36. Всеволод Большое Гнездо и  крушение Константинополя

36. Всеволод Большое Гнездо и  крушение Константинополя

В христианской Европе XII в. все еще сохранялся мощный эпицентр язычества. Он протянулся обширной областью вдоль южных и восточных берегов Балтийского моря. Это была самая древняя Русь – княжества ободритов, русов, лютичей [106, 108]. К ним примыкали земли поморян, пруссов, к северу шли владения балтских племен – литвы, куров, леттов. А еще севернее расселились финские народы – у Рижского залива ливы, в нынешней Эстонии эсты, в Финляндии сумь и емь. Уже сотни лет по разным странам от Скандинавии до Средиземного моря звонили церковные колокола, прихожане собирались на службы, ни одно дело не мыслилось без священников и монахов. А в больших городах прибалтийских славян высились богатые разукрашенные святилища с многоликими истуканами богов, седовласые жрецы гадали об удаче по поведению священных коней. Эстонцы и финны по весне празднично наряжали и торжественно топили девушек для водяного божества. В литовских лесах девы-гриваитки поддерживали священный огонь, и провинившаяся, позволившая ему погаснуть, безропотно подставляла грудь под жертвенный нож.

Язычники храбро воевали, упорно отстаивали независимость и свою веру. Но и сами они были соседями весьма беспокойными. Поморяне и пруссы выплескивались набегами на поляков, литовцы все чаще наведывались на Псковщину, брестские и туровские владения, добирались до Волыни. Опустошали, жгли, уводили скот и людей. По-честному отбирали лучших трофейных быков и коров, лучших пленников и пленниц, благодарили богов их кровью и жизнями. Терпели и поражения, погибали в походах, но этим не впечатлялись. Ведь убитые, конечно же, попадали в светлое царство богов, а мужчины племени, прежде чем получить стрелу или удар меча, успевали оплодотворить своих жен, наложниц, невольниц. Если не успевали, то оплодотворяли их братья, дяди, отцы, и на смену павшим рождались новые отряды воинов.

И все же язычников помаленьку теснили с разных сторон. С запада немцы и датчане, с юга поляки, с востока русичи. Разные правители и города поделили между собой сферы влияния. Новгороду подчинялась Эстония, периодически он пытался взимать дань и с Финляндии, но там нашлись сильные конкуренты, шведы. Они тоже старались прибрать финнов под свое влияние. А племена Латвии, куры, летты и ливы, зависели от полоцких князей. Эти князья размножились, в родной земле городов им уже не хватало. Некоторые обосновались править в латышских городах Кукейносе, Герсике.

Но русская власть в здешних краях ограничивалась уплатой дани. Наши предки, как и раньше, придерживались правила – насильно не крестить. А прибалты менять веру не собирались. Даже полоцкие князья в латышских городах оставались в языческом окружении, в междоусобицах приводили на Русь языческих подданных. Объединение Галиции и Волыни позволило осадить вылазки литовцев. Князь Роман создал могучее войско, совершал походы на литовские земли, возвращал на родину освобожденных русичей, приводил массы пленных, расселяя их по своим деревням. Они смешивались со славянами, переходили на язык окружавших их галичан и волынян, крестились. На южном берегу Балтики ободриты подчинились Дании, племенем управляли датские принцы, получавшие титул ободритских королей. А лютичи и лужичане сопротивлялись полякам, но из-за этого все теснее втягивались в союз с немцами.

Западная Европа в данную эпоху бурлила могучими силами. Количество феодалов умножалось от поколения к поколению не только в Полоцке. Потомкам рыцарей, баронов, графов, королей, тоже не хватало владений, они высматривали, где бы прибрать еще. Сперва-то нацелились на Ближний Восток, благо и лозунги нашлись – освободить от мусульман Гроб Господень. Но там крестоносцы завязли. Их герцогства и княжества ссорились между собой, не стеснялись заключать союзы с мусульманами друг против друга. В Палестину ехали все новые и новые рыцари, но дорога была слишком далекой и тяжелой. Во множестве умирали в пути или уже на месте, в непривычном тяжелом климате. Другие, намучившись от зноя и досыта навоевавшись без особого толка, предпочитали вернуться по домам. Главную выгоду получали не рыцари, а венецианские, генуэзские, пизанские купцы, они обеспечивали перевозки, поставки товаров – и в их кошельки утекали награбленные богатства [100].

Римские папы задумали иметь собственное воинство, которое непосредственно подчинялось бы первосвященникам. Один за другим были учреждены рыцарские ордена – иоаннитов (госпитальеров), тамплиеров (храмовников), Немецкий. Вступавшие в них воины принимали монашеские обеты безбрачия, нестяжательства, и считалось, что они должны оружием служить Господу, то бишь, Риму. Но восточных соблазнов эти формирования не выдержали. Безбрачие означало, что официально семью заводить нельзя, так в чем проблема? Можно набрать целый гарем наложниц. Вместо нестяжания сами ордена стали богатейшими собственниками. Иоанниты занялись предпринимательством, пиратством. Храмовники заразились темными магическими учениями, скатились до сатанизма.

А местные жители поначалу приняли власть крестоносцев довольно безразлично, но со временем они в полной мере оценили алчность, вероломство и жестокость европейцев. Особенно отличился в данном отношении английский король Ричард Львиное Сердце. Западные баллады воспели его как благородного романтика, бесшабашного странствующего героя. На Востоке он запомнился иначе, как изверг и палач, хладнокровно приказывавший истребить тысячи пленных. Испробовав на себе европейские нравы, мусульмане сплотились вокруг курдского вождя Саладина. Крестоносцы стали терпеть поражения, потеряли Иерусалим.

Но испанцы, например, в Палестину не ездили, сражались с сарацинами у себя на Пиренейском полуострове, и папы сочли возможным приравнять их к крестоносцам. Такой возможностью заинтересовались и германские епископы. У них рядом никаких мусульман не было, зато имелись язычники. Войне можно было придать «священный» характер, а епископам получить в распоряжение воинскую силу. Подняли этот вопрос в Риме, и первосвященники охотно пошли навстречу. Они-то все равно были в выигрыше. Власть католической церкви распространится на новые страны, а сами епископы и феодалы, получив статус крестоносцев, глядишь, начнут ориентироваться на папу, а не на германского императора.

Посовещались, обсудили, и походы против язычников тоже были признаны крестовыми. Это оказалось очень заманчиво. Не надо тащиться за тридевять земель на Ближний Восток, у мелких нищих рыцарей и денег-то не было на столь дальнее путешествие. Тем не менее тебе гарантируются одинаковые блага с палестинскими крестоносцами: отпущение всех грехов, если прикончат – вечное блаженство, а если нет – владения и крепостные, которых ты заставил стать христианами. К военным предприятиям в Прибалтике потянулись орды желающих, и наступление пошло куда более успешно, чем раньше.

Оно не было «наступлением на славянство», как порой представляется в исторических трудах. Нет, куда там, немцы, поляки, чехи объединяли силы, вместе покорили поморян, русов на острове Руяне. Эти области получили двойное подчинение, они попали под власть польского короля, но числились и в составе Германской империи. Впрочем, и искоренение язычества становилось лишь предлогом. Датчане уже начали обращать ободритов в христианство, но немцы не желали делиться с Данией. Германские герцоги Генрих Лев и Альбрехт Медведь в союзе с язычниками-лютичами навалились на ободритов и стерли их королевство с лица земли. Земли захватили для себя, а уцелевших жителей распродавали в рабство полякам и чехам.

Теперь в распоряжение немцев попали славянские порты на Балтике, их корабли стали наведываться к берегам Латвии и Эстонии. Причаливали у устья Западной Двины, торговали, присматривались. А в 1180-х гг. папа Александр III прислал сюда епископа Мейнгарда, обращать ливов и латышей в латинскую веру. Епископ знал, чьими подданными числятся местные племена, действовал дипломатично и законно. Он отправился в Полоцк к правившему там князю Владимиру, попросил позволения построить на Двине католический храм. А Владимир… запросто разрешил [52]. Чего ж не разрешить? Епископ был человеком культурным, обходительным, признавал власть Полоцка. Может быть, у него что-нибудь получится, окрестит сотню-другую язычников.

Хотя сооружением церкви Мейнгард не ограничился. Он построил укрепленные поселки Укскюль и Дален, пригласил переселенцев из Германии. Но крещение шло плохо. Ливы противились, не принимали проповедников. Тогда Мейнгард и его преемник Бартольд обратились к папе с просьбой – объявить крестовый поход. Получили согласие, на Двину поехали рыцари. Однако даже в таком варианте толку было мало. Немцы начинали громить деревни ливов, те созывали ополчение. В бою пришельцы одерживали верх. Набирали добычу, побежденные платили выкуп, по условиям мира соглашались креститься. Но очень немногие воины выражали желание остаться в диких краях. Они отчаливали на родину, а язычники тут же выгоняли священников и дружными толпами лезли окунаться в реку – полагали, что таким образом «смывают» крещение.

Третий епископ, Альберт Буксгевден, взялся за дело более основательно. Он привез войско на 23 кораблях и в 1200 г. заложил крепость Ригу. Тут расположился постоянный гарнизон, а для дальнейшего наступления на прибалтов Альберт попросил у папы Иннокентия III учредить новый рыцарский орден. Ему дали устав ордена храмовников и назвали Меченосцами, рыцари нашивали на плащ изображения красного меча и креста. Орден угнездился в Риге, но полоцкие князья даже этому не препятствовали! У них были куда более важные дела – цапаться друг с другом, вместе с Ольговичами разорять княжества русских соперников. А епископ согласился числиться вассалом Полоцка, платил символическую дань, чего ж еще требовать?

Ну а в Эстонии появились датчане, тоже начали обращать жителей в латинство. Новгородцы не мешали. Ведь и у них имелись более важные дела, а с датчанами они торговали, поддерживали добрые отношения. Опять же, распространение христианства – дело святое, достойное. Как тут можно возражать? Правда, христианство было чужое, не православное. Но опасности в этом не видели. Ведь западничество торжествовало и в самой Византии. В Константинополе расцвели иностранные кварталы, открывались латинские храмы, патриархия и император заискивали перед Римом. Если патриарх разрешает у себя в Греции, значит, и для русских в этом нет ничего предосудительного.

Греки и впрямь втянулись в тесную «дружбу» с европейцами и считали себя в выигрыше. Казалось, что при Комнинах империя достигла наивысшего блеска. Ее вассалом стала Венгрия, немцев удалось выдворить из Италии. Гавань Константинополя переполняли чужеземные суда, состоятельные люди покупали импортные костюмы, ткани, венецианцы и генуэзцы везли восточные предметы роскоши. В столице возобновилось грандиозное строительство. Вельможи-взяточники и нувориши возводили дворцы, виллы, персональные церкви. Но провинция разорялась. Итальянцы воевали с немцами за византийский счет, огромные суммы требовались и на венгерские авантюры Мануила Комнина. А откупщики, пополняя казну, обдирали людей подчистую.

Деревни пустели и забрасывались, города заселялись инородцами – арабами, армянами, персами, евреями. Они умели «подмазать» правителей, скупали за бесценок землю и образовывали свои колонии. А византийское население правдами и неправдами перетекало в столицу. Только здесь можно было безбедно прокормиться в услужении у тех же иностранцев, вельмож, на стройках, в порту. Константинополь превратился в гигантский мегаполис-паразит, высасывающий соки из собственной страны.

А в 1180 г. умер Мануил Комнин. Брат императора Андроник объявил себя поборником интересов угнетенного народа, сверг и умертвил малолетнего наследника Алексея II. Андроника под тем же лозунгом скинул и убил Исаак Ангел. Хотя лучше не становилось. Только хуже. При Ангелах, по словам современников, «должности продавались, как овощи», «торговцы, менялы и продавцы платья удостаивались за деньги почетных отличий», «скифы и сирийцы за взятки приобретали ранги». Дошло до того, что начальник тюрьмы Лагос выпускал на улицы бандитов, чтобы они работали на него, делился добычей с придворными, и царь оставлял все жалобы без внимания [100].

Прогнившее величие империи продержалось очень долго, а теперь стало стремительно расползаться по швам. Венгерский король сразу забыл о зависимости от Константинополя. В свистопляске переворотов отделились причерноморские области, там родственники Комнинов провозгласили особую, Трапезундскую империю. Тмутаракань захватили половцы. Отпали армянская Киликия, Сербия, Болгария. А греческие архонты, правители провинций, получившие от Мануила Комнина права западных графов, переставали считаться с центральной властью, вводили собственные законы, налоги, воевали друг с другом.

Но Запад другом Византии так и не стал. Все свои неудачи на Ближнем Востоке европейцы сваливали на «греческие происки», презрительно величали византийцев «еретиками». В 1196 г. на папский престол взошел Иннокентий III – энергичный, расчетливый, хитрый. Он, конечно, не вспоминал, на чьи деньги его предшественники сумели сбросить опеку германских императоров. Зато плодами византийской политики воспользовался в полной мере, стал не только духовным, а могущественным светским правителем, его власть признали итальянские князья и города, Сицилия. Папа решительно лез в дела европейских монархов, регулировал королей Англии, Франции, император Германии Фридрих II принес ему вассальную присягу.

На Византию Иннокентий поглядывал с особенным интересом. Ослабела, разваливается… чего же еще желать? С завоеванием Палестины не складывалось, но Балканы лежали гораздо ближе. Тут тебе и богатства, накопленные веками, и земли для алчного рыцарства. Идею папы вполне разделял венецианский дож Дондоло, с 1198 г. они начали готовить Четвертый крестовый поход. Разговоры опять шли о Ближнем Востоке, но тайно нацеливались на Константинополь. Подходящим предлогом стал очередной переворот в Византии. Исаака Ангела сверг его брат. Сыну Исаака Алексею венецианцы устроили побег из тюрьмы, он появился в Италии и безоговорочно подписал обязательства выплатить колоссальную сумму для «вознаграждения» крестоносцев.

Рыцари отправились к греческой столице как бы для защиты прав Исаака и Алексея. Их было очень мало, всего-то 20 тыс.! Но оказалось, что у Византии уже практически нет армии. И флота нет, адмирал Стрифн разворовал и распродал корабли, строевой лес, парусину, якоря. Да что там армия и флот, население Константинополя составляло 800 тыс. человек! Чего стоило выйти на стены и отбиться от пришельцев? Нет, избалованные столичные жители и не подумали взяться за оружие. Принялись вместо этого бунтовать и митинговать. Узнали, что крестоносцы прибыли сажать на престол Исаака с Алексеем – ну так в чем проблема? Сами выгнали узурпатора-брата, вернули на трон свергнутых царей. Но ведь они наобещали рыцарям колоссальную сумму и заплатить ее заведомо не могли. Пробовали вытрясти деньги с горожан, а константинопольцам это очень не понравилось. Они опять взбунтовались и прикончили Исаака с Алексеем.

Лучшего предлога для крестоносцев нельзя было придумать. Умертвили «законных» царей, которые были им «должны»! Горстка рыцарей пошла на штурм и беспрепятственно захватила город. Убивали мало, разве что под горячую руку. Зато уж грабить взялись капитально – дворцы, дома, церкви. Сгребали все мало-мальски ценное. Специальные отряды латинских монахов были выделены для охоты за чудотворными иконами, мощами святых, деловито обшаривали храмы и монастыри. Группы рыцарей и их слуг, растекшиеся по кварталам и площадям, вели себя как полные хозяева, а на население смотрели как на гигантский невольничий рынок.

Останавливали приглянувшихся женщин и девушек, бесцеремонно приказывали раздеваться. Многочисленные горожане терпели, перепуганно подчинялись! Знатные дамы, горделивые ромейки, торопливо отдавали кольца и серьги, пока их не вырвали из ушей, при всем честном народе послушно стаскивали платья. А победители изучали и оценивали, взять или не взять, нет ли каких изъянов. Мужа, стоящего рядом, спроваживали пинками. Но «товара» было слишком много, для продажи в рабство отбирали самых молодых и красивых, а остальную массу горожан просто выгнали из Константинополя, чтоб не путались под ногами.

Взять с собой не позволяли ничего, в воротах встали кордоны, отнимавшие даже одежду, ее же можно было перепродать. По дорогам побрели сотни тысяч людей, кто в исподнем, у кого-то и на нижние рубахи позарились, почтенные семейства шлепали в чем мать родила, прикрывались случайными тряпками. А свои же византийские крестьяне встречали несчастных насмешками и издевательствами. Дескать, так вам и надо, зажравшимся константинопольцам. Историк Хониат, испытавший это на себе, приходил к печальному выводу – да, мол, столица «слишком много пила молоко народов» [100]…

Но и для насмешников вскоре пришел черед. Пришельцы без особого труда начали покорять провинции. Некоторые архонты переходили на сторону захватчиков. Другие враждовали между собой, и их давили по одиночке. Еврейские и армянские колонии в греческих городах открывали рыцарям ворота. На месте Византии была провозглашена Латинская империя. Крестоносцы избрали своего императора, делили державу на графства и герцогства, раздавали лены баронам и рыцарям, а византийцам объявляли, что отныне они крепостные. Раньше стонали от налогов, отныне должны работать на полях хозяина.

Иннокентий III торжествовал. Исполнилась давняя мечта римских первосвященников, папа стал единственным главой Церкви! В Константинополь он послал своего патриарха, католического. А греческому оставили только нательный хитон и крест, посадили на осла и велели убираться куда глаза глядят. Иннокентий уже назначил кардинала и для Руси. Обратился к Всеволоду III, к Ростиславу Киевскому, к митрополиту. Извещал, что Греция повинуется папе, значит, и русским пора обратиться в нему, переходить в «истинную веру». Неужели они одни хотят быть «отверженными от паствы Христовой»?

Падение Константинополя и впрямь потрясло русских. Отношения с империей были сложными, с ней то сближались, то ссорились. Тем не менее она казалась незыблемой, вечной, сохраняла престиж наследницы Древнего Рима, главной христианской державы, и вдруг все это развеялось прахом… Но завоевателей на Руси отнюдь не признали преемниками византийских царей. Папских увещеваний ни владимирский, ни киевский князья слушать не стали. А за их спинами и митрополия могла чувствовать себя в безопасности.

Вот тут и сказались усилия Ярослава Мудрого, Мономаха, Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо по утверждению национальной церкви. Византийскую раздавили, а русская-то осталась. Ну а греческий митрополит и епископы лишились родины, лишились могучей опоры в Константинополе. Сейчас им волей-неволей приходилось подстраиваться к русским. Появились и беженцы – священники, мастера, ремесленники, ученые. Что ж, их принимали, лишними не будут. Живите, трудитесь, служите новому Отечеству.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.