9. Был ли Новгород колыбелью русского государства?

9. Был ли Новгород колыбелью русского государства?

На этот вопрос следует отвечать категорически: нет! — хотя немало историков так и умерли, исповедуя этот тезис, как символ веры. В этом «нет» есть много сторон, которые мы и рассмотрим последовательно одну за другой!

Прежде всего никогда Новгород не был руководящим центром всей Руси. Когда Рюрик стал новгородским князем и князем соседних финских племен, это не означало, что началась русская государственность, — началась консолидация только северной части славянских и неславянских племен в какой-то конгломерат, которому в дальнейшем суждено было стать одной из составных частей Руси.

Новгород вовсе не был ядром, зародышем Руси, как в этом старались нас убедить целые генерации историков. Вся Средняя и Южная Русь остались совершенно вне сферы его влияния; Рюрик так и умер, будучи только новгородским князем, а не князем Руси.

Если мы даже примем, что Аскольд и Дир были воеводами Рюрика (в чем есть серьезные основания сомневаться), то факт останется фактом: в том историческом походе на Царьград, который заставил всех заговорить о Руси и выдвинул ее на арену истории, ни Рюрик, ни северные славяне участия не приняли.

Мы даже не уверены, что нападение руссов на Царьград было организовано Аскольдом и Диром. Во всяком случае дата похода (860 год) падает на время, когда еще даже самого Рюрика и его воевод не было на Руси (862).

Не останавливаясь пока на этой детали, отметим, что даже под Аскольдом и Диром Киевское государство было независимо от Новгорода. Им овладел не Рюрик, а уже Олег, и притом только хитростью, убивши Аскольда и Дира. Значит, на среднем течении Днепра уже существовало до Рюрика славянское государство, настолько организованное и мощное, что заставило Византию силой уважать свои, нарушенные Византией права, именно оно, а не Новгород, и появилось первым на страницах мировой истории, его история идет даже глубже: к 839 году по крайней мере.

Итак, еще до Рюрика было по крайней мере два славянских, достаточно сформировавшихся государства, ведших войны, заключавших международные договоры, имевшие данников и т. д.

Момент появления Рюрика в Новгороде нельзя принять за начало Русского государства уже потому, что нельзя путать начало династии с началом государства.

Мы не можем более верить нелепой сказке, что до Рюрика не было славянского государства в Северной Руси на Волхове, что явился, мол, Рюрик и стало государство. Новгородское государство уже существовало, если оно было в состоянии не только прогнать варягов за море, но и договориться с соседними финскими племенами (будучи, очевидно, их главарем) о новом организационном шаге: образовании постоянной армии и приглашении на пост общего военачальника и управителя совершенно постороннего лица, обеспечивавшего нейтральность его решения.

С Рюриком пришла, во-первых, новая династия, отстранившая прежнюю или, вернее, одну из прежних (как известно, Рюрик убил новгородского князя Вадима Храброго, как мешавшего осуществлению его планов), во-вторых, пришла новая форма правления, объединившая Новгород и соседние племена в более тесный конгломерат, создалось нечто вроде федерации.

Эта консолидация, федеративность разнородных племен означала только дальнейший этап их развития, но не означала, что только с Рюриком появилась государственность.

Мы не можем признать Новгород колыбелью Руси также потому, что он Русью не был. Именно Киевское государство еще до Рюрика называлось Русью, и только «варяги»-Рюриковичи стали навязывать Новгороду это имя, о чем мы говорили уже в одном из очерков подробно.

Киевское государство сформировалось также задолго до Рюриковичей и было, по-видимому, сильнее и важнее Новгорода. Мы не знаем, когда жили Кый, Щек и Хорив, но о них, вероятно, уже упоминает армянский летописец VII века Зеноб Глак. Следовательно, между ними и Аскольдом и Диром лежали по крайней мере два столетия.

Далее, история захватывает Киевскую Русь платящей дань хазарам, т. е. входящей в сферу Хазарского каганата, — влияния кардинально отличного от варяжского. Хотя следы влияния хазар на Киев весьма скудны и отрывочны (потому что, прежде всего, не собраны и не сгруппированы), это не значит, что влияния не было.

Мы знаем, что в Киеве жил наместник хазар, его усадьба называлась «пашенга» (Пасынге), вспомним, кстати, летописное «Пасынча беседа». Далее, в Киеве существовала особая часть, называвшаяся «Козаре», — очевидно, это была колония хазар. Наконец, Киев, по Константину Багрянородному, назывался также хазарским именем «Самбат» или «Самбатас».

Наличие наместника хазар показывает, что Киев не был «градок мал», каким его назвал летописец (правда, относя свою речь ко времени основания города), а центр целой области хазарского наместничества.

Существование двух славянских государств — северного и южного — к моменту появления Рюрика не подлежит ни малейшему сомнению, несомненно также и то, что южное уже называлось «Русью».

Если бы Новгородское государство под Олегом, захватив Киевское, слилось с ним, образовав новую единицу — Русь и, главное, все время было бы руководящим центром этого государства, — мы вправе были бы приписывать Новгороду роль колыбели Руси, т. е. объединенного восточнославянского государства по магистрали Волхов — Ловать — Днепр.

На деле было другое — как только Киев попал в руки Олега, центр государства был немедленно перенесен сюда и в продолжении долгой многовековой истории Новгород был данником то Киева, то Москвы. Ни разу за все время Новгород не возглавлял Руси, не был ее центром, не посылал приказов, не переделывал окраины на свой лад — наоборот: Новгород всегда фрондировал, все время вел свою, изолированную от остальной Руси жизнь, включая даже попытку отделиться от Руси под польского короля Казимира и перейти в католичество.

Новгород служил только временным, переходным этапом для династии Рюриковичей, он может быть назван их колыбелью, но Рюриковичи (кто бы они ни были) — одно, а Русь — другое.

Могут возразить, что это — наше личное мнение, мнение, может быть и вероятное, но не обязательное для всех.

На это мы возразим, что нас поддерживает вся русская писанная история (летописи) и что, начиная с первого русского летописца, и через множество поколений русских государственных людей, эта мысль проходила красной нитью, была традицией всей нации. Другое дело профессиональные историки: они в угодничестве перед династией искажали историю, отождествляя династию с нацией.

Основоположник «Повести временных лет» прямо не считал Рюрика вовсе русским князем, об этом он говорит совершенно недвусмысленно и даже не включает его в схему русской хронологии.

Первым русским князем он считает Олега, и притом с того только времени, как он стал киевским князем («понележе седе в Киеве»). Для него Русь (в 1114 году!) — это прежде всего Киевская область, а самый Киев он считает «матерью городов русских».

Известно, что летопись отражала господствующую идеологию Древней Руси и была вдохновительницей всех последующих поколений почти до Петра I и Екатерины II; не утратила она своего значения и по сей день.

У нас нет решительно никаких оснований порывать с вековой традицией нации. Русь стала существовать в сознании древних руссов только как государство с центром в Киеве, уже одно заглавие летописи: «Откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первые княжити, и откуду Руская земля стала есть» — ясно говорит, что центр тяжести лежал в Киеве.

История Новгорода никем в древности не признавалась за историю единой Руси — это была только история одной из составных частей ее.

Поэтому, если нашим ученым историкам угодно идти отдельно от своего народа и вековой традиции — «дело хозяйское», но здравый, непредубежденный ум не позволяет нам следовать за ними.

Предположим, однако, на мгновение, что такое представление о Руси с центром в Киеве есть только следствие того, что первый русский летописец был киевлянином, приписал Киевщине незаслуженную ею роль, что, мол, в Новгороде на это смотрели иначе.

Как раз наоборот! Новгородцы на протяжении столетий открещивались от имени «Русь», как черт от ладана. Киевщину они считали «Русью», но не себя; и только с Ивана III и затем Ивана Грозного, довершившего разгром самостоятельности Новгорода, покорились и со скрежетом зубовным приняли это имя.

Казалось бы, дело ясно, но дальнейшие историки оказались «plus royalists que le roi» (фр. «бо?льшими роялистами, чем король»), — в их сознании примат имела не Русь, не народ, не нация, а династия Рюриковичей. По их мнению, где были Рюриковичи, — там и была Русь. Эта нелепость была явно в интересах правящей династии и ее всячески культивировали. Такое представление — отражение стариннейшего абсолютизма (и обскурантизма), когда монарх был все («l’?tat — с’est moi!» — «государство — это я!», фр.), а народ только привесок, которым он должен управлять.

Поэтому-то норманизм так и силен среди монархистов — в Рюрике видят посланца самого Господа Бога, явившегося по указанию свыше на Русь со скандинавских высот.

На деле же Рюриковичи — только одна из династий, и далеко не первая, в многовековой истории Руси. Новгород действительно был их колыбелью, но история Руси не есть история Рюриковичей. Рюриковичи ли, Романовы — все это только легкая зыбь на поверхности народного моря.

В истории России Новгород сыграл немалую роль, но не ту, которую ему приписывают, — его роль была ролью колонизатора, он исстари возглавил собой славянский «Drang nach Osten», давший России необыкновенные просторы, однако говорить об этом не является задачей данного очерка.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.