4 Судебные тяжбы: русское крестьянство и другие народы империи

4

Судебные тяжбы: русское крестьянство и другие народы империи

Поскольку законодательство империи инкорпорировало разнообразные судебные инстанции и местные обычаи, закон привлекал подданных к участию в определении составов преступления и разрешению гражданских споров. Но, как решалось, какой именно суд должен рассматривать конкретное уголовное или гражданское дело?

На этот вопрос отвечали особые положения закона. Юрисдикция судов в отношении уголовных преступлений определялась при помощи различных уложений и норм, касавшихся области, где было совершено правонарушение, а также общественного положения, этнической принадлежности, вероисповедания или рода занятий подсудимых. В отношении же гражданских исков первоочередной принцип формулировался так: «Любой спор в области гражданских прав должен разрешаться судебным учреждением»³³. Эта статья Устава гражданского судопроизводства (российского гражданско-процессуального кодекса) утверждала верховный и неделимый примат закона над правами подданных. Дела должны были рассматриваться судом, а решение споров по поводу юрисдикции оставалось прерогативой законодательства.

Устав гражданского судопроизводства также предвосхищал возможные аргументы против примата закона. Статья 14 Устава (в издании 1914 года) запрещала отказ от рассмотрения дела в суде на основании «незавершенности, неясности, недостаточности или противоречия между законами». Вместо того, чтобы насаждать в гражданской юриспруденции единообразие, законодательство империи в последний период ее существования активно инкорпорировало обычаи в судебную практику. Устав предписывал использовать обычаи в судопроизводстве не только тогда, когда это в обязательном порядке предусматривалось законом:

В процессе принятия решения, суд… может, приняв во внимание мнение одной или обеих сторон, руководствоваться общественными местными обычаями в случаях, когда закон непосредственно допускает применение обычаев, или когда спор не может быть однозначно разрешен при помощи законов. Тяжущаяся сторона, которая для обоснования своей правоты ссылается на некий местный обычай, неизвестный суду, обязана доказать его существование³⁴.

Данная норма, основанная на законодательных актах 1912–1913 годов, отражала фундаментальный принцип имперского права: обычай, т. е. общепринятые местные правила, служит законом по умолчанию в случаях, к которым неприменимы нормы позитивного права.

Интеграции обычного права в систему имперского правосудия способствовали положения Устава, разрешавшие сторонам в качестве доказательства существования обычая ссылаться на решения суда, вынесенные ранее на его основании. Согласно статье 10.2 Устава, «предыдущие решения по аналогичным делам и постановления соответствующих институтов» служили доказательством «существования обычая» и, следовательно, основанием для вынесения решения по делу³⁵. Данное положение одновременно демонстрировало уважение государства к однажды принятым судебным решениям и закрепляло статус судов, как центров постоянной интерпретации общественных норм. Вследствие этого нормы обычного права подвергались легализации на местном уровне, в то время, как в прочих областях права пересмотр законодательных норм происходил на более высоких уровнях кассации³⁶. В этом смысле континентальная (основанная на писаных законах) правовая система Российской империи брала на вооружение многие законотворческие методы прецедентного права.

Интегрирование прецедента в процесс судопроизводства явилось завершающим звеном в цепи взаимозависимости между позитивным и обычным правом в России. Законодательство империи легализовало обычаи, как основание для вынесения судебных решений, а судебные решения, принятые на основании обычаев, в свою очередь, служили доказательством существования последних, как общепринятых норм. Такие решения становились частью будущей судебной практики.

Осторожное отношение государства к некодифицированным нормам обычного права, а также довольно высокая степень свободы, предоставляемая судьям в области определения обычаев, позволяли судьям и тяжущимся воздействовать на закон и использовать его самыми разнообразными – но всегда законными – способами.

Многообразие судебных учреждений и их открытость для апелляций не являлись признаком полного безразличия к работе судов со стороны верховной власти. Напротив, на протяжении истории Российской империи ее государи пытались вести наблюдение за деятельностью судов по всей стране. Сбор информации о работе судов был неотъемлемой частью целенаправленной деятельности империи по изучению повседневной жизни своих подданных. Центральная власть старалась вести учет разных типов судов и количества разбираемых ими дел. Например, на Кавказе в начале XX века государственные органы составляли отчеты о точном количестве дел, рассматриваемых сельскими словесными судами по каждой из перечисленных категорий: уголовные дела, гражданские, шариатские дела, дела об опекунстве, дела по производству испытаний на звание муллы и апелляции³⁷.

Подобные отчеты, а также огромное количество дошедших до нас архивных документов по материалам суда позволяют составить представление о том, как простые россияне начала XX века пользовались судами.

По воскресеньям в сельских районах на всей территории империи проходили заседания тысяч местных судов (в мусульманских областях «судебным» днем была пятница). Истцы, ответчики, судьи и писари заседали в самых разных судебных залах; слушания велись на разных языках и с соблюдением различных процедур – и все же в деятельности всех местных судов были общие черты.

Прежде всего, тяжущиеся стороны представляли свои споры, иски и ходатайства на рассмотрение судей, которые являлись их земляками и единоверцами. Основным принципом деятельности судов низшей инстанции являлся отбор на должность судей уважаемых членов местных общин. В волостных судах центральной России судьи выбирались на трехлетний срок из числа кандидатов, выдвинутых односельчанами на сельских сходах. В сельских словесных судах Дагестана в число судей непременно входили местный знаток исламского права и местный знаток адата (обычного права), а также старейшины местных общин; все они также избирались на три года³⁸.

Государство устанавливало для кандидатов в местные судьи возрастной и прочие цензы. В центральной России волостным судьей мог стать крестьянин-домовладелец не моложе 35 лет, который пользовался авторитетом у односельчан и, по возможности, владел грамотой. Не имели права занимать должность судьи: 1) лица, признанные виновными (и впоследствии не оправданные решением суда) в краже, мошенничестве, незаконном присвоении или растрате чужого имущества, а также лица, приговоренные судом к телесному наказанию, лишению свободы или другим строгим мерам пресечения; 2) владельцы винных лавок; 3) лица, уже занимающие какие-либо должности в волостной или сельской администрации³⁹.

Эти прямолинейные требования (гарантировавшие, что судьей станет человек опытный и уважаемый, не хватающийся чуть что за топор и не торгующий водкой) – наглядный пример того, какими методами российские власти интегрировали в судебную систему патриархальные нормы, придавали легитимность волеизъявлению сельских общин и способствовали укреплению авторитета местных судов и их решений. Они одновременно выражали отношение системы к торговле алкоголем (воспринимавшейся как проклятие русского крестьянства) и способствовали более широкому распределению властных полномочий между членами сельских общин, запрещая судьям совмещать обязанности.

В некоторых областях империи предъявляемые к местным судьям образовательные требования были выше, чем в центральных губерниях. Судья сельского словесного суда в Дагестане должен был владеть арабской письменностью, а также судебными нормами и адата, и шариата (судьями могли становиться мужчины, достигшие 25-летнего возраста)⁴⁰.

Вторая общая особенность всех российских судов низшей инстанции – прямой контакт между тяжущимися и судьями. Участие наемных адвокатов не допускалось; стороны должны были сами представлять себя в суде. Истцы, ответчики и свидетели давали устные показания, однако письменные документы могли предъявляться суду в качестве доказательств. В русских волостных судах участники процесса ставили на записях своих показаний подписи (или за них расписывались доверенные лица) в знак их правдивости. В других областях перед дачей показаний приносили присягу в соответствии с местными правилами или обычаями.

Также существовало правило, по которому судебные слушания проводились в дни общепринятых религиозных праздников: это гарантировало, что судьи и участники процессов будут свободны от своей повседневной работы и смогут участвовать в заседании. Кроме того, само существование судов низшей инстанции на местном уровне избавляло сельских жителей от необходимости совершать долгие путешествия, которые могли стать препятствием для их обращения в суд.

В суде низшей инстанции местные жители имели возможность участвовать в судебных процессах, которые велись на их родном языке, с соблюдением знакомых им порядков; решения в этих судах выносили судьи, избранные из их собственной среды⁴¹.

Третьей характерной чертой всех местных судов Российской империи являлась их связь с вышестоящими судебными инстанциями. Решения судов низшей инстанции могли быть обжалованы. К концу XIX века в России сложилась общепринятая трехступенчатая иерархия для судов гражданской и военной юрисдикции. Начиная с 1889 года волостные суды центральной России подчинялись уездным съездам земских начальников (каждый земский начальник в отдельности ведал волостными судами, находившимися в его земстве), а те, в свою очередь, – губернскому присутствию, которым руководил уже губернатор. Если сторона тяжбы оставалась недовольной результатами обжалования решения местного суда во всех вышестоящих инстанциях, она могла направить апелляцию еще выше – в Сенат⁴².

В других областях империи участники судебных процессов после рассмотрения дела местным судом также могли идти по инстанциям. Решения народных судов в степных областях могли быть обжалованы на волостном съезде народных судей, а затем – на чрезвычайном съезде судей. В Дагестане над сельскими словесными судами стояли окружные народные суды, а еще выше – Дагестанский народный суд.

Некоторые из этих вышестоящих учреждений могли служить и судами первой инстанции – для рассмотрения преступлений или тяжб, не подпадающих под юрисдикцию местных судов. Эту систему осложняло то, что в ней учитывалась присущая Российской империи особенность: тяжбы между сторонами, принадлежащими к разным религиозным или этническим общинам, могли рассматриваться разными судами одного уровня⁴³. При возбуждении дел по определенным видам исков или преступлений тяжущиеся имели право выбирать между различными судебными учреждениями, включая суды обычного права, религиозные суды и суды по гражданским или уголовным делам⁴⁴.

Ряд преступлений и гражданских споров вообще не подлежал рассмотрению местными судами. Согласно фундаментальному принципу российского правосудия, серьезные преступления (убийства, воровство в крупных размерах) и крупные гражданские иски не входили в компетенцию судов низшей инстанции. Какие именно гражданские и уголовные дела подпадали под юрисдикцию вышестоящих судов, зависело от конкретной области или принадлежности участников. В центральной России имущественные иски, превышающие определенную сумму (юо рублей до реформы 1889 года, позднее – 300 рублей), передавались окружным судам (общим судам первой инстанции) в обход волостных судов.

В Дагестане из компетенции сельских словесных судов были выведены иски о возмещении ущерба на сумму свыше 50 рублей и споры вокруг семейного имущества на сумму свыше 100 рублей⁴⁵. Пытаясь покончить с практикой кровной мести на Северном Кавказе, царское правительство передало эти дела в ведение военных судов. Аналогичным образом, практиковавшаяся в степных и азиатских областях баримта (баранта) – грабительские набеги с целью мести или оказания давления – в Российской империи была объявлена вне закона⁴⁶.

Такое многообразие судебных инстанций и скрупулезное регулирование их юрисдикции и процессуальных режимов были трудно совместимы с какой-либо системой жестких правил, насаждаемых по всей империи. Определения преступлений, меры наказания и пределы компетенции судов в различных частях страны варьировались. Правовые различия не основывались на каком-то одном принципе (вроде «русское право – туземное право», «православный закон – мусульманский закон», «центр – провинция»). Российская империя представляла собой целую мозаику; народы, области, вероисповедания и обычаи не могли быть втиснуты в некую единообразную систему или выстроены в единую иерархию. Власти и не пытались добиться этого. В каждой части империи русская администрация и, в конечном счете, государственное законодательство воспринимали некоторые предшествовавшие понятия законности и преступления, в то же время оставляя за собой прерогативу определять некоторые виды преступлений и выносить окончательные судебные решения в случае апелляции. Имперский характер и одновременно эффективность российского законодательства достигались благодаря легитимации целого ряда местных судебных учреждений в качестве судов первой инстанции для рассмотрения заурядных, но оттого не менее важных споров и тяжб.

Наилучшим свидетельством эффективности российских судов низшей инстанции служило активное и добровольное использование их населением. Почти все дела, представляемые на рассмотрение этих судов, возбуждались одной из сторон или обеими сторонами спора. Представители исполнительной власти мало интересовались теми делами, с которыми обращались к своим выборным судьям местные жители – будь то русские крестьяне или мусульманские дибиры и бийи. В центральной России волостным судам чаще всего приходилось разбирать гражданские иски, дела об оскорблении личного достоинства, споры вокруг наследства и другого семейного имущества, а также обвинения в воровстве, насилии и непотребном поведении. Большинство дел представлялись на рассмотрение суда без участия полиции или других властных органов⁴⁷.

В других областях в ведение судов низшей инстанции попадал схожий перечень дел. Согласно подсчетам Владимира Бобровникова, сделанным на основании правительственной статистики, в 1860–1917 годах 37 % дел, рассмотренных дагестанскими судами адата, составляли споры вокруг земельной собственности, 25 % – преступления против собственности (включая кражи), 20 % – случаи оскорбления личного достоинства, 18 % – нарушения, связанные с трудовыми отношениями или природными ресурсами⁴⁸.

Все эти дела затрагивали жизненные интересы подданных империи. Стремление населения добиться юридического разрешения своих споров и защиты своих прав в местных судах свидетельствует о значении закона для простых людей, а также об их доверии к судам, которые одновременно являлись и местными учреждениями, и органами империи.

Разнообразие категорий дел, которые поступали на рассмотрение в суды низшей инстанции, говорит о гибкости судебной системы Российской империи и о ее соответствии нуждам подданных на местах. Правовой плюрализм не только предоставлял подданным империи возможность обращаться в суды, где их дела с соблюдением местных норм разбирали выборные местные судьи. Он также предполагал способность местных судов отвечать новым требованиям времени по мере их возникновения. Обширная практика судов низшей инстанции в начале XX века свидетельствует о том, что россияне охотно обращались в эти учреждения как с гражданскими, так и с уголовными делами. Ставшее нормой обращение тяжущихся в суды низшей инстанции объединяло государство и подданных в деле определения норм поведения и поддержания общественной дисциплины.

Эластичность судебных норм и инкорпорирование в них обычного права способствовали развитию своего рода гражданского самосознания у рядовых подданных империи. Закон внушал волостным судьям, что «в исках и спорах между крестьянами, особенно же в делах о разделе наследства крестьян»⁴⁹, основой для вынесения судебного решения должны быть местные обычаи. Тем самым судьям предоставлялись не только широкие возможности для упрочения законности и порядка в жизни селян, но и альтернативный инструментарий, гораздо более гибкий, чем нормы гражданского кодекса в области наследственного права. Женщины-крестьян-ки имели куда больше шансов добиться получения наследства через волостной суд, чем если бы на них распространялись правила наследования, предусмотренные для женщин некрестьянского сословия. Как с воодушевлением писал видный эксперт в области крестьянского права A.A. Леонтьев, «в вопросе равенства полов в делах о наследовании обычное право стоит выше Тома десятого [Свода гражданских законов]»⁵°.

Благодаря тому, что тяжущиеся имели возможность самостоятельно представлять свои интересы при рассмотрении имущественных споров в волостных судах, где имели силу показания односельчан, а решения принимал выбранный крестьянами всей волости судья, местные суды служили ареной совместных судебных процессов, на которых рядовые подданные империи могли одновременно апеллировать к закону и интерпретировать его.

Инклюзивный характер судопроизводства, а также скорость принятия решений и урегулирования споров в местных судах оказывали сильное влияние на стабильность жизни и производительность труда на селе в мирное время. Но еще большую важность они приобретали в периоды потрясений. Мне довелось изучать статистику волостных судов центральных и северных губерний Российской империи. Если до Первой мировой войны дела о наследовании составляли чуть больше одного процента от общей практики этих судов, то в годы войны их доля выросла до i6 процентов с лишним⁵¹. Эта цифра свидетельствует не только о том, каким бедствием стала война для сельского населения России, но и о роли судов низшей инстанции в деле незамедлительного перераспределения имущества. Когда мужчины гибли на фронте или, напротив, живыми возвращались домой, крестьяне могли обратиться в волостной суд, чтобы имущество семьи и связанная с ним ответственность законным образом были переданы в надлежащие руки.

Доступность, простота и скорость ведения дел, легализованное использование местных реалий и обычаев при вынесении решений – все это превращало российские суды низшей инстанции в средство участия подданных в правовых процессах. Благодаря существованию целого набора местных судов, в которых разрешалось подавляющее большинство правовых споров, жители Российской империи имели возможность и взывать к закону, и участвовать в его толковании. Подданные обладали правами в силу того, что империя владела ими самими, однако, одна из выгод подданства империи заключалась в возможности искать правосудия в суде, где сочетались государственная власть и местная мораль.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.