5.4 АВАРИЙНОЕ СПАСЕНИЕ
5.4 АВАРИЙНОЕ СПАСЕНИЕ
10 декабря Мишин провел заседание Совета главных, на котором рассмотрели измененную программу ЛКИ «Союзов» и проект графика изготовления кораблей 7К-Л1 для облета Луны. Первый пилотируемый полет с облетом Луны предлагался в июне 1967 года. До этого в первой половине года должны облететь Луну два корабля без возвращения на Землю и два беспилотных с возвращением. Оставалось всего полгода до пилотируемого облета с помощью нового комплекса УР-500К — 7К-Л1, а мы не готовы даже к первому беспилотному пуску. Более того, кроме двух уже отправленных на космодром кораблей оставшиеся три не укомплектованы десятками приборов и не могут по этой причине пройти заводские контрольные испытания (ЗКИ). Совершенно «раздет» основной, пятый, пилотируемый корабль. Пилюгин и Рязанский дружно заявили, что такие сроки совершенно нереальны. Мишин не стал спорить, а сослался на Устинова и Смирнова, которые эти сроки ему продиктовали как директиву. Прощаясь после Совета, Пилюгин высказал свою досаду:
— Сергей бы такой смехотворный график на Совет не выносил, а Василий не решается спорить с Устиновым и Смирновым. Вы бы с Бушуевым ему объяснили.
— Ты — член старого королевского Совета, почему сам не можешь напрямую объяснить это «дяде Мите»? — оборонялся я.
Но Николай только махнул рукой и пошел к машине.
На Госкомиссии Керимов настоял на том, чтобы сразу после выхода корабля на орбиту руководство полетом во избежание дублирования и путаницы приняла на себя главная оперативная группа управления (ГОГУ), базирующаяся в Евпатории. Группу еще раз утвердили в следующем составе: Агаджанов, Черток, Рязанский Трегуб, Феоктистов, Раушенбах, Левин, Павлов, Анохин. Нам надлежало не позднее чем за сутки прибыть на НИП-16 для проверки готовности с последующим докладом Госкомиссии до ее последнего предстартового заседания. Во время подготовки старта на космодроме Григорию Левину поручалась роль офицера связи с ГОГУ. Мишину, Керимову, Каманину с будущими экипажами «Союзов» надлежало прилететь в Евпаторию с космодрома непосредственно после пуска. С Рязанским, Раушенбахом, Феоктистовьм и десятком нелегально задержавшихся в Москве участников различных групп мы вылетели утром 13 декабря на крымский аэродром военно-морской авиации в Саки и к обеду в столовой «главных конструкторов и генералов» встретились с Агаджановым и Трегубом, которые высказали недовольство состоянием подготовки центра управления. Нам дали понять, что отдыхать на этом курорте не доведется. Бурное декабрьское море к этому и не располагало.
Свежему человеку обстановка в этом центре напоминала разворошенный муравейник. При управлении полетом первого «Союза» было допущено много ошибок по организационным причинам. Группа «Т», пользуясь властью Керимова и Мишина, учитывая нештатную аварийную ситуацию, фактически приняла управление на себя. Но средства связи и все группы, необходимые для оперативного управления, располагались на НИП-16. Дублирование команд, несогласованность решений, взаимные претензии в неоперативности принятия решений нервировали людей, разделенных дистанцией в 3000 километров.
Во время полета «Космоса-133» обнаружилось очень много слабых мест в наземном комплексе управления. Агаджанов и Трегуб организовали частные и генеральные тренировки с имитацией режима полета, чтобы добиться взаимопонимания и притереть друг к другу различные группы, состоящие из военных, которые слушали своих командиров, и специалистов промышленности, которые в свою очередь считали, что «строевое» начальство только мешает работе.
До пуска оставались сутки, и мы с Рязанским настояли на проведении «демонстративного совещания», на котором каждый специалист мог бы независимо от воинской подчиненности и ведомственной принадлежности выложить свои претензии и предложения по наведению порядка. Больше всего досталось начальнику группы управления полковнику Евгению Работягову. Он был последним звеном в длинной цепи принятия решений. В обязанности его службы входила передача содержания команд всем НИПам на территории страны и кораблям в океанах. Каждому наземному и морскому пункту должны быть переданы по крайней мере за 20 минут точное время начала видимости, целеуказания для выставки антенн, последовательность и шифры передаваемых на «борт» команд, перечень первоочередных параметров телеметрии, подлежащих обработке. В свою очередь, надо успеть следить за получением с пунктов подтверждения правильности исполнения директив, выслушать оправдания, дать новые указания и т.д.
Основными источниками информации для подготовки решений ГОГУ была группа баллистики Владимира Ястребова, группа анализа Вадима Кравца и служба телеметрических измерений полковника Родина.
На совещании Работягов жаловался, что нет порядка в целом: во время сеанса, когда должна стоять тишина и все должны быть «при деле», продолжается суматошная беготня из комнаты в комнату за информацией, «ответственные и безответственные специалисты ищут друг друга, чтобы первыми доложить руководству свои идеи». Он также сказал, что связь по стране в целом не справляется с потоками телеметрической информации, которую надо передавать в Евпаторию. Необходимо сократить эти потоки, выбрав самое главное. Родин заявил, что только первый реальный полет «открыл нам глаза на то, как надо работать».
— Мы убедились, — сказал Родин, — что такой поток информации быстро обработать нельзя.
Он предложил для связи использовать «Молнию». Телеметрическая служба была одной из тех, где военные и гражданские специалисты работали в полном согласии. У них уже стало традицией «сор из избы не выносить», а внутренние противоречия гасить своими силами. Во многом это была заслуга руководителей нашей телеметрической службы: Голунского, Попова и Воршева. Впрочем, баллистики тоже образовали касту, в которой военные отличались от наших и академических баллистиков только военной формой одежды. Больше всего досталось группе анализа. Она включала в себя два десятка ведущих специалистов, каждый из которых отвечал за свою бортовую систему. Каждый требовал обработки интересующих его параметров в первую очередь и спешил первым доложить руководству, что у него «все в порядке» или «совсем плохо, необходимо ДВД дать то-то и то-то и не делать того-то». Иногда информация, передаваемая с пунктов по телефонным каналам, зависела от того какой военный чин «сидел на трубке».
Ястребов признал, что зоны видимости они дают с большими задержками потому, что еще не налажены баллистические расчеты здесь, на местной ЭВМ. Все шло через баллистический центр НИИ-4 в Болшево. К ближайшему пуску они готовы оперативные расчеты давать здесь, на пункте.
Подводя итоги, мы с Агаджановым высказывали главным образом советы и запреты типа: во время сеансов не кричать, тому-то сидеть там-то, передавать по телефону только то-то и т.д. В остальном совещание показало, что для одновременного управления двумя объектами провести в группах размежевание: на активный и пассивный.
Так или иначе, но утром 14 декабря мы доложили Госкомиссии о готовности всех служб управления полетом к пуску «Союза» № 1. Но на этот раз ГОГУ и всему наземному КИКу не пришлось проверить свою способность оперативно управлять полетом.
Мы собрались в большой комнате, которая называлась центральным залом управления. Агаджанов, Трегуб и я образовали триумвират, которому предстояло принять на себя управление «Союзом» непосредственно после отделения его от носителя. Мы сидели плечом к плечу за одним столом, уставленным десятками телефонов, среди которых перед «двенадцатым» — такой условный позывной был у Агаджанова — стоял микрофон. На стенде перед нами были плакаты с позывными, обозначениями команд и раскрашенная программа первых суток полета. Никаких экранов и электронных мониторов отражения информации у нас тогда еще не было, 90% всей информации принималось на слух. Глаза требовались, чтобы смотреть справочные материалы, разложенные в пухлых папках. Вся документация, отпечатанная на «синьках» розово-бурого цвета, была секретной.
Позади нас размещались основные представители многочисленной группы анализа. Они тоже должны были воспринимать на слух по громкой связи все доклады о телеметрической информации, данные баллистического прогноза, следить за нашими переговорами с НИПами, воспринимать доклады об исполнении команд, быстро соображать, что творится, и по возможности тихим голосом подавать нам советы.
Специалистов по всем системам набралось несколько десятков. Они размещались в других комнатах. Если ответственный за ту или иную систему, находящийся в нашей комнате, желал проконсультироваться со своим подчиненным, он выскакивал из этого главного зала и бежал искать нужных людей. Не добившись ясного ответа, обычно приводил с собой несколько человек, и тут начиналась бурная дискуссия, мешавшая восприятию на слух оперативной информации.
Внушения «двенадцатого» мало помогали, и создавалась опасность, что при нескольких нештатных ситуациях на «борту» у нас, на «земле», может наступить хаос, чреватый непредсказуемыми последствиями. Такие опасения высказывались на вчерашнем совещании.
Но сегодня, 14 декабря, передав Госкомиссии по четырехчасовой готовности нашу «полную готовность» и спокойно пообедав, мы разогнали всех по своим местам. Получив с космодрома сообщение Левина о пятнадцатиминутной готовности, потребовали по громкой связи и внешнему циркуляру всеобщей тишины.
Старт был назначен на 14 часов по московскому времени.
Мы получали трансляцию о предстартовой подготовке вплоть до минутной готовности. Сообщение о минутной готовности прошло по всем наземным и корабельным пунктам. По циркуляру приняли десяток обнадеживающих докладов «Минутную готовность принял!». От Москвы и Евпатории «до самой до Камчатки» на десяти НИПах сотни людей застыли в аппаратных помещениях. В Тихом океане ждали сигналов теплоходы «Чажма» и «Чумикан». В Гвинейском заливе раскачивался на штормовых волнах «Долинск», телеметристы ждали первый виток.
Минутная готовность растягивалась. Левин молчал. Отсутствие всякой информации действует на психику хуже, чем плохая информация.
Что-то произошло на старте! Только через 30 минут получили от Госкомиссии команду:
— Дайте отбой всем средствам и системам!
Что же произошло?
14 декабря предстартовые испытания, заправка и все заключительные операции протекали без замечаний. Заседание предстартовой комиссии прошло спокойно. Все главные повторно дали заключения об отсутствии замечаний и полной готовности.
По пятнадцатиминутной готовности, следуя королевской традиции, ушли с площадки и спустились в бункер Кириллов, Керимов, Мишин, Шабаров, Дорофеев, приехавший на этот пуск из Куйбышева Дмитрий Козлов и его заместитель по испытаниям Михаил Шум. Осташев с испытателями корабля находился у пульта станции 11Н6110. Кириллов и Шабаров встали к перископам. 31-я площадка имела статус боевой. За пультами носителя здесь сидели офицеры боевого расчета. По уровню дисциплины и знанию техники они уже не уступали стреляющим офицерам первой площадки. По минутной готовности Кириллов начал контроль за ракетой через перископ, словно она могла раньше времени сорваться со старта, диктуя традиционный набор команд: «Протяжка один», «Ключ на старт!», «Дренаж», «Протяжка два», «Пуск!». Дальше должна работать автоматика по циклограмме запуска всех двигателей. Бегущие транспаранты на пульте один за другим сообщали о выполнении операций и воспламенении пирозапалов зажигания во всех камерах… кроме одной на боковом блоке. Зажигалка одной из камер оказалась не готова к запуску, и автоматика «сбросила» схему. Производить повторный набор и попытку запуска можно было, только осмотрев все камеры, сменив зажигалки, поняв и устранив причину отказа.
Обычно в таких ситуациях ответственность принимает на себя стреляющий. Будь здесь Королев, Кириллов испросил бы его согласия. Теперь он взял всю ответственность на себя. Стартовой команде было приказано подойти к ракете, осмотреть двигатели и найти причину отказа. Под ракету была выдвинута кабина обслуживания, с которой открывается доступ к соплам двигателей. К команде военных присоединились Дорофеев и Шум. Из бункера на «нулевую» отметку к ракете поднялись Кириллов, Керимов, Мишин, Козлов, Осташев. С чистого неба стоящее низко над горизонтом зимнее солнце хорошо подсвечивало все происходящее на старте.
Внезапно где-то над ракетой сопровождаемый сильнейшим хлопком вспыхнул ослепительно яркий свет. Это над обтекателем запустились двигатели системы аварийного спасения. Находившиеся на площадке изумленно наблюдали, как в полукилометре от старта над степью закачался под парашютом спускаемый аппарат корабля. Створки головного обтекателя грохнулись рядом с площадкой. Кириллов вовремя успел переключить внимание и углядеть огоньки, весело плясавшие над разрушенной макушкой ракеты. Сообразить, что может последовать за стекающими вниз, пока еще безобидными, огненными струйками было нетрудно.
По громкой связи он отдал четкие команды: «Всем с площадки немедленно в бункер! С кабины обслуживания уходить по патерне в сторону подземного кислородного завода! Воду на старт!»
Еще жива была память о трагедии 24 октября 1960 года. Никого не требовалось подгонять. Каждый убегал по силе своих физических возможностей.
Пороховые двигатели САСа бережно вынесли спускаемый аппарат на высоту до 700 метров и отдали его на попечение парашюту. Приземление, как определили впоследствии, прошло вполне нормально — даже сработала система мягкой посадки.
Кстати замечу, что я был очень заинтересован в испытаниях системы мягкой посадки. С моей подачи к этой разработке привлекали профессора Евгения Юревича из Ленинградского политехнического института (ЛПИ). Королеву в свое время это предложение показалось несерьезным, но он его и не отклонил. Так начиналась деятельность нового молодого ОКБ ЛПИ, главным конструктором которого долгое время был Юревич. Вскоре его деятельность на космическом поприще вышла далеко за тесные рамки высотомеров для мягкой посадки.
Но вернемся к мучительному вопросу. Почему САС поджег ракету?
Уже потом поняли, что при отрыве спускаемого аппарата двигателями САС разрываются трубопроводы жидкостной системы терморегулирования. Для этой системы была разработана специальная жидкость, обладавшая как теплоноситель уникальными свойствами. Однако эта жидкость горела лучше бензина. Она-то и загорелась от факелов пороховых двигателей САСа.
В оставшемся на ракете приборно-агрегатном отсеке корабля после отстрела спускаемого аппарата была нарушена герметичность в перекисной системе ДПО-ДО. Огонь перекинулся на основные блоки ракеты, и пожар стал сопровождаться взрывами, от которых вылетели стекла и осыпалась штукатурка в зданиях, отстоящих на километр от старта.
Процесс развивался так, что ко времени самого сильного взрыва, разрушившего конструкцию стартового сооружения, люди успели укрыться в бункере или в патерне. Погиб один офицер. Он укрылся вблизи ракеты за бетонным сооружением, выдержавшим взрыв, и задохнулся от дыма.
Очевидной причиной пожара было срабатывание двигателей САС. Они честно выполнили свою задачу. Если бы в корабле вместо манекена был живой космонавт, он бы не пострадал после приземления в полукилометре от старта. Но кто дал команду на запуск САС? Системы пожаротушения еще не справились с пожаром, старт еще горел, а в бункере электрики лихорадочно листали толстые альбомы электрических схем и вспоминали логику работы САС. Кто виноват? Ответ оказался до невероятного обидным по своей простоте еще и потому, что подсказал его не кто-либо из умных пилюгинских или наших схемщиков, а Николай Хлыбов — гироскопист фирмы Кузнецова. На «Горизонте» и «Вертиканте» — командных гироскопах центрального блока ракеты — для системы аварийного подрыва ракеты в свое время были предусмотрены аварийные контакты. Роторы гироскопов по природе своей «привязаны» своими осями к неподвижным звездам или, как говорят теоретики, к инерциальной системе координат. Угловые отклонения ракеты во время полета относительно направления осей гироскопов на углы, во много раз превосходящие расчетные, приводят к замыканию контактов. Такой обобщенный сигнал аварии используется для запуска автоматики АВДУ ракеты и САСа космического корабля в полете.
В нашем случае ракета не летела, не колебалась, не отклонялась. Почему же замкнулись аварийные контакты уже выключенных после сброса схемы гироскопов?
После снятия питания роторы гироскопов имеют еще длительный выбег. Они остановятся только минут через сорок. Все это время их оси «уходят» относительно неподвижного корпуса с аварийными контактами, потому что ракета вращается вместе с Землей. При проектировании аварийных систем Земля предполагалась неподвижной. То, что случилось, нарочно не придумаешь! Для таких случаев положено из соображений безопасности, не вдаваясь в теорию, в автоматике или инструкциях на аварийный случай предусмотреть блокировку питания САСа. Такая блокировка была нами предусмотрена для системы АПО, ради которой в свое время и были введены эти самые аварийные контакты. Какие бы ошибки мы не допускали на «земле», подать питание на систему АПО для подрыва было невозможно. Но САС в отличие от АПО обязан был работать и со старта для спасения космонавта в случае аварии носителя на старте.
Система с первого раза блестяще доказала свою надежность. Однако никто не рассчитывал, что спасая космонавта, она способна поджечь и погубить хорошую, отнюдь не аварийную ракету. Старт 31-й площадки был надолго выведен из строя. Госкомиссия, собравшаяся на космодроме 16 декабря, приняла решение о срочной подготовке первой площадки к пускам «Союзов». Начальник полигона генерал Курушин дал согласие в месячный срок провести все необходимые для этого работы.
Очередной, третий, пуск одиночного беспилотного «Союза» предварительно назначили на 15 января 1967 года. Соответственно последующие пуски двух кораблей для стыковки решили планировать на март. Об этом поведал нам в Евпаторию с полигона Левин, участвовавший в работе Госкомиссии. Мы занимались организационными согласованиями еще два дня и вылетели в Москву.
Невесело заканчивалось первое космическое десятилетие и первый год нашей работы без Королева. После двух подряд аварий новых пилотируемых кораблей возникали разговоры, что при Королеве, мол, такого бы не было, Мишин не проявил необходимой жесткости в вопросах надежности.
Я считал и считаю, что в авариях первых беспилотных «Союзов» вины Мишина нет. Первопричины обоих аварий были заложены еще при жизни Королева. Ни Королев, ни Мишин, ни любой другой главный конструктор не могут предвидеть все ошибки, которые способны допустить их заместители и многие десятки стоящих за ними специалистов. Обе аварии следует отнести за счет ошибок допущенных на стыках различных систем. В обоих случаях виновниками следует считать меня, отвечавшего за системы управления в целом, моих заместителей Юрасова, Раушенбаха и подчиненных им руководителей отделов. Обе аварии были следствием не отказов, а ошибок, которые должны были быть обнаружены при испытаниях. Виноваты и испытатели, которые проверяя разработчиков, не предусмотрели в своих методиках необходимую полноту проверок.
14 декабря каждый из главных письменно подтвердил надежность и готовность своей системы. Недожег одной зажигалки — это случайный отказ, который может возникнуть в любой системе. Но последовавшая за этим отнюдь не аварийным отказом катастрофа показала, что высокая надежность каждого звена в сложной системе еще не гарантирует надежности системы в целом. Формально за систему управления в целом я был первым ответчиком, за мной мои заместители и испытатели, а отнюдь не Мишин. Мы должна были думать, как блокировать САС до начала реального полета как блокировать систему успокоения после отделения, чтобы не вытравить все топливо ДПО. После случившегося очень быстро был проведены несложные доработки и мероприятия, исключающие повторение подобных происшествий.
Мучительными были размышления о том, какие еще ошибки остались не выявленными на стыках других систем. События следующего, «юбилейного», года, к сожалению, подтвердили эти опасения.
В последние дни уходящего года, желая в какой-то мере компесировать неудачи по 7К-ОК, Тюлин, назначенный председателем Госкомиссии по 7К-Л1, проявил особую активность. Ему удалось впервые собрать вместе Челомея и Мишина с главными конструктрами всех ведущих организаций, участвующих в программе пилотируемого облета Луны «в честь 50-летия Октябрьской революции».
На Госкомиссии 24 декабря Челомей доложил, что носитель УР-500 уже летал четыре раза. УР-500К отличается от УР-500 наличием третьей ступени, которая увеличивает полезную нагрузку на околоземной орбите с 12 до 20 тонн.
Дискуссия развернулась после выступления Мишина, который для пилотируемого полета предложил «подсадочный» двухпусковой вариант. Суть его заключалась в том, что вначале на околоземную орбиту на УР-500К выводится Л1 без экипажа. Затем на «семерке» стартует 7К-ОК с двумя космонавтами. Если на двух кораблях все в порядке, они стыкуются, космонавты через открытый космос из 7К-ОК переходят в 7К-Л1, стартуют к Луне и, облетев ее, возвращаются на Землю. Это был сложный вариант. Мы еще не имели ни одного благополучного полета беспилотных кораблей 7К-ОК, носителя УР-500К, еще ни разу не сближались и ни разу не стыковались, еще не было варианта корабля для стыковки, а уже решали, что двое космонавтов облетят Луну не позднее чем через 10 месяцев!
Бушуеву и Феоктистову, которые поддерживали вариант Мишина, я сказал, что обещать полет по такой схеме до юбилейных праздников — это чистейшая авантюра. Бармин высказался категорически за прямой полет на УР-500К без «подсадки», но при условии не менее четырех предварительных беспилотных полетов. Бармина поддержал Пилюгин, который был кровно заинтересован в летной отработке системы управления третьей ступени и самого корабля Л1.
Тюлин дал поручение прорабатывать оба варианта.
Всего через неделю он собрал во второй раз заседание Госкомиссии только для проверки готовности к первому беспилотному пуску 7К-Л1 на УР-500К. Челомей, Мишин, Бармин, Пилюгин доложили о готовности УР-500К, первого корабля 7К-Л1, старта и системы управления к пуску 15-20 января. Рязанский и Спица заявили о необходимости выделения 100 миллионов рублей для дооборудования КИКа. По докладу Каманина постановили с нового года начать подготовку экипажей для кораблей Л1 независимо от готовности к полетам на «Союзах».
С Госкомиссии все расходились, поздравлял друг друга с наступающим Новым годом.
Мишин, Бушуев и я зашли в кабинет Тюлина, чтобы в приватной беседе получить его поддержку нашим дальнейшим планам пусков 7К-ОК. Он рассказал, что Челомей последнее время развивает активность в проталкивании своего варианта экспедиции на Луну. Эскизный проект сверхтяжелой ракеты УР-700 с новыми двигателями Глушко обещает вытащить на околоземную орбиту до 140 тонн. Это ничуть не хуже, а может быть лучше, чем у американского «Сатурна-5». Экспертная комиссия не усмотрела в проекте никаких криминалов, кроме того, что строительство на полигоне под Н1 уже идет, истрачены сотни миллионов рублей, а для УР-700 надо все начинать сначала. «Дядя Митя» и Смирнов Челомея не поддерживают. Наш министр колеблется, Келдыш тоже. Многое будет зависеть оттого, как у нас пойдут дела.
—До Октябрьских праздников необходима стыковка пилотируемых 7К-ОК. Это в какой-то мере смягчит недовольство высших сфер, даже если мы не успеем облететь Луну, — заключил Тюлин.