Глава 6 Как изначально планировалось убить Царскую Семью?
Глава 6
Как изначально планировалось убить Царскую Семью?
По окончании рабочего дня 16 июля 1918 года, приблизительно в 17 час. 30 мин., Я. М. Юровский, П. З. Ермаков, М. А. Медведев (Кудрин) и А. Я. Биркенфельд (настоящая фамилия: А. Т. Паруп – об этой личности уже упоминалось в главе 2 «Как происходила подготовка к убийству Царской Семьи, и санкционировал ли В. И. Ленин Её расстрел?») встретились у входа в «Американскую гостиницу», после чего направились к дому Ипатьева.
Прибыв на место, они вместе с Помощником коменданта Дома Особого Назначения (ДОН) Г. П. Никулиным закрылись в комендантской комнате и приступили к обсуждению собственного плана по ликвидации Царской Семьи непосредственно на территории ДОН.
Из воспоминаний М. А. Медведева (Кудрина):
«Закрыли дверь и долго сидели, не зная, с чего начать. Нужно было как-то скрыть от Романовых, что их ведут на расстрел. Да и где расстреливать? Кроме того, нас всего четверо, а Романовых с лейб-медиком, поваром, лакеем и горничной – 11 человек!
Жарко. Ничего не можем придумать. Может быть, когда уснут, забросать комнаты гранатами? Не годится – грохот на весь город, еще подумают, что чехи ворвались в Екатеринбург. Юровский предложил второй вариант – зарезать всех кинжалами в постелях. Даже распределили, кому кого приканчивать. Ждем, когда уснут. Юровский несколько раз выходит к комнатам царя с царицей, великих княжон, прислуги, но все бодрствуют – кажется, они встревожены уводом поваренка.
Перевалило за полночь, стало прохладнее. Наконец, во всех комнатах царской семьи погас свет, видно уснули. Юровский вернулся в комендантскую и предложил третий вариант – посереди ночи разбудить Романовых и попросить их спуститься в комнату первого этажа под предлогом, что на дом готовится нападение анархистов, и пули при перестрелке могут случайно залететь на второй этаж, где жили Романовы (царь с царицей и Алексеем – в угловой, а дочери – в соседней комнате с окнами на Вознесенский переулок). Реальной угрозы нападения анархистов в эту ночь уже не было, так как незадолго перед этим мы с Исаем Родзинским разогнали штаб анархистов в особняке инженера Железнова (бывшее Коммерческое собрание) и разоружили анархистские дружины Петра Ивановича Жебенёва.
Выбрали комнату в нижнем этаже рядом с кладовой: всего одно зарешеченное окно в сторону Вознесенского переулка (второе от угла дома), обычные полосатые обои, сводчатый потолок, тусклая электролампочка под потолком. Решаем поставить во дворе снаружи дома (двор образован внешним дополнительным забором со стороны проспекта и переулка) грузовик и перед расстрелом завести мотор, чтобы шумом заглушить выстрелы в комнате»[203].
О том, как будущие жертвы были распределены среди палачей, рассказывалось в одной из предыдущих глав. Но можно напомнить, что при распределении ролей Государя «выспорил» себе П. З. Ермаков, как бывший политкаторжанин. (На самом деле, он никогда не отбывал каторгу!) Государыню должен был застрелить Я. М. Юровский, Наследника Цесаревича – Г. П. Никулин, а Великую Княжну Марию Николаевну – М. А. Медведев (Кудрин), так как она «была самая высоконькая».
Но, знающий читатель, наверняка, помнит, что вся внутренняя охрана ДОН состояла из десяти человек, за глаза именуемых «латышами». На самом же деле, только пятеро из них были нерусского происхождения: четыре этнических латыша и один венгр. А остальные пятеро – внешне походили на русских. Все «латыши» были вооружены револьверами Нагана обр. 1895 года. Точно такие же револьверы в качестве личного оружия имели Г. П. Никулин и Помощник Начальника наружной охраны ДОН П. С. Медведев.
Незадолго до убийства Я. М. Юровский приказывает П. С. Медведеву собрать все имеющиеся внутри ДОН револьверы и принести их в комендантскую комнату, что и было им выполнено.
Однако никто из исследователей до сих пор не попытался ответить на этот простой, в общем-то, вопрос – зачем Я. М. Юровскому понадобилось собирать это оружие накануне расстрела?
Мне кажется, ответ на него кроется не только в необходимости проверки, позволяющей коменданту самому установить степень надёжности личного оружия команды, находящейся под его непосредственным началом. Но также и в выявлении имеющихся у неё образцов револьверов одинарного действия (т. е. не самовзводных), называемых 3-линейными револьверами Нагана «солдатского» образца, скорострельность которых несколько уступала револьверам той же системы, но, так называемого, «офицерского» образца (т. е. самовзводных). А, кроме того, автор считает, что один из этих револьверов Я. М. Юровский отобрал лично для себя с целью его использования во время предстоящего расстрела Царской Семьи.
Помимо имеющихся на этот счёт документальных свидетельств (П. С. Медведева, А. А. Якимова и А. А. Стрекотина), написанных и запротоколированных в разное время, в пользу этого факта говорит ещё и то, что, ввиду своей портативности (револьвер Нагана является, несомненно, более компактным в сравнении, скажем, с пистолетами Маузера К-96 мод. 1912 г. и Кольта М1911), а также надёжности механического устройства (благодаря которому не составляло труда произвести выстрел без каких-либо предварительных приготовлений), можно с уверенностью сказать о том, что только его, а не какое-то другое оружие, предполагал использовать Я. М. Юровский для запланированного убийства, рассчитывавший, в первую очередь, на «эффект внезапности».
И именно это оружие – револьвер Нагана обр. 1895 года («офицерского») сжимал рукой в кармане брюк Я. М. Юровский, объявляя Романовым и Их слугам решение Президиума Исполнительного Комитета Уральского Областного Совета в ночь с 16 на 17 июля 1918 года!
Всё здесь сказанное косвенно подтверждается также ещё одним документом, хранящимся в ГА РФ. Это копия Ордера № 37 от 9 июля 1918 года, выписанного Артиллерийским отделом Уральского Областного Военного Комиссариата на получение из Областного арсенала (по требованию Коменданта ДОН) одного револьвера Нагана именно «офицерского» образца, так как имевшаяся в нём первичная запись «солдатский», сделанная при его заполнении, была вычеркнута и заменена словом «офицерский»[204].
Обсудив ещё раз некоторые детали предстоящего расстрела с пятью «добровольцами» (Г. П. Никулиным, П. З. Ермаковым, М. А. Медведевым (Кудриным), П. С. Медведевым и А. Т. Парупом), а также окончательно установив, кто в кого должен стрелять, Я. М. Юровский решает увеличить число исполнителей ещё на пять человек с целью соответствия количества палачей количеству намеченных жертв. Как и следовало ожидать, выбор коменданта пал именно на тех «латышей», которые относились к лицам нерусского происхождения. Приказав «латышам» собраться в комендантской комнате, Я. М. Юровский предложил им вынести всю мебель, имевшуюся в комнате их проживания, которая находилась в нижнем этаже дома Ипатьева, после чего (в присутствии их непосредственного начальника Г. Г. Индриксона), возвратив назад взятые у них револьверы, произвёл «распределение ролей», указав «…кто кого должен застрелить».
Однако, к удивлению Я. М. Юровского, все «латыши» наотрез отказались принимать участие в расстреле, ссылаясь на то, что они не будут стрелять в девушек… Однако причиной этого отказа послужило, отнюдь, не проснувшееся в них чувство жалости, а элементарное несогласие с отведённой им «второстепенной» ролью в этом «историческом событии».
Из воспоминаний Я. М. Юровского:
«Вызвав внутреннюю охрану, которая предназначалась для расстрела Николая и его семьи, я распределил роли и указал, кто кого должен застрелить. Я снабдил их револьверами системы “Наган”. Когда я распределил роли, латыши сказали, чтобы я их избавил от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей, в расстреле, как людей неспособных выполнить революционный долг в самый решительный момент»[205].
Спустя годы, Г. П. Никулин во время беседы в Радиокомитете дал более объективное объяснение этому инциденту:
«Они там были, их несколько человек было, несли внутреннюю охрану, но они даже отказались участвовать в расстреле, отказались. (…)
Ну, может быть, эти проявляли… девушки, проявляли такую, знаете, любезность, может быть, особые улыбочки расточали этим самым постовым, и у них создалось такое впечатление, что им… Ну, струсили, я думаю, просто, чего там говорить»[206].
Но это, на первый взгляд, ничего не значащее обстоятельство в конечном итоге явилось причиной для путаницы в работах многих историков и исследователей. А дело здесь в том, что в других, оставленных Я. М. Юровским воспоминаниях, количество отказавшихся стрелять «латышей» не превышает двух человек.
Например, в так называемой «Записке Я. М. Юровского», составленной М. Н. Покровским с его слов в 1919 году, говорится о том, что только «…2 из латышей отказались стрелять в девиц»[207].
О том же самом количестве «латышей», отказавшихся участвовать в расстреле, мы узнаём из стенограммы его выступления на «Совещании Старых Большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале», состоявшемся в Свердловске 1 февраля 1934 года.
Причина же этого несоответствия кроется, на мой взгляд, в следующем.
Я. М. Юровский, попросту, не мог в своих «официальных» воспоминаниях (1919 и 1934 г.г.) указать на реальное количество отстранённых им от службы лиц. Ибо в этом случае ему пришлось бы признать тот факт, что «революционная сознательность» находившихся под его началом людей была не на должной высоте. А этого «железный комендант» не мог допустить ни при каких обстоятельствах. Поэтому и скрывал истинное количество отстранённых им от участия в расстреле лиц, составлявшее пять человек так называемых «этнических латышей».
В свою очередь, отстранённые от службы «латыши» вне таковой просто не могли не находиться где-то рядом со своим бывшим жилым помещением (комнатой, намеченной для убийства), из которой, как мы знаем, уже была вынесена вся мебель. Но именно это обстоятельство (их нахождение рядом с этой комнатой) и было, по мнению автора, учтено Я. М. Юровским весьма оригинальным способом.
Сняв с внутренней охраны ещё двоих человек, вооружённых винтовками, он (оставив на постах только трёх или четырёх человек, включая и пулемётчика А. Г. Кабанова) приказал «ослушникам» под охраной своих же товарищей наблюдать за казнью «Николая Кровавого и его семьи». И, надо сказать, что в этом случае он убивал, что называется, сразу двух зайцев: наряду с мерой «воспитательного характера» создавал у присутствующего начальства (Ф. И. Голощёкин ещё во время совещания в «Американской гостинице» попросил Я. М. Юровского не начинать без него казнь Романовых, так как он, возможно, пожелает принять в ней личное участие) видимость хорошо спланированной акции.
Разработав этот план действий, они на время простились с П. З. Ермаковым, который должен был вернуться назад через несколько часов.
Согласно разработанному «сценарию», возвращение П. З. Ермакова было запланировано на 12 часов ночи, а условным паролем для входа в ДОН должно было стать слово «Трубочист». Прибыть же П. З. Ермаков должен был не один, а вместе с грузовиком, на котором сразу же после казни планировалось вывезти трупы казнённых. А, кроме того, означенный П. З. Ермаков должен был привезти постановление о расстреле Царской Семьи, заверенное подписями членов Президиума Исполкома Уральского Облсовета.
После прибытия П. З. Ермакова коменданту Я. М. Юровскому следовало разбудить всех узников ДОН, после чего препроводить их вниз, в приготовленную для расстрела комнату, где уже должны будут находиться «закаленные товарищи», заранее распределившие роли известным читателю образом.
Чтение привезённого П. З. Ермаковым постановления (которое одновременно являлось и «приговором» и которое Я. М. Юровский, понимая всю важность «исторического момента», планировал прочитать с особой патетикой) должно было явиться сигналом общей сиюминутной готовности для назначенных в расстрельную команду лиц. И именно сразу же по его прочтению все эти лица должны были одновременно выстрелить в сердце каждой из намеченных жертв, завершив тем самым (выражаясь словами Г. П. Никулина) «…первый пункт программы нашей большевистской партии»[208].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.