Глава 12 Бирма: страна, в которой сталкиваются Индия и Китай

Глава 12

Бирма: страна, в которой сталкиваются Индия и Китай

Муссонные тучи наваливались на темно-зеленую землю Восточной Бирмы. Влажно блестели крутые склоны холмов, поросшие тиковыми деревьями, кокосовыми пальмами, густыми высокими травами. Обломные ливни превратили почву в черно-рыжую грязь. Когда наступала ночь, оглушительный стрекот цикад и надоедливое кваканье гекконов были слышны даже сквозь шелест и грохот низвергавшегося дождя. Я проковылял по трем бамбуковым стволам – они служили мостиком через проворный поток – и очутился в Бирме. Проводник, каренский боец[60], освещал дорогу фонариком, питавшимся через обнаженные медные провода от старенькой батарейки мощностью в шесть вольт. Батарейка свисала с шеи бойца. Опасаться следовало не столько бирманских, сколько таиландских правительственных войск. В то время лесоповал и другие коммерческие интересы сделали демократически избранное таиландское правительство добрым другом бирманской военной диктатуры. Тайский премьер-министр Самак Сунтхаравет объявил: генеральская хунта, правящая Бирмой, – «добрые буддисты» и приверженцы медитации, а сама Бирма – страна, «живущая мирно». Вероятно, оттого-то и охотились тайские правительственные войска на бойцов-каренов, которые принадлежат к малочисленным племенам горцев, воюющих против последовательно сменявшихся бирманских режимов с 1948 г.

«Во Вьетнаме все уже закончилось, и в Камбодже закончилось. А когда закончится в Бирме?» – спросил карен Со Ро Ки. Я встретил его, едва лишь пересек границу. Карен был одноногим: наступил когда-то на противопехотную мину; ими военный режим усеял все деревенские окрестности в холмах Бирмы – 40 % государственной территории. Землю эту, кроме каренов, населяют еще полдюжины различных народов – и все они давно восстали против правительства. На бирманской стороне границы я сразу же попал на сторожевую партизанскую заставу, где служили два с половиной десятка бойцов. У четверых было по одной ноге: им тоже попались на пути противопехотные мины. Сборище выглядело пестрым. Несколько человек носили армейские маскировочные комбинезоны и были вооружены винтовками М-16 и автоматами АК-47; но большинство щеголяло в футболках и традиционных «юбках» – лонджи. Заставой звалась жавшаяся к склону холма и прятавшаяся под лесным пологом кучка деревянных лачуг, стоявших на сваях и крытых сухими тиковыми листьями. В лачугах кишели жуки, малярийные комары и другие насекомые, однако застава имела солнечную батарею и довольно изобретательно сооруженный водопровод. Вокруг простиралась и манила совершенно дикая, труднопроходимая страна – партизанские края в стратегически важном углу индоокеанских побережий. В этих джунглях сталкиваются не только бирманские повстанцы с бирманским правительством, но и Китай, глядящий на юг, – с Индией, взирающей на восток.

Сабаху Па пятьдесят. Этот маленький, коренастый человек с единственным клочком волос на голом черепе содержит больницу для раненых солдат и людей, лишившихся крова, – нынче в Бирме таких насчитывается 1,5 млн. Только в Каренском национальном округе стерты с лица земли 3000 деревень – это среди прочего побудило газету Washington Post отозваться о Бирме как о «ползучем Дарфуре» [1]. Сабах Па рассказывал ровным, отрешенным голосом: «Отца моего убил ГСМР (SPDC: Государственный совет мира и развития – так зовется бирманская хунта). И дядю убил ГСМР. И двоюродного брата убил ГСМР. Дядя искал чего-нибудь поесть после того, как деревню разрушили. Солдаты выстрелили старику в голову, а потом отрубили ему ногу». Мы подкреплялись лапшой и яичницей, салфетки заменяла туалетная бумага, а застольные рассказы того же рода лились непрерывно – из разных уст. Особенно удручало их ужасающее однообразие.

У майора Ки Хту, командующего батальоном каренских повстанцев, губы пунцовы, а левая щека округлена, точно вздута – майор непрерывно жует бетель. Он видел, как сожгли его деревню, как уничтожили маленькое рисовое поле, принадлежавшее семье. «Женщин солдаты насиловали, буйволов убивали». Каратели были солдатами ГСМР – впрочем, если они пришли ранее 1997 г., то бойцами ГСВЗП (SLORC, Государственный совет восстановления законности и порядка – зловещее имя, которое бирманская хунта носила прежде). Все мои собеседники – включая майора и четверых одноногих партизан – повторяли: войне этой не видать ни конца ни края. А сражались они не только за лучшее бирманское правительство, состоящее из более просвещенных и человечных офицеров, и не за демократическую власть, возглавляемую коренными бирманцами и бирманками вроде Аун Сан Су Чжи, – они воевали за каренскую независимость. Одноногий Ту Лу служит в каренской повстанческой армии 20 лет, а 55-летний Чжи Аун – самый старший в отряде – уже 34 года. Жалованья партизанам не платят. Они получают лишь еду и основные медикаменты. Жизнь их сводится к борьбе за, по-видимому, неосуществимую независимость – несбыточную главным образом оттого, что с 1962 г., когда в Бирме впервые победила военная диктатура, никто ни разу не предложил им ничего, похожего на компромисс.

Когда я очутился на бирманской земле, война развивалась необычайно вяло: военная хунта загнала каренов, шанов и другие народности в маленькие территориальные оплоты близ таиландской границы. У режима хватало иных забот, прогнившая и продажная армия, изнемогающая от массового дезертирства, просто не способна была нанести завершающий удар. А партизаны – крепкие бойцы, наделенные четким национальным самоощущением – исторически сложившимся и очень мало имеющим общего с бирманской государственностью. Повстанцы не сдавались.

Продолжающиеся мучения Бирмы можно объяснить одним-единственным и довольно неожиданным обстоятельством: нескончаемый конфликт и вопиющая отсталость, порожденная режимом, сделали страну достаточно первобытной, чтобы ее окутал романтический ореол. Бирма стоит наравне с Тибетом и Дарфуром – своеобразное трио стран, борющихся за правое дело, – и в каждом из случаев моральную сторону вопроса оттеняет для благожелательно настроенных западных наблюдателей эстетическая привлекательность. В 1952-м британский писатель Норман Льюис издал книгу о своих странствиях по всей Бирме – «Золотую землю», – сжатый и остающийся в читательской памяти шедевр. Мятежные карены, шаны и другие горские племена, по словам автора, забыть о себе не позволяют и делают путешествие опасным – а следовательно, и утомительным. Лишь небольшая область на севере, населенная преимущественно качинами, была «вполне свободна от разбойников и повстанческих войск». Однажды Льюис провел целую ночь, донимаемый крысами, тараканами и даже скорпионом, – но благополучно проснулся поутру под «могучий посвист крыльев: над головой моей проносились птицы-носороги». Впрочем, телесные страдания – малая плата за возможность поглядеть на грозную, одноцветную красоту этих краев, где дороги покрыты выбоинами, нет порядочных гостиниц и «предметом учтивой беседы служит не положение на рынке ценных бумаг, а просветление души человеческой» [2]. Самое потрясающее в этой книге, изданной полвека с лишним назад, – ее исключительно современное звучание. А сколько путевых заметок напрочь устаревают уже десять лет спустя – из-за глобализации!

Бирма – отнюдь не просто земля, которую стоит пожалеть. Ее междоусобицы представляют не только обскурантистский интерес. Треть бирманского населения составляют национальные меньшинства, живущие в беспокойных пограничных областях – а это семь из четырнадцати штатов (точнее, государств, областей и округов), образующих Бирманский Союз. Требования каренов и других национальных меньшинств поневоле придется учитывать, едва лишь падет режим. Демократия не выручит Бирму – истинную этническую мини-империю, – даже если распахнет двери навстречу компромиссам. Горские племена Бирмы – фигуры на обновленной и увеличенной геополитической доске. Бирма обладает выходом в Индийский океан через Бенгальский залив. Она граничит с Индией и Китаем – и та и другая державы алчно смотрят на изобильные бирманские залежи нефти, природного газа, урана, угля, меди, цинка, на россыпи драгоценных камней, лесные и водные угодья. Особенно Китай желал бы сделать Бирму вассальным государством и строить на ее территории глубоководные гавани, шоссейные дороги и трубопроводы, которые откроют Южному и Западному Китаю – области континентальной – доступ к морю, откуда китайская буржуазия, без устали набирающая силы, начнет получать нефть, поступающую из Персидского залива. Упомянутые связующие пути неизбежно должны пролегать по бирманским землям, где издавна бурлят восстания, поднятые национальными меньшинствами.

Говоря коротко, Бирма – это ключ к пониманию грядущего миропорядка. Это добыча, за которую нужно бороться – что и делают Индия и Китай, не слишком стесняясь. Бирма и ее соседи обретают особое значение в эпоху энергетического снабжения по новым путям, неустойчивых расценок на топливо и стихийных бедствий, подобных бирманскому циклону (2008) и индоокеанскому цунами (2004). Поэтому военно-морской флот США предложил: прекратим держать наши силы непрерывно развернутыми в Атлантике, на ближайшие годы и десятилетия следует сосредоточить их в Индийском океане и в западной части океана Тихого. И флоту, и морской пехоте уже приходилось – или непременно придется – при любых стратегических расчетах уделять первоочередное внимание Бирме и ей подобным индоокеанским государствам.

Способная обескуражить и стратега, и романтика, и человеколюбца, Бирма склонна поглощать людей. И ею поглощена занятная группа американцев. Всех я не имею права называть поименно. У одних, временно живущих в Таиланде, сопредельном Бирме, и создавших там свою базу (на тайской земле мы и беседовали), слишком шатко и ненадежно теперешнее положение. Другие заняты чересчур щекотливой работой. Но поведанное ими стоит изложить – ибо говорили знатоки, чьи собственные профессиональные цели неразрывно связаны с бирманской геополитикой.

В последние годы сделалось модным превозносить страноведческий опыт – особенно учитывая, чем обернулся его недостаток во время вторжения в Ирак. Мы забываем, что лучшими американскими страноведами были христианские проповедники-миссионеры. Американская история породила две разновидности миссионеров-страноведов: специалистов по арабским странам и специалистов по Китаю и другим азиатским государствам. Первые были проповедниками-протестантами, отправлявшимися на заре XIX столетия в Ливан и в итоге основавшие там Бейрутский американский университет. Потомками этого племени были арабисты, работавшие во времена холодной войны при Государственном департаменте США. Впечатляющий послужной список китаистов тоже восходит к XIX веку, они также поработали страноведами при американском правительстве, когда началась холодная война. В эпоху сенатора Маккарти, после докладов о китайских происках, эти люди подверглись незаслуженным гонениям и пострадали при «чистках». Американец, снабжавший меня сведениями о Бирме, – потомок нескольких поколений баптистских миссионеров, выходцев со Среднего Запада. На закате XIX в. они проповедовали племенам бирманских горцев: жили и в Шанском государстве, и за пределами Бирмы – в китайской провинции Юньнань. Отец упомянутого американца стал известен как «голубоглазый шан». Едва успев убраться из Бирмы во время Второй мировой войны (японская армия преследовала буквально по пятам), миссионер был призван в Британскую индийскую армию, где возглавил шанский батальон. Собеседник мой, таким образом, вырос в Индии и послевоенной Бирме. Одно из первых его воспоминаний: солдаты-пенджабцы стерегут и подгоняют японских военнопленных, сгребающих щебень с улиц бирманской столицы, Рангуна. Не получив никакого формального образования, он владел шанским, бирманским, хинди, лаосским и тайским языками – а также юньнаньским и мандаринским наречиями китайского. Всю жизнь посвятил он изучению Бирмы; но пришли 1960-е, и, помогая соотечественникам воевать, мой знакомый очутился в ином индокитайском краю – Вьетнаме.

В время первой нашей беседы он сидел на возвышении, выпрямив спину и скрестив ноги, окутанный традиционной бирманской лонджи. Седовласый, с медальным лицом, обладатель звучного и властного голоса, он казался аристократом или умудренным государственным мужем, усвоившим мягкую восточную воспитанность. Вокруг были книги и фотографии: мотыльков, таиландской венценосной четы – и его самого, мускулистого молодого человека с патронташем через плечо и мачете в руке. Вьетнам…

«Китайская разведка, – сказал он, – принимается обрабатывать бирманские повстанческие народности, горцев. Китайцы желают сохранить военную диктатуру в Бирме, но китайцы расчетливы, у них имеются и другие намерения относительно этой страны. Высшие чины разведки предлагают шанам, каренам и другим племенам: просите нашей помощи, не американской – ибо мы живем тут же, за порогом, и никуда отсюда не уйдем».

Одновременно, добавил он, китайцы начинают прощупывать молодых офицеров из таиландской армии. В последние годы тайская королевская чета и тайские военные – например части особого назначения – стали сочувствовать восставшим горцам, которые воюют с бирманскими военными правителями, настроенными прокитайски. А штатские политики Таиланда, находящиеся под влиянием различных дельцов, желающих поживиться в Бирме, богатой полезными ископаемыми, сделались вернейшими союзниками хунты. Короче говоря, таиландская демократия то и дело становится противницей демократии бирманской.

Но китайцам, пояснил он, этого мало. Китай желает привлечь на свою сторону и демократов, и военных Таиланда – точно так же, как стремится сотрудничать и с бирманской хунтой, и с повстанцами. «Юго-Восточную Азию может закрыть новый “бамбуковый занавес”», – не без тревоги сказал мой собеседник. Случись подобное, это не было бы стеной, возникшей в одночасье, подобно «железному занавесу»; не было бы это и составной частью какого-то новейшего азиатского «принципа домино», похожего на творившееся во время вьетнамской войны. Скорее неназойливо появилась бы некая зона китайского влияния – политического и экономического, – существованию которой среди прочих факторов способствовало бы американское равнодушие. В известной степени так и случилось в эпоху президента Джорджа Буша. Китайцы орудовали на всех уровнях в Бирме и Таиланде, а высшие чиновники из бушевского правительства то и дело пренебрегали встречами в верхах, проводившимися Ассоциацией стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН). И если только за минувшие 10 лет Китай создал 27 отдельно действующих политических механизмов АСЕАН – Китай, то США за 30 лет создали только семь [3]. Мой друг хочет видеть Америку вернувшейся в игру. И администрация Обамы пока что действует сообразно его желаниям[61].

«Чтобы свергнуть бирманский режим, – пояснил мой консультант, – повстанцам требуются не случайные солдаты удачи, не наемники, а настоящие военные советники. Нужен особый координационный центр, находящийся в пределах Таиланда, надежное пристанище – чтобы все недовольные режимом бирманские военные знали: теперь есть куда бежать и где укрыться». Он говорил не о возврате к ранним стадиям вьетнамской войны, а о более тонкой и скрытной помощи, похожей на поддержку, предоставлявшуюся американцами на протяжении 1980-х афганским моджахеддинам, нападавшим на советскую армию с военных баз, размещенных в Пакистане. Сочувствующие каренам тайские военные могут еще вернуться к власти в Бангкоке. Впрочем, если этого и не случится, то США ясно дадут понять, что намерены оказывать бирманским горцам серьезное содействие в борьбе с режимом, ненавистным всему миру, – служба государственной безопасности Таиланда найдет способы помочь общему делу.

«Шанам и качинам, живущим возле китайских рубежей, – продолжил американец, – досталось от бирманской хунты по первое число, но и грядущее китайское владычество им не по вкусу. Они чувствуют себя затравленными. Единение для бирманских горских племен – дело почти немыслимое. Должен явиться некто извне – и создать надежный, достойный общего доверия политический механизм».

«Бирму не следует сравнивать с Балканами или Ираком, где этнические и религиозные различия незаметно тлели под гнетом авторитарной власти в течение десятков лет, а жарким пламенем вспыхивали только после того, как государство распадалось. Бирманские горные племена издавна и упорно – десятки лет! – воюют со всеми сменяющимися в Бирме диктатурами. От войны уже устали; навряд ли повстанцы начали бы междоусобицу, рухни режим окончательно. Мятежники скорее разобщены, чем враждебны друг другу. Даже в одних и тех же народностях нет полного единства: Шанское государство исторически разделяется на области, подвластные мелким царькам. Следовательно, – сказал собеседник, – для таких американцев, как я, может найтись незаметная организационная работа».

Он припомнил слова сингапурского премьера Ли Куан Ю: США обязаны оставаться в нашем регионе как «противовес китайскому исполину»: поскольку США – единственная посторонняя держава, обладающая силой, достаточной для того, чтобы замедлить китайское продвижение, хотя сами Соединенные Штаты не зарятся на какие бы то ни было азиатские земли. Все народы Юго-Восточной Азии – особенно Вьетнам, с давних пор боящийся Китая, – просят Вашингтон противостать Пекину в Бирме. Таиланд, где грядущая смена монарха способна вызвать эпоху политической нестабильности, не хочет еще больше подпасть под китайское влияние. Даже сама бирманская хунта, сказал мой друг, не желает Бирме сделаться составной частью Великого Китая: жива еще память о долгом, свирепом, кровопролитном нашествии маньчжуров – а это было в XVIII в. Но стремление удержаться у власти может не оставить хунте иного выбора.

В любом случае Бирме суждено быть проводником нефти и газа, поступающих в Китай. Однако стать китайской провинцией де-факто значило бы оказаться под вечной властью одного из наиболее жестоких режимов на свете и лишиться всех природных ресурсов, чтобы генералы могли набить себе карманы. Китайцы использовали бы при строительстве трубопроводов настоящий рабский труд – финансируемый отчасти международными компаниями: такова побочная, темная сторона «глобализации». Многое, впрочем, будет зависеть от того, как поведут себя США. И мой седовласый собеседник, предпочитающий работать незаметно и спокойно, вооружась не столько пулеметами, сколько познаниями, нуждается в людях, способных продолжить дело всей его жизни – особенно в людях, которым он мог бы доверить и вручить разведывательную сеть, созданную им на бирманской земле.

Другого американца, работающего в Бирме, прозвали Та-У-Ва-А-Па – по-бирмански Отец Белой Обезьянки. Белой обезьянкой американец ласково называл свою маленькую дочь – оттуда и пошла его кличка. Он тоже сын христианских миссионеров, выходцев из Техаса. За вычетом девяти лет, проведенных в общевойсковых подразделениях армии США и частях особого назначения, откуда он уволился майором, этот собеседник всю свою взрослую жизнь, подобно родителям, проповедовал слово Божие. Будучи гораздо моложе предыдущего моего знакомца, он тоже говорил на нескольких местных языках и наречиях и, в отличие от седовласого, казался истинным живчиком – крепким, словно стальным, непрестанно движущимся сгустком неугомонности. Если седовласый сосредоточил усилия на работе с шанскими племенами, обитающими близ китайской границы, то Отец Белой Обезьянки большей частью имел дело с каренами и другими племенами, населяющими восточные области, сопредельные таиландским землям, – хотя созданные им разведывательные сети дотягивались до самых индийских рубежей, на противоположной оконечности Бирмы.

В 1996-м он говорил в Рангуне с бирманской демократической предводительницей Аун Сан Су Чжи, когда та освободилась на краткое время из-под домашнего ареста. Встреча побудила его затеять всебирманский «день молитвы» и работать ради сплочения различных народностей Бирмы. Потом пришел 1997 г., очередное армейское наступление оставило сотни тысяч людей без крыши над головой – и мой друг очутился в самых глухих бирманских областях: он странствовал в одиночку, посещая «самые страшные места», бродя от одной сожженной деревни к другой, раздавая медикаменты, которые извлекал из вещевого мешка, висевшего за спиной. Он рассказывал и об этом, и о других наступлениях правительственных войск, о том, как сжигали церкви, потрошили младенцев, уничтожали целые семьи. «Такие вещи меня больше не ужасают, – сообщил мой собеседник. Правда, глаза его были широко распахнуты, а лицевые мышцы напряглись от волнения. – Все эти события очень похожи, к ним привыкаешь. Но я всегда молюсь о том, чтобы справедливость вернулась и восторжествовала».

В 1997-м, возвратясь из похода, он создал службу Свободных бирманских рейнджеров, насчитывавшую более трех сотен добровольцев, разбитых на 43 малых отряда, чьей задачей было оказывать медицинскую помощь каренам, шанам, чинам, качинам и араканцам – по сути, всем племенам, населяющим горы, с трех сторон окружающие поречье Иравади в среднем течении. Там живет подавляющая часть этнических бирманцев[62]. Свободные бирманские рейнджеры – неправительственная организация, неповторимо своеобразная служба выручки и помощи.

«Мы стоим не выше сельчан и не поодаль, а вровень и рядом с ними. Если они не бегут или не могут убежать прочь от солдат, мы тоже не бежим, не спасаемся. У нас имеются врач, фотограф и разведчик-наблюдатель: он пользуется спутниковой системой навигации, определяет позиции бирманских правительственных войск, наносит их на карту, фотографирует изображения – и все публикует на нашем сайте. Мы сотрудничаем и с Пентагоном, и с защитниками прав человека… Вмешиваться в события, выступая на стороне добра, – высочайший нравственный долг, ибо молчание и бездействие – знак согласия. НПО, – продолжил он скороговоркой, – любят повторять: мы выше политики. Неверно. Оказываешь помощь – и, стало быть, помогаешь тем или другим, прямо либо косвенно. НПО неизменно с кем-нибудь в союзе. Недавняя история тому подтверждение. В 1980-х НПО, работавшие в пакистанской Северо-Западной пограничной провинции среди афганских беженцев, по сути, содействовали моджахеддинам в их борьбе против просоветского афганского правительства – точно так же, как неправительственные добровольцы, служившие в тот же период на суданской земле, помогали тамошним эритрейцам и тиграям, воевавшим с марксистским руководством Эфиопии. Здесь, у таиландской границы, еду и медикаменты поставляли открыто, а огнестрельное оружие – потихоньку».

Отец Белой Обезьянки поглядел в глаза суровой жизненной правде еще пристальнее и сделал несколько шагов еще дальше. Поскольку Таиланд содержит на своей земле бирманские беженские лагеря, а повстанцы устроили в самой Бирме такие же лагеря для «внутренних эмигрантов» (карены и другие этнические мятежники создали, например, передвижные госпитали близ передовых позиций – там, где ведутся бои) – получалось, что Свободные бирманские рейнджеры, бродившие по стране со своими рюкзаками, в сущности, работали на вражеской территории, за линией фронта. Равно как и первый мой консультант, Отец Белой Обезьянки – необычный исполнитель особых поручений; американские службы государственной безопасности терпят ему подобных людей лишь поневоле, скрепя сердце. Он берет сторону тех, кого находит нужным поддерживать, и до известной степени усвоил туземные повадки. Именно такие разведчики обладают глубочайшими страноведческими познаниями, в которых американская бюрократия нуждается отчаянно – иначе и думать нечего о действенном и вместе с тем неназойливом влиянии США на отдаленные области земного шара. Тут и заговорил Отец Белой Обезьянки о народности ва. Если с каренами и другими племенами он прожил в джунглях долгие годы, то к народу ва имел отношение гораздо меньшее.

«Ва были бойцами на службе у китайских коммунистов. Китайцы их и вооружали. А в 1989-м, когда произошел расстрел студентов на площади Тяньаньмэнь, ва объявили себя самостоятельными и выгнали китайцев пинками. Предлагали Западу весь выращенный ими опиум в обмен на поставки продовольствия и оружия – чтобы сражаться с бирманской хунтой. Запад, разумеется, отклонил их предложение. Свободные бирманские рейнджеры ныне осуществляют малую программу врачебной помощи, предназначенной ва, которые стали закадычными приятелями Тан Шве [главаря бирманской хунты] лишь оттого, что больше им надеяться было не на кого».

Читатель заподозрит, что Свободные бирманские рейнджеры получают жалованье от Вашингтона. Увы, это не так. «Нас финансируют различные церковные организации всего мира. Ежегодный бюджет составляет 600 тыс. долларов. Однажды в нашей казне осталось ровно 150 долларов. Мы дружно помолились – и, представьте себе, через день получили грант: 70 тыс. долларов. Но, конечно, работаем из чужой милости, на скудные гроши». А в один из походов по Бирме Отец Белой Обезьянки взял и свою жену, и трех маленьких детей. Как и первый мой собеседник, он отнюдь не просто работал в Бирме – он был одержим Бирмой.

«Бирма ведь не Камбоджа, терзаемая “красными кхмерами”, – сказал американец. – О геноциде говорить не приходится. И о катастрофе тоже. Здесь нечто подобное медленному, коварному раковому заболеванию: режим стремится подчинить, поработить и поглотить все национальные меньшинства, населяющие страну». Мне припомнились слова, произнесенные Джеком Данфордом, исполнительным директором Таиландско-Бирманского пограничного консорциума. Говорили мы с ним в Бангкоке. Бирманский военный режим, сказал Джек, действует исправно и бездушно, «точно часовой механизм: строит дамбы, прокладывает дороги, осуществляет громадные сельскохозяйственные проекты, присваивает шахты, протягивает трубопроводы, всасывает деньги, поступающие из сопредельных держав и заграничных деловых компаний, разбазаривает за бесценок природные богатства – исключительно ради того, чтобы укрепиться у власти. Бирма – страна, где целые шайки насилуют женщин, где подростков и детей отдают в солдаты, где напропалую торгуют наркотиками: армии народности ва производят амфетамины в огромных количествах».

Как-то ночью, не столь уж давно, Отец Белой Обезьянки сидел на склоне бирманского холма, в простреливаемой полосе между правительственными войсками и поселком «внутренних беженцев», выгнанных из дома солдатней. Каренские бойцы, находившиеся рядом с американцем, обстреляли позиции противника из гранатометов, а солдаты ответили минометным огнем. Тут и пришло моему собеседнику по беспроводной связи электронное письмо от приятеля из Пентагона: какое, собственно, дело США до Бирмы?

Отец Белой Обезьянки лихорадочно отстучал в ответ уйму доводов: Бирмой правит военный тоталитарный режим, в Бирме истребляют вековые леса, преследуют буддийских монахов, используют узников как живые минные тралы – и еще многое другое. О стратегии либо региональной безопасности не было почти ни слова – ибо Отец Белой Обезьянки в огромной степени остается миссионером, проповедником. Когда я спросил, какого, собственно, вероисповедания он придерживается – католического, протестантского или иного? – разведчик ответил: «Христианского». И, будучи просто христианином, он исполняет Божье поручение, делает Божью работу, вкладывая в нее всю душу, все нравственные силы. Работает он преимущественно среди каренов – а многие карены обратились в христианство благодаря таким людям, как его родители.

Отставной армейский полковник Тимоти Гейнеманн, живущий в калифорнийской Лагуна-Бич, мыслил вполне стратегически. Он был еще одним ветераном войск особого назначения, с которым я повстречался в 2002 г., посещая Колледж командования и генерального штаба в форте Ливенворт, штат Канзас. Полковник числился деканом и руководил научной работой. Также он заведовал НПО, именовавшимся «Всемирное воздействие»: оно помогало различным бирманским народностям – в первую очередь каренам. Существовали проекты, нацеленные на сопредельные страны; повышенное внимание уделяли тому, чтобы направлять в Бирму группы журналистов и получать материалы о местных бедах и страданиях. Обаятельный собеседник, обутый в шлепанцы, Гейнеманн тоже принадлежал к племени разведчиков необычных: он казался олицетворением «косвенного подхода к конфликтам», на котором так настаивало очередное, выпущенное в 2006-м «Оборонное обозрение за четыре года» – один из главнейших пентагоновских документов, относящихся к планированию. Гейнеманн объявил мне, что «приватизировал создание требуемых условий». И пояснил: «Мы создаем работоспособные сети неправительственных организаций с обеих сторон границы. Пытаемся найти возможности более тесного сотрудничества между НПО, оказывающими помощь этническим группам. Я вношу свой вклад в общие труды, создавая условия, при которых Америка сможет умело и по-настоящему действенно защищать национальные, международные и гуманитарные интересы. Наша работа хорошо известна различным правительственным службам США. В отличие от борьбы с Хезболлой, противостояние бирманской военной диктатуре не планируется ни стратегически, ни оперативно. Аун Сан Су Чжи – всего лишь воплощает собой неверный лозунг “Первым делом – демократия!”. Права народностей и равновесие этнической власти – вот предварительные условия для возникновения демократии в Бирме. Прежде всего необходимо уладить эти вопросы, иначе получится, что ни Ирак, ни Афганистан ничему не научили нас». Гейнеманн, подобно Отцу Белой Обезьянки, работает на скудные гроши, из чужой милости, жадно хватая любые гранты и пожертвования. Иногда оплачивает походы из собственного кармана. Считает Бирму «экзотической, чарующей землей».

Бирма, продолжил он, способна превратиться в подобие Северной Кореи, а также сделаться отличнейшей мишенью для «психологических операций», проводимых армией и разведкой США. И Гейнеманн, и другие поясняли: русские помогают бирманцам добывать урановые руды на севере и западе страны, в областях Качин и Чин, а северные корейцы стоят наготове, чтобы предоставить Бирме ядерные технологии. Бирманская хунта попросту алчет получить какое-нибудь оружие массового уничтожения, обрести международный вес и тем вернее удержаться у власти. «А ведь бирманские правители – параноики! – сказал Гейнеманн. – И темные суеверы: всерьез мечут наземь куриные косточки – и, сообразно тому, как эти косточки лягут, решают, как поступать».

«У Бирмы четырехсоттысячная армия [для сравнения: в армии США служит 500 тыс. военных], склонная бунтовать, – продолжил Гейнеманн. – Надежны только высшие чины. Можно распускать нужные слухи, вести информационную войну. Ее, казалось бы, вовсе нетрудно развязать». И в самом деле: по имеющимся сведениям, бирманские солдаты получают неполное денежное довольствие, а в крупнейших воинских частях оружие на ночь прячут под замок. С другой стороны, военные имеют самую надежную в государстве систему социального обеспечения, включая школы и госпитали. За это военные платят режиму известной преданностью и верностью [4]. И все же, как заметил некий источник сведений в рядах каренских повстанцев, «большие армейские шишки не шибко-то доверяют рядовым солдатам». Утверждают, будто главарь хунты, Тан Шве, бывший почтовый служащий, ни разу не посетивший ни единой западной страны, вместе со своей женой пользуется услугами гадателя-звездочета. «Он ведь вовсе не смельчак, он правит и дрожит от страха, – заметил Аун Зо, редактор “Иравади”, журнала, издаваемого бирманскими эмигрантами в северо-западном тайском городе Чиангмай. – Тан Шве редко выступает перед народом, он еще непривлекательнее, чем У Не Вин [диктатор, правивший с 1962 по 1988 г.]».

Оба – и Гейнеманн, и Аун Зо – рассказывали мне, как в 2005-м диктаторы внезапно покинули Рангун и объявили столицей город Нейпьидо («обитель царей»), специально для этого основанный севернее, на полпути между Рангуном и Мандалаем. Возвели Нейпьидо, что называется, на пустом месте, строительство оплатили из денег, полученных за вывоз бирманского природного газа. Новая столица затаилась в лесных чащах, она изобилует подземными бункерами – на случай американского вторжения, которого опасается режим. Благоприятную дату правительственного переезда вычислили звездочеты. По мнению Гейнеманна, Китай, Индия и другие азиатские державы соперничают за добрые отношения с одним из худших, безумнейших, богатейших и наилучшим стратегическим образом угнездившихся режимов во всем мире. Режим этот способен сделаться жертвой переворота или попросту развалиться – даже если США будут вести по отношению к нему политику сдержанную, терпеливую и не сопряженную с большими расходами: именно такую, какую советуют вести Гейнеманн и двое других моих собеседников.

Последней боевой задачей вышедшего в отставку Гейнеманна было планирование оккупационной фазы в иракской войне. Он собственными глазами видел ошибки, совершенные огромной армией, понятия не имевшей об особенностях и обычаях страны, в которую она вторглась. Бирму Гейнеманн рассматривает как некую противоположность Ираку: землю, на которую США сумеют принести немало добра и себе и другим – если, конечно, будут действовать с умом и знанием дела.

Еще один американец, одержимый Бирмой, принял меня в номере одного из роскошнейших отелей Бангкока. Бывший на протяжении 1970-х штаб-сержантом «зеленых беретов», он обосновался теперь в Сингапуре, где ведает некой охранной службой. Мой новый знакомый предпочел выступать под кличкой, полученной в Бирме: Та До Ти – Плавающий Буйвол. Его дорогой черный, по мерке сшитый костюм плохо скрывал устрашающе развитую мускулатуру. Водрузив на нос очки, он раскрыл черную – засаленную и растрепанную – записную книжку с картой Индийского океана. На карте обозначалась линия, тянувшаяся от Эфиопии и Сомали через Аравийское море, мимо Индии, затем уводившая на север по Бенгальскому заливу, сквозь бирманскую глушь – и в китайскую провинцию Юньнань. «Это карта мира – каким видит его КННК [Китайская национальная нефтегазовая корпорация]», – пояснил Буйвол.

Показал Буйвол и другую, уже крупномасштабную карту – Эфиопии и Сомали. Значительные газовые месторождения и нефтяные залежи в Огадене, близ эфиопско-сомалийской границы, были расчерчены квадратами, а Хобьо – сомалийский порт – собеседник мой обвел кружком. В Хобьо на заре XV в. заплывал китайский флотоводец Чжэн-Хэ, чьи груженные сокровищами корабли бороздили Индийский океан по тем же судоходным путям, по которым ныне перевозятся нефть и газ. «Согласно этому замыслу, сырая нефть будет поступать из Хобьо прямиком в Западную Бирму», – сказал Буйвол. Там китайцы строят новую гавань – в Кьок-Фью, на острове Рамри, невдалеке от Араканского берега. Гавань способна принимать крупнейшие контейнеровозы и нефтеналивные суда. Карта, объяснил Буйвол, показывает, насколько легко станет китайцам повсеместно орудовать на просторе Индийского океана, «имея дело с поставщиками топлива в Персидском заливе – Ираном и другими». Величайшей китайской проблемой сделается путь через Бирму. «Китайцам необходимо заполучить во владение Бирму – причем Бирму спокойную и устойчивую», – сказал Буйвол.

Китайское стремление к югу, индийское стремление к востоку и западу – с тем чтобы китайский военный флот не взял Индостан в стратегическое окружение – означает лишь одно: обе державы столкнутся в Бирме. Индия и Китай борются за власть и влияние, а Бирма превращается в поле бесшумного стратегического боя.

До 2001 г. Индия – наиболее многочисленная мировая демократия – во всеуслышание порицала Бирму за политические и этнические репрессии, оказывала моральную поддержку руководительнице бирманской оппозиции Аун Сан Су Чжи, ранее учившейся в Нью-Дели. Но, говорили мне в этом же городе верховные индийские руководители, Индия не могла сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как неукротимо растет и расширяется китайское влияние в Бирме. Бирманские джунгли служат базой снабжения для скопища народностей, чинящих междоусобные мятежи на востоке самой Индии. Более того: по мнению Грега Шеридана, заведующего иностранным отделом в журнале «Австралиец», Индия «содрогнулась от ужаса», увидев, что китайцы создали цепочку разведывательных подслушивающих станций вдоль индийско-бирманской границы [5]. В 2001-м Индия решила заняться Бирмой всерьез. Бирманских военных начали обучать в Индии. Бирме стали оказывать военное содействие, включая поставки вертолетов, танков, переносных зенитно-ракетных комплексов (ПЗРК) и ракетных установок.

Индия также решила создать в Бирме собственную трубопроводную сеть. В 2007-м – во время бирманских гонений на монашество – индийский министр нефтяной промышленности подписал договор о разведке глубоководных залежей нефти и газовых месторождений. Напротив западного берега Бирмы – Араканского государства, сопредельного Бангладеш, – находятся месторождения природного газа (имени Шве) – из числа крупнейших в мире. Оттуда, судя по всему, протянутся две трубопроводные системы. Одна из них будет китайской и поведет к недальнему порту Кьок-Фью, который в будущем окажется способен принимать поставки нефти даже из Персидского залива и от Африканского Рога – и, разумеется, из самих месторождений имени Шве. Следует надеяться, что не всякому нефтеналивному судну, идущему курсом на Китай, приведется плыть со Среднего Востока через весь Индийский океан, затем сквозь Малаккский пролив и Индонезийский архипелаг, чтобы достичь городов, населенных средней китайской буржуазией и расположенных угрожающе близко к Тайваньскому проливу и базам военного флота США. Другая трубопроводная система – индийская. Индия тратит 100 млн долларов на то, чтобы расширить и улучшить араканский порт Ситуэ – образно говоря, прорубить торговое окно, выводящее наружу из материкового, раздираемого мятежами северо-востока Индии. Трубопровод пойдет на север сквозь Араканское государство и Чин, а затем разделится надвое: одна ветка дотянется до Калькутты, пересекая Бангладеш, а вторая пойдет к той же Калькутте по индийской земле, огибая рубежи Бангладеш.

Во всем этом пока нет ничего зловещего; это вполне закономерно и происходит оттого, что сотни миллионов людей, населяющих Индию и Китай, испытывают острую потребность в энергии. Эта потребность возрастает по мере того, как увеличивается достаток и улучшается образ жизни.

Однако… зри в корень, ибо вся загвоздка – в мелочах! Самая прямая дорога в сердце Китая лежит через Бирму – не через Пакистан или Бангладеш. А Китай, заметим, глядит на Бирму примерно так же, как и на Северную Корею. Пекин хорошо понимает, что и Тан Шве, и Ким Чен Ир – безумцы. Пекину от этого неуютно: ему, безусловно, хотелось бы иметь союзниками чуть менее отталкивающих правителей. На примере Шри-Ланки мы убедились: Китай не США, чьи руководители – и демократы, и республиканцы – опираются в своей внешней политике на желание морально улучшить целый мир. Китаю нужны Бирма и Северная Корея, причем нужны надолго. Китай даже может предвидеть и допустить возникновение бирманской и корейской демократии – правда, не завтра и не послезавтра. Оттого-то в бирманском случае Китай и заигрывает как с мятежными горцами, так и с демократической оппозицией. Пекин отнюдь не желает опять оказаться застигнутым врасплох – это уже случилось, когда монахи взбунтовались в сентябре 2007-го, – и пока что китайцы заглядывают исключительно в ближайшее будущее: активно содействуют одному из жесточайших режимов на свете.

Впрочем, о нравственности следовало бы задуматься не только Китаю с Индией. Американская корпорация «Шеврон» и ее французский партнер «Тоталь» участвуют в строительстве Яданского трубопровода, по которому природный газ потечет из Бирмы в Таиланд. Загвоздка в том, что бирманская армия, охраняющая упомянутый трубопровод, попросту отняла землю у сельчан, живших вдоль строительного участка, а бывших землевладельцев превратила в рабов: заставила бесплатно перетаскивать войсковые припасы и выращивать правительству дармовой рис. Людей пытали и насиловали. Так сообщают некоторые правозащитные группы. Энергетические расчеты и замыслы, связанные с бассейном Индийского океана, простираются в XXI в. все дальше, а почти 50 млн бирманских обитателей вполне могут оказаться при этом проигравшей стороной – жертвами зловещего сочетания: тоталитаризм, прагматическая политика и прибыль, получаемая корпорациями. В Восточной Бирме вырубаются леса, и целые караваны грузовиков, полных бревнами, непрерывно едут в Китай. В Западной Бирме, как сообщили мне собеседники из бойцов араканского Сопротивления, прокладка трубопроводов окончится исчезновением целых экосистем и несчетных культурных памятников.

Вспомните главу восьмую: на землях Аракана живет множество мусульман – рохинджа, из которых уже более 200 тыс. попросили убежища в Бангладеш, спасаясь от массовых репрессий, чинимых военной хунтой. Каждая из многочисленных бирманских народностей, имеющих собственную историю – обычно отмеченную целыми веками независимости, – пострадала при военной диктатуре: каждая по-своему, но все на тот же примерно лад, что и рохинджа. У всех этих народностей – собственные обычаи, нравы и требования. Получается, рухни военная хунта хоть завтра – Бирма останется бурлящим котлом еще на долгие годы.

Наступило время возвратиться к Плавающему Буйволу. По его словам, он много размышлял о том, какой сделается Бирма после падения режима Тан Шве. Длинные линии на географической карте и планы искушенных стратегов, относящиеся к обширным участкам земного шара, пояснил он, зачастую встречаются с мелкими, однако труднопреодолимыми препятствиями: племенными и этническими различиями, существующими в каком-нибудь отдельно взятом месте. Достаточно поглядеть на бывшую Югославию и нынешний Ирак. Он заговорил о каренских, шанских, араканских и прочих междоусобицах; о том, как они формируют истинный грядущий «театр военных действий», до завершения которых он, Буйвол, может и не дожить. Именно в Бирме, сказал он, Соединенным Штатам следует изучать возможности ведения партизанской войны силами «зеленых беретов» и других частей особого назначения, ибо китайские проблемы, возникающие на бирманской территории, лишь начинаются.

Беседа шла примерно в том же ключе, что и с тремя остальными американскими консультантами. Буйвол говорил о необходимости объединять горские племена в управляемые сети, а управлять ими нужно, возводя школы и больницы, строя оросительные системы и т.?д. Такова будет неофициальная сторона американского соревнования с Китаем – и, может быть, в один прекрасный день Китай поневоле смирится, видя, что возникает демократическая, федеральная Бирма, прочно связанная со странами Запада.

Увы, если бывший «зеленый берет» и прочие специалисты по Азии, с которыми я советовался, рассматривают Бирму как страну, первостепенно важную для стратегов США, то командиры войск особого назначения, поныне состоящие на действительной службе, считают иначе – им недвусмысленно велели сосредоточить усилия на борьбе с Аль-Каидой. Если сбросить со счетов мусульман-рохинджа, чьи террористические возможности остаются делом непредсказуемым, в Бирме нет оснований особо опасаться мусульманского терроризма. Командование специальными операциями США заботит главным образом арабо-персидская, западная часть Индийского океана и гораздо меньше – восточная. Это, сказал мой собеседник, хороший пример того, как поголовным американским помешательством на Аль-Каиде извращена способность к широкому стратегическому мышлению. Стратегам следовало бы глубоко задуматься обо всем Индийском океане, от Африки до тихоокеанских вод.

Далее Буйвол заговорил о шанах – крупнейшей горской народности, составляющей 9 % от общего населения и занимающей примерно 20 % государственной территории. Тесные отношения между правительством США и шанами, включая значительные поставки гуманитарной помощи из-за границы, были бы достижимы при сотрудничестве с таиландскими военными и королевской четой. Это сотрудничество позволило бы дополнять американское содействие, оказываемое Северо-Восточной Бирме, еще и тайским. Сотрудничество с шанами, сказал Буйвол, дало бы Америке рычаг, позволяющий остановить опиумную и подобную торговлю в том краю, а заодно создать противовес Китаю на китайских границах. Каким бы демократическим путем ни двинулась Бирма, шанам достанется немало мест в грядущем парламенте. Оказывая целенаправленную мирную помощь горскому племени, продолжил собеседник, США могли бы добиться гораздо лучших результатов, чем посредством дорогостоящих и широкомасштабных военных программ. Та же стратегия при сотрудничестве с Индией была бы применима и к народности чинов, населяющей Западную Бирму. Не только в Ираке, подчеркнул он, но и в Бирме особый смысл обретут на протяжении следующих лет неофициальные дружественные отношения с местными племенами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.