трансформируется из дуалистической в триалистическую монархию. Национальные демократы, как и их единомышленники в Царстве Польском, выступали за объединение всех польских земель, поэтому их не устраивала австрофильская ориентация.

Пилсудский, группировавшиеся вокруг него эмигранты из Царства Польского и тесно сотрудничавшие с ним галицийские социалисты делали ставку на всеобщее вооруженное восстание в русской Польше, которое помогло бы им создать самостоятельную польскую армию на стороне Центральных держав и склонить Вену и Берлин в случае победы к созданию самостоятельного польского государства из Конгрессовки и «забранных» земель. Все другие польские партии Галиции в большей или меньшей степени солидаризировались с одним из этих направлений.

ВЕЛИКАЯ ВОЙНА И Очерк III

СУДЬБЫ ПОЛЬСКОГО ВОПРОСА

ІІІ.1. Довоенные концепции решения польского вопроса: проверка практикой

-Q ойна народов», о пришествии которой как Спасителя Польши молил в свое время А. Мицкевич, обрушилась на польские земли буквально с первых же часов боевых действий в августе 1914 г. И больше года терзала их разрывами бомб и снарядов, опоясывала линиями окопов, освещала зловещим заревом пожаров, усеивала могилами одетых в солдатские шинели выходцев из разных краев многонациональных империй Габсбургов, Романовых и Гогенцоллернов. Наиболее активные боевые действия на польских землях велись в августе-ноябре 1914 г. В это время русские войска овладели австрийской Восточной Галицией, но уступили немцам западные районы Царства Польского и Петраковскую губернию. Затем ситуация стабилизировалась до мая 1915 г., когда австро-германские войска прорвали фронт в Карпатах, отвоевали Галицию и продолжили наступление в направлении Люблина, заставив русскую армию покинуть Царство Польское. 5 августа немцы вошли в Варшаву, в середине сентября они были уже в Вильно, австрийцы оккупировали юго-восточные области Конгрессовки.

Население Царства Польского и значительной части Галиции познало тяготы н самой войны, и проживания вблизи театра военных действий. В то время стороны конфликта еще более или менее соблюдали законы и обычаи войны, поэтому крупные польские города от артиллерийских обстрелов пострадали незначительно. Некоторое исключение составляли Лодзь и особенно Калиш. С 3 по 22 августа этот губернский город, оставленный русскими уже 2 августа, немцы неоднократно обстреливали из орудий, жгли дома, убивали мирных жителей. От их рук погибло не менее 250 горожан, сгорело около 450 домов. Из почти 70 тыс. жителей к концу августа в городе осталось примерно 5 тыс., остальные были вынуждены покинуть его. Случаи немотивированных расстрелов гражданских лиц были и в других оккупированных немцами городах Царства Польского: например в Ченстохове в том же августе 1914 г. были расстреляны 18 человек. Немцы и австрийцы накладывали на занятые города контрибуции, брали заложников.

Далеко не всегда корректным было поведение русских в оккупированной ими части Галиции: здесь сразу же приступили к русификации. Вглубь России были депортированы многие видные польские и украинские политические и общественные деятели, не придерживавшиеся прорусской ориентации, в частности львовский униатский митрополит А. Шептицкий.

Существенными были демографические изменения. В условиях обязательной во всех трех империях воинской повинности в противоборствующие армии было мобилизовано до 2 млн жителей их польских провинций, в том числе около 600 тыс. в Царстве Польском. Людские потери на территориях, вошедших к 1921 г. в состав Польши, составили за годы войны порядка 385 тыс. человек. Существенный урон понесла польская экономика. Было разрушено 41% мостов (длиной более 20 метров), 63% железнодорожных вокзалов, около 18% строений, в основном в сельской местности¹⁷³.

Русские войска при отступлении из Царства Польского в 1915 г. применяли тактику выжженной земли, эвакуировали во внутренние районы империи более 700 тыс. гражданских лиц, в подавляющем большинстве крестьян, включая немцев-колонистов, вывозили промышленные предприятия вместе с работниками, служащих государственные учреждений и органов местного самоуправления, архивы, запасы сырья и продовольствия, рабочий и домашний скот, подвижной состав, культурные ценности. С учетом мобилизованных в армию в 1915 г. из Привислинского края на восток было перемещено более 1,3 млн жителей русской Польши. Их репатриация на родину затянулась до 1924 г.¹⁷⁴

На долю русских властей приходится наименьший ущерб, нанесенный в годы войны польской промышленности, — 18%. Было эвакуировано оборудование, главным образом шерстяных, металлообрабатывающих и машиностроительных предприятий Варшавского и Белостокского промышленных округов. Металлургические, текстильные и др. заводы Домбровского бассейна и Лодзинского округа остались на месте, так как эти районы немцы оккупировали уже в 1914 г.¹⁷⁵ К тому же для русских Царство Польское было всего лишь одной из провинций России, совершенно лояльной, поэтому они вели себя вплоть до отступления вполне корректно.

Совершенно по-иному смотрели на Царство Польское политики и военные Центральных держав. Для них это была временно оккупированная территория, полной инкорпорации которой в состав своих государств после войны они не планировали. И превратили Конгрессовую Польшу в объект нещадной эксплуатации, о чем свидетельствует доля Германии и Австро-Венгрии в нанесенном ущербе промышленности русской Польши, — 52% и 22% соответственно. При этом лишь 4% ущерба были следствием военных действий¹⁷⁶. Оккупанты не только вывозили из страны запасы готовых изделий, сырье, продовольствие, станки и оборудование, но и всячески поощряли выезд поляков на работы в Германию, испытывавшую вследствие массовой мобилизации нехватку рабочей силы в сельском хозяйстве и промышленности, не позволили вернуться домой почти 300 тыс. захваченных врасплох началом войны сезонных рабочих из Царства Польского. Оккупационные власти своими действиями не только решали текущие вопросы снабжения собственной армии и населения Германии продовольствием и сырьем, но и стремились максимально ослабить конкурентоспособность промышленности Царства Польского, а также подчинить себе его рынок. В результате после ухода русских из Царства Польского население испытывало двоякие чувства. С одной стороны, больше не грозила мобилизация в армию, но с другой — жизнь с каждым днем становилась все тяжелее, росла безработица, а продовольствием, производство которого неуклонно сокращалось, приходилось делиться и с оккупационными войсками, и с населением Центральных держав, особенно Германии.

На польских землях в составе Германии и Австрии правительства в целом проводили ту же политику, что и в чисто немецких областях. Здесь во многих отраслях наблюдался спад производства в связи с убылью рабочей силы, нехваткой сырья, минеральных удобрений и др. обстоятельствами военного времени, в том числе порожденными русской оккупацией Галиции и экономической блокадой, в которой оказались страны

Щипрального блока. Конечно, эти и другие трудности повседневной жизни дали о себе жягь не сразу, на какое-то время хватило запаса благополучия, который был накоплен ?условиях хорошей хозяйственной конъюнктуры в предвоенные годы.

Среди поляков всех трех частей Польши достаточно долго не было настроений от-шния, пессимизма, недовольства властями и войной. Напротив, во всех землях на-бщдался всплеск настроений государственного патриотизма. Особенно заметным это Аыо в первые недели войны в Царстве Польском. Далеко не единичны были случаи, ?жда на призывные пункты русской армии приходили резервисты из районов, уже заня-ікхна тот момент австрийскими и немецкими войсками, хотя немцы за это расстрели-?ш¹⁷⁷. Стихийно возникали партизанские отряды, снабжавшие русские войска разве-лцвательными данными и нападавшие на мелкие немецкие подразделения. Ковенский нонещик В. Горчиньский выступил с инициативой создания польских добровольческих формирований на стороне России, которая была поддержана и военным командованием, и эндеками. В итоге началось формирование Пулавского и Люблинского жгионов, затем преобразованных в Новоалександрийскую и Люблинскую дружины ? 2 конные сотни ополчения, из которых в 1915 г. организовали польскую стрелковую бригаду численностью около 2,5 тыс. человек¹⁷⁸.

Подобным образом повели себя и польские депутаты Государственной думы. 9 ав-іуста депутат В. Яроньский от имени польского коло заверил в полной преданности иояяков Царства Польского России и славянству в их борьбе с германизмом и высказал пожелание, чтобы война завершилась воссоединением всех частей разорванной Польши в единое целое¹⁷⁹.

Но, несомненно, наиболее яркий пример лояльности — реакция жителей Келецкой губернии на появление 6 августа 1914 г. сформированной Пилсудским для вторжения в Царство Польское так называемой первой кадровой роты стрелков. Несмотря на сугубо польский состав, оригинальную форму и знаки различия пришедшего из Кракова отряда, надеявшегося одним своим появлением вызвать всеобщее вооруженное восста-иие в русской Польше, население смотрело на стрелков как на австрийских наемников, цигов Польши и славянства. Вот как вспоминал один из легионеров момент, когда его подразделение проходило маршем через местечко Скала: «На рынке толпа любопытных наблюдает за прохождением „чужого" войска. „Наши" ушли. Этих „чужих" никто не приветствует, никто не поздравляет. Толпа любопытных — смотрят и молчат. Никто не вынесет стакана воды, не подаст краюхи хлеба. Это уже не Краковщина, не польская Галиция, это Россия, заселенная племенем, говорящим по-польски, но чувствующим по-русски... Под влиянием такого приема у нас рождались мысли, которые затем нашли свое выражение в гимне первой бригады»¹⁸⁰. Конечно, среди жителей русской Польши были и желавшие поражения России, но на общем фоне подобные настроения оставались малозаметными. Польское общество находилось под влиянием национальных демократов или было нейтральным.

Сходным образом вели себя австрийские и германские подданные польской национальности. Их депутаты в парламентах голосовали за военные расходы и желали победы своим правительствам и императорам, в Галиции консервативные политики, сторонники австрофильского решения польского вопроса, создали 16 августа 1914 г. политическое представительство — Главный национальный комитет (ГНК), в который первоначально входили все польские политические партии. В польских землях

Пруссии демонстративных проявлений государственного патриотизма, как в Царстве Польском и Галиции, не было, но лояльность поляков по отношению к кайзеру Вильгельму была полная, к этому их призвал и местный архиепископ Э. Ликовский. Чтобы не раздражать своих польских подданных правительство прекратило деятельность таких символов и инструментов германизации, как Колонизационная комиссия и «Гаката».

Польские земли на начальном этапе войны оказались главной ареной военного противостояния на востоке, поэтому противники были весьма заинтересованы в привлечении симпатий поляков на свою сторону. В результате уже в первой половине августа появилось три воззвания. 9 августа 1914 г. к жителям занятых австрийскими войсками районов Царства Польского обратилось австрийское военное командование, пообещав им «справедливое и человечное отношение»¹⁸¹. Одновременно немцы, без согласования с австрийцами¹⁸², распространили обращение от имени главных командований немецкой и австро-венгерской восточных армий, в котором призвали поляков Конгрессовки к восстанию и пообещали в случае победы создать из этой провинции самостоятельное государство¹⁸³. Спустя пять дней появилось воззвание русского Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича¹⁸⁴.

Несмотря на внешнее сходство этих воззваний (напоминание о славном боевом содружестве в прошлом, подчеркивание высоких моральных и военных качеств поляков) между ними существовали принципиальные различия. Немцы и австрийцы обращались к полякам только Царства Польского, призывали их к восстанию и обещали обеспечить независимость. «Своих» поляков они не вспоминали и никаких обещаний им не давали. Манифест же русского Верховного главнокомандующего от 1 (14) августа 1914 г. формально был адресован всем полякам (хотя на самом деле полякам Германии и Австро-Венгрии¹⁸⁵). Это им дядя Николая II сулил освобождение от австрийского и германского гнета и объединение на правах автономии с соплеменниками в России под скипетром русского царя. Характерно, что практически в то же самое время Николай Николаевич обратился с отдельными воззваниями к чехам и словакам Австро-Венгрии, не упоминая при этом австрийских поляков. Именно потому, что все три документа были адресованы гражданам противоборствующей стороны, ни одно из них не обещало немедленных действий по выполнению обещаний.

Немецкое и австрийское воззвания ожидаемого результата не дали, поляки сохранили лояльность России и своей кровью успех армиям Центральных держав не облегчили. А обращение Николая Николаевича имело определенные последствия. Одним из кратковременных можно считать всплеск надежд и энтузиазма в обществе Царства Польского на скорое обретение автономии. Легальные польские политические партии и организации Царства Польского, а также польское коло в Государственной думе высказались в его поддержку, призвали поляков встать на сторону России и ее западных союзников в борьбе с Центральными державами. Одновременно они потребовали от Главного национального комитета в Галиции прекратить свою деятельность, наносящую вред польскому делу¹⁸⁶. Кроме того ориентированная на сотрудничество с Россией часть польской элиты укрепилась в правильности избранной стратегии движения к независимости. Более долговременным последствием можно считать то, что воззвание, даже не подписанное императором, стало рассматриваться официальным Петербургом как изложение русской позиции по польскому вопросу¹⁸⁷. Правительство уже не могло игнорировать польский вопрос и должно было периодически к нему возвращаться. Допустимые пределы автономии дискутировались им в ноябре 1914 и марте 1915 г. В марте 1915 г. Николай II подписал закон о выделении Холмской губернии из состава Царства Польского, что свидетельствовало о серьезности намерений русской стороны в отношении предоставления Царству Польскому автономии. Несомненно, правительство понимало, что этот шаг вызовет недовольство поляков, и все же пошло на него. В начале июля 1915 г. была создана русско-польская смешанная комиссия для выработки мер по реализации обещаний великого князя в обращении к полякам¹⁸⁸. 1 августа 1915 г. председатель Совета министров И.Л. Горемыкин заявил на заседании Государственной думы о поручении императора подготовить законодательную базу для дарования Царству Польскому после войны права «на свободное устройство своей национальной, культурной и хозяйственной жизни» на принципах автономии, под скипетром российской монархии и с сохранением единой государственности¹⁸⁹.

Показательно, что Горемыкин не вспомнил об обещании объединить все польские земли в единое целое. Это можно было истолковывать и как нежелание российской стороны создавать непреодолимое препятствие возможному сепаратному миру с Германией, и как ее приверженность международному праву, и как неуверенность в возможной реакции союзников.

Наконец, воззвание накладывало на русское правительство определенные моральные обязательства, и оно не могло их в будущем проигнорировать, не потеряв лица в глазах мировой общественности.

Определенные моральные обязательства брали на себя и западные союзники России, которые позитивно прореагировали на манифест¹⁹⁰. Правда, до поры до времени Англия и Франция, много говорившие о милитаризме Центральных держав и необходимости освобождения малых народов (имея в виду Бельгию, а с 1915 г. и Сербию), официально не ставили вопрос о будущем Царства Польского, считая его внутренним делом союзной России. Точно так же в Париже и Лондоне серьезно не обсуждали судьбу польских земель Австро-Венгрии и Германии, хотя и не отказывались выслушивать российских политиков и дипломатов, когда те заговаривали со своими коллегами о передаче России Галиции и создании автономной Польши под скипетром Романовых. Например, так было во время встречи министра иностранных дел С.Д. Сазонова с послами Франции и Великобритании 13 сентября 1914 г., когда он представил им видение русской стороной послевоенного переустройства в Центрально-Восточной Европе¹⁹¹. США до 1916 г., прикрываясь доктриной Монро, также не определялись со своей позицией по польскому вопросу. Но линию своего поведения при его решении продумывали.

Неясная ситуация вокруг польского вопроса в начальный период войны не способствовала преодолению раскола польского политического класса. Более того, в новых условиях и Дмовский, и Пилсудский без труда находили аргументы в пользу правильности именно своего курса. В польском общественном сознании и историографии применительно ко времени Первой мировой войны особое место занимает деятельность Пилсудского. Именно тогда рождался и вплетался в ткань национальной исторической традиции миф о Пилсудском и его легионах¹² как о главных творцах польской независимости. Провал надежды на всеобщее вооруженное восстание Пилсудский пережил болезненно¹⁹², однако воспрял духом после того, как главный национальный комитет получил разрешение австрийцев на формирование двух добровольческих легионов со статусом ополчения. Р. Дмовский совершенно справедливо указывал, что это решение положило конец мечтаниям о самостоятельной польской армии. Просто армия Габсбургов должна была пополниться двумя польскими добровольческими частями, и не более¹⁹³.

Австрийцы даже в условиях временной потери Восточной Галиции в 1914-1915 гг. не пожелали вступать с Пилсудским в политические переговоры и делать какие-либо заявления относительно будущего Царства Польского. Об этом свидетельствует хотя бы ход обсуждения вопроса об издании манифеста императора Франца Иосифа I к населению Царства Польского на совещании у министра иностранных дел Австро-Венгрии графа JI. Берхтольда 20 августа 1914 г. с участием ведущих австрийских и венгерских государственных деятелей, а также польских политиков. На нем венгерский премьер-министр Ш. Тиса высказался против всяких обещаний полякам, которые император «не смог бы выполнить без ведения войны a outrance и обречения своего государства на весьма серьезные опасности». Россия, утверждал он, если не произойдет ее полного разгрома, вряд ли откажется от Польши, поэтому «императорский манифест, провозглашающий включение Польши в состав монархии, чрезмерно затруднил бы установление лучших отношений с Россией».

Кроме того назывались и другие причины, по которым не следовало торопиться с принятием обязывающего решения по вопросу о Царстве Польском, в том числе высказывалось опасение, что это может спровоцировать польский сепаратизм в Галиции. Поэтому участники совещания постановили, что объединение Царства Польского с «Галицией в рамках монархии, с австро-венгерской точки зрения, желательно только при условии, что прочность и единство монархии в результате этого не ослабнут, и мы будем уверены в том, что государственно-созидательные элементы в Царстве Польском будут работать в этом направлении и противодействовать развитию центробежных стремлений»¹⁹⁴. Решения совещания показывали несостоятельность не только австрофильской концепции «краковских консерваторов» в решении польского вопроса, но и нежелание Вены и Будапешта способствовать реализации предвоенного проекта Пилсудского.

Поскольку обещанного Пилсудским восстания в тылу русской армии не случилось, то он остался для Вены малозначимой фигурой. Более перспективным австрийцы считали сотрудничество с ГНК, гарантировавшим им спокойствие в прифронтовой полосе и лояльность галицийских поляков трону. Таким образом, план Пилсудского, реализации которого он посвятил долгих 6 лет, сорвался. Самым простым для него решением

Очерк III. Великая война и судьбы польского вопроса

было бы ограничиться чисто военной деятельностью в надежде на благоприятный для Центральных держав исход войны и благодарный жест победителей в виде отторжения земель бывшей Речи Посполитой от России и устройства на них союзного им самостоятельного польского государства. Именно по такому пути пошел, например, один из активных деятелей стрелкового движения В. Сикорский, возглавивший военный департамент Главного национального комитета.

Но Пилсудский по складу характера был политиком, а не военным. Он только тогда связал бы свою карьеру с легионом и австрийцами неразрывно, если бы его сделали жомандиром этого формирования. Вплоть до осени 1916 г. он будет безуспешно добиваться занятия этой должности. Но австрийцы и ГНК не желали превращения легиона в политический инструмент в руках Пилсудского. Достаточно хлопот им доставлял 1-й полк (с декабря 1914 г. 1-я бригада), который под его командованием превратился в своеобразный политический клуб¹⁹⁵.

Видя, что Вена не считается с его политическими амбициями, Пилсудский уже в первые недели войны вернулся к хорошо освоенной в бытность социалистом подпольной деятельности, но с прежней ориентацией на Австро-Венгрию не порывал. Впрочем, и австрийцы не желали расставаться с этим своенравным уроженцем Виленщины. Об этом свидетельствовали присвоение Пилсудскому 15 ноября 1914 г. звания бригадира (что-то среднее между полковником и генералом, сам Пилсудский считал себя полковником¹⁹⁶), его аудиенция у императора Франца Иосифа и, наконец, награждение в 1915 г. высоким австрийским орденом Железной короны.

Первым политическим детищем Пилсудского стала Польская национальная организация (ПНО), предназначавшаяся им для поддержания политических контактов с немцами, а также ведения разведывательной деятельности в тылах русской армии. ПНО, а затем и Пилсудский лично в октябре 1914 г. вели переговоры с представителями наступавшей на Варшаву немецкой армии. Ему очень хотелось первым войти в освобожденную от русских столицу во главе своего полка. Но австрийцы своего согласия на это не дали. Берлину Пилсудский и его люди нужны были только как поставщики разведывательной информации и пушечное мясо, никаких политических соглашений немцы заключать не намеревались, более того, потребовали от ПНО прекратить деятельность на оккупированной территории. Пилсудский попытался переубедить немцев, но в этот момент их наступление на Варшаву захлебнулось. Вскоре Пилсудский утратил интерес к ПНО, и в ноябре 1914 г. она прекратила существование.

В октябре 1914 г. Пилсудский инициировал образование нелегальной Польской военной организации (ПОВ)¹³ в контролируемой русскими властями части Царства Польского. Ее основу должны были составить действовавшие в Варшаве небольшие группы членов Союза активной борьбы и стрелковых дружин, объединившиеся после начала войны. Новая организация позиционировала себя как независимое, сугубо аполитичное объединение людей различных убеждений, которое подчинится только будущему Национальному правительству¹⁹⁷. Главными задачами ПОВ были вербовка добровольцев в легион, пропаганда идей независимости в «дезориентированном, пассивном и в большинстве москалофильском обществе»¹⁹⁸. Постепенно ячейки ПОВ возникли в других городах русской Польши, и даже в Петрограде и Киеве. Наряду с организационной и пропагандистской работой существенное внимание уделялось разведке, саботажу и диверсиям, в том числе и на железнодорожном транспорте, вербовке добровольцев для службы в легионе, прежде всего в полку и бригаде Пилсудского.

После оккупации войсками Центральных держав Царства Польского летом 1915 г., когда, казалось бы, ничто не могло помешать Вене и Берлину решить польский вопрос устраивавшим его образом, Пилсудский вступил в затяжной конфликт с ГНК, который якобы недостаточно настойчиво и решительно добивался от Вены практических шагов в этом направлении. И даже запретил ПОВ вербовку волонтеров в легион, хотя для этого наконец-то наступили благоприятные времена.

Таким образом, внешне сохраняя приверженность своей предвоенной концепции обретения независимости русскими провинциями бывшей Речи Посполитой, Пилсудский на самом деле мало верил в возможности Вены и готовил для себя некий запасной вариант действий на не очень ясное будущее.

Второго центрального актора польской политической сцены, Р. Дмовского, война застала заграницей. Он приехал в Петербург 12 августа 1914 г. и даже успел еще до оглашения познакомиться с манифестом Николая Николаевича. Содержание вполне его удовлетворило. Национальные демократы и их союзники из партии реальной политики всячески старались склонить Петербург к идее расширения национальных прав и свобод поляков вплоть до автономии и обещанию после победы собрать все польские земли воедино. В ноябре они учредили в Варшаве Польский национальный комитет в составе 27 человек (14 эндеков, 6 реалистов и 7 беспартийных), в который вошел и будущий польский президент С. Войцеховский, в конце XIX в. бывший одним из основателей ППС. Возглавил первый ПНК реалист граф 3. Велёпольский; Р. Дмовский вынужден был согласиться на пост председателя исполнительного комитета. Создатели комитета намеревались превратить его в политического партнера русского правительства. К главным направлениям деятельности варшавского Польского национального комитета (ПНК) относились пропаганда позиции эндеков по национальному вопросу, противодействие сторонникам Пилсудского, а также установление контроля над процессом формирования Пулавского и Люблинского легионов. Р. Дмовский объяснял заинтересованность ПНК в формировании польских добровольческих частей на стороне России желанием сгладить негативное впечатление в Петербурге, Париже и Лондоне, вызванное появлением на фронте польского легиона на стороне Австро-Венгрии¹⁹⁹.

Однако намерение эндеков превратить эти формирования в зародыш польской армии не нашло, как и в Австрии, поддержки у русских военных и гражданских властей. И не только потому, что существование польского легиона на стороне австрийцев порождало у них сомнение в полной преданности населения Царства Польского династии. Предоставление эндекам права на политический патронат над добровольческими частями было равнозначно признанию их политическим партнером правительства. А этого самодержавие делать не собиралось. Чтобы исключить все попытки такого рода, русское военное командование, ссылаясь на необходимость обеспечить легионерам права комбатантов, придало легионам статус ополчения со всеми вытекающими из этого последствиями. По тому же пути пошли и австрийские военные применительно к своему польскому легиону, в котором к тому же было немало поляков с российским подданством.

Активная антинемецкая пропаганда эндеков и реалистов, убеждение ими общества в правильности ориентации только на Россию и Антанту в немалой степени обеспечи-

Очерк III. Великая война и судьбы польского вопроса

ли вполне корректное отношение гражданской администрации и военных к местному населению вплоть до августа 1915 г. Хорошо известно, что когда русские покидали Царство Польское, их не провожали ни проклятиями, ни злыми словами, никто не издевался над отступавшими, не совершал «актов возмездия». Многие жители Царства Польского выражали симпатию «своим», т. е. русской администрации и войскам²⁰⁰.