§ 3. Расселение и дальнейшие судьбы росов
§ 3. Расселение и дальнейшие судьбы росов
В настоящем исследовании не ставится заведомо бесперспективная задача отыскать «прародину» росов, очертить ее границы, а также определить более или менее точное время начала этногенеза русского народа. Известный этнолог и антрополог В.П. Алексеев, высказал мысль о том, что становление народа как историческое явление само по себе представляет очень сложный исторический процесс и поэтому говорить о «точке отсчета» нецелесообразно, поскольку ее не существует. Длительность этногенеза как явления пока еще остается за пределами теоретической постановки вопроса, «хотя интуитивно сознавалась и сознается всеми работающими в этой области»[581]. В то же время он отмечает, что при анализе конкретных этногенезов стремление найти эту «точку отсчета» все-таки остается «и до нее накопление отдельных этнических признаков оценивается в рамках становления отдельного народа, а после нее – как развитие уже сложившегося народа»[582].
Постепенное накапливание этих «отдельных этнических признаков» у далеких предков будущего русского народа в составе древнейших европейцев началось в эпоху верхнего палеолита, а затем и мезолита. Согласно В.П. Алексееву, уже самые ранние человеческие популяции имели «популяционную специфичность», то есть различались «по генетическим маркерам» в смысле обладания каждой из них «определенным сочетанием генных частот». Эти исходные популяции были малочисленны и эндогамны. Последнее объясняется не столько эндогамными запретами, сколько изолированностью географического положения и относительной оседлостью, поскольку каждая популяция имела достаточно большую охотничью территорию (известно, что на прокорм одного охотника требуется 100 кв. км земли, в силу чего плотность населения Европы в эпоху финального палеолита определяется как один человек на 50 – 100 кв. км)[583]. Однако замкнутость у большинства популяций никогда не была абсолютной в силу контактов между отдельными группами на границах охотничьих территорий, а также при случайных встречах. Проницаемость генетических барьеров, инкорпорирование чужаков приводило к изменяемости морфологических признаков и генетических маркеров уже на самых ранних этапах человеческой истории и может рассматриваться в качестве дополнительного фактора, обусловившего именно такое, а не другое географическое сочетание групповых вариаций. Эти контакты учащались в связи с миграциями животных, поскольку из-за них разрушались границы охотничьих территорий и маршруты охотничьих групп зачастую пересекались.
В процессе освоения новых пространств происходит создание новых коллективов, объединенных общими навыками и приемами охоты и собирательства, способами обработки камня и изготовления орудий, общим языком, верованиями – всего того, что составляло психологическую основу того чувства, которое позволяло каждому члену коллектива воспринимать других в качестве себе подобных людей и каждому соотносить себя и всех остальных с понятием «мы» в отличие от чужаков («не-мы»). А это уже и было проявлением первичного этнического самосознания. В течение длительного проживания на землях современного Русского Севера и в прилегающих к нему районах происходило дальнейшее развитие этнического самосознания росов. Тесные контакты с арьями, одинаковые природно-климатические условия и похожие методы хозяйствования приводили к формированию похожей на первых порах мифологии, религиозных верований, обрядов. Однако постепенно определялась и углублялась дифференциация. Появлялись какие-то свои божества, а общие наделялись новыми, отличительными функциями; возникали свои легенды, свои герои; происходили какие-то важные события, память о которых передавалась из поколения в поколение; формировался свой этнический стиль культуры, свои символы, которые, по выражению С.Е. Рыбакова, являются «ключом, открывающим глубины духа народа»[584].
Как уже отмечалось, формирующиеся этносы как арьев, так и славяно-росов, разрастаясь, начали свое продвижение к югу в поисках новых земель для своих развивающихся обществ еще задолго до окончания климатического оптимума голоцена, но с наступлением похолодания подобные миграции становятся систематическими. По мере продвижения на юг и расселения по Восточной Европе одни племена оседали на новых местах, другие продолжали свое продвижение дальше, отклоняясь на запад или на восток, некоторые со временем оказывались ассимилированными местными племенами, некоторые, напротив, покоряли более слабых, ассимилируя их, в свою очередь.
Продвигаясь с севера на юг, а потом и на восток[585], арьи оставили множество следов на географической карте в виде гидронимов. Например: река Сура, впадающая в Пинегу, и одноименный правый приток Волги (санскритское sura – бог); река Рана на юге Архангельской области и Ранова в Рязанской (может иметь значение «рокочущая, звучащая», так как санскритское ran означает «звучать»); река Сить Вологодской области и одноименная река – приток Волги, печально известная как место гибели Владимирского великого князя Юрия, (sit? – белый, светлый); реки Кала и Калия Архангельской области и опятьтаки печально известная по битве 1223 г. южнорусская Калка (k?la – черный, темно-синий; kalka – грязь); река Кубена и Кубенское озеро в Вологодской области и река Кувена в Индии; Река Нара в Московской области и канал с одноименным названием в Индии (n?ra – разряд мифических существ, имя многих эпических персонажей) и т. д. Один из ведущих современных лингвистов О.Н. Трубачев доказал, что арьи вплоть до середины II тысячелетия до н. э. заселяли обширные области Северного Причерноморья, включая западное Приазовье и Крым[586].
Параллельно, а зачастую вперемешку с арьями двигались с севера на юг по средним землям Восточной Европы племена древнейших росов. Н.Р. Гусева считает, что, поскольку в славянских языках (как и других явлениях культуры) гораздо больше схождений с санскритом, чем с иранскими языками, и поскольку санскрит является древнейшим «предком» современных индоарийских языков, следует думать, что индоязычные (термин Гусевой) древние арьи были ближе и родственней предкам славян, чем развившие позднее иранскую ветвь своих языков более восточные и южные группы арьев. Из этого вытекает вполне логичное заключение, что предки славян продвигались и еще долгое время продолжали жить рядом именно с индоязычными арьями, которые почти не переходили за пределы Волги, то есть на те территории, где начали расселяться племена их ираноязычной части[587].
В это время продолжается процесс этнической дифференциации росов и арьев. Все более ощущается языковое различие. Происходит формирование общеславянского языка, который выделяется из общей индоевропейской языковой семьи. Это, в частности, нашло отражение в фонетической системе, главным отличием которой от индоевропейской становится делабиализация гласных, повлекшая за собою, в свою очередь, возникновение системы фонем, в которой гласные противопоставляются по признакам ряда (передние – задние) и количества (краткие – долгие). Такое построение вокализма стало причиной изменений не только в системе гласных, но и согласных и, в частности, вызвало тенденцию к палатализации согласных[588]. Отмечаются и другие новые языковые явления. Однако в общеславянском единстве оказались изначально разные диалекты, которые могли восходить и к арьям, и к западным индоевропейцам, что являлось отражением сложного процесса этногенеза.
Характеризуя протославянский период, Б.А. Рыбаков писал о «необычайной перемешанности древних племен в ту историческую пору», когда «одни племена раньше занимали немногочисленные лесные пастбища, другим приходилось двигаться дальше, проделывая в десятки, а может быть, и сотни лет путь в 1–2 тысячи километров». Поэтому он и подчеркивал, что «рассматривать протославян, выделяемых лингвистами», следует «без опасной в данном случае географической определенности»[589]. Очевидно, что значительная часть этих племен, о которых писал Рыбаков, была представлена древнейшими росами. Пользуясь отсутствием серьезных естественных преград (реки только облегчали продвижение), они с восточной стороны внедрялись в районы, отводимые учеными под славянскую «прародину», встречаясь там и смешиваясь с другими индоевропейскими племенами. Весьма примечательно, что Рыбаков никогда не настаивает категорично на том, что славянские племена даже во II тысячелетии до н. э. проживали только на той территории, рамки которой он очертил, определяя прародину славян. Сам он подчеркивает, что это лишь «территории, которые, согласно данным лингвистики и археологии, могли занимать древние славянские племена в XV–IX вв. до н. э.», что прародина эта – «условная» (!), что это лишь «область объединения славянских племен после завершения пастушеского разброда XX–XVI вв. до н. э.»[590]. Следовательно, ученый допускает существование на иных территориях славяно-русских племен, не вошедших в это объединение.
Конечно, невозможно определить точно время закрепления слова росы в качестве этнонима за далекими предками современного русского народа. Однако его этимологический анализ, произведенный во 2-й главе II части настоящей монографии, позволяет предположить, что оно было им известно еще в пору первичного освоения районов Крайнего Севера и проживания по соседству с арьями. Вот какую картину нарисовали в своей совместной монографии известные археологи Н.А. Николаева и В.А. Сафронов: «Оторванно от внешнего мира живут на небольших останцах земли малочисленные коллективы охотников, 35–40 человек. В ограниченном количестве пасутся дикие животные. Пока не растаял лед, они приходят сюда из более южных широт, из тайги, за тысячу верст отсюда: спасаются от летнего гнуса и комара <…>. На небольших территориях суши люди знают животных наперечет. Часть их стараются сохранить «про запас». С надеждой напряженно они всматриваются вдаль: ждут спада воды. Может быть, появится новый остров, необходимый для выживания рода…»[591]. И снова вспоминается известное выражение «Мать Сыра-Земля». Земля, пропитанная влагою-росою, вскармливала и сберегала живущих на ней людей, которые, ощущая свое единство и неразрывную связь с ней, называли себя росами – жителями росной земли, Р?сии. В древнеиндийских текстах мы не встретим употребления этого слова в значении этнонима, из чего следует, что этот термин наши предки закрепили за собой в качестве общего, видового названия уже после ухода арьев из Европы. Н.Р. Гусева отмечает, что «жившие здесь рядом с праславянами арьи, занимавшиеся, главным образом, скотоводством, стали волна за волной уходить в сторону Ирана и Индии в конце III – начале II тысячелетия до н. э.»[592]. «Мы» (в отличие от «не-мы»), «наши» (в отличие от «не-наши») остались жить на своей, материнской земле. Этнический термин «росы» объединял всех «своих» и отличал их от «чужих» по принципу общей территории, общей этнической культуры, общности исторических судеб.
В дальнейшем, по прошествии многих веков, вятичи, поляне, кривичи, дреговичи и другие племена, расселяясь по широким просторам Восточной и Средней Европы, помнили, что все они росы, поэтому и землю свою называли везде Росией. Традиционное русское написание этого слова с одной «с» сохранялось на протяжении многих веков. Например, в «Сказании Авраамия Палицына» (XVII в.) написано: «И ныне всяк возраст да разумеет и всяк да приложит ухо слышать, киих ради грех попусти Господь Бог нашь праведное свое наказание и от конец до конец всея Росия, и како весь словенский язык возмутися, и вся места по Росии огнем и мечем поядены быша»[593]. Эта традиция сохранилась в современном украинском – «Росiя», в польском – «Rosja», в болгарском – «Руси?я». Написание в этом слове двух «с», несвойственное русскому языку, перешло к нам из латинского, скорее всего, через посредство немецкого. В последних двух языках буква «с» удваивается для предотвращения ее озвончения в позиции между гласными. В русском языке написание в слове Россия двух «с» не имеет смысла.
Закономерно возникает вопрос о соотношении этнических терминов «росы» и «славяне». Но, чтобы ответить на него, сначала нужно уточнить значение второго этнонима. Этимологии и семантике этого слова посвящена обширная литература. Существует большое количество самых разнообразных толкований, анализ которых можно найти в книге В.П. Кобычева «В поисках прародины славян»[594]. Мы, как и автор указанной книги, разделяем точку зрения, которой в свое время придерживались русский историк XIX века Н.М. Карамзин, чешский ученый П. Шафарик, известный лингвист А.Г. Преображенский и многие другие. Согласно этой точке зрения, в основе этнонима «славяне» лежит лексема «слово», которая, помимо своего основного смысла, имеет также значение «речь», «способность говорить». Именно от нее образована более древняя форма этнонима – «словене», «словhни». Именно она, с огласовкой через о зафиксирована в русских летописях, ее сохранили в своем языке украинцы («слов’яни»), отразили в своих самоназваниях словаки и словенцы, сохранилась она в белорусских топонимах Большие Словяне и Малые Словяне (и это несмотря на резко выраженное «акание» белорусов). Огласовка «славяне» (через а и с суффиксом – ’ан-) оформилась в русской книжно-литературной среде в XVIII в. По мнению Г.А. Хабургаева, употребление этнонима «словене» в летописи «только с невосточнославянским суффиксом —?н-(не – ’ан-)» указывает на его «зависимость от старославянских и греческих источников, куда этот термин попал из диалекта «западных» славян (собственно восточнославянское было бы *словляне – ср. древляне, полочане и др.)»[595]. Но это лишь подтверждает глубокую древность его образования (во всяком случае, задолго до окончания общеславянской эпохи), а также на его укорененность в среде как западных, так и восточных славян.
Прекрасно сказал современный русский ученый, председатель комиссии преподавания литературы и русского языка Российской АН Троицкий В.Ю.: «Слово выражает не только мысль, но всего «человека говорящего», целокупность его связи со всем окружающим и отклик на все окружающее, и внутри него происходящее в границах этого произнесенного слова. Слово объединяет мысль, чувство, духовидение, оно – единство внутренних откликов на внешний мир, осознаваемых и неосознанных»[596].
Этническое название «словене», образованное от лексемы «слово», в отличие от этнонима «росы», несло в себе семантическую нагрузку со значением «говорящие на одном языке, понимающие друг друга» и выполняло различительную функцию. Росы его употребляли, когда, встречаясь с представителями иных народов, внешне зачастую почти не отличавшимися от родных соплеменников, им было необходимо отличить «своих» от «чужих» (а в этом и состоит назначение практически всех этнонимов!). С другой стороны, оно выполняло функцию объединительную, включая в категорию «своих» всех тех, кто говорил на понятном языке. Это очень хорошо соотносится с древнерусским словом «язык», которое одновременно означало и «речь», и «народ».
Поэтому оба эти термина (росы и славяне), наряду с местными, племенными и родовыми названиями, могли употребляться одновременно довольно долгое время среди многих славянских племен, широко расселившихся по территории Европы. Этот факт подтверждается, в частности, тем, что еще летописец Нестор, отвечая на вопрос «откуду есть пошла Руская земля», отождествляет русское со славянским, а автор Густинской летописи употребляет выражение «народ Словенский, или Руский»[597], ставя, таким образом, между этими этнонимами знак равенства. Чрезвычайно важным для нашего исследования является и тот факт, что польский историк, живший в XVI в., М. Стрыйковский всех древних славян именовал «русацами» или «рускими славянскими народами»[598].
В результате миграционного движения росы-славяне зачастую оказывались в чуждом для себя окружении, среди других народов. «По мнозhхъ же времянhх, – отмечает летописец, – сhли суть словhни по Дунаеви, гдh есть ныне Угорьска земля и Болгарьска. И от тhхъ словhнъ разидошася по землh…»[599]. В этих условиях принцип общности языка был главенствующим, поэтому они и именовали себя «словене». В дальнейшем же расселившиеся племена стали называть себя различными именами: «иногда от мест и стран, на них же пришедше селяхуся, иногда от народов, к ним же прихождаху, иногда от храбрых вожей своих и проч.»[600]. Однако некоторые сохранили этноним «словене» в качестве своего племенного названия. Так, его сохранили ильменские (новгородские) словене, жившие по соседству с балтами и финно-уграми, а также оказавшиеся на сложной в этническом отношении территории словенцы и словаки.
Свидетельством того, что росы, несмотря на различные племенные названия, знали и помнили свое общее этническое имя, являются многочисленные гидронимы и топонимы с корнем «рос»/«рус» на обширной территории Восточной и Центральной Европы: р. Россонь – в бывшей Ижорской земле, г. Старая Русса и р. Порусье – в Новгородской области, с. Рослятино – в Вологодской, г. Ростов – в Ярославской, г. Рославль – на Смоленщине, р. Русляна, дер. Русилово, река и город Руза – в Подмосковье, г. Россошь – в Воронежской области, р. Рось (старое название р. Оскол) – в Белгородской, Росия (город в Приазовье, известный по древним источникам); Русна (старое название Куршского залива), р. Русс (нижнее течение Немана), города Русне и Расейняй – в Литве; Трусо (средневековый торговый центр на Нижней Висле) и озеро Рось – в Северо-Восточной Польше; Рацисбург (город полабских славян, о котором упоминает Адам Бременский); города Россь и Россоны – в Белоруссии; р. Рось (приток Днепра) и р. Русь (приток Сейма) – на Украине; Тирас (древнее название Днестра) – в Молдавии; целое гнездо из 76 названий в Карпатах, в том числе 10 рек (Русс, Рося, Русо, Рось, Рускица и др.)[601]; г. Русе – в Болгарии; г. Рас (центр восточно-сербского епископата до XI в.), область Рашка с одноименным городом – в Сербии и т. д. Возможно, что некоторые из приведенных здесь географических названий имеют кельтскую или какую-то иную этимологию, но, тем не менее, отрицать, что многие из них оставлены росами/руссами, мы не можем.
В настоящем исследовании не ставится цель подробно проследить конкретные пути миграций древних росов и их исторические судьбы. Да это и невозможно – во всяком случае, на современном уровне науки. Понадобятся еще усилия многих ученых – историков, археологов, лингвистов, антропологов, палеоэтнологов (если можно применить такой термин) – для того, чтобы воссоздать страницы древнейшей истории русского народа. Однако многое видится уже и сейчас.
Например, еще в начале 60-х годов Б.В. Горнунг в качестве языковых предков славян указал на один из локальных вариантов трипольской культуры, который покрывал ее юго-восточную часть[602]. В 90-е годы Ю.А. Шилов, основываясь на археологических материалах, относящихся к культурным слоям IV–II тысячелетий до н. э., пришел к заключению о том, что трипольская культура и сформировавшиеся на ее основе в междуречье Днепра и Южного Буга «ингульцы», культура которых позднее распространяется от Среднего Днепра до Кавказа, имеет непосредственное отношение к протославянам[603]. Но из нашего исследования следует, что те племена, которые сейчас принято называть «протославянами», имели свое имя – росы.
О.Н. Трубачев убедительно доказывает, что после отхода индоарьев из Северного Причерноморья на восток во II тысячелетии до н. э. значительная часть их (синды, меоты) осталась здесь же[604]. Н.Р. Гусева, которая с большим уважением относится к работам названного автора, полагает, что эта оставшаяся часть индоязычной ветви арьев смешивалась в указанном регионе «с теми группами предков славян <…>, которые, видимо, появились на землях Юго-Восточной Европы вслед за арьями, пришедшими сюда по близким или одинаковым с ними путям»[605]. Думается, что именно с этого времени следует отсчитывать начало истории Азово-Черноморской Руси. И именно отсюда тянется цепочка, помогающая нам объяснить тексты Льва Диакона, который упорно связывал Боспор Киммерийский с родиной росов. Удивительно, но об этом знали (или, может быть, лучше сказать, помнили) еще в XVI в. Так, уже упоминаемый нами польский историк Стрыйковский писал: «А часть этих русацей первоначально осела по Черному морю – Понту Эвксинскому, и по Танаису, или Дону, и Волге»[606].
Другая цепочка протягивается от древних росов, расселившихся в Средней Европе, к западным русам, известным по средневековым источникам и событиям европейской истории под разными названиями: руги, ройсы, рутены, росани и др.
О ругах упоминают такие древние авторы, как Страбон, Тацит, Иордан. Несмотря на то, что Иордан называет ругов в числе народов, вышедших вместе с готами с «острова Скандзы» (то есть из Скандинавии), скорее всего, как считает В.П. Кобычев, это были коренные жители южной Прибалтики и островов, на что указывает их второе наименование – «ульмеруги», то есть «островные руги»[607]. Такого же мнения придерживается А.Г. Кузьмин, отмечая, что в начале I тысячелетия н. э. руги жили у южного берега Балтики и на островах[608].
Подтверждением тому, что этот народ проживал на острове Рюген, является и название этого острова на карте, составленной в XVI в. Г. Меркатором – Rugia[609] (см. илл. 34).
Надо сказать, что по поводу этнической принадлежности ругов среди историков нет единого мнения. Чаще всего их относят к германцам, называя в одном ряду с готами, гепидами, герулами, скирами. Но на отличие ругов от германцев указывал еще Иордан, отмечая, что они «превосходя германцев как телом и духом, сражались всегда со звериной лютостью»[610].
Илл. 34. Остров Рюген (Ругия) из «Атласа» Г. Меркатора – Ю. Хондиуса
Прокопий Кесарийский причисляет ругов к числу готских племен, но и он вынужден отметить их отличительные качества: «они издревле жили самостоятельно», и «стали числиться в среде готов», когда «Теодорих объединил их с другими племенами». «Они никогда не вступали в брак с чужеземными женщинами и благодаря этому несмешанному потомству они сохраняли в своей среде подлинную чистоту своего рода»[611]. Причисление ругов к готам было, видимо, вызвано тем, что большая часть их во II–III вв. была поднята со своих мест движением последних и была увлечена ими на новые места; к тому же, хотя чаще всего руги и готы были во враждебных отношениях, иногда они выступали в качестве союзников в битвах с другими народами.
Некоторые историки обращают внимание на схожесть ругов со славянами, но объясняют это воздействием славянской среды. Кобычев, например, отмечая, что в эпитафии Мартину Думийскому при перечислении варварских народов, которых этот аббат приобщил к христианству, руги названы в числе народов, живущих по соседству с паннонцами и славянами, делает предположение: «Не исключено, что именно здесь (то есть в Подунавье. – Ю.А.) руги окончательно утратили свою самобытность и ославянились»[612]. Но это предположение никак не объясняет общепризнанное славянство ругов, проживавших на острове Рюген в Балтийском море.
И лишь совсем небольшая часть историков настаивает на идентичности ругов и русов. Среди последних своей убежденностью выделялся А.Г. Кузьмин. «Тождество ругов и русов не гипотеза и даже не вывод, – писал он. – Это лежащий на поверхности факт, прямое чтение источников, несогласие с которыми надо серьезно мотивировать. …Мы вообще ничего не поймем во многих упоминаниях Руси, если отвлечемся от названного факта»[613]. Но в славянских корнях ругам-русам уважаемый профессор отказывал. Констатируя, что пока остается неясным, на каком языке они говорили первоначально, Кузьмин в ряде работ высказал предположение об их кельтском происхождении, а затем, по его мнению, «руги, как и большинство венедо-герульских племен, восприняли славянский язык, но привнесли некоторые свои предания, которые позднее воспринимались как славянские и даже общеславянские»[614].
Действительно, подтверждений идентичности ругов и русов можно найти множество. И Ругия Балтийская, и Ругиланд, и Киевская Русь в западных источниках именуются и как Ругия, и как Руссия, и как Рутения, встречаются также названия Руйя, Руйяна. Город, основанный русскими участниками 1-го крестового похода (1096–1099 гг.) на территории нынешней Сирии, в разных записях назывался то Ругией, то Руссией, то Руйей. В XIII в. Фома Сплитский, рассказывая о событиях IV в., упоминает Рутению как область, смежную с Паннонией, а это есть Норик, то есть позднейший Ругиланд[615]. Стремление держаться старого латинского написания побуждало императорскую канцелярию Оттона I называть Киевскую Русь Ругией. Поэтому в хронике продолжателя Регинона Прюмского, рассказывающей о неудавшейся попытке Оттона I обратить Киевскую Русь в христианство по западному образцу, русская княгиня Ольга названа «королевой ругов» (regina rugorum). О Либуции и Адальберте, на которых возлагалась христианская миссия в Киевскую Русь, в хронике говорится, что они были «поставлены в епископы ругам»[616]. В комментариях к законам короля Эдуарда Исповедника указано: «Terra Rugorum quam nos vocamus Russeiam» («Земля Ругов, которую мы зовем Руссейей»)[617].
Итак, можно с уверенностью утверждать, что руги, рутены, русы – это лишь разные названия одного и того же народа. Но тогда можно утверждать и то, что руги – такие же славяне, как и русы. Однако, как уже было отмечено, в исторической литературе их соотносят с германцами или кельтами, а это логически приводит и к отрицанию славянской принадлежности русов. Поэтому нужно найти подтверждения тому, что руги – это не ославянившиеся германцы или кельты, а изначальные славяно-росы. И такие подтверждения имеются.
Так, например, в «Германии» Тацита (2-ая половина I – начало II в. н. э.) сказано, что ругии живут «у самого Океана»[618]. И в то же время Птолемей (середина II в. н. э.) пишет, что «вдоль всего Венедского залива» живут венеды[619]. А поскольку и под Океаном, и под Венедским заливом понимается Балтийское море (залив океана), то, следовательно, ругии Тацита относятся к венедам, то есть к славянам. В свою очередь, признать в упоминаемых в этих и некоторых других источниках венедах славян (что было сделано уже в первой четверти XIX в.) побуждают три обстоятельства. Во-первых, славянство венедов прямо подтверждается Иорданом, который о последних сказал, что, «хотя теперь их названия меняются в зависимости от различных родов и мест обитания, преимущественно они все же называются славянами и антами»[620]. Во-вторых, в средние века и новое время этим же этнонимом (вене, винды) называли славян германцы, финны и эсты. В-третьих, висленская локализация венедов (Птолемеем и др.) соответствует тому факту, что именно здесь многие археологи и лингвисты находят древнейшие славянские памятники.
Впрочем, славянство ругов подтверждается и напрямую. Так, немецкий хронист Адам Бременский (XI в.) в описании Славянии рассказывает, в частности, и об острове, расположенном «напротив вильцев», которым «владеют руяне, очень храброе славянское племя»[621]. Речь идет, конечно же, о Рюгене и его жителях, которых немецкие источники называют также ругами, ранами, ренами, русами, рутенами.
Продолжая перечень источников, свидетельствующих о славянстве ругов (рогов), можно также привести краткое уточнение, имеющееся в так называемом Раффельштеттенском документе: «Славяне же, которые от Рогов» (Slavi vero, qui de Rogis). Этот же факт подтверждается в «Славянской хронике» Гельмольда (XII в.), который служил в земле прибалтийских славян, а потому был хорошо о них осведомлен. Гельмольд, в частности, пишет, что руги (rugiani) были сильнейшим племенем из западных славян, так как только у них одних имелись князья[622]. Эту же мысль о славянской принадлежности ругов подтверждают и более поздние авторы. Например, немецкий историк А. Кранц, живший во второй половине XV – начале XVI в., называл их в числе полабско-поморских славян, расселившихся на территории Германии[623].
Итак, можно считать доказанным, что руги – это и русы (росы), и славяне. Точнее сказать, это была часть западных росов, восходящих к потомкам древних росов, поселившихся на острове Рюген (Руген, Ругия), от которого происходит и их название: руги, рюги, руяне, ругины, рутены. Семантически все эти слова оказываются сродни древнерусскому рюти, рути и словенскому rjuti (реветь). От этих же слов происходит и русское название месяца сентября – рюень, рувень, что связано с «течкой» и ревом оленей (ср. в старочешском ??j? – «течка», отсюда в современном чешском «??je» – название месяца октября). Одного семантического корня оказывается и древнее верхненемецкое «r?hin, ruhen» (рев, рычание). В санскрите корень «ru» имеет два значения: во-первых, «звучать, вопить» и, во-вторых, «ломаться, разбиваться». Именно со вторым значением связано «ruj» (разбиваться на куски), что соотносимо с русским «рушить» или «рухнуть».
Смысл всех этих близких по значению слов в применении к острову Рюген может стать более понятным, если вспомнить, как уже цитированный мною Стивенсон описывает море у берегов острова Арос (Шотландия), который почти смыкается с сушей: «…прилив здесь, стремительно мчась, точно по мельничному водостоку, образует у оконечности суши длинную полосу сшибающихся волн – Гребень, как мы ее называем»; даже «во время полного штиля при отливе… волны закручиваются в водоворотах, вздуваются и клокочут, точно в водопаде, а порой раздается бормотание и ропот, словно Гребень разговаривает сам с собой. Но когда начинается прилив да еще в бурную погоду, … рев волн разносится вокруг не меньше, чем на шесть миль. Ближе к открытому морю вода особенно буйствует, и именно там пляшут пляску смерти огромные валы»; «Господь спаси и помилуй человека, который заслышит кипение этого котла»[624]. А вот что об интересующем нас острове писал в «Космографии» Г. Меркатор (XVI в.): «Остров в древние лета многим пространнее был, неже ныне. Божиею волею промыла вода сквозь той остров и отделила особно остров Руден на удивление всем, что неподобно тому было тако статися, страшными волнами морскими и трясением земли и ветры великими потопило многие домы и костелы и колокольни между Ругией да между Руденом на 5 миль»[625]. На карте, составленной Меркатором, внизу, справа от острова Rugia виден этот небольшой островок Ruden и надпись, гласящая о том, что некогда он был продолжением первого (илл. 35). На обратной стороне карты также пояснялось, что «этот остров некогда был намного больше, чем теперь, и настолько близко подходил к острову Руден, что их отделял узкий пролив, который можно было перепрыгнуть даже с небольшим шестом», а теперь этот пролив «свободно пропускает большие груженые корабли»[626]. После всего сказанного становится понятным, почему о. Рюген заслужил это название – Ревущий (и, что близко и семантически, и фактически, – Рушащий).
Доказав принадлежность ругов к росам/руссам, мы вправе считать их историю частью истории древней Руси, пополнив ее многими яркими страницами. Благодаря очень выгодному стратегическому положению (неприступность острова, возможность контролировать прибрежные племена) руги постепенно становятся сильнейшим племенем среди других племен Южной Прибалтики и значительно расширяют свою территорию. В III–IV вв. они, как и некоторые другие прибалтийские народы, расселяются по разным районам Европы: к верховьям Одера, в Прикарпатье, Поднепровье, Причерноморье, на Дунай. В 307 г. они упоминаются как союзники Рима, в V в. участвуют в битвах и миграциях народов в разных районах Балкан и Подунавья.
А.Г. Кузьмин, хорошо проследивший судьбу ругов[627], отметил, что некоторая часть их вместе с вандалами и аланами уходит в Испанию и затем в Северную Африку, а большинство поселяется на территории нынешней Нижней Австрии и тогдашнего Верхнего Норика, где возникает королевство ругов с наследственной династией во главе, которое германские авторы называют Ругиланд. В первой половине V в. оно входит в состав державы Аттилы. В 451 г. в грандиозной битве народов на Каталаунских полях (нынешняя Франция), в которой погибло около 200 тысяч человек, руги сражались вместе с остготами на стороне гуннов против римлян и их союзников, в числе которых были и вестготы. После смерти Аттилы созданная им держава развалилась из-за усобиц и восстаний подвластных племен. В результате руги оказались расколотыми на два лагеря: одни продолжали борьбу на стороне гуннов, другие перешли в стан противников, возглавленный гепидами. По предположению Кузьмина, с гуннами остались те руги, которые пришли с ними из Причерноморья, и после поражения они снова отступили к Причерноморью и Днепру, а небольшая их часть ушла в Византию. Большинство ругов осталось в Ругиланде и в Паннонии, которой в то время обладали остготы. Об их пребывании в Паннонии во второй половине V в. подробно рассказывается в «Житии святого Северина» Эвгиппиуса и у Прокопия Кесарийского.
Ругом по происхождению был и знаменитый Одоакр. Источники называют его то ругом, то скирром, то герулом, видимо, потому что он был вождем группы племен. Но, как отмечается в «Житии святого Северина» – «апостола Норика», написанном в самом начале VI в., в Италию он пришел из Норика, где как раз и проживали руги, а в позднейшей традиции его выводили с острова Рюген. И, главное, у Иордана в «Romana» (§ 344) есть указание на то, что Одоакр был «genere Rogus», то есть ругом[628]. В «Истории Польши» Яна Длугоша, опубликованной в 1615 г., в рассказе о славянских братьях Лехе, Чехе и Русе указывается: «От того Руса, первопредка и основателя Руси, ведет свой род и поколение русин Одоакр»[629]. Имя его в источниках фигурирует в различных вариантах: Одоакр, Одоацер, Одонацер, Одоахар, Одоахрос, Одовахар. Думается, что правильным является первое, а в остальных легко усматриваются его латинский, греческий и другие варианты. Если прибегнуть к помощи санскрита (?d? – «получать, брать себе, захватывать» и akr? – «знамя»), то можно выявить и древнюю семантику этого имени: Одоакр – «овладевший знаменем», «обладатель знамени».
В 476 г. Одоакр, возглавив отряд, объединяющий представителей разных племен, в том числе и ругов, низложил императора Западной Римской империи Ромула Августула и 14 лет владел Римом, господствуя в Италии, ведя борьбу с вестготами в Галлии, вмешиваясь во внутренние дела Ругиланда, что не могло не приводить к конфликтам. Следствием одного из них было нападение Одоакра во главе целой коалиции племен на Юваву (нынешний г. Зальцбург). Во время этого нападения, были, в частности, убиты святой Максим и его ученики, останки которых покоятся в катакомбах капеллы Максимус, в монастыре Святого Петра. На надгробной плите написано по-латыни: «Лета Господня 477 Одоацер, царь рутенов, гепидов, готов, унгаров и герулов, свирепствуя против Церкви Божией, блаженного Максима с его 50 товарищами, спасавшихся в этой пещере, из-за исповедания веры, сбросил со скалы, а провинцию Нориков опустошили мечом и огнем» (см. илл. 35–37).
Конечно, этот памятник ни в коей мере нельзя отнести к числу прославляющих деяния русов на Западе, но зато он вполне реально подтверждает факт их пребывания на австрийской земле и их участия в описываемых событиях. В 489 г. в Италию вступил король готов Теодорих и нанес поражение Одоакру, который после этого был вынужден скрываться в Равенне, а через три года, получив от Теодориха предложение о разделе власти, был обманут им и убит.
Илл. 35. Свято-Петровское кладбище в г. Зальцбурге (Австрия) и вид на катакомбы
События этого времени нашли отражение в германском эпосе о Теодорихе (Тидреке), где значительное место отводится и русским конунгам и витязям, с которыми воевал последний. О Дунайской Руси много говорится и во французском эпосе XII–XIII вв. Правда, в некоторых поэмах действия переносятся в эпоху Карла Великого, и тогда русские отряды и витязи сражаются и на стороне Карла, и на стороне его соперников[630].
Западная Русь (Ругиланд, Рутения) не смогла сохранить за собой ту роль, которую она играла в эпоху раннего средневековья, но и не исчезла бесследно. В чешских хрониках XIV–XVI вв. упоминается о том, что Русь в IX в. входила в состав Великой Моравии. В конце IX в. в результате вторжения в Паннонию венгров Дунайская Русь оказалась разделенной на несколько частей, одна из которых была включена в состав Венгерского королевства, где у границ с Австрией располагался Русский город (по-венгерски Орошвар). Русские земли входили в состав королевства Хорватии, поэтому наследник престола мог носить титул «русского герцога». Основная часть Дунайской Руси входила в состав Восточной марки (позднейшей Австрии), Штирии и Каринтии.
Илл. 36. План Свято-Петровского кладбища и катакомб (а) с капеллой «Максимус» (б)
Русская марка упоминается в «Житии Конрада» (архиепископа зальцбургского) в связи со встречей посла австрийского герцога с венгерским королем в 1127 г. В послании Фридриха Барбароссы Саладину 1189 г. в числе важнейших областей империи названа Рутония, расположенная где-то между Австрией и Иллирией. Эта же Русь упомянута в торговых уставах австрийских герцогов 1191–1192 гг. В начале XIII в. император Фридрих II жаловался на то, что австрийский герцог задержал подарки от русского герцога[631].
Илл. 37. Надгробный камень и надпись с упоминанием имени Одоакра – «царя» рутенов
Со временем название Русия в Подунавье все более ассоциируется с Хорватией. Например, северо-итальянский автор XVI в. Гваньини, побывавший в Польше и России, в своем «Описании Европейской Сарматии» на месте Хорватии располагает Россию, от которой производит и Расцию – Сербию[632]. Напомним, что жители Рашки (область в Сербии) до сих пор называют себя расциями. В Сербии и Хорватии до сих пор существует особая этническая группа – русины (около 30 тысяч человек; культурные центры – Руски Крстур и Нови Сад), разговаривающие на русинском, близком к русскому, языке. Интересно также заметить, что жители западной Украины еще в ХХ в. называли себя не украинцами, а русинами.
В XIV–XVI вв. западные источники называют всех русских ройсами, рутенами, росанами, роксанами. Например, на карте Мариино Санудо, выполненной в 1320 г. для римского папы Иоанна XXII, рутены помещены на Новгородской земле и между Днепром и Днестром, то есть совершенно ясно, что здесь этим именем назван русский народ[633]. (См. илл. 38).
Илл. 38. Карта Мариино Санудо от 1320 г.
В «Космографии» Пикколомини (папа римский Пий II, 1405–1464) в главе «О Трансильвании» упоминаются «северные роксаны» (roxani), или «рутены» (ruthenos) – два этнонима, относящиеся к одному народу. А в главе «О Рутенах», посвященной восточнославянскому населению, он пишет: «Рутены, которых Страбон знал под именем росанов (rosanos)». Петербургский ученый А.С. Мыльников, изучая этот труд в библиотеке Упсальского университета (Швеция), обратил внимание на то, что некий читатель конца XV или первой половины XVI века на полях, рядом с приведенным выше сообщением сделал пометку: «Russia, Rutheny, Rossani»[634]. Этот факт так же говорит о том, что в средневековой Европе русский народ называли и русью, и рутенами, и росанами. Упоминавшийся выше А. Кранц, сделав обзор территории, занятой в древности славянами, отмечает, что «в настоящее время среди этой нации насчитывается много сильных народов» и на первом месте указывает ройсов, добавляя при этом: «Ройсы, которых по большей части именуют Рутенами»[635].
Проанализированные отрывки из западноевропейских хроник примечательны тем, что даже в позднее средневековье западные русы (фигурирующие под именами ругов, ройсов, рутенов и т. д.) воспринимались как народ, этнически единый с русским (восточными славянами), в то время как чехи, словаки, поляки и некоторые другие, сознавая свое славянское родство с русским народом, тем не менее, очень сильно от него отдалились.
На Руси долгое время не только помнили о своем родстве с западными русами, но вполне осознавали его. Именно поэтому автор «Повести временных лет» в своей «этнографической таблице» дважды повторяет имя русского народа Русь: в первый раз – при перечислении народов восточноевропейских, в одном ряду с чудью, мерей, мордвой, литвой и т. д. и во второй раз – при перечислении народов европейского запада, в одном ряду с англичанами (агняне), шведами (свеи), немцами, римлянами и т. д.
Примечателен и тот факт, что, повествуя об обрах (аварах), как они издевались над дулебами, жившими некогда в Паннонии, и как Бог за это истребил их всех до единого, летописец добавляет: «Есть притъча в Руси и до сего дне: погибоша, аки Обре»[636]. Почему эта притча сохранилась на Руси? Это может быть понятно, если обратить внимание на то, что Фома Сплитский, живший в XIII в., рассказывая о событиях IV века, упоминает Рутению как область, смежную с Паннонией, а выше уже говорилось о пребывании ругов (то есть тех же рутенов, руссов) и в самой Панонии.
Не только помнил о Дунайской Руси, но и называл ее серединой своей земли киевский князь Святослав, заявивший своей матери Ольге и боярам: «Не любо ми есть в Киевh быти, хочю жити в Переяславци в Дунаи, яко то есть середа в земли моеи, яко ту вс? бл[а]гая сход?тс?»[637].
В контексте вышесказанного становится понятным один очень любопытный, но не вполне верно комментируемый некоторыми историками документ под названием «Список русских городов дальних и ближних», который вышел из окружения русского митрополита Киприана в конце XIV в. Вот небольшой отрывок из этого документа: «На Дунаи Видычев град, о седьми стенах каменных, Мдин. И об ону страну Дунаа Тернов, ту лежить святаа Пятница. А по Дунаю Дрествин, Дичин, Килиа. А на усть Дунаа Новое Село, Аколякра. На море Карна, Каварна. А на сеи стороне Дунаа, на усть Днестра над морем, Белъгород, Черн, Ясьскыи торг на Пруте-реце, Романов торг на Молдове, Немечь, в горах Корочюнов камен, Сочява, Серет, Баня, Чечюнь, Коломыя, Городок на Черемоше. На Днестре Хотень»[638] (см. илл. 39).
Очевидно, память о Дунае как о «середине Русской земли» была жива и в XIV в., поэтому Киприан, хотя и был по происхождению болгарином, упорно настаивал на передаче перечисленных городов русской митрополии.
Илл. 39. Карта к «Списку русских городов дальних и ближних»
А.Г. Кузьмин отмечает, что в составе Хорватии особо выделялась область в долине реки Савы, правого притока Дуная, к которой долгое время совсем не случайно сохраняли интерес галицкие князья, делавшие вклады в местный монастырь; здесь получали уделы изгнанники из Галицкой Руси, искавшие приюта у венгерских королей[639]. При дворах тюрингской знати обычно искали пристанища изгнанники из Киева в XI в., а среди жен в аристократических фамилиях Саксонии и Тюрингии, по наблюдениям того же Кузьмина, очень много «русских» (из какой именно Руси, западной или восточной, происходили эти русские женщины, не уточняется). В конце XI или начале XII века на деньги киевских князей возводится монастырь Святого Мариама в Регенсбурге в Баварии – на окраине бывшего Ругиланда. В середине XIII в. галицкие князья приняли участие в борьбе за австрийское наследство, видимо, руководствуясь какими-то имеющимися на это правами[640].
Хранили на Руси и память об Одоакре – во всяком случае, она была жива еще в XVII в. среди украинцев (южных русов). Когда в 1648 г. Богдан Хмельницкий, «гетман славного Войска Запорожского i всея по обо?х сторонах Днiпра сущея Укра?ни Малоросийскiя» в своем «Унiверсале» обращался ко «всiм укра?нським малоросiянам», призывая их начать войну и поднять оружие на защиту своего Отечества от поляков, он обратился именно к памяти Одоакра – князя «валечных» (то есть воинственных) росов из Ругии: «Кгди ж ежели ветхий Рим, (iже всiх eвропейских градов матерiю нарешися может), многими панствами i монархiями владiвший, i о шести стах чтиридесяти i пяти тисящах войска своeго древне гордившийся, давних оних вiков, далеко меншим, против помененной во?нственной сили римской валечних руссов з Ругi? от Поморiя Балтицкого албо Нiмецкого собранieм, за предводительством князя ?х Одонацора [выделено мною. – Ю.А.], року по Рождествi Господнем 470, был взятий i чотирнадцят лiт обладаемий, то нам тепер, кшталтом оних древних руссов, продков наших, кто может возбранити дiлности во?нственной i уменшити отваги рицерской»[641]. А в «Летописи событий в Юго-Западной России в XVII в.», составленной бывшим канцеляристом Войска Запорожского Самоилом Величко, приводится слово на погребение Богдана Хмельницкого, произнесенное его секретарем Самойлом Зоркою в августе 1657 г. Весьма примечательно обращение последнего к покойному: «К тебе обращаю я тщетное слово, возлюбленный нам вождь древний русский Одонацарь…»[642]
Вряд ли это было уместным, если бы народу не было известно имя Одоакра и если бы оно не было связано с историей росов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.