2. От независимости к независимости через «три оккупации»: реальная и мифологическая история Латвии в XX веке
2. От независимости к независимости через «три оккупации»: реальная и мифологическая история Латвии в XX веке
Что есть — то есть, чего нету — того нету.
Карлис Улманис, один из основателей Латвийской республики, экс-премьер-министр и президент Латвии
Латвийская республика была провозглашена всего через неделю после заключения перемирия между Германией и странами Антанты, 18 ноября 1918 года. Она просуществовала до 1940 года, после чего вошла в состав Советского Союза как Латвийская ССР. В 1941 году территория Латвии была оккупирована гитлеровской Германией, а в 1944 году отвоевана у вермахта Красной армией и возвращена в состав СССР, в котором находилась до 1991 года. В современной Латвии господствует точка зрения, что в 1991 году Латвия восстановила свою государственность, прерванную Второй мировой войной, а полвека её истории между 1940 и 1991 годом были периодом «советской оккупации». В случае Латвии теория оккупации выглядит особенно нелепо, ведь из трех прибалтийских народов больше всего коммунистические настроения были развиты у латышей.
Первая республика (1918–1940)
Провозглашение независимой Латвии стало концом не только полугодового политического, но и многовекового социального доминирования немцев над латышами. Национальное государство латышей провело аграрную реформу, лишившую немецких баронов земельных владений, после чего началась массовая эмиграция остзейских немцев из Латвии. Из нации господ балтийские немцы стали в Прибалтике дискриминируемым национальным меньшинством. По латвийско-германским и советско-германским соглашениям 1939–1940 годов в Германию переехало большинство проживавших в Латвии немцев. Сейчас немцев в Латвии практически не осталось: по данным на начало 2014 года немцы составляли 0,23 % населения страны.
Возникновение латышского национального государства стало геополитическим следствием поражения Российской и Германской империй в Первой мировой войне. Существование «версальских уродцев», как якобы назвал Латвию и Эстонию глава МИД Великобритании Джордж Керзон, было одной из гарантий сдерживания реваншистских амбиций России и Германии странами-победительницами.
Первая Латвийская республика была создана как демократическое государство-нация. В 1920 году состоялись выборы в Учредительное Собрание, 26 депутатов которого затем сформировали Конституционную комиссию. Сатверсме — Конституция Латвии — была принята в 1922 году: по ней Латвия провозглашалась свободной демократической республикой, власть в которой принадлежит латышскому народу. В латвийской историографии этот период именуется «второй Атмодой» — вторым национальным возрождением.
Сатверсме установила в Латвии парламентскую форму правления. Представительский орган власти — Сейм Латвии избирался каждые три года, на основе парламентского большинства (более 50 депутатов) создавалась правящая коалиция, формировавшая правительство. Депутаты избирались по партийным спискам на пропорциональной основе по пяти избирательным округам, созданным на основе пяти историко-географических областей страны: Рига, Видземе, Курземе (Курляндия), Земгале (Семигалия), Латгале (Латгалия).
Политическая жизнь досоветской Латвии имеет поразительные аналогии с Латвией постсоветской. Имеется в виду не конституционное устройство и структура органов власти, которые Латвия в 1991 году восстановила до мельчайших подробностей, но и политические практики.
Во-первых, в Первой республике, как и во второй, на выборах в Сейм регулярно побеждали социал-демократы (Латвийская социал-демократическая рабочая партия), однако правые и правоцентристские партии объединялись против них и оставляли в оппозиции.
Во-вторых, сразу возникли голосование по национальному признаку и партии, созданные на этнической основе (Латышский крестьянский союз, Объединенные немецкие партии, Еврейский национальный блок, Объединенный русский список).
В-третьих, сразу же проявилась специфика восточного региона страны — Латгалии. Латгалия ещё в XVI веке вошла в состав Речи Посполитой, местное население было перекрещено из лютеранства обратно в католицизм. После первого раздела Речи Посполитой Латгалия была включена в состав Российской империи не в составе Лифляндии или Курляндии, а как часть Витебской губернии. Это определило многонациональный состав региона (русские, поляки, белорусы), а его многонациональность, наряду с влиянием католицизма, привела к выделению местных латышей в особую этническую группу — латгальцы, характеризующуюся отличным от латышского языком, культурой, вероисповеданием. В результате включения Латгалии в состав Латвии по итогам Брестского мира и последующих событий в первых созывах латвийского Сейма было представлено сразу несколько партий, подчеркивавших свою латгальскую идентичность, — Христианские крестьяне Латгале, Латгальская трудовая партия, Прогрессивное объединение латгальских крестьян. В выборах по другим историко-географическим областям латгальские партии, как правило, не участвовали.
Латышская свобода и демократия на практике обернулись хроническим кризисом власти, политической нестабильностью, правительственной чехардой.
Политические партии лихорадочно создавались, распускались, объединялись и раскалывались, политический процесс состоял по большей части из публичных выяснений отношений между политиками. В Латвии и в зародыше не было демократической традиции: даже институты местного самоуправления у латышей начали формироваться спустя более полувека после отмены крепостного права в остзейских губерниях. В результате в Латвии год от года росли левые, просоветские настроения — большинство населения и так жили в бедности, но ещё больше социально-экономическое положение Латвии ухудшил мировой экономический кризис 1929–1932 годов. При этом Великая депрессия вовсе не затронула Советский Союз, вступивший в то время в эпоху сталинской модернизации. Всё это только больше усиливало страх новоявленного правящего класса перед приходом к власти в республике «красных».
Поэтому в 1934 году в Латвии произошел военный переворот: все правительственные здания в Риге были заняты силовиками, Сейм республики был распущен и более не созывался, вся полнота власти перешла к премьер-министру Карлису Улманису, ставшему затем президентом и создавшему в Латвии режим личной диктатуры.
Улманис приостановил действие Конституции, закрыл оппозиционные газеты, запретил политические партии, арестовав при этом всех членов Латвийской социал-демократической рабочей партии.
Военный переворот, произошедший в Латвии, не был свержением власти — это было свержение демократии властью.
Во главе переворота стоял действующий премьер-министр и один из отцов-основателей республики, все силовые акции были осуществлены армией и полицией, весь информационно-пропагандистский официоз был брошен на объяснение и оправдание свержения конституционного строя. Выработанная тогда ими аргументация популярна в Латвии и сегодня. Она заключается в том, что демократия оказалась… опасна для дальнейшего развития страны. Нужен был переходный период и авторитарная мобилизация государства, с которой несовместимы работающие демократические институты. Только правый авторитаризм мог, по той версии, закрепить в Латвии рыночную экономику и западную структуру общества, которые только и в силах обеспечить стране успешное демократическое развитие без прихода к власти коммунистов и прочих «леваков».
Эти объяснения популярны в Латвии и поныне, и они превращают Карлиса Улманиса в одну из самых популярных фигур в латвийской истории. История и современность Латвии небогаты на выдающихся исторических деятелей: Улманис — это едва ли не единственный подобный пример.
Поэтому личность Улманиса среди латышей мифологизирована: он считается воплощением «сильной руки», которой так не хватает современной Латвии для того, чтобы вырваться из бедности и безнадежности, преодолев бессмысленную чехарду парламентских правительств и партий-однодневок с их никчемными лидерами. Многие латыши до сих пор ждут появления «нового Улманиса».
Авторитарный режим Улманиса носил вождистский характер: самоназначенный президент официально именовался народным вождем. Деятельность режима была основана на антикоммунистической риторике. При этом президент Улманис пошел на заключение Соглашения о взаимопомощи с Советским Союзом в 1939 году, а после ввода в Латвию советских войск успокоил народ, заявив по радио, что «пришли друзья», месяц после ввода войск в 1940 году оставался президентом и сотрудничал с советской властью. Однако прощен ею не был: просьбу «отца латышской нации» о выезде в Швейцарию не удовлетворили, депортировали в Россию и арестовали. В 1942 году Карлис Улманис умер в тюремной больнице в Туркмении.
Латвия во Второй мировой войне (1940–1944)
В июне 1940 года Советский Союз выдвинул балтийским государствам обвинения в нарушении заключенных ранее Договоров о взаимопомощи и предъявил ультиматумы: формирование в течение месяца просоветских правительств и ввод в Литву, Латвию и Эстонию дополнительного контингента советских войск. Ультиматумы были выполнены всеми тремя странами, 17 июня в Латвию были введены советские войска. На прошедших 14 июля всеобщих безальтернативных выборах победил прокоммунистический Союз трудового народа, неделю спустя была провозглашена Латвийская ССР, 6 августа 1940 года вошедшая в состав СССР.
Союз трудового народа получил 97,8 % голосов при явке в 94,5 % избирателей. Эти данные считаются сфальсифицированными, однако описанные многочисленными наблюдателями огромные очереди на избирательные участки и дальнейшие митинги в поддержку вхождения Латвии в состав СССР показывают, что советская власть в республике всё-таки имела мощную социальную базу.
В первые недели после начала Великой Отечественной войны территория Латвии была оккупирована войсками вермахта. Страна была включена в состав рейхскомиссариата Остланд и получила название округа Леттланд, управлявшегося немецким военным командованием. В отличие от вхождения Латвии в состав СССР в предыдущем году, появление гитлеровских войск в 1941-м было классической, образцово-показательной оккупацией. При этом, как и год назад советские, местное население радостно приветствовало нацистские войска на своей земле — опять же, существуют свидетельства очевидцев. Остается предположить, что это были разные группы одного населения — иные выводы были бы крайне неприятны для латышского народа.
Как уже говорилось в главе III, по инициативе сотрудничавших с оккупационным режимом местных коллаборационистов был создан Латышский легион СС, в которой по собственному выбору вошли около 100 тысяч латышей. С другой стороны, в Красной армии были сформированы две латышские стрелковые дивизии, один полк легких бомбардировщиков, один зенитный полк. Героями Советского Союза стали 12 латышей, на оккупированной территории действовали 20 отрядов красных партизан. Латышский стрелковый корпус входил в состав Второго Прибалтийского корпуса и участвовал в освобождении Латвии от фашизма.
В современной латвийской историографии события 1940–1944 годов описываются как «теория трех оккупаций». Сначала была «мирная оккупация» Советским Союзом, затем классическая военная оккупация гитлеровской Германией, затем — опять Советским Союзом. При этом всячески подчеркивается, что латыши оказались заложниками геополитической ситуации и невинными жертвами «двух равно преступных тоталитарных режимов».
«Теория трех оккупаций» является классикой прибалтийского мифотворчества: в латвийском случае даже больше, чем в литовском и эстонском.
И в Вермахт, и в Красную армию латыши действительно призывались принудительно и массово дезертировали и от немцев, и от Советов. Но костяк латвийских воинских формирований в обоих случаях составляли добровольцы: убежденные коммунисты и убежденные националисты. Первые верили во всемирную пролетарскую революцию — в то, что скоро не только Латвия, но и вся Европа, а за ней и весь мир войдут в состав СССР и будут интернационально строить коммунистический рай на земле. Вторые — в то, что Третий рейх по итогам Второй мировой войны даст Латвии независимость. Вторая легенда оказалась живуча — не случилось победы нацистской Германии во Второй мировой войне, и это оставляет пространство для фантазий. Хотя эти фантазии не имеют никаких оснований.
«Территория Прибалтики стала бы сырьевым придатком Рейха. Это было четко прописано и в плане „Ост“, и в дальнейших директивах, которые „уполномоченный по централизованному решению проблем Восточно-Европейского пространства“, каковым до назначения на пост руководителя „восточного министерства“ являлся А. Розенберг, тщательно выполнял на этих территориях, — утверждает российский историк, автор книги „Прибалтика: война без правил (1939–1945)“ Юлия Кантор. — В меморандуме Розенберга от 2 апреля 1941 г. в отношении Эстонии, Латвии и Литвы говорилось: „Следует решить вопрос о том, не возложить ли на эти области особую задачу как на будущую территорию немецкого населения, призванную ассимилировать наиболее подходящие в расовом отношении местные элементы. Если такая цель будет поставлена, то к этим областям потребуется совершенно особое отношение в рамках общей задачи. Необходимо будет обеспечить отток значительных слоев интеллигенции, особенно латышской, в центральные русские области, затем приступить к заселению Прибалтики крупными массами немецких крестьян…“»
В 1940–1944 годах в условиях Второй мировой войны в Латвии происходила гражданская война — именно в этом состоит подлинная трагедия латышского народа, а не в мифических «трех оккупациях». Однако признать это означает возложить на себя долю ответственности за свою историю, а на это психологически ущербное латышское общество с травмированной исторической памятью не готово.
Отсюда бесконечный разговор о «невинных жертвах» тоталитарных режимов.
Признать себя субъектами собственной истории для латышей означает и принять ответственность за преступления, которые совершали сталинский и гитлеровский режимы.
В первом случае — за массовые депортации «неблагонадежного и контрреволюционного элемента». В 1941 году из Латвии в Сибирь были высланы около 16 тысяч человек: 34 % депортированных умерли, не выдержав дороги, 341 человек был расстрелян. В 1949 году в ходе операции «Прибой» из Латвии были депортированы 44 тысячи человек — 12 % из них умерли в изгнании. Депортации проводились для изменения социальной структуры латвийского общества: в Сибирь с семьями вывозились люди, которые могли бы помешать формированию в Латвии социалистического строя, были реальными или потенциальными врагами советской власти (крупные частные собственники, крестьяне — «кулаки» и пр.). Помимо латышей репрессиям подвергались и другие национальности (евреи, русские) — они осуществлялись не по национальному, а по классовому признаку, поэтому сравнивать их с Холокостом, как сейчас делают латвийские власти, просто неуместно.
Тем более что сами латыши внесли страшную лепту в дело настоящего Холокоста.
Латвия — это страна, где в годы Второй мировой войны в процентном отношении евреев погибло больше, чем где-либо в мире. К 1944 году из 80 тысяч евреев Латвии в живых осталось несколько сотен: 89 % латвийских евреев были уничтожены.
Истребление евреев проводилось при непосредственном участии латышских коллаборационистов. Помимо стихийных еврейских погромов действовала карательная команда Арайса, уничтожившая десятки тысяч евреев и, в частности, публично и демонстративно расстреливавшая детей в Рижском гетто, обслуживавшая «фабрику смерти» в Саласпилсе и другие концлагеря. Латышские полицейские батальоны и легион СС «прославились» карательными операциями на советской территории, например, операцией «Зимнее волшебство» в соседних областях России и Белоруссии, когда были сожжены сотни деревень и убиты тысячи мирных жителей. Ещё было участие в геноциде цыган, сожжение заживо польских офицеров… Только очень сильный духом народ может принять ответственность за такие преступления. Латыши предпочли объявить себя невинными жертвами.
Латвийская ССР (1944–1991)
Для Латвийской ССР (как, впрочем, и для всех советских республик) было характерно абсолютное доминирование местных национальных кадров. В списке фактических руководителей республики — Первых секретарей ЦК Компартии Латвии — исключительно латышские фамилии. Латыши составляли 65 % работников горкомов и райкомов КПЛ, 83 % министров и председателей госкомитетов, 80 % секретарей республиканского ЦК.
Этническим латышом был Борис Пуго — сын красного латышского стрелка, возглавлявший республиканский комсомол, республиканский КГБ, республиканский ЦК, а затем возглавивший Министерство внутренних дел СССР, вошедший в состав ГКЧП и покончивший с собой 22 августа 1991 года. Последний руководитель Советской Латвии Альфред Рубикс был одним из немногих Первых секретарей республиканских ЦК, кто до последнего боролся против выхода своей республики из СССР и за сохранение там социалистического строя, за что в 90-е годы сидел в тюрьме. Латышским стрелком и сотрудником ВЧК, участвовавшим в «красном терроре» в 1918 году, был Арвид Пельше, с особым рвением занимавшийся советизацией Латвии, а после руководства родной республикой входивший в состав брежневского Политбюро и известный всему Советскому Союзу (в том числе как персонаж анекдотов про «дорогого Леонида Ильича»).
То есть латыши не только сами управляли родной республикой, но и входили в союзную правящую элиту — вплоть до членства в Политбюро, коллективного и высшего субъекта власти в Советском Союзе.
Если доминирование в руководстве послесталинского СССР выходцев из Украины было связано с советской индустриализацией и приоритетом ВПК и связанных с ним отраслей тяжелой промышленности, то присутствие в политической элите латышей объяснялось только их истовой верой в коммунистическую идеологию, памятью об их роли в Октябрьской революции и абсолютной принципиальностью. Из всех республиканских компартий Коммунистическая партия Латвии была, возможно, наиболее идейной — её руководство было наиболее предано догматам марксизма-ленинизма. Интересное косвенное подтверждение тому — количество памятников Ленину. Если в Литве их было 26, а в Эстонии — 28, то в Латвийской СССР было 110 памятников Ленину.
В позднюю перестройку это стало называться советским консерватизмом — именно поэтому Михаил Горбачев, в 1990 году попытавшийся взять курс на «закручивание гаек», в числе прочих новых руководителей, основавших год спустя ГКЧП, поручил возглавить МВД Борису Пуго.
Беззаветная верность латышской партноменклатуры идеалам марксизма-ленинизма определяла и курс на форсированную советскую модернизацию родной республики.
Латвия при советской власти превратилась в страну высокотехнологичной и наукоемкой промышленности — один из центров инновационного развития Советского Союза, создававший новые, революционные технологии. Не только для СССР, но и для всего мира.
Например, в конструкторском бюро «Орбита» Рижского радиозавода был создан космический видеомагнитофон «Малахит», обеспечивавший в 1975 году первую в истории цветную телекартинку из космоса: стыковку космических кораблей в советско-американский орбитальный комплекс «Союз — Аполлон». Американцы к этому символическому событию изобрести оборудование для цветной телекиносъемки в космическом пространстве не успели. Уже упоминавшиеся в главе II другие примеры: радиоприемник «Спидола» и прочая продукция завода ВЭФ, полупроводники, микросхемы и многое другое.
В советские годы происходит масштабная индустриализация Латвии. Помимо довоенных фабрик и заводов (реконструированных и расширенных) было открыто более 200 предприятий и новых заводских цехов, был построен каскад ГРЭС на Даугаве, по сей день обеспечивающий Латвию электроэнергией. При этом всесоюзное стратегическое значение имела наиболее высокотехнологичная промышленность ЛатССР. Хотя, с другой стороны, всесоюзное значение имела и традиционная экономическая специализация Латвии — сельское хозяйство, продукция которого экспортировалась в другие советские республики. Для поддержки латвийского сельского хозяйства за счет союзного бюджета была произведена мелиорация сельскохозяйственных земель.
К началу 1980 годов производство промышленной продукции в Латвии выросло в 47 раз в сравнении с довоенным уровнем, а валовая продукция сельского хозяйства увеличилась в 1,5 раза. В результате, по оценке ИМЭМО РАН, в 1990 году Советская Латвия занимала 40-е место в мире по ВВП на душу населения. По данным последней статистики МВФ, современная Латвия по подушевому ВВП занимает 51 место в мире. В лаптях, но свободные!
Стремительные перемены в жизни страны встречали глухое недовольство консервативной части коренного населения, с раздражением смотревшего на новые заводы, электростанции, жилые кварталы с советскими новостройками, в которые с 60-х годов переехали сотни тысяч сельских жителей. Но самое большое раздражение вызывала трудовая эмиграция в Латвию из других советских республик. После войны и сталинских депортаций страна потеряла более трети населения, тогда как бурное экономическое развитие требовало много рабочих рук. Поэтому за несколько советских десятилетий в Латвию переехало более 700 тысяч русскоязычных иммигрантов. К 1989 году нелатышом был практически каждый второй житель Латвийской ССР — доля титульной нации снизилась до 52 % населения, доля национальных меньшинств выросла до 48 %.
Значительная часть коренного населения была уверена, что наводнение родины инородцами производится для того, чтобы уничтожить латышский народ и сделать Латвию русской. В их понимании массовая иммиграция русскоязычных была прямо связана с массовыми депортациями латышей в Сибирь в 40-х годах. Мол, цель у Советов в обоих случаях была одна и та же.
Эти антисоветские националистические настроения были очень широко распространены, хотя и находились в латышском обществе в «глубоком подполье».
Они породили латышскую русофобию, которую только усилила большая культурная дистанция между латышами и русскоязычными иммигрантами.
В результате в латышском обществе начал формироваться образ «русского быдла»: «понаехавшего» жлоба, хама и алкоголика, дурно пахнущего, громко матерящегося и оставляющего за собой грязь в общественных местах. Распространению этого образа и превращению его в социальную норму среди латышей способствовала латышская гуманитарная интеллигенция, сохранившая свою роль носителя этнического национализма. её замкнутое сообщество стало питательной средой для развития диссидентства, как и во всех советских республиках, кроме РСФСР, принявшего националистический характер. Латышское же диссидентство приобрело отчетливый русофобский характер: противопоставление культурных и интеллигентных латышей «русскому быдлу».
Как и при любом ксенофобском мифотворчестве, факты, противоречащие создаваемому для оправдания своей ненависти образу врага, сознательно игнорировались.
Во-первых, сталинские депортации 1941-го и 1949 годов затронули не только латышей: они осуществлялись (в том числе «красными» латышами) не по национальному, а по классовому признаку.
Латвийский публицист Александр Гильман несколько лет назад подвергся уголовному преследованию за то, что написал, как латыши в 1941 году депортировали в Сибирь его семью, а в заключение поблагодарил товарища Сталина за своё счастливое детство: Советы депортировали Гильманов в Сибирь за несколько дней до прихода в Латвию гитлеровцев. Что случилось бы с еврейской семьей тогда, догадаться нетрудно. А ведь и тем, и другим занимались латыши: и депортациями, и геноцидом евреев.
Во-вторых, иммиграция русскоязычных трудовых мигрантов в Латвию происходила по инициативе республиканского руководства.
Опыт соседней Литовской ССР показывает, что руководители Советской Латвии имели возможность отказаться от превращения Риги в индустриальный мегаполис с неизбежным ввиду этого привлечением трудовых мигрантов.
В-третьих, ставка на развитие высоких технологий и наукоемкой промышленности предполагала иммиграцию не только чернорабочих, но и интеллектуалов.
Следовательно, к «русскому быдлу» местная национальная интеллигенция относила и инженерно-технических работников, и ученых, и деятелей культуры, спорта и т. д. Приезжими в советской Латвии, например, были физик с мировым именем Виктор Гаврилов, четырехкратный чемпион Европы штангист Виктор Щербатых, ведущий актер Рижского театра русской драмы Игорь Чернявский. В 90-е годы все они были лишены гражданства. Это тоже русское быдло?
В-четвертых, что касается «уничтожения латышского народа», то рекордной численности латыши достигли именно в Советском Союзе.
В Латвийской ССР было официальное двуязычие, латышский язык поддерживался и поощрялся, действовали квоты на издание литературы и периодики на национальном языке, латышские дети ходили строго в латышские школы, при том что среднее образование в советские годы стало всеобщим.
В 2012 году Министерство культуры Латвии создало «Канон культуры Латвии» — совокупность наиболее выдающихся произведений искусства и культурных ценностей, отражающих значимые достижения культуры латышского народа. Латвийский журналист Юрий Алексеев разбил эти выдающиеся произведения и культурные ценности по эпохам, в которые они были созданы, и обнаружил, что больше всего культурных богатств латышского народа было создано в Латвийской ССР. Причем именно в советский период была возрождена древняя традиция игры на гуслях (kokle), превратился в один из главных латышских символов Лиелвардский пояс (широкий тканый пояс длиной около четырех метров, расшитый красно-белыми узорами) и открыты школы древнего латгальского гончарного дела. В советские годы продолжал проводиться (и поощрялся властями) Праздник песни и танца — важнейшее мероприятие для латышской культуры.
Тем не менее антисоветские националистические настроения в латышском обществе сохранялись, и резко возросшее благополучие стало для них лишь дополнительной, материальной базой.
В перестройку эти настроения стали основой для массового сепаратистского движения.
В 1988 году был основан Народный фронт Латвии, численность которого достигала 230 тысяч человек. Ядром Народного фронта стала национальная интеллигенция. В принятой на учредительном съезде 9 октября 1988 года программе движения говорилось: «Латышский народ впервые за всю свою историю становится на своей территории национальным меньшинством, и его дальнейшее существование и государственность находятся под угрозой… НФЛ выступает за немедленное прекращение иммиграции, но против выдворения любой национальности».
В первом же документе Народного фронта предполагалась дискриминация русскоязычного населения и исключительный статус для латышей — единственных хозяев на своей земле.
«НФЛ исходит из того, что латышский народ имеет в республике статус коренной нации, ибо Латвия является исторической территорией латышского народа, единственным местом в мире, где могут сохраняться и развиваться латышская нация, латышский язык и латышская культура. Поэтому НФЛ считает необходимым в качестве гарантии национального самоопределения латышского народа в законодательство о Советах и выборах в Советы включить принцип, согласно которому в Советах республики на любом уровне необходимо обеспечить постоянное и неснижаемое большинство мандатов, которые при любой демографической ситуации сохраняются за представителями латышской национальности», — говорилось в программе движения. С первых же публичных мероприятий Народного фронта начались не только антисоветские, но и русофобские заявления отдельных активистов движения и утверждения про «оккупацию», сразу же резко накалившие до того внешне спокойную межнациональную ситуацию в регионе.
Народный фронт стал организатором «поющей революции»: трехлетней кампании ненасильственного сопротивления, в ходе которой латыши с национальной символикой в руках и на одежде хором пели дайны на огромных концертах-митингах. Вся эта активность сразу же получила название «третья Атмода» — очередное национальное возрождение латышского народа.
«Атмода» быстро привела к противоположному движению — за сохранение в Латвии советского строя, а затем и за сохранение республики в составе СССР. Всего через три месяца после Учредительного съезда Народного фронта был создан Интерфронт — Интернациональный фронт трудящихся Латвийской ССР. В него вошли в основном русскоязычные, основателями движения были Анатолий Алексеев, Игорь Лопатин и Татьяна Жданок. При этом в составе Интерфронта были просоветски настроенные латыши, а Первый секретарь ЦК Компартии Латвии Альфред Рубикс оказывал поддержку движению. В то же время в состав Народного фронта входили антисоветски настроенные русские, считавшие движение латышей к независимости борьбой против «совка» — «за нашу и вашу свободу».
На выборах 1990 года НФЛ и его союзники получили в Верховном Совете Латвийской ССР конституционное большинство — 138 из 201 депутатского места. После этого движение за независимость Латвии возглавил председатель Верховного Совета — бывший секретарь ЦК Латвийской Компартии по идеологии Анатолий Горбунов. Новоизбранным Верховным Советом сразу же была принята Декларация о восстановлении независимости Латвийской Республики. В Латвии установилось двоевластие — Компартия во главе с Рубиксом против Верховного Совета во главе с Горбуновым.
После событий у Вильнюсской телебашни на улочках Старой Риги стали возводить баррикады, чтобы не допустить захвата советскими войсками основных органов власти, базирующихся в историческом центре. Однако союзный Центр и коммунистическое руководство республики, несмотря на провал в Вильнюсе, попытались повторить в Риге аналогичную попытку вернуть контроль над страной: 20 января 1991 года рижский ОМОН атаковал здание МВД Латвии. Погибли пять человек. Центробежные настроения в республике это кровопролитие только подтолкнуло: на референдуме 3 марта 73 % избирателей (от 87,5 % пришедших на выборы) высказались за демократическую и независимую Латвию. Окончательно страна обрела независимость после провала августовского путча ГКЧП.
Значительный вклад в дело восстановления латвийской государственности внесли русские и русскоязычные: многие из латвийских русских, принявших участие в голосовании в марте 1991 года высказались за независимость Латвии, что обеспечило сторонникам выхода республики из СССР внушительный перевес в голосах.
А уже в октябре 1991 года абсолютное большинство русскоязычного населения Латвии было лишено гражданства и всех полагающихся с ним прав. Именно с этого факта, по сути, началась Вторая Латвийская республика.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.