59. Симеон Гордый

59. Симеон Гордый

Когда в Москве умирал Иван Данилович, неподалеку от нее уже закипала война. Ордынскую армию возглавил Товлубей, тот самый вельможа, который руководил казнью Александра Тверского. К нему присоединились с дружинами рязанский князь Иван Коротопол, Константин Суздальский, Константин Ростовский, Иван Юрьевский, Иван Друцкий, Федор Фоминский. Калита призвал в поход даже «князей мордовских с мордовичами». Московским полком командовали воеводы Александр Иванович и Федор Акинфич. Один из московских бояр, другой из бывших тверских, сейчас они уже шли сражаться под одними знаменами.

Войско вступило на Смоленщину, недавно перекинувшуюся от Орды на сторону Литвы. Но на самом деле сражаться против Гедимина хан не хотел. Главный удар он планировал на Польшу. Литовскому государю следовало всего лишь пригрозить и предупредить, чтобы он не поддержал поляков и прекратил интриги среди русских. Поэтому полчища Товлубея не затронули земель самого Гедимина, погромили лишь владения его союзника Глеба Смоленского, да и то не в полную силу. Разорили и пожгли села, пригороды и посады Смоленска, но осаждать и брать город не стали. Повернули назад, татары «со многим полоном и богатством», а «русские князья возвратишася восвояси здравы и целы». Да, «союз» Орды и Руси был именно таким, одни с полоном и богатством, а другие – слава Богу, что головы сохранили.

А дальше эпицентр событий переместился на юг. 7 апреля 1340 г. галицкие бояре отравили своего последнего князя Болеслава-Юрия. Кто был заказчиком, Орда, Литва, Польша или Венгрия, трудно сказать. Потому что одни бояре сразу же обратились в Орду, другие позвали на престол сына Гедимина Любарта, а польский Казмир III и венгерский Карл-Роберт двинули войска и захватили княжество. Подготовились они заранее, польский король попросил папу Бенедикта XII объявить крестовый поход на татар, Рим охотно согласился. Но и Узбек не дремал. От Смоленска его тумены успели скрытно перебазироваться южнее и в июле ринулись вперед. Пронеслись смертоносным ураганом по Правобережью Днепра, смели поляков с венграми, ворвались в Польшу, страшно опустошили земли по Висле. А некогда могущественное Галицко-Волынское княжество погибло. Ордынское наступление обратило его в пепелища и руины, уцелевшие правители подтверждали обещания платить дань хану, но Галиция осталась за поляками, а Волынь заняли литовцы.

Лишь осенью Узбек занялся русскими делами. На великокняжеский престол предъявил претензии Константин Суздальский, о правах «старейшего» вспомнил было и Константин Тверской. Но хан не желал больше экспериментировать. Он не забыл верность и заслуги Килиты. Впрочем, существовало еще одно немаловажное обстоятельство – отлаженная система сбора дани, созданная Иваном Даниловичем, была завязана на Москву, опиралась на ее структуры управления. Узбек передал ярлык на великое княжение Семену Ивановичу.

Хотя на Руси 24-летнему сыну Калиты пришлось заново утверждать свою власть и авторитет Москвы. Он послал наместников в Торжок для сбора дани, а новгородцы вздумали взбрыкнуть. Объявили, что покойный Калита нанес им «обиду», поссорился с ними, арестовали великокняжеских наместников и передали Семену, что он только московский князь, а Новгород своих правителей избирает. Это был преднамеренный вызов, «золотые пояса» сочли, что при молодом государе настало время потягаться за самостоятельность. Но Семен вызов принял.

Он созвал съезд князей Северной Руси и произнес перед ними весьма выразительную речь. Напомнил о временах Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха. Указал: пока великие князья были сильны, а другие князья их слушались, Русь множилась «в людех и богатстве», на нее никто «не смеяше дерзнути, но вси покоряхуся и дани даяху». А когда поделились, принялись склочничать, «тогда наидоша татары, князя убиша, грады разориша», завладели Русской землей и возложили на нее тяжкую дань. «И ныне князей убивают, люди, всегда пленяюще, ведут в басурманство». Говорил, что князья достаточно сильны «землю Русскую оборонити», «ругатися не дати нечестивым, коли только меня послушаете». Для этого Семен продиктовал строгие правила: если возникнут споры, не воевать, а судиться перед великим князем. Если кто-то начнет усобицу, позовет татар или будет искать суда у них, на того «нам быти заедин». А первым делом надо смирить новгородцев и заставить подчиняться государям.

Не за эту ли речь Семена прозвали Гордым? Подобный эпитет в XIV в. носил недобрый оттенок. Гордыня – ужасный грех. Но ведь и речь выглядела настолько непривычной, дерзкой для своего времени! Калита подчеркивал смирение, а его сын вдруг произносит такие слова! Хотя смирение смирению рознь. Иван Данилович выражал его перед Богом, перед законным ханом. Но и он верил, что «Вавилонское пленение» не вечно. Настанет время, и Господь отнимет силу у Орды. Не сейчас, а когда-нибудь… Семен считал себя вправе открыто сказать об этом. Как бы то ни было, речь понравилась. Князья расправляли плечи. А может, и впрямь положение скоро переменится? В поход с москвичами дружно выступили суздальцы, ярославцы, ростовцы, белозерцы. Привлекли и митрополита Феогноста.

Ну а в Новгороде было очень далеко до единодушия. Знать призывала готовиться к осаде, а чернь отказывалась, требовала мириться с великим князем. В Торжке народ взбунтовался, перебил и изгнал своих бояр, освободил московских наместников и встретил Семена хлебом-солью. Хочешь не хочешь, «золотые пояса» вынуждены были капитулировать, признали право Семена властвовать в их городе, выгребали ценности на подарки ему и на уплату дани. Но великий князь вдобавок потребовал, чтобы новгородские предводители явились к нему босыми и просили прощения на коленях [8]. Это еще один повод, из-за которого могло возникнуть прозвище Гордого. Правда, палка была о двух концах. Семен-то думал не о том, как повеличаться самому, а как сбить гордыню с постоянных своевольников и ослушников. Может, в следующий раз призадумаются, прежде чем хамить и права качать?

Конечно, молодого князя волновал и собственный авторитет. Власть должны уважать. Прежние государи держались среди княжеской братии как первые среди равных – все считались одной кастой, примерно равного происхождения, все были дальними или близкими родственниками. Но Калита уже подготовил почву для иных отношений, и Семен первым начал опробовать их. Держался с достоинством, не смешивал себя с вассалами. Он был выше их, распоряжался как самодержавный властитель.

В остальном, каких-либо признаков «гордыни» у Семена не просматривалось. Он во всем продолжал политику отца. Соперников у Москвы больше не было, Северная Русь стала сильнее и монолитнее. Тем не менее главной задачей оставалось поддержание «великой тишины». А для этого требовался мир с Ордой и Литвой. Семен Иванович никогда не пытался выйти из повиновения хану, пойти наперекор ему. Дань он собирал столь же исправно, как его отец. Путешествуя в Орду с Калитой, а потом и самостоятельно, перезнакомился с ханскими вельможами, женами, постарался заручиться их расположением. Семену посчастливилось подружиться с наследником престола Джанибеком.

А в 1341 г. грозный Узбек умер, и Джанибек занял его место. Русские летописи именуют его «добрым царем». Разумеется, его «доброта» была относительной. Она не помешала Джанибеку убить двоих братьев-соперников. Но он не был самодуром, больше доверял русским, чем Узбек, видел в них союзников против литовской опасности. Любой союзник представляет ценность, если он сильный. Конечно, при условии, что он надежный друг и не ударит в спину. Такими друзьями Джанибек видел московских князей, не считал нужным как-то ограничивать и ослаблять их.

Как обычно, после перемены на ханском троне всем русским правителям пришлось ехать в Орду. Но на этот раз никаких споров и борьбы вокруг великого княжения не возникло. Джанибек с ходу вручил ярлык Семену Ивановичу и отпустил его. Задержал у себя лишь митрополита Феогноста. Льготы, полученные от ханов, приносили Церкви значительные доходы. Многие крестьяне предпочитали переходить на митрополичьи, епископские, монастырские земли. А со временем эти владения увеличивались – князья и бояре дарили Церкви деревни и села, завещали на помин души. Кто-то из советников подсказал Джанибеку: если обложить данью церковную собственность, в казну хлынет поток денег. Хан насел на митрополита, но тот стойко воспротивился. Нашел умный довод, сослался, что привилегии дарованы предками Джанибека. Неужели он нарушит закон своих отцов и дедов? Хан не нарушил, отступил. Удовлетворился единовременным «подарком» в 600 руб.

В это время наконец-то исполнилась заветная мечта Калиты о переезде митрополита. «Византийская» политика Константинополя совершенно теряла смысл, сама Византия издыхала в месиве гражданских войн. Феогност осознал, что нужно приспосабливаться к новой родине, ориентироваться на ее интересы. Волынь, где он пытался обосноваться, превратилась в совсем не уютное место. Ее вытоптала татарская рать, а потом за нее подрались поляки и литовцы, причем Казимир III изгонял православное духовенство, отдавал храмы католикам. Самым благополучным «островом» в окружающем мраке была Москва. Покушения хана на церковную собственность встревожили митрополита, лишний раз убеждали: надо иметь сильную светскую поддержку. А Семен Иванович был в чести у Джанибека, мог защитить, заступиться.

В начале 1340-х гг. Феогност прочно перебрался в Москву. В церковных делах князь Семен тоже продолжил линию отца. Заботливо отремонтировал и обеспечил всем необходимым митрополичьи палаты. Вместе с Феогностом принялся украшать росписями храмы, построенные Калитой. Успенский собор расписывали греческие мастера, Преображенский – некий Гойтан, приглашенный из-за границы, Архангельский – русские иконописцы Захария, Иосиф и Николай со товарищи. Они были уже не случайными заезжими художниками, а составляли «придворную» артель. Великий князь собирал талантливых мастеров на постоянную службу!

А Феогност в Москве обратил внимание на ученого монаха Алексия. Он был сыном знатного черниговского боярина Федора Бяконта, переехавшего служить Даниилу Московскому. Крестным отцом Алексия, в миру Алферия, являлся сам Иван Калита. Но мальчик отказался от придворной и военной карьеры, в 15 лет ушел в монастырь. Изучал богословие, церковное право, свободно владел греческим языком – впоследствии даже сделал с греческого собственный перевод Евангелия. Феогност высоко оценил его подготовку и приблизил к себе, назначил «судити церковные суды». На этой хлопотной должности Алексий тоже проявил себя с самой лучшей стороны.

А стареющий митрополит, сживаясь с Русью, размышлял над будущим ее Церкви. Мудрый грек приходил к выводам, совершенно противоположным той традиции, которой придерживался Константинополь, противоположным тем взглядам, с которыми он сам приехал на Русь. Теперь он ясно понимал, глава Русской Церкви должен быть русским. Мало того, Московскому государству нужен именно московский митрополит. Алексия, довольно еще молодого, Феогност поставил Владимирским епископом. Отъезжая куда-либо, начал оставлять его своим наместником. А на склоне лет обратился в Константинополь, описывал достоинства Алексия, указывал на него как на лучшего кандидата, способного стать его преемником.

Остальным русским землям было ох как далеко до московского порядка и «тишины». Рязанское, Смоленское, Брянское, Черниговское княжества раздирали жестокие усобицы. В Новгороде то и дело вспыхивали свары между городскими концами, боярскими партиями, между знатью и чернью. Иногда владыке Василию Калике удавалось пригасить их, иногда кончалось побоищем. Среди буйной новгородской вольницы выделились удальцы-ушкуйники. На своих лодках-ушкуях они отправлялись в походы по рекам. Разоряли ярославские, белозерские, костромские селения. Грабили все ценное, набирали пленных, везли их в города Волжской Болгарии и сбывали работорговцам. А Новгород своих молодцов покрывал, не выдавал великому князю. Из-за этого опять поругались с Семеном Ивановичем, заспорили, что он не имеет права судить и наказывать новгородцев, снова подняли вопрос о дани…

А Псков перессорился со всеми, приглашал князей то из Литвы, то со Смоленщины. Но толку от них было мало. Орденские рыцари сориентировались, что город оказался в изоляции, убили псковских послов и обрушились войной. Только в безвыходной ситуации псковичи все-таки пожертвовали претензиями на независимость, согласились подчиниться Новгороду и признали Псков его «пригородом». Новгородская рать выступила на помощь, вместе прошлись по Ливонии, разоряя селения, разбили рыцарское войско магистра Бурхарда.

Но вскоре псковичи смогли отыграться, в новгородские владение вторглись шведы. Их король Магнус выпросил у папы бумагу на крестовый поход против русских. Набрал массу немецких наемников, привел флот к Неве и объявил новгородцам: пусть они пришлют «философов» для диспута о вере. Если латинская будет признана лучшей, они должны принять ее или их заставят силой оружия. Архиепископ Василий и горожане были немало удивлены. Ответили, что для религиозных прений шведы могут обратиться к Константинопольскому патриарху, а мы, дескать, входить в «суетные споры» не намерены. Если же имеются какие-то претензии к Новгороду, можно обсудить их. Но король заверил, что никаких конкретных претензий нет, он заботится лишь о душевном спасении русских.

Ради «душевного спасения» Магнус атаковал и захватил Орешек. Тех немногих жителей, которые после этого остались живы, насильно перекрестили в католицизм. Но и шведам штурм обошелся недешево, они потеряли 500 человек. Ижоряне и русские окружили захватчиков, перекрыли дороги. У Магнуса стало худо с продуктами, он посадил войско на корабли и отчалил домой. Однако в Орешке он оставил большой гарнизон, приобрел удобную базу для дальнейшего наступления на Русь.

Крепость Юрий Московский построил сильную, взять ее было нелегко. А великий князь не спешил помогать строптивым новгородцам, предоставлял им подумать о своем поведении. Зато Псков обрадовался, принялся торговаться и все-таки добился своего. Новгород предоставил ему вожделенную самостоятельность, признавал Псков не «пригородом», а «младшим братом». Отныне он сам выбирал посадника, не платил пошлины, его граждане не подлежали новгородскому суду. За это псковичи собрали войско, но едва оно ушло под Орешек, как оживились немцы. Выжгли окрестности Изобрска, Острова, Пскова. Город в панике отозвал свою рать обратно. Новгородцам пришлось сражаться в одиночестве. Орешком они все же овладели, 800 шведов перебили, остальные сдались. Но о своем положении Новгород и впрямь призадумался, Магнус-то мог вернуться. Решили, что с великим князем надо мириться. Почтительно отправили к нему пленных шведов, соглашались на уступки.

А главная угроза нарастала со стороны Литвы. Старый Гедимин умер почти одновременно с Узбеком, поделив уделы между сыновьями Евнутием, Ольгердом, Наримантом, Кейстутом, Любартом, Кориядом. Хотя назвать их отношения братскими было трудновато. Ольгерд сговорился с Кейстутом и набросился на родственников. Наримант удрал в Орду, Евнутий на Русь. А Ольгерд, дорвавшись до верховной власти, повел себя очень агрессивно. Его отец взвешивал свои шаги, осторожничал. Сын не считал нужным себя сдерживать. Готов был урвать любые соседние земли, еще более активно полез в русские дела.

Для начала он вздумал подсобить смоленскому князю, отобрать для него у Москвы Можайск. Подступил с литовскими и русскими дружинами, спалил предместья и посады, осадил городскую крепость. Но великий князь быстро созвал многочисленную рать, двинулся к Можайску. Ввязываться в сражение Ольгерд не рискнул, отступил. А раздувать конфликт, начинать масштабную войну Семен Иванович не захотел. Увидели литовцы московскую силу, ушли – и достаточно.

Однако настроения псковичей стали для Литвы настоящим подарком. Ольгерд и Кейстут принялись всячески заигрывать с ними, объявили себя защитниками Пскова от немцев. Горожане ликовали, благодарили, уговаривали Ольгерда стать их князем. Правда, возникло препятствие, для этого нужно было креститься, а литовский властитель был убежденным язычником. Ну так не беда, он позволил принять крещение сыну, и псковским князем стал Андрей Ольгердович. Хотя выяснилось, что пользы от литовцев не слишком много, а связи с ними – штука опасная. Андрей обороной русских крепостей себя не утруждал, правил в собственном Полоцке, выполнял поручения отца, а в Псков прислал наместников, собиравших положенные князю денежки. Псковичи впустую звали его раз, другой, обиделись и отказали ему в княжении. Не тут-то было! Ольгерд немедленно покарал их, прислал отряды, разорившие села по р. Великой.

А на новгородцев он напал по совсем пустяковому поводу. Ольгерду донесли, что посадник Евстафий назвал его «псом». Этого стало достаточно, литовский государь сам привел войско, разгромил городок Опоку и села по Луге, с Порхова взял выкуп в 300 руб. Новгородцы начали было вооружаться, но среди бояр нашлись и «миротворцы», враги посадника. Закинули на вече идею – стоит ли многим погибать за одного? Не лучше ли пожертвовать Евстафием? Горожане сочли такой вариант заслуживающим внимания. Посадника убили, известили об этом Ольгерда и попросили у него прощения.

Литовец снисходительно согласился – действительно, воевать, вроде бы, не из-за чего. Предложил вместо этого заключить союз и ударить на Орден. Но в Ливонии Ольгерд нарвался очень круто. В 1347 г. рыцарская конница разметала и раздавила его армию. Впрочем, и на этот раз больше пострадали русские: под знаменами Ольгерда вышли на битву полоцкие, витебские и смоленские полки. А литовский государь, обжегшись на западе, озадачился. Стал прикидывать, не проще ли повернуть завоевания на восток?

Конечно, там он столкнулся бы с татарской конницей, она сулила не меньшие неприятности, чем немецкая. Но у Ольгерда вызрел план сногосшибательной авантюры. Он послал к Джанибеку брата Корияда, заверял хана в лучшей дружбе и даже соглашался стать его вассалом. А просил «всего ничего», чтобы Джанибек дал войска для войны против немцев и… Москвы. «По дружбе» уверял, что великий князь Семен тайный враг Орды, так почему бы не погромить его вместе?

Но Ольгерд явно переоценил свои дипломатические таланты. Семен Иванович узнал о его выходке, тоже обратился к Джанибеку. Писал: «Князь литовский Ольгерд твои улусы все высек и в полон вывел, а теперь и нас, твоих данников, хочет полонить, и твой улус, русскую землю до конца опустошить, и все с той мыслью, чтобы разбогатев, подняться и на тебя». А хан вовсе не был наивным «дикарем», каким представлял его обнаглевший литовец. На столь откровенную клевету и на приманку получить в подданство Литву он, разумеется, не клюнул. Чтобы впредь неповадно было лгать, он все литовское посольство, включая и Корияда, выдал Семену.

Что ж, московский государь проявил себя куда более тонким политиком, чем литовский. Получив такого пленника, брата Ольгерда, Семен не стал мстить и отыгрываться на нем. Не стал обличать и злить Ольгерда. В Москве находился еще один его брат, изгнанный соперник Евнутий, в крещении Иван. Великий князь мог бы поддержать его, попробовать устроить в Литве усобицу. Нет, Семен и на это не соблазнился. Он по-прежнему придерживался завета Калиты – беречь «великую тишину». Чем дольше она продлится, тем крепче встанет на ноги Русь.

Московский великий князь вступил с Литвой в переговоры об освобождении Корияда, но использовал их как предлог для обсуждения более широких вопросов. Предлагал прекратить взаимную вражду, укреплять добрососедские связи. А литовцы как раз очутились в трудной ситуации. После того, как их побили немцы, перешли в наступление поляки. Разбили братьев Ольгерда Кейстута и Любарта, заняли Волынь. В такой обстановке великий князь Литвы охотно принял руку, протянутую Москвой. Корияд был отпущен за выкуп, Евнутий смог вернуться на родину и получил в удел Минск. Для более прочного сближения Семен Иванович выдал за Любарта свою племянницу, за самого Ольгерда свояченицу.

Примирение было выгодно обеим сторонам. Литовцы получили возможность перебросить все силы против Польши. А Москва могла не беспокоиться о западных рубежах. Не насовсем, всего лишь на какое-то время. Ольгерд отнюдь не отказывался от замыслов подмять Русь, они были только отложены. Литва не стеснялась четко обозначать зоны своих интересов. Смоленский князь под ее покровительством осмелел, начал вести себя откровенно вызывающе. Семен Иванович решил было наказать его, объявил войну. Его полки дошли до Угры, но тут же примчались послы от Ольгерда. Он предлагал посредничество в урегулировании – то бишь, прозрачно намекал: Смоленск не тронь! Чтобы не столкнуться с Литвой, Семен Иванович предпочел принять «посредничество» и заключить мир. Даже временное равновесие казалось крайне важным. Москва выигрывала от него больше, чем ее противники.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.