Заключение

Заключение

Итак, образы Алиеноры сложны и многогранны, но, несмотря на их различия, между ними тем не менее можно найти некоторое сходство.

Прежде всего, это власть королевы. Положение замужней женщины не позволяло Алиеноре осуществлять полноту власти, как она того, вероятно, желала. Тем не менее она пыталась, по крайней мере, в своих наследных землях, держать политическую ситуацию (часто сложную и напряженную вследствие неуемных нравов аквитанских баронов) под контролем, утверждая свою власть, когда ей это позволяло ее положение женщины и супруги, — в частности, во время «отсутствия» реальной власти ее мужа или сыновей вследствие их смерти (Генрих II, Ричард) или недееспособности (первые годы правления Иоанна).

То же самое мы можем сказать и о покровительстве Алиеноры, ограниченном все теми же границами. Без сомнения, сегодня следует отказаться от бытовавшей в своей время бездоказательной гипотезы о прямом (и даже исключительном) патронаже королевы при дворе, который, в присутствии ее супруга, являлся прежде всего двором короля. Однако радикальная позиция, которую занимают сегодня некоторые исследователи, стремящиеся, напротив, исключить любое «опосредованное» покровительство Алиеноры, кажется мне столь же неприемлемой. Действительно, существует множество свидетельств, доказывающих, что просвещенные люди и писатели придавали большое значение заинтересованности королевы в их трудах и надеялись на ее поддержку.

Этот интерес к Алиеноре отразился также во множестве литературных произведений, созданных поэтами и писателями в XII в. Помещая на первый план рыцарскую, куртуазную, а затем мистическую идеологию артуровского мира, ставшего крайне популярным во времена Алиеноры, авторы не могли не знать, что их читатель, как и они сами, будет устанавливать соответствия между двором Артура и двором Плантагенета, между Алиенорой и Гвиневерой или Изольдой. Следствием куртуазной модели явился новый взгляд на женщину, в частности, на королеву, а также на роль любви в представлениях просвещенных и аристократических кругов второй половины XII в. Какой бы ни была социологическая (крайне противоречивая) интерпретация любви, называемой «куртуазной», никто не станет отрицать того, что Алиенору — супругу короля при дворе Плантагенета, приравненном к рыцарскому двору Артура, — считали куртуазной королевой. Ничто не могло отделить ее от новой проблематики, касающейся любви, о которой рассуждали, каждый на свой лад, поэты, трубадуры и писатели ее времени, вкладывая эту проблематику в образы Изольды или Гвиневеры. Сходство между Алиенорой и Гвиневерой более чем правдоподобно, несмотря на то, что о смысле и значимости этих образов до сих пор не сходятся во мнениях. Гвиневера, как и Алиенора, являла образец куртуазной королевы — Андрей Капеллан не ошибался, приписав королеве роль «судьи-эксперта» в подобных вопросах.

Такое, по меньшей мере, частичное уподобление этих двух королев, вероятно, происходило одновременно в двух планах: от реального плана к вымышленному, как и от вымышленного к реальному, что побудило хронистов, очевидно, знакомых с куртуазной литературой своего времени, приписать Алиеноре некоторые крайности поведения, присущие Гвиневере.

Однако большой ошибкой будет сказать, что «легенда об Алиеноре», появившаяся на свет очень рано, исказила образ королевы, запечатленный хронистами. На самом деле никто не знает, каким было «реальное» поведение Алиеноры, в частности, в Антиохии. Мы узнаем о нем через рассказы хронистов, на которых уже оказал влияние «ассимилированный образ» Гвиневеры-Алиеноры. И, напротив, — легкость, с какой произошла подобная ассимиляция, свидетельствует о том, что представления об Алиеноре очень рано сблизили с представлениями, сложившимися относительно Гвиневеры. Влияние было взаимным, и Алиенора, как Гвиневера, оказалась в определенной степени выразительницей новой концепции женщины, источника страхов и фантазмов.

Таким образом, мы можем говорить о настоящем взаимопроникновении истории и литературы, о взаимном влиянии Генриха и Артура, Гвиневеры и Алиеноры. Как и в любом взаимопроникновении, обмен происходил в двух направлениях. «Подлинная история» Алиеноры внесла сильные изменения в принятые идеи: рассказ о ней, переданный первыми свидетелями обществу, чьи ценности были поставлены под сомнение, оказал воздействие на писателей и поэтов, которые, взяв его за образец, истолковали поведение королевы в свете новой социальной и нравственной проблематики, появившейся в литературных произведениях того времени. Вот почему путь, избранный некоторыми специалистами в области литературы, кажется мне ложным. Так, П. Зюмтор и еще в большей степени Р. Драгонетти, еще не переболевшие структурализмом, считают, что смысл исследования литературного произведения заключается не в «интерпретации», но в «чтении», а потому анализировать следует сам текст, исключительно как произведение искусства, не имеющее ни единой связи с его историческим контекстом, которое оно никоим образом не отражает[881]. Поэты, кто в большей степени, кто в меньшей, берут за образец Алиенору и Генриха, чтобы живописать или преобразить образы Артура и Гвиневеры, уже более-менее сложившиеся в предшествующей традиции. И, наоборот, хронисты, создающие «портрет» Алиеноры, берут за образец Артура и Гвиневеру. Но и те и другие делали это по вполне определенной причине: на их взгляд, эти персонажи имели много общего и вызывали сходные представления, которые были увековечены авторами.

Вот почему Алиенору нельзя отделить от ее легенды: ее история, как и легенды о ней, дошли до нас в рассказах, авторы которых брали за образец и ее жизнь, и легенду о ее жизни, способствуя тем самым их сложному переплетению. Можно лишь попытаться отделить то, что почти неоспоримо, от того, что проблематично, сомнительно и спорно. Именно это я и попытался сделать, разделив свою книгу на две части, но не притязая открыть тайну, которая, к счастью, всегда будет окутывать притягательный образ Алиеноры, женщины незаурядной для своего и, возможно, для нашего времени. Действительно, она нарушила традиционные представления о главенствующем положении мужчины в осуществлении и передаче власти, в выборе партнера в любви, в управлении Двором, а также в артистическом и литературном патронаже. В глазах приверженцев традиционного порядка Алиенора оказалась воплощением угрозы феминизации сеньориального и рыцарского уклада жизни, воплощением вызова, брошенного сеньориальной и церковной морали.

Одним словом, Алиенора является олицетворением вызывающего беспокойство, нарушающего привычный порядок вторжения Женщины в мир, до сего времени принадлежавший Мужчине. Ее образ, сотворенный ее же современниками, становится символом противоречия, возникшего во второй половине XII в. между новыми, дионисийскими, анархистскими и утопическими устремлениями индивидуумов (новое понятие), составлявших аристократическое общество, и закоснелыми феодальными обычаями с церковной моралью, которые, вступив в борьбу с этими «молодыми чаяниями», исказили их и в конце концов нашли им новое применение в системе одновременно старого и нового порядков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.