Политико-дипломатические усилия и успехи Цинь на рубеже IV–III вв. и в начале III в. до н. э

Политико-дипломатические усилия и успехи Цинь на рубеже IV–III вв. и в начале III в. до н. э

Помимо Чжан И и братьев Су на политико-дипломатической арене в разных царствах действовали и иные представители уже весьма развившегося в то время искусства умело продуманной политики, дипломатической интриги. В первой главе упоминалось, что, когда Цинь, намереваясь напасть на Хань, попросило предоставить ему проход через Чжоу, политически окончательно утративший сколько-нибудь солидную значимость сын Неба Нань-ван оказался перед выбором: помочь Цинь — нажить врага в лице Хань, не сделать этого — получить могущественного недруга в лице Цинь. Учитывая эту сложность, его советник Ши Янь предложил разыграть комбинацию, суть которой сводилась к тому, чтобы ханьского вана заверить в том, что Цинь имеет союзника в лице соседней с ним восточночжоуской части домена. И если Хань, отдав часть своей территории восточночжоускому государственному новообразованию, одновременно пошлет заложника в Чу, царство Цинь перестанет доверять своему восточночжоускому союзнику и передумает нападать без такой поддержки на Хань. Из текста неясно, чем кончилась эта интрига, к которой приложил руку и служивший в то время у Нань-вана Су Дай, но факт остается фактом: с легкой руки Су Циня и Чжан И интриги такого рода стали чем-то вроде нормы обычной политико-дипломатической хитрости.

Правда, уже в первой главе высказывалось соображение по поводу того, что уловки такого рода часто были слишком прямолинейны, точнее, даже однолинейны, что они, как правило, не учитывали вариантов или принимали во внимание лишь очевидные альтернативы (согласится — будем действовать так-то, откажет — так-то), а это, логически рассуждая, должно было превращать их в ничто при любом ином повороте дела. Но как бы то ни было, накопившийся за века периода Чуньцю солидный опыт искусства политической интриги делал свои успешные шаги в новых условиях периода Чжаньго, причем именно эти шаги, постепенно обретая все больший простор для полезных новаций, легли со временем как в классические древнекитайские стратагемы, так и в теорию уже упоминавшейся военной хитрости, не утратившей своей роли и в наши дни. Вот один из конкретных примеров хитрого маневра в безнадежной на первый взгляд ситуации. Имеется в виду хорошо известная история с западночжоускими треножниками, которые на рубеже IV–III вв. интересовали уже многих.

Этот рассказ, помещенный в «Чжаньго-цэ», переведен на русский К.В. Васильевым (1968, с. 193–197) (см. также [Crump, 1970, фрагм. 20, с. 37–38]). Суть его сводится к тому, что царство Цинь, желая овладеть сосудами, подготовилось к нападению на Чжоу. Обеспокоенный этим чжоуский правитель прибег к совету Янь Люя, который предложил апеллировать за помощью к отдаленному царству Ци, обещав за это треножники ему. Ци послало на помощь большую армию, и Цинь отказалось от своего намерения. Но теперь Ци потребовало от сына Неба обещанных треножников. Тогда Янь Люй отправился в Ци и сказал правителю этого царства, что Чжоу очень благодарно за помощь и готово отдать Ци все девять священных треножников. Проблема лишь в том, что они очень тяжелы и поэтому неясно, как и по какой дороге их везти. Если через Лян (т. е. Вэй), то есть основания опасаться, что треножники там и останутся, ибо вэйский правитель давно хотел завладеть ими. То же самое, если везти через Чу. А ведь помимо прочего, треножники очень тяжелы. Нужны тысячи людей, чтобы перемещать их. Словом, циский правитель понял, что его просто надули, и прекратил разговор.

Этот рассказ, независимо от того, соответствует ли он реальности или выдуман, что далеко не исключено, ставит своей целью показать одну из форм ловких политико-дипломатических уверток, с помощью которых слабые гоударственные образования в жестокой борьбе сильных не только продолжали существовать, но и сохраняли свое достоинство. Это было очень важно, в частности, для домена сына Неба, но имело значение и для остальных. Правда, в конце Чжаньго таких возможностей для слабых царств оставалось все меньше. Они одно за другим теряли свои позиции и либо деградировали, либо уничтожались, о чем уже шла речь в первой главе. Но семеро сильных и после смерти Су Циня и Чжан И продолжали активно бороться друг с другом, прибегая время от времени к различным хитростям или сложным интригам. Больше всего в этом деле преуспели политики и дипломаты царства Цинь, причем в основном из числа пришлых ши, которым это царство обычно широко раскрывало двери.

Несколько биографических по своему характеру глав труда Сыма Цяня посвящено описанию этой борьбы как бы с позиции Цинь. В них говорится о циньских деятелях, а также о различных военных, политических и дипломатических взаимоотношениях Цинь с соседями. В ходе этих взаимоотношений сражения как таковые, даже самые жестокие и кровопролитные, описаны обычно очень немногословно, что весьма контрастирует с тем, как то было в текстах «Цзо-чжуань» по отношению к ряду знаменитых битв периода Чуньцю. Вообще из текстов Сыма Цяня и вторящих им рассказов «Чжаньго-цэ» создается вполне оправданное впечатление, что для читателей, интересующихся событиями периода Чжаньго, было гораздо важнее узнать не про детали и диспозиции сражений, не про подвиги и боевые успехи, а про то, каким образом те либо иные политики и военачальники умели сделать так, чтобы победа сама упала им в руки. Вот на это и стоит обратить специальное внимание.

В 71-й главе рассказывается о двух циньских военачальниках и ся-нах (они были сянами одновременно) Чу Ли-цзы и Гань Мао. Первый из них был братом циньского Хуэй-вана и лишь после того, как он сумел одержать ряд важных побед над соседями, включая сильных Чжао и Чу, ему было пожаловано владение и дан титул Янь-цзюня. При У-ване в 309 г. до н. э. он был назначен одним из двух сянов. А когда в 306 г. до н. э. он попытался было достичь военного успеха в Пу, на границе Малого и Большого Вэй, некий Ху Янь по просьбе руководителя обороны города сумел убедить его, что победа будет невыгодна Цинь, ибо станет способствовать усилению Вэй, которое после падения Пу сумеет присоединить к себе Малое Вэй. Из текста довольно пространного рассуждения на эту тему неясно, почему Чу Ли-цзы, снарядивший поход на Пу, вопрос о продолжении похода решал по совету неизвестного ему лица. Непонятно, почему слова Ху Яня так подействовали на испытанного воина, явно знавшего, зачем он шел на Пу, что он отказался от своего первоначального намерения. Существует предположение, что здесь сыграла свою роль взятка в 300 цзиней золота [Вяткин, т. VII, с. 345–346, примеч. 9]. Но у Сыма Цяня нет и речи об этом, не говоря уже о том, что размер предполагаемой взятки ничтожен, если принять во внимание всю ситуацию в целом, все то, что было поставлено на карту. Однако факт остается фактом: поход был приостановлен (за что 300 цзиней золота получил от руководителя обороны Пу ловкий Ху Янь), а через несколько лет после этой неудачи, в 300 г. до н. э., Чу Ли-цзы умер [там же, с. 144].

Мы можем воспринимать этот эпизод как отражение реальных событий, можем сомневаться в том, что поход на Пу вообще когда-либо был. Но существенно одно: тексты, на которые мы вынуждены опираться при описании политических событий, дипломатических ходов и, как завершение их, военных угроз и битв, делают акцент на политику и дипломатию, на умение выдвигать аргументы и привычку принимать их во внимание, тогда как сами военные действия — за редкими исключениями вроде страшного избиения циньским полководцем Бай Ци чжаоской армии под Чанпином — в них занимают явно второстепенное место. Это не значит, что им не придавалось должное значение. В конце концов именно сражениями чаще всего (хотя иногда и в результате умелой дипломатии) захватывались чужие территории и решалась судьба всей Поднебесной, особенно в III в. до н. э. Тем не менее на первое место в острой политической борьбе явно выходила дипломатия, тогда как война была лишь последним, пусть даже самым весомым аргументом.

Гань Мао принадлежал к числу странствующих ши и решил попытать счастья в Цинь. После ряда военных успехов, в том числе укрепления циньских позиций в Шу, он, вместе с Чу Ли-цзы, стал вторым циньским сяном. В 307 г. до н. э. он сумел захватить ханьский город Иян, уничтожив 60 тысяч вражеских воинов. Поражение заставило Хань заключить мир с Цинь, а когда ханьцам стало грозить Чу, они обратились к Цинь за помощью. Циньский Чжао-ван, чья мать была родом из Чу, колебался, но Гань Мао сумел настоять на том, чтобы идти на помощь Хань, так как в противном случае Чу и Хань усилиями ханьского сяна Гун Чжуна (Гун Шу) в конечном счете заключат мир и вместе с Вэй станут серьезной угрозой для Цинь. Правитель Цинь согласился с этими соображениями и выдвинул войска. Тогда чуские войска вернулись домой.

Итак, военная угроза была снята более дипломатическими и политическими, нежели собственно военными методами. Но далее в события вмешался родственник вдовствующей матери циньского Чжао-вана Сян Шоу, который теперь уже снова готовился напасть на Хань. Гун Шу прибег к помощи Су Дая. Су в довольно многословной беседе пытался восстановить Сян Шоу против Гань Мао, в чем и преуспел. В результате Гань Мао вынужден был бежать из Цинь в Ци, где он в свою очередь попросил помощи у Су Дая, направлявшегося в Цинь в качестве посла. Су Дай выполнил свое обещание, и Гань Мао пригласили возвратиться, прислав ему его печать сяна. Однако Гань Мао колебался, чем завоевал признание циского Минь-вана, сделавшего его своим сяном. Вскоре после этого Гань Мао умер, а Сян Шоу по рекомендации чуского вана сделали сяном в Цинь [Вяткин, т. VII, с. 145–150].

На первый взгляд вся глава — нагромождение планов и интриг, авторы которых пытаются переиграть друг друга. Но за этим хаотическим внешним антуражем проглядывают более или менее стройные линии достаточно четких планов, порой меняющихся в ходе и в зависимости от перемен в политической ситуации или в соотношении сил. Прослеживается наступательный характер политики Цинь. Все остальное оказывается в большей или меньшей зависимости от планов Цинь и успехов в их реализации.

Взглянем с этой точки зрения на другие главы. Глава 72 посвящена циньскому цзюню и сяну Жан-хоу (Вэй Жаню). Именно он способствовал в 307 г. до н. э. утверждению на циньском престоле Чжао-вана после смерти его брата У-вана, не имевшего сыновей. Мать нового правителя Сюань-тайхоу, чьим младшим братом был Жан-хоу, оказалась властной женщиной, и именно она взяла бразды правления в Цинь на некоторое время в свои руки. Она же назначила Жан-хоу сяном. Жан-хоу сделал командующим циньскими войсками Бай Ци, который проявил себя кровожадным военачальником уже в первом крупном столкновении с Хань и Вэй, когда— следуя уже принятой в Цинь практике уничтожать всю живую силу побежденных соперников — было обезглавлено 240 тысяч вражеских воинов. Затем последовала победа над Чу. В конечном счете именно за эти достижения Вэй Жань получил владение в Жан и княжеский титул, после чего стал именоваться Жан-хоу [Вяткин, т. VII, с. 153–154].

Вэй Жаня то назначали на должность сяна, то снимали с должности, то назначали вновь. Из изложения в главе не очень ясны причины этой чехарды (только однажды было сказано, что отставка связана с болезнью [Вяткин, т. VII, с. 154]), но это не мешало Жан-хоу успешно действовать, включая и военные действия против соседей. В 275 г. до н. э. он отвоевал часть территории царства Вэй и готовился двигаться дальше на столицу этого царства Лян (Далян). Но как раз в этот момент вэйский сановник Сюй Гу вступил с ним в переговоры, сводившиеся к сложной интриге.

Суть ее напоминает то, с чем обращался Су Дай к циньскому полководцу Бай Ци: смотрите, благоволение Неба не неизменно, как бы все не кончилось для вас плохо! Согласимся, что такой метод запугивания, даже если он сопровождается ссылками на исторические прецеденты, не очень убедителен. Поэтому Сюй Гу добавляет к уже сказанному, что Чу и Чжао могут вмешаться и что тогда неизвестно, чья возьмет. А если бы Цинь не требовало столицы Вэй, а согласилось получить два других вэйских города, все— и Вэй, и Чу, и Чжао— будут служить Цинь. Жан-хоу согласился на это предложение и снял осаду с Даляна [там же, с. 155–156]. И в общем он не проиграл. Уже в 274 г. до н. э. он снова напал на Вэй, отвоевал еще три уезда и обезглавил 40 тысяч вражеских воинов. А в 273 г. до н. э. состоялся очередной поход циньской армии во главе с Жан-хоу, Бай Ци и Ху Яном против Вэй, Чжао и Хань^[86]. Были захвачены земли и обезглавлены 100 тысяч воинов, после чего, однако, было решено захваченные чжаоские территории возвратить и вместе с Чжао напасть на Ци (стоит напомнить читателю, что наиболее удобная дорога из Цинь в Ци проходила через Чжао).

Сразу же после получения сведений о походе на Ци циский Сян-ван послал Су Дая с посланием к Жан-хоу. Смысл послания: разбить и ослабить Ци невыгодно для Цинь, ибо это в любом случае усилит три царства распавшегося Цзинь и Чу. Как это ни странно, но у Жан-хоу не оказалось иного мнения, и он возвратился с войсками домой. Встает вопрос, о чем думали циньские стратеги, начиная кампанию и меняя ее смысл в разгар успеха (имеется в виду возврат захваченной территории Чжао и объединение с Чжао против Ци). Особенно если принять во внимание, что в 271 г. до н. э. Жан-хоу вновь замыслил идти против Ци. Правда, на сей раз замыслы не были воплощены. Напротив, появление при дворе циньского Чжао-гуна некоего Фань Суя привело к тому, что звезда Жан-хоу стала закатываться, а после смерти его сестры Сюань-тайхоу и вовсе закатилась. Жан-хоу умер в своем владении, которое сразу же после этого стало снова владением администрации царства, превратившей эту территорию в область [Вяткин, т. VII, с. 157–158].

Глава о Жан-хоу опять-таки служит фоном не только и не столько для демонстрации несомненных успехов Цинь в агрессивной политике и успешных войнах против соседей, сколько для того, чтобы убедить читателя, что мудрая дипломатия и умелая постановка вопроса делали свое дело и могли приостанавливать агрессивный натиск Цинь. Нельзя утверждать, что ничего такого не было и не могло быть. Но есть весомые основания и для сомнений. Особенно это заметно в случае с увещеваниями Су Дая. Если легко получить пару городов вместо трудной осады вэйской столицы было вполне разумным решением (так что в этом случае дипломатия просто помогла), то другие увещевания Су Дая представляются чем-то бессмысленным. Едва ли Жан-хоу (а он к тому же был не один) не понимал, что к чему в случае с походом на Ци. Конечно, не исключено, что этот поход не был всерьез подготовлен и предпринимался больше для того, чтобы заставить Ци трепетать. В этом случае цель была достигнута. Но какую роль при этом сыграли увещевания Су Дая, столь примитивные и для всех очевидные?

В любом случае, однако, 71-я глава подтверждает уже сказанное: за кажущейся хаотичностью движений всех царств и в первую очередь Цинь прослеживается определенный смысл. Для Цинь он сводился к тому, что главное — все время наступать, уничтожать живую силу численно превосходящих его соперников и снова наступать. Для соперников — уцелеть любой ценой, что, в частности, подразумевало, причем весьма нередко, сотрудничество с тем самым Цинь, в котором все они видели своего главного врага. Далеко не случайно чуть ли не на каждой странице Сыма Цянь чьими-либо устами напоминает, что царство Цинь ведет себя как шелковичный червь, грызущий понемногу, но в целом весьма эффективно листья шелковицы. Парадокс в том, что все видели и сознавали это, но никто не был в состоянии изменить положение дел. С конца IV в. и особенно в III в. до н. э. это становится каким-то наваждением: все говорили об агрессивности Цинь и угрозе Цинь, но чуть что — действовали совершенно не так, как этого следовало бы в такой обстановке ожидать.

73-я глава посвящена в основном описанию деяний Бай Ци, получившего за свои подвиги титул Уань-цзюня. По подсчетам Сыма Цяня, на его совести свыше 900 тысяч жизней в основном обезглавленных (20 тысяч утопленных) солдат армий побежденных им в ряде сражений царств. Самая страшная из всех кампания 260 г. до н. э. — уничтожение 450 тысяч чжаоских воинов под Чанпином— именно в этой главе в виде исключения описана весьма подробно. Но даже из этого подробного описания видно, что главную роль в этой необычайно крупной по своим масштабам битве сыграли не чисто военные, а политико-дипломатические действия. Начнем с того, что чжаоской армией успешно командовал Лянь По, создавший довольно мощную оборонительную линию. Однако циньская сторона, как гласит предание, направляла в армию Чжао одного за другим перебежчиков с тысячами цзинейзолота, которые единодушно твердили, что больше всего Цинь боится, как бы не послали Лянь По в отставку, заменив его Чжао Ко. Чжаоский ван, склонный упрекать Лянь По за трусость (тот отдал приказ своим воинам не выходить за пределы оборонительных сооружений и не поддаваться на провокации циньцев), будто бы поверил наветам циньских лазутчиков и отстранил Лянь По, избрав ему на смену именно Чжао Ко, который, поддавшись на провокации Бай Ци, сразу же стал терпеть одно поражение за другим. Огромная армия чжаосцев оказалась окруженной под Чанпином и 46 дней не получала пищи. Дело дошло до того, что солдаты начали поедать друг друга. Вырваться из окружения они не могли, хотя делали ряд попыток, в одной из которых бесславно погиб и сам Чжао Ко, оказавшийся совершенно неумелым военачальником^[87]. Именно после этого 450-тысячная армия сдалась и была полностью уничтожена [Вяткин, т. VII, с. 160–162]. Можно сказать, что это был триумф политики и дипломатии в крупной военной операции. И за это стоило бы похвалить циньцев, одновременно не забыв резко осудить их за бесчеловечное и особенно нетрадиционное именно для Китая отношение к пленникам.

Как это ни странно, но в главе почти не прозвучало осуждения Бай Ци за его бесчеловечное отношение к сдавшимся ему обессиленным и безоружным воинам. В одном только месте сказано о его коварстве, причем в очень неясном контексте: то ли он обещал всех отпустить, а отпустил на волю лишь отобранных им из всего войска 240 малолетних, то ли отпустил не всех даже малолетних [Вяткин, т. VII, с. 161–162]. А большая часть рассказа о Бай Ци посвящена жалостливому повествованию о том, как этого полководца направляли воевать дальше, а он этого не хотел, как к наветам на Бай Ци приложил руку опытный в этих делах Су Дай, который умело вызвал ревность циньского сяна Ин-хоу, и как затравленный Бай Ци принял от правителя меч, с помощью которого покончил с собой. Правда, перед смертью он все-таки будто бы произнес знаменательные слова о том, что под Чанпином он обманул «несколько сотен тысяч сдавшихся нам воинов Чжао и закопал их живьем в землю. Этого достаточно, чтобы заслужить смерть» [там же, с. 163]. Учитывая эти слова, можно понять психологический стресс и даже запоздавшее раскаяние Бай Ци, как и его нежелание принимать участие в дальнейших военных действиях, за что он и был осужден. Но жалостливые мотивы, преобладающие в рассказе Сыма Цяня, явно неуместны. Вернее было бы говорить, имея в виду традиции, о чем-либо вроде вполне справедливого воздаяния Неба за недобродетельные проступки.

Глава 79 о Фань Суе и Цай Цзэ продолжает рассказ о тех, кто способствовал процветанию царства Цинь. Фань Суй из царства Вэй был странствующим ученым ши и служил у одного вэйского сановника. Но во время одного неудачного посольства в Ци он получил подарки, был заподозрен в предательстве, и по приказу вэйского сяна Вэй Ци его опустили в отхожее место, откуда он с трудом, с помощью сжалившегося над ним стражника, сумел выбраться. Фань Суй скрылся. Сменив фамилию, он направился в Цинь, где его талант, хотя и не сразу, был признан. Циньским сяном в то время был Жан-хоу, который имел далеко идущие планы в отношении царств Хань и Вэй, рассчитывая через них добраться до Ци. Фань Суй (в Цинь он был известен под именем Чжан Лy) обратился к циньскому вану с просьбой об аудиенции. Чжао-ван согласился. Дав понять, что царством управляет не ван, а Сюань-тайхоу и ее брат Жан-хоу, Фань Суй во время беседы выказал свою преданность именно Чжао-вану. Подчеркнув мощь Цинь, он заметил, что намерение Жан-хоу напасть на Вэй и Хань, дабы проложить дорогу в Ци, неразумно. Ставить своей целью нападение на отдаленное сильное царство неверно. Надо постараться сблизиться с Ци, тогда Вэй и Хань сами попадут в руки Цинь. А для этого делами Цинь должен ведать сам ван, а не его близкие [Вяткин, т. VII, с. 216–225].

Чжао-вану понравились рассуждения Фань Суя, и он назначил его своим сяном, отстранив от дел Жан-хоу и Сюань-тайхоу. Получив владение в Ин, Фань Суй стал с 266 г. до н. э. официально именоваться Ин-хоу. Как-то вэйский правитель послал в Цинь Сюй Цзя, бывшего хозяина Фань Суя. Случайная встреча со специально переодевшимся Фань Суем удивила Сюй Цзя, сказавшего, что в Вэй все давно считают его мертвым. На другой день во время официального приема Ин-хоу, демонстрируя свое нынешнее положение, велел Сюй Цзя по возвращении в Вэй потребовать от правителя выслать в Цинь голову вэйского сяна Вэй Ци (по чьему приказу его некогда опустили в отхожее место). Это требование было подкреплено официальным посланием Чжао-вана. В итоге бежавший в Чжао Вэй Ци покончил с собой, а его голова была отослана в Цинь.

Именно по инициативе Ин-хоу во время осады чжаоских войск под Чанпином Цинь посылало перебежчиков с предложением заменить Лянь По на Чжао Ко, в результате чего циньское войско Бай Ци одержало победу. Случались и неудачи. Так, ставленник Ин-хоу Чжан Ань-пин, который заменил впавшего в немилость Бай Ци, не сумел довести до конца осаду Ханьданя, а другой его ставленник был казнен за измену. Тем не менее Чжао-ван не желал потерять такого сяна, как Ин-хоу. Но тут в дело вмешался некий странствующий ши из Янь по имени Цай Цзэ, который сумел убедить Ин-хоу добровольно уступить ему пост сяна [Вяткин, т. VII, с. 230–232].

Доводы Цай Цзэ были достаточно просты. Ин-хоу, достигшему зенита славы, лучше отойти от дел, пока его не постигла печальная судьба, скажем, Шан Яна или У Ци. Ин-хоу, согласившись с этими доводами, сам привел Цай Цзэ к Чжао-вану и предложил взять его на службу. Чуть позже он, сославшись на болезнь, ушел в отставку с поста сяна и предложил на этот пост Цай Цзэ. Тот был сяном лишь несколько месяцев, но за это время успел покончить с домом сына Неба в середине III в. до н. э. и, получив владение в Ганчэн, стать Ганчэн-цзюнем [там же, с. 232–239].

Завершая рассказ о политике царства Цинь, а также о политиках и дипломатах, служивших этому царству, начиная с Шан Яна, следует сделать вывод, что стратегический курс, который был избран руководителями Цинь, оказался в принципе очень удачным. Конечно, тому способствовали важные обстоятельства и в первую очередь отсталость полуварварского Цинь, которое еще и в середине IV в. до н. э. нуждалось в реформах, давно уже шедших, пусть медленными темпами, в других царствах, особенно в пределах Чжунго. Но именно эта хорошо осознанная правителями царства потребность в резком ускорении процесса реформирования и энергичной трансформации неразвитых еще феодальных отношений сыграла решающую роль в успехах Цинь. Это царство намного чаще, чем другие, открывало простор уму и способностям реформаторов и иных знающих людей из соседних государств.

Стоит упомянуть еще об одном немаловажном обстоятельстве, способствовавшем быстрому подъему уровня экономического развития Цинь и его военным успехам. Речь идет о культе государства как феномена, о примате силы, основанной на законе, который воспринимался как воля правителя, а также о тесно связанных с тем и другим пренебрежении к человеку вообще и представителям побежденных государств в особенности. Отсюда массовые убийства безоружных пленных, что было вполне логичным для царства, еще совсем недавно отправлявшего в загробный мир вместе с почившим правителем сотни живых людей из его ближайшего окружения.

В большинстве царств чжоуского Китая, включая отсталые Чу или Янь, этого не было, во всяком случае в такой степени. Эти царства, более близкие к традиционно культурным государствам Чжунго, не были столь решительными в своих действиях и на поле боя, и в политико-дипломатических интригах, как царство Цинь. Хотя искусство интриги зародилось вовсе не в Цинь, это царство достигло в нем больших успехов вначале исключительно за счет пришлых странствующих ши, переток которых из одного царства в другое играл в ту далекую пору роль «утечки мозгов» в современном мире. Следует обратить внимание на то, как эти особенности и специфические формы стратегии Цинь воспринимались его соседями и соперниками, в чем именно другие оказались слабее Цинь и как эта слабость повлияла на процесс политико-дипломатической борьбы и военных столкновений, которыми был отмечен период Чжаньго и особенно его заключительная фаза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.