Когда проходит детство
Когда проходит детство
И стоит ли удивляться, что выраставшие дети часто не оправдывали ожидания родителей? Справедливости ради, надо сказать, что это, в общем-то, обычная история, происходящая во всех семьях, а отнюдь не только в элитных. После детства наступает переходный возраст, пережить который без моральных потерь, без конфликтов не удается почти никому. Но кто-то его перерастает благополучно, не потеряв любви и доверия к родителям, кто-то теряет и то, и другое. Правда, меньшая часть. Значительно меньшая. Но Светлана попала именно в нее. Очевидно, виноват в этом в какой-то в степени и отец с его в самом деле не простым и не мягким характером, не говоря уж о кавказском менталитете, который в личной жизни проявлялся иногда весьма своеобразно.
«Отец обычно не допекал меня нотациями или какими-нибудь нудными Придирками, – рассказывает дочь. – Его родительское руководство было самым общим – хорошо учиться, больше бывать на воздухе, никакой роскоши, никакого баловства. Иногда он проявлял по отношению ко мне какие-то самодурские причуды. Однажды, когда мне было лет десять, в Сочи, отец, поглядев на меня (я была довольно «крупным ребенком») вдруг сказал: «Ты что это, голая ходишь?» Я не понимала в чем дело. «Вот, вот!» – указал он на длину моего платья – оно было выше колен, как и полагалось в моем возрасте.
«Черт знает что!» – сердился отец, – «а это что такое?» Мои детские трусики тоже его разозлили. «Безобразие! Физкультурницы!» раздражался он все больше – «ходят все голые!» Затем он отправился в свою комнату и вынес оттуда две своих нижних рубашки из батиста. «Идем!» – сказал он мне. «Вот, няня, – сказал он моей няне, на лице которой не отразилось удивления, – вот, сшейте ей сами шаровары, чтобы закрывали колени; а платье должно быть ниже колен!» – «Да, да!» – с готовностью ответила моя няня, вовек не спорившая со своими хозяевами. «Папа!» – взмолилась я, – «да ведь так сейчас никто не носит!» Но это был для него совсем не резон… И мне сшили дурацкие длинные шаровары и длинное платье, закрывавшее коленки, и все это я надевала только, идя к отцу. Потом я постепенно укорачивала платье, – он не замечал, потому что ему было уже совсем не до того. И вскоре я вернулась к обычной одежде… Но он не раз еще доводил меня до слез придирками к моей одежде…»
Видимо, зная историю семейной жизни Аллилуевых, отец больше всего на свете опасался, как бы в дочке не проявились дурные гены Ольги Евгеньевны, не раз оставлявшей мужа и детей ради очередного любовника. Сам он, восточный мужчина, такого позора, конечно, не вынес бы и жены такой бы не потерпел. Впрочем, и у русских мужчин того времени взгляды на поведение женщин мало отличались от восточных. Но Надежда и не давала поводов, она сама его любила страстно и так же страстно ревновала, судя по воспоминаниям современников. А вот в кого удастся дочка? Может ли уберечь от вольного поведения пуританское воспитание? Он надеялся, что может. Надеялся, что его авторитет, его отношение к подобного рода поступкам, манерам заставят дочь быть сдержанной.
Подростком она прислала ему свое фото с отдыха. «Реакция была для всех неожиданной: отец вернул мою фотографию со злобным письмом: «У тебя наглое выражение лица, – было написано его острым почерком, синим карандашом. – Раньше была скромность, и это привлекало».
Может быть, и не наглым было это детское еще лицо, но, обжегшись на молоке, бывает, дуют и на воду. Хотя, как свидетельствуют дальнейшие события, предчувствия отца не обманули. Мужчин в жизни Светланы Аллилуевой было много. Может быть, не меньше, чем в жизни ее бабушки.
Многие считают, что первой любовью шестнадцатилетней Светланы, тогда еще Сталиной, стал взрослый, сорокалетний, известный уже кинорежиссер Алексей Каплер. Но они ошибаются. Как вспоминает в «АиФ» ее одноклассник Владимир Николаев, которому она запомнилась скромной и симпатичной девочкой, «…Когда в ней, как сейчас говорят, взыграли гормоны, оказалось, что девушка она очень влюбчивая. Каждый раз она влюблялась «по уши» и «на всю жизнь». В школе влюбилась в нашего пионервожатого старшеклассника Гришу Морозова. Парень он был видный, брюнет, умел проникновенно рассказать о войне в Испании, о челюскинцах, о Валерии Чкалове… Сталину, конечно, доложили, что у дочери первая любовь, а также о том, что эта первая любовь – еврей. Не знаю, что возмутило Сталина сильнее, только он устроил Светке скандал и отхлестал по щекам. Она ответила: «Выйду за него – и всё!» После окончания школы она так и поступила».
Тут одноклассник ошибается – отхлестал ее отец именно за Каплера, а никак не за первую школьную влюбленность. Скорее всего, он об этой влюбленности и не знал, вряд ли знали и охранники, потому что она ни в чем «противозаконном» не проявилась. Может быть, даже напротив – проявилась вполне положительно. Тот же Владимир Николаев рассказывает и еще одну интересную вещь: «Надо сказать, что сложена дочь Сталина была средненько, имела склонность к полноте. Девочкой она была неловкой, но её почему-то потянуло в наш физкультурный кружок. Благодаря школьному физруку Ефиму Михайловичу эта дисциплина, особенно снарядовая гимнастика (конь, брусья, перекладина), была поставлена в школе на уровень, можно сказать, вполне профессиональный. Сейчас это назвали бы детской спортивной школой.
Сперва у Светланы ничего не получалось, но она упорно продолжала ходить на занятия. Я был в своей группе старостой по гимнастике, и в мои обязанности входило страховать других на спортивных снарядах. В том числе и Светлану, которая так и норовила свалиться с бревна или брусьев и набить себе шишек. Поскольку занятия у нас шли через день, с уверенностью могу сказать: я держал Светлану Сталину на руках больше, чем все её будущие мужья, вместе взятые».
Потому и потянуло ее физкультурный кружок, что хотелось быть стройной и ловкой, возможно, для того чтобы понравиться Грише Морозову. Наверно, и не только Грише, потому что про школьную любовь Светланы к Грише никто из ее подруг или родственников не рассказывает, а вот о влюбленности в Серго Берию говорят многие. Серго был красивым и умным парнем, «кремлевские девушки» влюблялись в него поголовно, им казалось, что «он как две капли воды похож на американского артиста Роберта Тейлора» – фильмы с его участием они смотрели на своих правительственных дачах, потом уже эти ленты пускали в прокат.
Об этой влюбленности Светланы рассказывает и Марфа Пешкова, лучшая школьная подруга Светланы, потом ставшая женой Серго:
«Пока мы учились в школе, Светлана была нормальная симпатичная девчонка, все ее любили. Мы дружили так, что иногда угадывали мысли и однажды даже видели одинаковый сон, вместе в вагоне ехали на юг, я просыпаюсь и говорю Светлане:
– Мне снился странный сон, будто я должна тебе что-то сказать, но не могу, немая.
Она то же самое видела во сне.
У нее было сильно развито предчувствие. Видит сон: большое гнездо, в нем орел с птенцами, и орел выбрасывает птенцов из гнезда.
– Это о Яше. Что-то случилось с ним, – говорит мне Светлана.
Вскоре стало известно, что Яша попал в плен.
Наша дружба изменилась, когда начались первые влюбленности: Светлана замкнулась и перестала со мной делиться. Одно время мне казалось, что она влюблена в Серго Берия и выйдет за него замуж».
Это казалось не только Марфе, но и ее двоюродной сестре Кире Аллилуевой.
«В сорок втором году в Свердловск, куда была эвакуирована наша семья, вдруг прилетела Светлана. Она привела нас в семью Берия. Они тоже жили в Свердловске. Я в первый и последний раз видела Нину Теймуразовну – милая, гостеприимная женщина, рыжеволосая мингрелка. Сын ее Серго – красавец мальчик. Светлана улетела. Мы в семье пообсуждали и пришли к выводу, что она прилетала повидаться с Серго».
Был сам Серго влюблен в Светлану или просто относился к ней с симпатией, как к подруге, сказать трудно. Во всяком случае, его мать сделала все, чтобы романа между ними не случилось. «С ней ты будешь несчастлив, – убеждала она сына. Ты же знаешь ее характер, она будет заправлять всеми делами в доме. Я не хотела бы, чтобы такое случилось с моим сыном». А позже добавила: «Сталин бы расценил эту женитьбу как попытку проникнуть в его семью. Кроме того, я ни в коем случае не хотела, чтобы ты попал под его влияние. Я хотела, чтобы ты имел нормальную семейную жизнь. Со Светланой это было бы абсолютно невозможно».
Мудрая Нина Теймуразовна, хорошо знавшая Светлану, была права, в чем Серго убедился через несколько лет, сделав предложение Марфе Пешковой. Тогда Светлана, которая к тому времени уже сама была замужем за Григорием Морозовым, изо всех сил пыталась помешать свадьбе Серго и Марфы. Она даже говорила Нине Теймуразовне, будто Марфа больна туберкулезом, который унаследовала от деда, что было неправдой. Потом такую же атаку пришлось выдержать бабушке Марфы Екатерине Павловне. «Что Марфа делает, она выходит за Серго!» – «Они любят друг друга», – говорит бабушка. «Она попадет в такую ужасную семью!». Слова бабушки, что Марфа и Серго любят друг друга, Светлана не хотела воспринимать. Она вела себя так, словно у нее случилось помрачение рассудка.
Может, так оно и было? Или она так и не сумела отойти в своем сознании от той детской игры, в которую играла с отцом, и продолжала ощущать себя Хозяйкой – всего и вся? Рецидив случился через несколько лет, когда Марфа, с трудом приспосабливающаяся к порядкам в бериевском доме, заговорила о том, что молодой семье лучше жить отдельно от родителей. Тут уж проявила свой крутой характер Нина Теймуразовна, которая заявила невестке, что сын всегда будет жить с ней, и если она еще раз заговорит на эту тему, то в самом деле уйдет из этого дома, только без мужа и детей. Каким-то образом об этом стало известно Светлане, которая тут же явилась к Нине Теймуразовне и заговорила о том, что Серго и Марфа должны развестись, место Марфы займет она, «а детей поделим».
«Светлана – страшный человек», – узнав об этом, сказал Серго.
Но в 1942 году, уже через несколько месяцев после свидания с Серго, его образ в ее душе заслонил отнюдь не красавец – полноватый, добродушный и обаятельный в своем неиссякаемом красноречии сорокалетний бонвиван Каплер. Правильно, наверно, написал одноклассник – гормоны играли. Да и смешанная горячая аллилуевская кровь давала о себе знать – Светлане нужна была любовь, нужен поклонник, мужчина. Однако ей нужен был не просто мужчина, а мужчина, который бы ее понимал. Таким мужчиной и стал Каплер.
Они познакомились благодаря Василию, которому тогда предложили консультировать какой-то фильм о летчиках. Василий в то время служил в летной инспекции при Главном Штабе ВВС, где командировки на фронт перемежались с тыловой работой. Вот в эти-то перерывы он и собирал своих друзей-летчиков в Зубалово, где они приходили в себя от боев, от смертельного напряжения и, конечно, расслаблялись. Разумеется, с выпивкой. Однако там много говорили и о деле, о новых методах боевых действий. Приглашалась в Зубалово и творческая интеллигенция, в частности, киношники, с которыми теперь Василий стал сотрудничать. Приглашал Василий на эти вечеринки и подросшую сестру, которая постоянно жаловалась на скуку.
«Жизнь в Зубалове, – пишет она, – была в ту зиму 1942 и 1943 года необычной и неприятной… В дом вошел неведомый ему до этой поры дух пьяного разгула. К Василию приезжали гости: спортсмены, актеры, его друзья-летчики, и постоянно устраивались обильные возлияния, гремела радиола. Шло веселье, как будто не было войны. И вместе с тем было предельно скучно, – ни одного лица, с кем бы всерьез поговорить, ну хотя бы о том, что происходит в мире, в стране, и у себя в душе… В нашем доме всегда было скучно, я привыкла к изоляции, к одиночеству. Но если раньше было скучно и тихо, теперь было скучно и шумно».
Эти жалобы на скуку в разгар страшной войны потрясают. Один брат в плену, другой в постоянных командировках на фронт, отец спит считанные часы в сутки, отдавая все силы организации отпора врагу, а Светлане – скучно! Между прочим, в годы Первой мировой императрица с дочерьми работали в госпиталях, ухаживая за ранеными солдатами. А была ли хоть раз в госпитале Светлана? Упоминаний об этом в ее книгах и в книгах о ней нет. Да, она еще школьница, но как раз школьники и ходили по госпиталям, помогали медсестрам, устраивали для раненых концерты. Это было, судя по воспоминаниям, массовое движение, как и подготовка подарков для фронта – вязание теплых носков, варежек, изготовление кисетов. Каким подарком для любого бойца была бы такая незатейливая вещица, изготовленная руками дочери Сталина! Но ей это, видимо, и в голову не приходило, как и ее умелице-няне. Она скучала и осуждала друзей Василия за их «пьяные загулы».
То, что для летчиков, вырвавшихся на короткий миг с фронта, где они каждый день рискуют жизнью, а жизни эти всего лишь на несколько лет длиннее, чем у нее, такие передышки необходима, Светлана не понимала. Не понимала, что они, как и Василий, много пьют не оттого, что для них нет войны, а именно потому, что они воюют. Что на войне практически все много пьют, иначе невозможно – там рядом смерть. Их специфические разговоры о боях, обсуждение боевых качеств самолетов, боевых действий и методик были для нее, еще школьницы, разумеется, скучны. Может быть, поэтому и сами они, молодые, красивые, отчаянные парни ей не нравились. А ведь это были герои-летчики. Но не герои ее романа. Героем ее романа стал другой человек – Каплер, человек из красивого мира кино. Мира, который лишь отражает реальность, но не является ею. Каплер был далек от Светланы по возрасту, но близок ментально, поэтому, думается, их роман скорее закономерность, чем случайность.
«Василий привез Каплера к нам в Зубалово в конце октября 1942 года… В первый момент мы оба, кажется, не произвели друг на друга никакого впечатления. Но потом нас всех пригласили на просмотры фильмов в Гнездниковском переулке, и тут мы впервые заговорили о кино. Люся Каплер – как все его звали – был очень удивлен, что я что-то вообще понимаю, и доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и чечеткой. Тогда он предложил показать мне «хорошие фильмы» по своему выбору, и в следующий раз привез к нам в Зубалово «Королеву Христину» с Гретой Гарбо. Я была совершенно потрясена тогда фильмом, а Люся был очень доволен мной…»
Развивался их роман быстро. На ноябрьские праздники Василий устроил большую вечеринку. На нее было приглашено много знаменитостей, интересных людей: Симонов с Серовой, Б. Войтехов с Л. Целиковской, Р. Кармен с женой, известной московской красавицей Ниной, летчики – друзья Василия… И Каплер. После застолья начались танцы. Светлана сидела угрюмая, она снова чувствовала себя чужой на этом празднике. Видимо, это ощущалось, иначе почему на танец ее пригласил Каплер, а не кто-либо из молодых ребят-летчиков?
Но случилось именно так. Люся Каплер, как все его называли, пригласил ее, что-то почувствовав, может быть, захотев поднять настроение этой маленькой угрюмой девочке – дочери вождя.
«Что вы невеселая сегодня?» – спросил он, не задумываясь о том, что услышит в ответ. И тут я стала, не выпуская его рук и продолжая переступать ногами, говорить обо всем – как мне скучно дома, как неинтересно с братом и с родственниками; о том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, а никто не помнит об этом и говорить об этом не с кем, – все полилось вдруг из сердца, а мы все танцевали, все ставили новые пластинки, и никто не обращал на нас внимания… Крепкие нити протянулись между нами в этот вечер – мы уже были не чужие, мы были друзья. Люся был удивлен, растроган. У него был дар легкого непринужденного общения с самыми разными людьми. Он был дружелюбен, весел, ему было все интересно. В то время он был как-то одинок сам, и может быть, тоже искал чьей-то поддержки…»
«Дар легкого непринужденного общения» с людьми у Каплера, безусловно, был – его всегда окружали многочисленные друзья и знакомые. Он легко менял женщин, несмотря на то, что в эвакуации в Ташкенте жили его жена и дочь. Так что одиночества у него не было, одиночество и Каплер – вещи несовместные, считали его друзья. Хотя, может быть, он и говорил о нем, желая сблизиться со Светланой.
«Нас потянуло друг к другу неудержимо», – пишет она. Они гуляли по Москве, ходили в Третьяковку, в театры, он снова водил ее в просмотровый зал в Гнездниковском, показывая понравившиеся ему фильмы, приносил книги – Хэмингуэя, антологию русской поэзии, «взрослые» книги о любви… Словом, развивал девочку. По-видимому, во всех смыслах этого слова.
«Люся был для меня тогда самым умным, самым добрым и прекрасным человеком. От него шли свет и очарование знаний. Он раскрывал мне мир искусства – незнакомый, неизведанный. А он все не переставал удивляться мне, ему казалось необыкновенным, что я понимаю, слушаю, впитываю его слова, и что они находят отзвук…»
Чего он хотел? Неужели в самом деле влюбился в дочку вождя? По словам той же Марфы Пешковой, Светлана была в то время прехорошенькой – у нее были прекрасные, густые, ярко-каштановые волосы, большие зеленые глаза. Так что влюбиться в Светлану можно было. Но ведь ей не было еще и семнадцати, она была еще несовершеннолетней… Неужели многомудрый Каплер об этом не помнил? Или действительно думал обрести в дочери вождя поддержку? Да, он был уже известным человеком, кинодраматургом, написавшим сценарии таких популярных в то время фильмов, как «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», «Три товарища». Он был лауреатом Государственной премии СССР. Но какому творческому человеку не нужна поддержка? И на какую головокружительную высоту можно взлететь с поддержкой такой-то дочки… Говорят, что Каплер, при всей своей беззаботности и легкомысленности, был человеком честолюбивым и азартным. Однако если и были у него подобные помыслы, то они дорого ему обошлись. Плохо он знал ее отца.
Первой его ошибкой была статья из Сталинграда в виде письма лейтенанта Л. любимой девушке, в которой он не только рассказывал о том, что происходит в осажденном городе, но и вспоминал о том времени, когда они были вместе, о том, как они ходили в Третьяковку, в театр и кино. Заканчивалось письмо лейтенанта строками: «Сейчас в Москве, наверное, идет снег. Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля…»
Это был конец ноября 1942 года, канун Сталинградской битвы. Сталин, если и читал статью, то ему было не до того. Зато Светлана испугалась. Безусловно, ей льстила любовь взрослого, известного человека, мало того, он разбудил в ней вулкан страстей, о котором и сам еще не подозревал… Но она предугадывала реакцию отца.
«Люся возвратился из Сталинграда под Новый, 1943-й год. Вскоре мы встретились, и я его умоляла только об одном: больше не видеться и не звонить друг другу. Я чувствовала, что все это может кончиться ужасно. Он и сам был обескуражен, и говорил, что статью он посылал не для «Правды», что его «подвели друзья». Но, по-видимому, он и сам понимал, что мы привлекаем к себе слишком опасное внимание, и он согласился, что нам надо расстаться…
Мы не звонили друг другу две или три недели – весь оставшийся январь. Но от этого только еще больше думали друг о друге. Позже, через двенадцать лет, мы сопоставляли события: Люся говорил, что лежал это время на диване, никуда не ходил и только смотрел на стоявший рядом телефон. Наконец, я первая не выдержала и позвонила ему. И все снова закрутилось. Мы говорили каждый день по телефону не менее часа. Мои домашние были все в ужасе.
Решили как-то образумить Люсю. Ему позвонил полковник Румянцев, ближайший помощник и правая рука генерала Власика – одна из тех же фигур, охранявших отца… Румянцев дипломатично предложил Люсе уехать из Москвы куда-нибудь в командировку, подальше… Люся послал его к черту и повесил трубку».
В последний день февраля, день рождения Светланы, когда ей исполнилось 17 лет, они с Каплером и неизменно следовавшим за ними по пятам дядькой Климовым – охранником, – пришли в пустую квартиру около Курского вокзала, где собирались иногда летчики – друзья Василия. Климов, умирая от страха от того, что творится и что ему за это будет, сидел в одной комнате, а они с Каплером были в другой. Что между ними там происходило, судить трудно. Светлана в своих книгах уверяет, что просто целовались, другие намекают на большее. Одни пишут, что они провели в той квартире всего лишь вечер, другие – всю ночь.
Через день за Каплером пришли. Его обвинили в связях с иностранцами, он и в самом деле с ними общался, знал в Москве всех иностранных корреспондентов, не раз бывал за границей. Приговор был мягкий – пять лет лагерей, причем он был фотографом и свободно бегал по городу. Правда, после отбытия срока, когда он приехал в Москву, что ему было запрещено, добавили еще пять.
А для Светланы эта связь стала концом ее близких отношений с отцом.
«3-го марта утром, когда я собиралась в школу, – пишет она в своих «Двадцати письмах к другу», – неожиданно домой приехал отец, что было совершенно необычно. Он прошел своим быстрым шагом прямо в мою комнату, где от одного его взгляда окаменела моя няня, да так и приросла к полу в углу комнаты… Я никогда еще не видела отца таким. Обычно сдержанный и на слова и на эмоции, он задыхался от гнева, он едва мог говорить: «Где, где это все? – выговорил он, – где все эти письма твоего писателя?»
Нельзя передать, с каким презрением выговорил он слово «писатель»…
«Мне все известно! Все твои телефонные разговоры – вот они, здесь! – он похлопал себя рукой по карману. – Ну! Давай сюда! Твой Каплер – английский шпион, он арестован!»
Я достала из своего стола все Люсины записи и фотографии с его надписями, которые он привез мне из Сталинграда. Тут были и его записные книжки, и наброски рассказов, и один новый сценарий о Шостаковиче. Тут было и длинное печальное прощальное письмо Люси, которое он дал мне в день рождения – на память о нем.
«А я люблю его!» – сказала, наконец, я, обретя дар речи.
«Любишь!» – выкрикнул отец с невыразимой злостью к самому этому слову, и я получила две пощечины, – впервые в своей жизни. «Подумайте, няня, до чего она дошла!» – он не мог больше сдерживаться. – «Идет такая война, а она занята…!» и он произнес грубые мужицкие слова, – других слов он не находил… «Нет, нет, нет», – повторяла моя няня, стоя в углу и отмахиваясь от чего-то страшного пухлой своей рукой. – «Нет, нет, нет!»
«Как так – нет?!» – не унимался отец, хотя после пощечин он уже выдохся и стал говорить спокойнее. – «Как так нет, я все знаю!» И, взглянув на меня, произнес то, что сразило меня наповал: «Ты бы посмотрела на себя – кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!» И ушел к себе в столовую, забрав все, чтобы прочитать своими глазами. У меня все было сломано в душе. Последние его слова попали в точку…»
Ни пощечин, ни этих слов Светлана отцу не простила.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.