3. Вторая республика: латышская этнократия на марше
3. Вторая республика: латышская этнократия на марше
Как можно было не обещать?!
Эйнарс Репше, экс-премьер-министр Латвии
Теория оккупации и восстановленная государственность стали основой основ постсоветской Латвийской республики. Принципиальная позиция латвийского руководства, как и у всех балтийских стран: в 1991 году в Латвии не возникло, а возродилось независимое государство, которое юридически существовало все «50 лет оккупации». Главное доказательство последнего довода — непризнание некоторыми западными странами «де-юре» законности вхождения государств Прибалтики в состав СССР.
Опираясь на этот факт, идеологи/архитекторы постсоветской Латвии сделали фантастический вывод, что свободная Латвия существовала все «проклятые десятилетия» советского периода, просто она, как спящая красавица из сказки Шарля Перро, пребывала всё это время в летаргическом сне, одурманенная чарами «оккупации».
И те 50 лет, пока она почивала, для пробудившейся Латвии вырезаны из памяти — они для нее будто не существуют.
На официальном уровне всё это называется «континуитет».
Принцип континуитета был воплощен в Латвии наиболее детально среди трех балтийских стран. Страна восстановила действие Конституции 1922 года, и понятие «ядро Сатверсме» (ядро Конституции) стало одним из важнейших символов старой/новой государственности — даже местная контрразведка при президенте страны называется не как-нибудь, а Бюро защиты Сатверсме.
В Латвии скрупулезно восстановлена досоветская система органов власти: Сейм, парламентская форма правления, избирательная система, суды. Все политические процессы, электоральные циклы отсчитываются с 1918 года с перерывом в 50 лет в 1940–1991 годах. Первый после провозглашения независимости парламент страны (Народный Сейм 1940 года и Верховный Совет Латвийской ССР, избранный в 1990 году, парламентами считать не стали) был назван Пятым Сеймом, то есть Сеймом пятого созыва.
В своем стремлении буквально воспроизвести старый режим пришедшие к власти политики даже избрали в парламенте первым президентом восстановленной республики Гунтиса Улманиса — внучатого племянника предвоенного диктатора Карлиса Улманиса. Конечно, это избрание было не совсем логично: неизбежно возник вопрос, продолжением какой именно досоветской Латвии считает себя Латвия постсоветская: парламентской демократии 1918–1934 годов или авторитарного режима 1934-1940-го? По вновь введенной в действие Конституции, отмененной в своё время Улманисом, выходило, что парламентской демократии.
Однако не менее веский довод считать Латвию-2 преемницей довоенной правой диктатуры, а никак не демократическим государством, вытекает из доктрины «латышской Латвии», которая была провозглашена официально именно после антиконституционного переворота Улманиса и возрождена после 1991 года, а также из важнейшего следствия доктрин «советской оккупации» и континуитета — института восстановленного гражданства.
В соответствии с двумя фундаментальными основами второй Латвийской республики гражданство страны получили только те, кто жил в Латвии до 1940 года, а также их потомки. Таким изящным решением новая власть единовременно сделала «людьми второго сорта» всех жителей страны, приехавших в Латвию в советское время, — больше трети населения.
Все реально работавшие в постсоветской Латвии демократические институты необходимо оценивать с поправкой на этот факт. Да, в Латвии регулярно проходили выборы в Сейм, на них была свободная политическая конкуренция, по их итогам менялись правящие партии и составы правительств, наконец, с 1991 года по самым разным вопросам в Латвии было проведено 8 референдумов. Однако от всего этого праздника народовластия был отлучен каждый третий совершеннолетний человек в стране.
Как уже говорилось, первые несколько лет для «неграждан» вовсе не существовало возможностей натурализоваться и стать гражданами, затем несколько лет существовали «окна натурализации», вводившие ограничения на получение латвийского гражданства, действовала дикая практика наследственного «негражданства», когда дети «негров» (так в просторечии называются «неграждане» в среде латвийских и эстонских русских) тоже рождались «неграми». Последовательной и всесторонней дискриминацией новая власть вынуждала советских иммигрантов паковать чемоданы и «убираться в свою Россию».
Возникновение института «негражданства» сформировало в конечном счете общественно-политический строй постсоветской Латвии — латышскую этнократию.
Абсолютное большинство граждан Латвии после 1991 года и до появления первых ограниченных возможностей натурализоваться составляли этнические латыши. Соответственно, только они могли голосовать на выборах и референдумах, избираться в органы власти, работать на государственной или муниципальной службе и, что особо важно, участвовать в процессе приватизации, то есть всенародно делить богатое советское наследие (во многом именно руками «неграждан» создававшееся) и получать в собственность недвижимость.
Кроме массового «негражданства» существует ещё несколько феноменов, на основе которых в Латвии сформировался этнократический строй.
а) Новое национальное мифотворчество и искусственно сконструированная историческая память
«Провалы в памяти» у латышского народа стали случаться не только по всем 50 годам советского периода, но и по конкретным датам и событиям. Был старательно подвергнут забвению раскол общества в годы Второй мировой войны — то, что просоветские настроения в Латвии были не менее, если не более сильны, чем антисоветские. Исчезли любые упоминания о двух годах переговоров Улманиса со Сталиным — ввод советских войск был представлен вероломным и внезапным нападением СССР на независимую Латвию. Латышский легион СС предстал символом страданий латышского народа: гитлеровский режим, как и сталинский в Красную армию, оказывается, заставлял латышей вступать в него силой и выбирать между СС и другими подразделениями вермахта несчастный латыш не мог.
Новая Латвия тщательно вымарала из публичного пространства любые упоминания о красных латышских стрелках, на светлом образе которых конструировалась историческая память жителей Латвии советской. О самом факте существования латышских стрелков предпочитали не вспоминать, не говоря уже об их роли в создании советской «империи зла», которая, окрепнув, «оккупировала» Латвию. Была табуирована тема участия латышей в сталинских депортациях: в Сибирь латышей высылали русские, евреи и кто угодно ещё, но только не сами латыши. Воспоминания о Холокосте в Латвии, по понятным причинам, тем более не поощрялись.
Создание мифологической истории латышского народа проявлялась и в самой ошеломляющей практике постсоветских национальных государств — создании альтернативной древней истории. В 90-е годы почти сакральный статус в качестве национального символа обрел Лиелвардский пояс и взятые из него красно-белые узоры. Ещё в 1980 году режиссер Ансис Эпнерс снял документальный фильм «Лиелвардский пояс», в котором рассказал о словах тибетских монахов, утверждавших что в красно-белых узорах этого полотна записан информационный код древних цивилизаций, зашифрована ДНК человека и изложены принципы построения Вселенной.
После этого национальная интеллигенция с энтузиазмом решила, что латыши — один из древнейших народов мира, а его культура древнее греческой.
«Еще в седую старину латыши отличались высочайшей степенью развития. Это был большой народ, связанный с Шамбалой. А Лиелвардский пояс был латышским „Святым Писанием“, и носили его исключительно священники», — говорила, например, после изучения пояса немецкая целительница и мистик Дина Рис. Такие «эксперты» на заре возрождения государства-нации в Латвии не были маргинальны. Латышское мифотворчество временами доходило до «политического толкиенизма» — медвежеухий богатырь Лачплесис в конце XX века стал в Латвии официальным символом мужественности и патриотизма. Местный День защитника Отечества (11 ноября), государственный праздник и выходной, называется День Лачплесиса. Главная государственная награда Латвии — Орден Лачплесиса. Комичности этой награды латыши не замечают, хотя это как если бы главной наградой в России был Орден Чебурашки.
Однако сказки о «связи с Шамбалой» народных узоров на одежде и гордость за ансамбль ганзейских зданий Старой Риги (исторического центра города) как за шедевр латышской (?!) архитектуры не имели таких последствий, как миф о «пришлости» русских в Латвии.
На уровне публичной риторики всех их по умолчанию признали инородцами и оккупантами, «понаехавшими» в Латвию в советские годы.
Было проигнорировано существование «старых русских», живших в Риге с XIX века, когда она была одним из крупнейших городов Российской империи, и пополненных после Октябрьской революции за счет «белой эмиграции». Тем более на официальном уровне было предано забвению многовековое проживание русских в Латгалии, где с XVII века жили русские старообрядцы. Латвийская власть пошла (и до сих пор идет) на прямой обман и внутри страны, и на международной арене, отказываясь признавать русских автохтонным национальным меньшинством — коренными жителями Латвии. По утверждению официальной Риги, все русские в Латвии — советские иммигранты, на которых в силу этого не распространяются языковые, образовательные и прочие права нацменьшинств.
б) Доктрина «латышской Латвии», этнический национализм и ксенофобия
Основой «третьей Атмоды» и движения Латвийской ССР к независимости был страх латышей за дальнейшее существование своего маленького народа. Поэтому сохранение латышской идентичности, латышского языка и культуры было провозглашено смыслом существования восстановленного латвийского государства. Спустя 23 года после обретения независимости этот смысл был закреплен законодательно в преамбуле к Конституции: «Латвия, провозглашенная 18 ноября 1918 года, была создана за счет объединения латышских исторических земель на основании непреклонной государственной воли латышской нации и её неотъемлемого права на самоопределение, чтобы гарантировать существование и вековое развитие латышской нации, её языка и культуры».
Преамбула к Конституции, принятая летом 2014 года, стала юридическим воплощением доктрины «латышской Латвии», по которой латыши и «латышскость» для латвийского государства превыше всего.
Доктрина «латышской Латвии» предполагает борьбу со всем инородным, с любым иным культурным влиянием в стране. На практике, после изгнания остзейских немцев, имеется в виду, конечно, борьба с русским влиянием.
С самого начала она проявилась прежде всего в борьбе с русским языком — бывшим lingua franca. За неполные четверть века латвийской независимости было полностью ликвидировано высшее образование на русском языке и значительная часть русскоязычных школ, а сейчас в качестве постскриптума к этой политике регулярно вносятся идеи перевести на латышский оставшиеся русские школы, а также и русскоязычные детские сады.
Было жестко регламентировано теле— и радиовещание, полностью демонтирована русскоязычная топонимика на латвийских улицах и автотрассах, делопроизводство и документооборот переведены на латышский язык. Политика латышизации состояла не только в отказе от старых советских названий — города, улицы, площади, реки и пр. теперь можно было называть только по-латышски, вторые, русские названия, на официальном уровне произносить запрещалось, на неофициальном — не поощрялось. Поэтому река Западная Двина стала исключительно Даугавой, рижский район Задвинье — Пардаугавой, город Двинск — Даугавпилсом и т. д.
В некоторых районах Риги до сих пор можно встретить двойные таблички с названиями улиц, на которых нижняя половина таблички замазана краской. На ней было название улицы на русском языке. Латышизация в Латвии проявилась даже в таких мелочах.
Помимо основной цели — ликвидировать угрозу существованию латышского языка, латышизация имеет и дополнительную — ассимилировать русскоязычное население, превратив местных русских в латышей, раз уж большинство из них не прислушалось к призыву «Чемодан, вокзал, Россия!».
Помимо ликвидации русских школ это проявилось ещё в 90-е годы в попытке полного запрета местного телерадиовещания на русском языке. Однако русскоязычная аудитория, вместо того чтобы смотреть исключительно латышские телеканалы, стала массово подключать спутниковые тарелки. А с распространением интернета перед латвийским государством возникла опасность вовсе упустить половину населения из своего информационного пространства. Поэтому законодательство в области телерадиовещания в начале 2000-х годов было существенно либерализовано: на латвийском телевидении появилось несколько телеканалов на русском языке.
При этом, в отличие от Украины и ряда других стран постсоветского пространства, языковая сегрегация в латвийских средствах массовой информации очень жесткая: телеканал, радиостанция или печатное издание в Латвии может выпускать свою продукцию либо на государственном, либо на иностранном (то есть русском) языке: двуязычие, смешение языков, когда в телевизионном ток-шоу гости в студии могут говорить и на латышском, и на русском, строжайше запрещены.
Борьба за «латышскость» и «единственный государственный язык» стали одними из основ формирования латышской этнократии, и они же гарантируют ей вечное и неизменное существование.
Латышский язык в Латвии имеет сакральный статус — ему посвящены несколько строчек в Конституции, развернутое языковое законодательство; отдельно он упоминается в клятве на верность Латвийской республике новоизбранных депутатов Сейма: «обязуюсь укреплять латышский язык как единственный государственный». На практике эта сакральность означает, что огромная государственная бюрократия в Латвии формируется исключительно по национальному признаку: мало кто из русскоязычных способен сдать сложнейший экзамен по латышскому языку при поступлении на государственную службу, а от латышей (на уровне докторов филологии родным языком также не владеющих) сдавать языковой экзамен и не требуется (подробнее см. главу V).
Латышский национализм определяет также состав правящей коалиции и правительства. Политические партии Латвии, как и во времена Первой республики, формируются и получают голоса по этническому признаку. Есть «латышские партии» и «русские партии», и голосование на выборах в Сейм происходит строго по этническому признаку: русские — за русских, латыши — за латышей.
В первые годы независимости у «русских партий» практически не было политического веса, однако по мере расширения возможностей натурализации «неграждан» представительство русскоязычных в Сейме неуклонно росло. На последних же двух выборах и вовсе побеждала партия «Согласие», 75 % избирателей которой — русскоязычные.
Однако победителя выборов оба раза оставляли за пределами правительства: как можно допускать к власти партию, состоящую в основном из русских, за которую голосуют в основном русские и которая в силу этого выступает за развитие отношений с Россией?!
Латвийский политолог Иварс Иябс, оценивая эту ситуацию, назвал этническое разделение «Святым Граалем латвийской политики»: никому не дано оспаривать монополию латышей на власть в своей стране.
Недопустимость создания коалиции с левоцентристским «Согласием», не говоря уже о других «русских партиях», называется в латвийской политике «красными линиями». Латышские «красные линии» — очень странная вещь. За ними находится возможность объединения с умеренной социал-демократической партией, потому что она представляет преимущественно национальные меньшинства, однако в «европейской Латвии» нет проблемы в том, чтобы объединяться с настоящими фашистами.
Последние в Латвии тоже есть, их организация называется непроизносимо длинным именем Национальное объединение «Всё для Латвии/Отечеству и Свободе — Движение за национальную независимость Латвии». В просторечии ВЛ/ОС-ДННЛ именуются просто «нацики». Эмблемой ВЛ/ОС-ДННЛ являются латышские народные узоры, в той или иной степени напоминающие гитлеровскую свастику.
В 1997–1998 годах лидер Движения за национальную независимость Гунтарс Крастс был премьер-министром Латвии — при нем день памяти Латышского легиона СС 16 марта стал официальной памятной датой республики.
Дважды ультраправые возглавляли Сейм Латвии. Второй раз — в наши дни: действующим председателем латвийского парламента является депутат от Национального объединения Инара Мурниеце.
В 2000-х годах популярность национал-радикалов в Латвии резко пошла на спад. Но вместе с кризисом 2008 года в Национальное объединение пришла и «свежая кровь»: молодежная организация «Всё для Латвии» с её юным лидером Райвисом Дзинтарсом, обладающим внешностью типичного скинхеда. Наследники карательной команды Виктора Арайса прославились в публичном пространстве страны, например, заявлением, что «евреи… жиды и цыгане — они нечеловеки». Так в 2007 году заявил активист движения «Всё для Латвии» Андрис Йорданс, который признал «идеальным вариантом» проведение этнических чисток и уничтожение этих людей, а на вопрос о готовности лично участвовать в расстрелах «нечеловеков» дал положительный ответ и пояснил: «Если у человека гангрена, то вы попытаетесь её лечить или сразу отрежете? Если гангрена в населении, то это надо отрезать».
Верховный суд Латвии по «делу Йорданса» вынес оправдательный приговор, отказавшись признавать его слова разжиганием розни. На выборах 2010 года «Всё для Латвии» прошло в 10-й Сейм в составе Национального объединения (7,67 % голосов), после досрочных выборов 11-го Сейма в 2011 году (13,88 % голосов) вошло в правящую коалицию и правительство, а по итогам выборов 12-го Сейма (16,61 %) в 2014 году «нацики» получили пост спикера Сейма.
При сохранении этой динамики Национальное объединение через 6–9 лет станет главной правящей партией в Латвии, а Райвис Дзинтарс получит пост премьер-министра.
И никаких «красных линий» в вопросе сотрудничества с откровенными фашистами ни у политического класса Латвии, ни у «титульного» электората не возникает.
в) Курс на интеграцию в западные структуры
С момента обретения независимости Латвия взяла курс на интеграцию в Евросоюз, ВТО и НАТО с одновременным разрывом всех связей на пространстве бывшего СССР. В 1998 году было подписано Соглашение об ассоциации и зоне свободной торговли Латвии с ЕС, в 1999 году Латвия вступила во Всемирную торговую организацию, в 2004 году — в НАТО и Евросоюз.
Открытие своего маленького рынка глобальной экономике не сопровождалось никакими протекционистскими мерами — Латвия, как и другие балтийские страны, согласна была вступить в ЕС на каких угодно условиях — лишь бы взяли. Результатом такой политики стала катастрофа национального производства — экономическая интеграция на запад при разрыве экономических связей с постсоветским пространством уничтожила большую часть латвийской промышленности. При этом на открывшихся западных рынках продукция латвийского экспорта оказалась неконкурентоспособной.
Поэтому «экономическое чудо» в Латвии первые годы после евроинтеграции ещё продолжалось за счет инерции от успешных структурных реформ начала 90-х годов и «шальных кредитов» от скандинавских банков, устремившихся в страну после 2004 года. Однако кризис 2008 года обернулся для Латвии национальной катастрофой: после самого болезненного в мире коллапса экономики продолжавшаяся долгие годы эмиграция населения сменилась повальным бегством безработных из страны. Темпы «эвакуации» были и остаются беспрецедентными в мировом масштабе (см. главу I).
Однако депопуляция, эмиграция и разрушение экономики также являются питательной средой для поддержания режима латышской этнократии. Этнократический строй в Латвии процветает не на успешности страны, а на её упадке.
Во-первых, из страны уезжают все «буйные» — молодые, энергичные и экономически активные. Если бы границы ЕС не были открыты и не было бы возможности уехать, эти люди неминуемо призвали бы правительство к ответственности за экономическое положение страны. В любом случае при безработице каждого четвертого жителя страны с избыточным для примитивной латвийской экономики трудоспособным населением нужно было бы что-то делать, иначе оно бы снесло правительство. И мантры про «спасение латышскости» здесь бы не помогли. А так нет людей — нет проблемы. «Буйные» уезжают, за экономику всерьёз приниматься не нужно, а для остающегося всё более пожилого электората достаточно разговоров о «русской угрозе», «спасении латышской нации, её языка и культуры», «50 годах оккупации», «имперских амбициях России» и строительстве «латышской Латвии».
Во-вторых, деиндустриализация обезопасила латвийский политический класс от сильного профсоюзного движения. На уничтоженных фабриках и заводах работали по большей части советские иммигранты, ставшие в 1991 году «неграми». Рабочий коллектив мог бы стать основой для их политической самоорганизации: несложно догадаться, что эти люди были бы настроены радикально оппозиционно не только по отношению к правительству, но и по отношению ко всему общественно-политическому строю. Уничтожив промышленность, латышская этнократия гарантировала себе сохранение власти и продолжение своего курса. Этот курс был самым правым среди балтийских государств: если в постсоветских Литве и Эстонии у власти время от времени находились социал-демократы и центристы, то все латвийские правительства были исключительно праволиберальными.
Этот факт, кстати, наносит серьезный удар по сторонникам исключительно правой экономической политики: постсоветская Латвия, в которой к власти ни разу не допустили левых, в сравнении с Литвой и Эстонией, где левые у власти были, деградировала больше всех.
В-третьих, уничтожением экономики при параллельной евроинтеграции этнократия защитила свою монополию на власть от влияния бизнеса. В её истории был период, которой считается «правлением трех олигархов». Три крупнейших предпринимателя Латвии — Андрис Шкеле, Айнарс Шлесерс и Айварс Лембергс, то ссорящиеся, то мирящиеся между собой, долгое время считались подлинными правителями страны. «Три А» — Андрис, Айнарс и Айварс взяли на содержание каждый по партии (соответственно Народная партия, Партия реформ Шлесерса ЛПП/ЛЦ и Союз «зеленых» и крестьян) и с переменным успехом приходили к власти, уходили из нее, становились героями коррупционных скандалов и даже сидели в тюрьме.
В итоге карьера Шкеле была подорвана потрясшим всю Латвию сексуальным скандалом 1999–2000 годов, когда членов правительства во главе со Шкеле обвинили в педофилии, популярность Шлесерса постепенно сошла на нет на фоне историй о взятках и растратах, и гордое звание «последнего олигарха» сейчас носит мэр Вентспилса Айварс Лембергс, в прошлом самый богатый человек в Латвии, приватизировавший в начале 90-х транзит идущей через Вентспилс российской нефти. Однако теневым правителем Латвии его никто не называет: интересы Лембергса широко представлены в нынешнем правительстве, однако даже с «последним олигархом» при формировании коалиции политический торг шел о том, чтобы финансируемый Лембергсом Союз «зеленых» и крестьян возглавил те министерства, в которые идут дотации из структурных фондов ЕС.
После кризиса 2008 года, ударившего по Латвии как ни по кому в мире, «пособия по бедности», выделяемые Еврокомиссией для дотационных стран ЕС, окончательно стали для страны не только основой существования экономики, но и источником власти.
В Латвии доля дотаций из брюссельских структурных фондов за годы действия предыдущего семилетнего бюджета ЕС (2007–2013) дошла до 20 % ВВП. Если в преуспевающих западноевропейских странах власть формируется за счет средств налогоплательщиков и представляет их интересы, то в большинстве восточноевропейских стран, включая Латвию, правящий режим, как и при социализме, сидят на финансовых потоках из Центра. Только Центр теперь другой. Но, в любом случае, местный правящий класс представляет интересы этого Центра.
Изменение структуры власти отразилось и на партийной структуре.
Под давлением внешних кредиторов, желающих знать, как страна-банкрот будет расходовать их кредиты и дотации, олигархические проекты отошли на второй план, а национал-либеральные партии-однодневки, состоящие из бесчисленных бывших и действующих латышских чиновников, слились в «сборную латышской этнократии» — политическое объединение «Единство» (Vienotiba).
«Единство» образовалось в 2010 году путем объединения «Нового времени», «Гражданского союза» и «Общества за другую политику». Программы у них были разные, а общее — желание вернуться во власть всех бывших правительственных чиновников из предыдущих партий власти, которые уже наслаждались полномочиями, привилегиями и доступом к бюджету во времена премьер-министров Эйнарса Репше («Новое время»), Иварса Годманиса («Латвийский путь», «Латвийская первая партия»), Айгарса Калвитиса (Народная партия) и прочих.
В этой логике «Единство» и развивалось как политическая организация — кульминацией этого процесса стало вливание в нее товарищей из Партии реформ Затлерса, состоявшей по большей части из авантюристов, в удачный момент подсуетившихся вступить в проект тогдашнего президента Валдиса Затлерса, сколачивавшего свою партию для участия в объявленных им же в 2011 году досрочных выборах в Сейм.
Ныне главная правящая партия Латвии, «Единство» — это партия конъюнктурщиков и карьеристов, у которых в принципе нет идеологии.
Они дорвались до правительственных кресел и ради того, чтобы сохранить эти кресла за собой, готовы быть утром — коммунистами, вечером — фашистами, а в обеденный перерыв — либеральными демократами.
Собственно, многие члены этой партии именно такой путь в своей карьере и прошли. Половина правительства — бывшие члены КПСС. Едва ли хоть один из них был по убеждениям коммунистом — просто Советским Союзом правила эта партия, и вся латышская бюрократия состояла в ней. В наши дни, в другом Союзе, куда входит Латвия, — Европейском, лидирующие позиции в Европарламенте у Европейской народной партии… и латвийская правящая партия входит именно в нее! А вице-президент Европейской народной партии — одна из основательниц Народного фронта, искусствовед Сандра Калниете, в советское время бывшая, как несложно догадаться, членом КПСС.
Члены «Единства» — это деятели, для которых какие бы то ни было ценности, принципы и идеологии заменяет любовь к «схемам», «потокам», «кормушкам», взяткам, креслам, кабинетам и должностям.
С лидерами партии власти связана крупнейшая техногенная катастрофа в новейшей латвийской истории — трагедия в рижском районе Золитуде 21 ноября 2013 года, когда в результате обрушения крыши в торговом центре погибли 54 человека.
Вскоре после трагедии директор Бюро по защите Конституции (одной из латвийских спецслужб) доложил президенту Латвии Андрису Берзиньшу, что руководство строительной компании «Re &Re», построившей злополучный торговый центр «Maxima», на протяжении многих лет было тесно связано с первыми людьми партии «Единство». Непосредственно контакты с «Re &Re» поддерживали жена премьер-министра Латвии Валдиса Домбровскиса Ария Домбровска и муж председателя Сейма Латвии Солвиты Аболтини Янис Аболтиньш. Именно они получали деньги от компании «Re &Re» для черной кассы «Единства» и себя лично. В благодарность «Единство» лоббировало предоставление этой компании государственных заказов. «Re &Re» строила пафосный и дружно ненавидимый всеми рижанами независимо от национальности «Замок Света» — Национальную латвийскую библиотеку на набережной Даугавы. Она же реставрировала Рижский замок — резиденцию президента Латвии, который летом 2013 года вследствие некачественной реставрации загорелся. После трагедии в Золитуде латвийское общество увидело в пожаре Рижского замка закономерность.
Еще одна афера с участием творца «истории успеха» Валдиса Домбровскиса и его супруги — невозвращенный кредит на сумму более миллиона латов (один лат на момент его отмены стоил 62 рубля), которые чета Домбровскисов взяла на развитие своего бизнеса у государственного банка, а затем ставший премьер-министром Домбровскис попытался не вернуть, используя служебное положение.
«Схему» описывает знаменитый латвийский журналист, автор громких антикоррупционных расследований Лато Лапса. Часть своих накоплений тогда ещё депутат Европарламента от Латвии Валдис Домбровскис вложил в фирму «Land Development», принадлежащую его жене, Арии Домбровской. А государственный «Hipot?ku un zemes banka» — «Латвийский ипотечный и земельный банк» — выдал фирме семейства Домбровскисов кредит на сумму 1,15 млн латов. «Land Development» по кредиту банку так и не заплатила, а осенью 2009 года правительство Латвии, которое в тот момент как раз возглавил Валдис Домбровскис, постановило реорганизовать «Ипотечный и земельный банк», распродав его активы. Кредит, связанный лично с премьер-министром, специальным постановлением правительства, принятым по рекомендации министерства финансов в секретном порядке и с формулировкой «в государственных интересах», перешел к «Rietumu banka». Этот банк, в свою очередь, тут же ввел льготный режим обслуживания кредита и перенес дату полной уплаты долга с 2013-го на 2017 год.
Самой же грандиозной аферой первых лиц «Единства» и по масштабам причиненного бюджету ущерба, и по наглости стала приватизация государственного банка «Citadele», осуществленная за несколько недель до октябрьских выборов в Сейм 2014 года.
На закрытом заседании правительства 16 сентября 2014 года правительство Латвии постановило продать «Citadele banka» американскому инвестиционному фонду «Ripplewood Holdings». Как сообщил представитель американцев Тим Колин, после сделки 25 % долей капитала останутся в собственности ЕБРР, 25 % — у «Ripplewood Holdings», а 50 % — у пока не названных инвесторов, которые не связаны с Латвией. Подробности сделки по продаже государственного банка премьер-министр Латвии Лаймдота Страуюма обществу сообщать отказалась, документы о продаже банка были засекречены. Позже латвийское телевидение сообщило, что «Ripplewood Holdings» пообещал за банк 92 миллиона евро. Поскольку инвестор будет вносить плату по частям в течение долгого времени, а также с учетом результатов работы банка, реальная сумма, возможно, окажется ещё меньшей — от 63 до 70 миллионов евро. Окончательная сумма сделки по продаже госбанка так и не была названа — где-то в районе 100 миллионов евро. Между тем как «Citadele» был рентабельный, стабильный банк, в который для его поддержания на плаву был «вкачан» миллиард бюджетных евро, и активы его оценивались в 2,1 миллиарда евро.
Но самый скандал разразился спустя несколько дней, когда выяснилось, что за месяц до исторического заседания правительства экс-премьер Латвии Валдис Домбровскис и председатель парламентской фракции «Единства» Дзинтарс Закис отдыхали в Грузии с менеджерами американского инвестиционного фонда «Ripplewood Holdings», которому часть активов «Citadele» впоследствии и продали за гроши.
Вся эта афера проводилась на глазах у населения за пару недель до парламентских выборов! И чем же закончились в конечном счете эти выборы? Тем, что «Единство» на них улучшило на 2 % голосов свой предыдущий показатель и снова возглавила правительство. Почему это произошло? Потому что вся избирательная кампания была построена на тупой как лом, но эффективной концепции «русские идут!». Запугивание «имперскими амбициями России», «зелеными человечками» в Латгалии, русскими танками в Старой Риге и тому подобным заставило в итоге все «латышские партии», включая самых умеренных, пообещать своему электорату ни в коем случае не создавать коалицию с русскоязычным «Согласием». Это сделало неизбежным ещё четыре года правления «Единства». Все коррупционные скандалы, связанные с ним, ни на что в итоге не повлияли.
Коррупция была названа главной проблемой современной Латвии в опубликованном в 2014 году отчете Госдепартамента США о ситуации с правами человека в странах мира. «Коррупция в Латвии поразила все уровни государственного управления», — говорится в сообщении Госдепа.
Однако та же история с погрязшим в коррупции «Единством», которое буквально прорвало накануне выборов коррупционными скандалами, но которое всё равно возглавило правительство, говорит о том, что коррупция — лишь следствие латвийских проблем. Так же как деиндустриализация, депопуляция, эмиграция.
Причина — это этнократический строй, порожденный и сохраняемый латышским национализмом и ксенофобией. Одни и те же люди, в трех случаях из четырех вышедшие из КПСС и комсомола, возглавляли Латвию на протяжении 25 лет в бесконечно меняющихся, чередующихся, объединяющихся и раскалывающихся «партиях жуликов и воров». Оставаясь при этом монолитным политическим классом Латвии. Все эти четверть века они сознательно и бессознательно разрушали Латвию, однако их власть осталось непоколебима — страх перед русскими инородцами и новой «оккупацией» родного хутора российскими танками у латышского большинства всякий раз оказывался сильнее любых рациональных соображений.
г) Латвийские русские: права русскоязычных, 9 мая, мэр Риги Нил Ушаков
Летят в самолете американец, француз и латыш.
Американец взял и выбросил из окна IPhone:
«У нас в Америке таких много».
Француз взял и выбросил из окна багет:
«У нас во Франции таких много».
Латыш взял и выбросил из окна русского:
«У нас в Латвии таких много».
Латышский анекдот
Латвия — это идеальное двухобщинное общество. Население страны делится строго на две этнолингвистические общины: латвийскую и русскоязычную. Латыши составляют 62 % населения страны, русскоязычные — 37 %. К последним относятся не только русские, но вообще все национальные меньшинства Латвии (кроме, возможно, латгальцев, у которых своя особенная история — см. главу V). Русских, украинцев, белорусов, поляков, евреев Латвии объединяет русский язык общения: на этом основании латыши всех их упрощенно называют русскими. Собственно, русских в Латвии 27 % населения (данные всеобщей переписи 2011 года) — это крупнейший нетитульный этнос в стране. Однако, говоря о латвийских русских, как правило, имеют в виду всё русскоязычное население страны.
В русском языке применительно к национальной ситуации в Латвии возникло слово «латвиец» и производные от него — латвийский, латвийское, латвийцы. Под «латвийцем» подразумевается любой постоянный житель Латвии — это определение государственной идентификации, противостоящее идентификации по национальному признаку — латыш. Точно такая же ситуация, как в России со словами «россияне» и «русские».
Однако в латышском языке такого разделения нет, и одно это является источником многочисленных проблем на межнациональной почве. По-латышски latvie?i это и латыши, и жители Латвии. Если живешь в Латвии, значит, ты латыш. Если ты не латыш, а живешь в Латвии, — становись латышом или уезжай на историческую родину.
Эта примитивно простая народная логика широких слоев латышского населения является основой для вечных незатихающих противоречий между латышами и русскоязычными: первые упорно пытаются ассимилировать вторых, а до тех пор, пока этого не произошло, большинство в латышском общественном мнении против того, чтобы позволить местным русским на равных с собой участвовать в процессе управления Латвией, пока те не станут латышами.
Длящийся все четверть века с момента провозглашения независимости конфликт титульной нации с русскоязычными до сих пор, слава Богу, не привел ни к одному убийству на почве межэтнической розни. Латыши и русские — это два народа, которые одновременно и очень сильно отличаются менталитетом, национальной культурой и исторической памятью, и в то же время легко находят общий язык друг с другом. Их отношения — отношения кошек с собаками, которые при всех различиях в характере, поведении и привычках могут прекрасно ладить с другом, а могут на дух друг друга не выносить.
В Латвии один из самых высоких показателей в мире по межэтническим бракам: 20 % латышей состоят в браке с представителями других национальностей (что в большинстве случаев означает — с русскоязычными, латвийскими русскими).
Латышский и русский языки относятся к балто-славянской языковой группе, а литературный латышский вдобавок формировался в XIX веке во многом под влиянием русского языка. Поэтому для латвийского русского понимать государственный язык не так сложно, как, например, для эстонского. Согласно проведенному в 2014 году социологическому исследованию русскоязычных жителей Латвии, 20,7 % русскоязычных респондентов заявили, что отлично знают латышский язык, 27,6 % оценили свой латышский как «хороший», 27,5 % — как «удовлетворительный». Вовсе не знают государственного языка только 4,3 % латвийских русских. Большинство латышей (особенно среднего и пожилого возраста) в той или иной степени понимают русский язык (другое дело, что некоторые принципиально не хотят на нем общаться).
Поэтому на бытовом уровне присутствует перманентный межэтнический конфликт русских с латышами, однако он ни разу ещё не приводил к массовому насилию и убийству на почве национальной вражды. К случаям прямого столкновения двух этнолингвистических общин можно отнести референдум 2012 года о втором государственном языке: в таком случае это пример на редкость цивилизованного разрешения противоречий в ходе прямого конфликта. Наиболее радикальным столкновением на межнациональной почве можно назвать попытку устроить взрыв у памятника Освободителям Риги, предпринятую группой национал-радикалов во главе с Игорем Шишкиным (парадокс: самым радикальным латышским националистом оказался «полукровка», русский по отцу). Тогда обошлось без жертв.
Бытовая ксенофобия в Латвии, конечно, присутствует. Её самое распространенное проявление: недоуменное молчание латышской «тентыни» (тетушки) в ответ на вопрос, заданный прохожим на русском языке. Стереотипная тентыня, услышав, что к ней обращаются по-русски, сделает вид, что не понимает, и пройдет мимо. Более жесткий вариант — услышать затем в спину ненавидящее «криевас окупантс» (русский оккупант) или пожелание убираться в свою Россию.
Другая форма ксенофобии — взаимные стереотипы и оскорбления в адрес друг друга в своем узком этническом кругу. «Русские свиньи» и «латышские тормоза». Разумеется, «оккупанты» и «фашисты». Специфический юмор в адрес друг друга, вроде того латышского анекдота, что приведен в эпиграфе.
Поэтому найти общий язык в разделенном по языковому признаку обществу очень трудно. Но на бытовом уровне ещё возможно.
Совсем всё плохо становится при переходе с бытового уровня на общественно-политический: большинство латышей уверены, что Латвия — это их страна, а русские в ней пришлые, поэтому они не могут быть наравне с ними допущены к государственным делам.
«Нашим респондентам мы предлагали выбрать между двумя противоположными утверждениями. Первое: в Латвии следует поддерживать сохранение и укрепление идентичности меньшинств. Второе утверждение: нет необходимости в существовании в Латвии различных этнических идентичностей. Среди латышей 57–58 % были полностью согласны или в основном согласны со вторым утверждением. В 2013 году таких было даже больше — 60 %, — рассказывает об исследовании настроений латышского населения профессор Латвийского университета, политолог Юрис Розенвалдс. — Затем мы предлагали выбрать между следующими утверждениями. Первое: более широкое участие меньшинств в управлении пойдет на благо Латвии. Второе: только латыши имеют право определять будущее Латвии. Здесь мы видим, что 70 % латышей в 2010 году и 62,5 % в 2013 году выбирают второе утверждение».
Уверенность латышей в том, что они единственные хозяева на своей земле, базируется на непобедимом мифе, что только они являются коренным населением, а все русские — пришлые. В латышской среде упорно игнорируется существование «старых русских» и европейская практика признавать автохтонным национальным меньшинством население, поселившееся на определенной территории не позднее XIX века. Между тем, согласно всероссийской переписи 1897 года, русскими были 16,7 % жителей Риги.
Если бы официальная Рига признала русских жителей Латвии полностью своими, то маленькая Латвия могла бы гордиться как своими многими выдающимися русскоязычными земляками. Латвийцами по происхождению и месту проживания были гениальный кинорежиссер Сергей Эйзенштейн, автор скульптуры «Рабочий и колхозница» Вера Мухина, философ Николай Лосский, сатирики Аркадий Райкин и Михаил Задорнов, писатель Валентин Пикуль, великие шахматисты Арон Нимцович и Михаил Таль, великий танцор и балетмейстер Михаил Барышников, космонавты Анатолий Соловьев и Александр Колери, а также ведущие конструкторы советской ракетно-космической отрасли Фридрих Цандер и Мстислав Келдыш. Все эти люди продвинули развитие человечества далеко вперед… однако для «латышской Латвии» это не имеет никакого значения.
В абсолютном исчислении русскоязычных жителей Латвии около 740 тысяч человек. Все эти люди очень разные. Невозможно представить какой-либо стереотипный, собирательный образ латвийского русского. Это и пенсионеры, живущие за чертой бедности и чаще всего не имеющие гражданства, и предприниматели — искусственные ограничения при поступлении на госслужбу в 90-е годы стимулировали русских идти в бизнес, поэтому сегодня в частном секторе Латвии русскоязычные представлены очень широко. Латвийских русских почти нет в сельском хозяйстве, их очень мало в государственном управлении, зато русскоязычные широко представлены в транспортной сфере (железнодорожной, автомобильной и портовой логистике), в немногочисленной сохранившейся в Латвии промышленности, в сфере услуг.
Латвийское общество является двухобщинным, потому что оно строго разделено по лингвистическому признаку. На латышские и русские делятся фирмы, средства массовой информации, политические партии и общественные организации. Латвия живет в двух параллельных информационных пространствах с часто не совпадающей повесткой дня.
Помимо языка два части латвийского общества разделяет разная историческая память. Латвийские русские не способны принять латышское отношение к себе как к инородцам, оккупировавшим их страну. Они не готовы рассматривать историю Латвии исключительно как латышскую историю, сознательно забывая про немецкое, шведское и, конечно, русское влияние.
Вершина противоречий — это разночтения в оценке характера и итогов Второй мировой войны. Возможно, главное, что, помимо языка, объединяет русскоязычное население Латвии, — это дискурс Великой Отечественной войны и одержанной в ней Великой Победы над фашизмом. Поэтому День Победы 9 мая — это день единения, сплочения и коллективной памяти русской общины Латвии. В мемориальных мероприятиях у памятника Освободителям Риги в Пардаугаве ежегодно принимают участие, по разным оценкам, от 100 до 300 тысяч человек — практически каждый второй русский в Латвии. И это при том, что 9 мая в Латвии является непраздничным рабочим днем, а государство гулянья на День Победы не только не поощряет, но считает «праздником оккупантов».
Тем не менее, несмотря на полное отсутствие административного ресурса и какого-либо официоза, события у памятника Освободителям на 9 мая являются самым массовым ежегодным мероприятием в Латвии.
Абсолютное большинство латвийских русофонов начинали свою жизнь в восстановленной Латвийской республике с дискриминации и поражения в правах. До сих пор «негражданами» являются 312 тысяч человек: 13 % населения Латвии, 42 % русскоязычного населения. Из-за этого политическая самоорганизация русской общины с самого начала приобрела характер правозащитной деятельности. С начала 90-х годов в Латвии было создано несколько десятков правозащитных организаций, отстаивающих права русскоязычного населения (Объединенный конгресс русской общины Латвии, Латвийский комитет по правам человека, Русская община Латвии, Русское общество в Латвии, Конгресс неграждан, Парламент непредставленных и прочие). Часто в них входили одни и те же люди. Латвийские спецслужбы всех их без разбору и доказательств записывали в «пятую колонну» и в «агенты Кремля».
Общественные организации русскоязычного населения занимаются преимущественно правозащитными выступлениями и организациями мемориальных мероприятий, значительно реже — организаций массовых акций, пикетов и митингов протеста. Подлинно массовыми протестные мероприятия латвийских русских смогли стать только однажды — это были протесты против ликвидации русских школ в 2003–2004 годах. Кроме того, протестной акцией русскоязычного населения можно назвать референдум о втором государственном языке 2012 года, на котором практически всё имеющее право голоса нелатышское население, все нетитульные национальности проголосовали за государственный статус русского языка.
Протесты против школьной реформы, языковой референдум и празднование Дня Победы у памятника воинам-освободителям доказывают полный провал политики добровольно-принудительной ассимиляции латвийских русских: последние так и не стали латышами и в жизненно важных для себя вопросах неоднократно это демонстрировали.
При этом на выборах русскоязычные обычно предпочитают голосовать за умеренную в национальных вопросах социал-демократическую партию «Согласие». Последняя категорически отказывается называть себя «русской партией» и вместо специфически русских вопросов («нулевой вариант гражданства», официальный статус русского языка, роспуск языковой полиции и т. д.) предпочитает говорить об общих для русских и латышей социально-экономических проблемах. Поэтому до четверти электората «Согласия» составляют латыши.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.