У истоков русской медицины
У истоков русской медицины
В XVIII веке стала развиваться и русская медицина. Ранее услугами врачей могли пользоваться только члены царской семьи и бояре, а теперь в стране была развернута целая сеть госпиталей и лазаретов. В России было открыто 10 госпиталей и более 500 лазаретов, где не только раненый и больной солдат, но и любой «хворный» и «изнеможенный» мог обрести «помощь и успокоение». Росло число гарнизонных, казенных и «вольных» (частных) аптек. «Вольные» аптекари имели право выписывать нужные материалы из-за границы. В Москве создали несколько госпитальных школ. Первой и главной считалась основанная в начале XVIII века Московская госпитальная (медико-хирургическая) школа, потом рядом с ней стала школа при Гошпитале в Санкт-Петербурге. Школа в Москве, работавшая под руководством Н. Бидлоо, относилась к новому типу высших медицинских заведений; там готовили лекарей, одинаково сильных в теории и практике. Бидлоо и его ассистенты преподавали анатомию и другие специальные дисциплины: «материю медика» (систематическая ботаника, фармакология), десмургию («учреждение бандажей») и т. д. Ученики пользовались и учебными пособиями. Известен анатомический атлас Готфрида Бидлоо, труды голландских анатомов Блазиуса и Бланкара, «Всеобщая наука анатомия» самого Николая Бидлоо. Учеба была тяжелой, и не все успешно проходили курс занятий, длившийся от 5 до 10 лет.
Бидлоо жаловался: «Взял я… 50 человек… 33 осталось, 6 умерли, 8 сбежали, 1 за невоздержание отдан в солдаты…». Выпускников, равным образом компетентных в терапии и хирургии, направляли в армию и на флот. Все они относились к категории «лекарей», сопоставимых с современными фельдшерами.
Долгое время в России не было образовательных учреждений, которые готовили бы врачей, и диплом врача можно было получить только за границей. Неудивительно, что все доктора петровского времени были иностранцами. Лейб-медик Петра Лаврентий Блюментрост стал первым президентом Академии наук. Другим высокообразованным и опытным доктором был работавший в России Николай Бидлоо. Первым русским доктором считается закончивший Сорбонну Борис Посников.
К врачам предъявляли строгие требования. Так, хирург должен был быть «не слишком молод или стар», «внешне безжалостным, несердитым… на сказанное больными», должен был «расположить его (больного) к себе… не… начинать операцию, не посоветовавшись с коллегой…».
Во время операции ему предписывалось следующее: «Пусть он делает все так, как будто крики больного нисколько его не задевают». Нужно при этом учитывать, что наркоза в то время не было и хирург резал по живому. Оперируемого держали слуги, и единственным средством облегчения боли во время операции считался большой стакан водки или виски.
В России воспроизводилась западноевропейская система медицины и лечебных препаратов. В качестве фармацевтических средств применяли лекарственные растения, собачье и лисье сало, заячьи лодыжки, волчьи зубы, олений рог. Хирургия, целью которой было восстановление «неестественно измененного случайными болезнями тела и красоты его…», развивалась успешно. В госпиталях производили различные виды операций: сопоставление (соединение частей пластырем, подвязками), разделение (разрез, пункцию, прижигание), удаление (вырезание, экстракция щипцами), протезирование (изготовление искусственных частей тела – ног, глаз, зубов). Исправляли также начинающийся горб. Венесекция (или «отвлечение крови») была одним из самых распространенных методов лечения. Ее назначали при переломах, ранах, чахотке, делирии и т. д. Считалось, что кровопускание повышает тонус и поддерживает душу. Люди более всего боялись эпидемий – «моровых поветрий», редкий год проходил без очередной эпидемии.
Заметки на полях
Доктора того времени исходили из представления о том, что в организме постоянно циркулируют различные жидкости. Так, в конце 1750-х годов доктор Буасонье писал о здоровье императрицы Елизаветы Петровны: «Несомненно, что по мере удаления от молодости жидкости в организме становятся более густыми и медленными в своей циркуляции, особенно потому, что они имеют цинготный характер». Разжижение этих жидкостей с помощью кровопусканий и других приемов было важной целью медицины. В XVIII веке медики шли по пути развития эксперимента, хотя эти попытки были несмелыми и довольно варварскими. Так, в 1705 году приговоренного к смертной казни преступника Козьму Жукова по указу Петра I было предписано не казнить, а послать «для анатомии» к доктору Бидлоо. Спустя шесть дней после какой-то операции Жуков «будучи у дохтура Бидла на дворе умре».
Самой страшной считалась чума. Наиболее памятна чума 1770—1772 годов. Ею («прилипчивой горячкой») были охвачены южные районы страны. Но страшнее всего было лето 1770 года, когда чума пришла в Москву, вызвав полный паралич общественной и экономической жизни второй столицы, бегство населения и мятеж черни, который удалось подавить лишь вооруженной рукой. Тогда умирало по тысяче человек в день. Рубашки могильщиков пропитывали дегтем, повсюду жгли смоляные костры. Многие постоянно натирались чесноком и поливались уксусом. Это считалось надежным средством борьбы с моровым поветрием. Но более всего ценились изоляция и окуривание. Как только становилось известно о начале эпидемии, тотчас на дорогах, ведущих к центру страны и столицам, устанавливали противочумные кордоны, через которые проехать никто уже не мог. Донесения, присланные из охваченных болезнью мест, курьеры передавали через костры из можжевельника и других пахучих растений. Письма мыли в воде с уксусом, и тут же писец, держа корреспонденцию на удалении от себя, делал копию, которая далее уже и следовала в столицу. Вот рецепт противочумного порошка, разработанный московским врачом Ягельским: «…Можжевеловых иголок намелко изрубленных, тертого дерева бакаута каждого по 6 фунтов, селитры простой, толченой по 8 фунтов, серы… смолы 2 фунта… смешав все оные снадобья хорошенько будет крепкого курительного порошка пуд». Порошок обладал настолько ядовитым запахом, что от него нередко теряли сознание.
Медицина того времени не ограничивалась окуриванием. Доктор Данило Самойлович – основоположник русской эпидемиологии – предложил своеобразные прививки для медицинского персонала в районах, охваченных чумой: на предплечье накладывалась марля, пропитанная выделениями из бубонов – гнойных шишек. Он же пытался обнаружить с помощью микроскопа «особое и отменное существо» – чумного микроба, написал «Рассуждения о чуме», в которых сказано: «Мы порождаем в сердцах населения страх, который… усиливает опасность болезни… И не лучше ли возбудить в нем бодрость, показав… до какой степени можно противостоять этой страшной болезни…».
Страшной «гостьей» людей XVIII века была также и сибирская язва – заболевание, общее для людей и животных. Особенно страшны были эпидемии 1744, 1745, 1756 годов. Название этой болезни ввел в обиход штаб-лекарь Степан Андреевский, автор сочинения «О сибирской язве», прививший себе болезнь и фиксировавший ее ход до тех пор, пока не потерял сознание. В народе сибирскую язву называли «огненный пупырух».
В сравнении с чумой или сибирской язвой легкой и почти безопасной считалась оспа. Оспа была обычной, широко распространенной болезнью того времени во всем мире. Ею болели десятки миллионов людей и, как выяснили современные ученые, нашествия оспы избежали только туземцы Каймановых, Соломоновых островов и острова Фиджи. «Оспа и любовь минуют лишь немногих!» – говорили тогда в Европе. На оспу обращали не больше внимания, чем мы на грипп, шутливо называя Оспой Африкановной, намекая на ее происхождение с черного континента. Чтобы успешно справиться с оспой, нужно было знать всего несколько простых правил: в комнате больного «в присутствии» «Оспицы-матушки» (второе ее имя в России), не ругаться матом, не сердить ее, часто повторять: «Прости нас, грешных! Прости, Африкановна, чем я перед тобой согрубил, чем провинился!» Полезным считалось также трижды поцеловаться с больным. А после этого следовало подождать, как будет вести себя Африкановна, в какую сторону повернет болезнь, ибо у нее были две формы: легкая и тяжелая, почти всегда смертельная. Обычно большая часть больных переживала легкую форму оспы, и только каждый десятый мог отправиться к праотцам раньше времени, что и произошло с императором Петром II. Однако даже при легкой форме выздоровевший человек становился рябым от оспинных язвин, которые высыпали на лице больного, затем прорывались и оставляли после себя глубокие «воронки». Как зло говорили в деревне, на лице перенесших оспу «черти ночью горох молотили».
Первые прививки от оспы были сделаны при Екатерине II. Узнав об успешных прививках оспы английским врачом Димсдейлом, она пригласила его в Россию и решилась испытать на себе оспопрививание, о чем официально было объявлено через пять дней, когда успех стал очевидным. При этом императрица сильно рисковала – для прививки использовался натуральный вирус, взятый от больного оспой мальчика. Тогда же оспу привили и наследнику престола цесаревичу Павлу Петровичу. Екатерина была воодушевлена своим поступком, и когда было получено известие о смерти короля Франции Людовика XV от оспы, она возмущалась – как можно умереть от оспы в наш просвещенный XVIII век!
Народ же, как и раньше, лечился в основном своими средствами, прибегая к помощи знахарей и ведунов. Мистическая сторона лечения по «изгнанию духа болезни» оставалась в народной медицине важнейшей, хотя непременными были и различные снадобья из трав, других растений и прочих составляющих, ныне кажущихся странными. Так, от малярии и болотных лихорадок в народе лечились пластырем из пауков, обмазыванием одного пальца содержимым яйца. Впрочем, в ходу была и хина («чепучинное коренье»).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.