1.3 КАРИБСКИЙ РАКЕТНЫЙ КРИЗИС… И МАРС
1.3 КАРИБСКИЙ РАКЕТНЫЙ КРИЗИС… И МАРС
Запуски советских космонавтов, а затем и американских астронавтов могли стать весомым предлогом для сближения двух сверхдержав. Общечеловеческое значение этих событий было столь велико, что имелись все основания для окончания жесткого режима «холодной войны» и перехода к сотрудничеству в космосе.
«Холодная война» требовала изнурительной гонки вооружений — без передышки, без перемирия. Что бы худого в наше время не писали и не говорили о Хрущеве, он был одним из немногих руководителей того времени, который понимал и стремился ослабить эту изнурительную гонку. Одно время казалось, что он нашел взаимопонимание с президентом Эйзенхауэром. Для этого в полной мере Хрущевым были использованы наши лунные успехи. Действительным хозяевам Америки это не понравилось, и, как известно, начавшееся было потепление было сорвано в мае 1960 года.
Полет Гагарина давал еще одну возможность сближения при новом молодом президенте США Джоне Кеннеди. Высшее политическое руководство нашей страны пыталось развернуть компанию по смягчению напряженности, опираясь на неподдельное, искреннее восхищение человечества этим событием.
Все радиостанции Америки передавали, прерывая очередные программы, о «новом потрясающем триумфе русских в соревновании с США в космосе». Но длилось это недолго. Через три дня первые полосы газет начали занимать тревожные сообщения с Кубы. Американские газеты кричали о коммунистической угрозе со стороны режима Фиделя Кастро. Наши газеты на одной и той же странице печатали заявление Гагарина перед полетом: «Посвящаю полет людям коммунизма» и такие заголовки: «Новые преступления империализма. Началась вооруженная интервенция против Кубы», «Мы с тобой, Куба!». Еще через три дня: «Контрреволюция раздавлена», «Урок поджигателям войны».
Я и многие мои товарищи были не только современниками, но и активными участниками двух как бы параллельно идущих в истории человечества действий: мирного космического, заранее рассчитанного на счастливый конец, и ракетно-ядерного, с непредсказуемым финалом.
Впервые после второй мировой войны мир всего на сутки отстоял от возможного начала третьей. В этом международном кризисе первую роль играло ракетное вооружение, породив сам кризис. Поэтому профессионалы-историки его называют не только Кубинским или Карибским, но и ракетным.
Попытаюсь изложить события в хронологическом порядке, считая, что отдельные факты многими забыты, молодым поколениям нет времени интересоваться историей по первоисточникам, а многое из того, что происходило на самом деле, стало доступно открытой истории только в конце восьмидесятых годов.
8 ноября 1960 года Джон Фицджеральд Кеннеди победил на президентских выборах и 20 января 1961 года стал хозяином Белого дома. По предварительным выступлениям и первым заявлениям в конгрессе была надежда, что Кеннеди станет новым Рузвельтом. Мы искренне хотели ослабления напряженности, возникшей после инцидента с самолетом У-2, и мечтали о деловых контактах с американскими космическими учеными.
После знаменитого обращения Кеннеди 25 мая к конгрессу о подготовке экспедиции на Луну даже Королев как-то обмолвился:
«А неплохо было бы слетать за океан, посмотреть, как это они собираются делать».
Келдыш, ставший президентом Академии наук, тоже давал понять, что он приложит старания для установления научных контактов между истинными создателями пилотируемых космических аппаратов.
Очень быстро эти надежды были разбиты. В речи, произнесенной в сенате в июне 1961 года, Кеннеди поставил задачу: «Сделать неуязвимой способность США наносить ответный ядерный удар. Для этого совершенствовать ракетное оружие, укреплять военные базы».
Американские военные, расходясь в деталях, открыто провозгласили доктрины на резкое усиление гонки ракетно-ядерных вооружений. Адмиралы требовали ускорения строительства атомных подводных лодок с ракетами «Поларис», командование ВВС было заинтересовано в создании сотен межконтинентальных ракет «Минитмен» подземного базирования для нанесения «превентивного удара».
Чтобы преодолеть наше отставание, два завода: куйбышевский № 1 и днепропетровский № 586 — в три смены трудились над выпуском межконтинентальных ракет — носителей ядерного заряда — Р-7А, Р-9 и Р-16. К концу 1962 года изготовлено ракет было уже много. Но стартов Р-7А по-прежнему было всего четыре. Р-9 и Р-16 еще не были доработаны для пусков из шахтных пусковых установок. Первые десятки этих ракет срочно поставили на дежурство на не защищенных от ядерного удара наземных позициях.
В США разработкой баллистических ракет занимались раздельно армия и ВВС. Первая боевая ракета малой дальности «Редстоун» была разработана в США под руководством Вернера фон Брауна в арсенале Редстоун. Здесь были сосредоточены почти все вывезенные в 1945 году из Германии немецкие ракетчики. При непосредственном участии немцев там же в 1956 году была создана ракета средней дальности «Юпитер».
«Юпитер» был принят на вооружение летом 1958 года. Немцы сохранили верность жидкому кислороду, но горючее — этиловый спирт — заменили на керосин. «Юпитер» имел автономную инерциальную систему управления и был оснащен термоядерной головной частью мощностью в 1 мегатонну. Эскадрильи стратегических ракет «Юпитер» были переброшены в Турцию и Италию. Максимальная дальность стрельбы 3180 километров позволяла нацеливать их на объекты всей Украины, Кавказа, южной и средней России.
Менее удачно шла работа на фирме «Дуглас аэрокрафт», которой ВВС заказала ракету средней дальности, не уступающую «Юпитеру». Этой ракете присвоили название «Тор». Несмотря на серию неудачных пусков, ракета «Тор» по всем показателям догнала к концу 1958 года «Юпитер» и была принята на вооружение ВВС США. «Тор» также была кислородно-керосиновой ракетой с автономной системой управления. Головная часть ракеты содержала термоядерный заряд мощностью 1,5 мегатонны.
К 1962 году сухопутная армия и ВВС США располагали в Турция и Европе более чем сотней «Юпитеров» и «Торов», способных нанести по объектам Советского Союза ядерный удар общей мощностью до 125 мегатонн. Ракет на подводных лодках у нас было в десять раз меньше, чем на вооружении США. Точных данных о действительном соотношении ядерных зарядов, которые стороны были способны обрушить друг на друга в 1962 году, в официальных публикациях я не встречал. В мемуарной литературе[6] приводятся такие цифры: у США было пять тысяч единиц ядерного оружия, обеспеченных средствами доставки (на территорию СССР), против 300 единиц у СССР.
В число американских входили ядерные заряды, доставляемые межконтинентальными ракетами, тяжелыми бомбардировщиками, атомными подводными лодками и ракетами средней дальности, базировавшимися на территориях союзников США по НАТО.
Военные руководители того времени, в отличие от Неделина, почти не советовались по военно-стратегическим вопросам ракетно-ядерной эпохи с Королевым и другими главными. Однажды, вернувшись с какого-то совещания из Министерства обороны, СП поделился со мной и Бушуевым (мы в это время ждали его в кабинете): «Они же не хотят понимать, что прошло их время. Там есть молодые, толковые офицеры. Но им не дают хода и их не слушают». Наши военные соседи из НИИ-4, относившиеся к разряду «молодых», тоже жаловались, что там, «наверху», их не хотят слушать.
Одним из таких «молодых» был Николай Смирницкий. С капитаном Смирницким мы в 1947 году сидели в бронемашине при первом огневом стендовом испытании и при первых пусках в Капъяре.
В 1965 году Смирнипкий был назначен начальником ГУРВО, дошел до должности заместителя Главнокомандующего Ракетными войсками стратегического назначения, но в 1975 году уже в звании генерал-лейтенанта был уволен в отставку. В 1962 году он в чине полковника служил в Главном управлении ракетного вооружения (ГУРВО). Мы редко встречались. Однажды он очень озабоченно сказал: «Ты не представляешь, как тяжело. У министров и главкомов разные взгляды. Каждый из главных — Королев, Янгель, Челомей — имеет свою точку зрения. Мы должны очень спешить, а единой концепции пока нет. Каждому хочется лично выходить на Хрущева и убеждать его в своей правоте. Но ведь не его это дело — разрабатывать стратегию ракетной войны. Все очень запутанно. Тогда, в бронемашине, нам с тобой было куда яснее».
Позднее от Смирницкого я услышал некоторые подробности о «ракетном кризисе». Он был активным участником подготовки размещения ракетных позиций на Кубе и знал то, что от наших людей многие годы скрывалось, несмотря на открытые публикации за рубежом.
Продолжаю хронику событий. 17 апреля кубинские контрреволюционные отряды и наемники, при поддержке флота и авиации США вторглись на Кубу в районе Плайя-Хирон. Кубинская армия, используя опыт наших советников, с помощью нашего оружия полностью разгромила войска интервентов.
3-4 июня 1961 года проходила Венская встреча Хрущева с Кеннеди. Несмотря на два дня переговоров, эта встреча не стала поворотным пунктом в советско-американских отношениях.
Непримиримые сторонники «холодной войны» Даллес, Макнамара и Джонсон оказывали давление на Кеннеди, требовали ужесточения политики по отношению к Советскому Союзу. Посетивший нас Устинов, в то время председатель ВПК, со слов Хрущева после его Венской встречи сказал о Кеннеди: «Этому красивому мальчишке не позавидуешь».
Подливали масла в огонь «холодной войны» и европейские события, в частности возведение в августе 1961 года «Берлинской стены».
В Пентагоне был разработан и 20 февраля 1962 года утвержден «Кубинский проект», в котором октябрь 1962 года определялся как срок свержения Кастро. Конгресс США принял резолюцию, предоставляющую президенту право предпринимать военные действия против Кубы, если это потребуется «для защиты американских интересов».
В апреле, июне и июле 1962 года мы вывели в космос три «Зенита». Полученные результаты подтвердили исключительную ценность этого вида разведки. Ознакомившись в центре Главного разведывательного управления Генштаба (ГРУ ГШ) с обработанной пленкой, возвращенной из космоса, я получил большое удовлетворение от сознания причастности к созданию столь эффективного средства наблюдения и разведки. Правда, офицеры ГРУ жаловались на качество отечественной фотопленки: «Если бы нам американский „Кодак“, мы бы еще не то разглядели».
Там я впервые услышал «под страшным секретом» намек о подготовке для отправки на Кубу ракет Р-12. ГРУ получило задание проверить, возможно ли различить и опознать наземные стартовые позиции таких ракет. Выяснили, что если фотографии будут получать при помощи аэрофоторазведки, то наши ракеты, безусловно, обнаружат. Со спутника это сделать труднее, но также возможно.
В ответ на угрозу американского вторжения, по просьбе Кастро, Хрущев дал согласие на создание группы советских вооруженных сил на Кубе. Но обычными средствами американцев не испугать. Чтобы парировать реальную военную угрозу, Хрущев принял исключительно смелое решение: приблизить ядерные ракеты непосредственно к границе США. Ни министр обороны, пожилой маршал Малиновский, ни любой из членов президиума ЦК КПСС на такой рискованный шаг не решился бы.
После разведывательно-инспекционной поездки на Кубу начальника Генерального штаба маршала Бирюзова во главе группы военных ракетных специалистов, которыми руководил Смирницкий, было принято окончательное решение.
Основу боевого состава группы советских вооруженных сил на Кубе должна была составить 43-я дивизия ракетных войск стратегического назначения. В состав ракетной дивизии входили три полка, вооруженные ракетами Р-12 (24 пусковые установки), и два полка с ракетами Р-14 (16 пусковых установок).
Впервые на чашу весов «мир — война» были положены ракеты только Днепропетровского КБ Янгеля. Знал ли сам Янгель об этом? Он знал и был горд тем, что не только его еще «сырая» Р-16, но и ракеты средней дальности, предназначенные для Европы, оказались способны устрашить американцев. Впоследствии военные ракетчики в укор нам, королевцам, говорили: «Вот Янгель работает на нас, а Королев — на ТАСС».
Ракетная дивизия, если выпустит все свои ракеты первой (второго пуска уже быть не может), способна уничтожить по крайней мере 40 важнейших военно-стратегических объектов почти на всей территории США (конечно, кроме Аляски). Общий ядерный потенциал всей дивизии в первом и единственном пуске, если каждая ракета будет обеспечена стартовой позицией и дойдет до цели, составлял в зависимости от типа головной части до 70 мегатонн.
Для защиты ракет от ударов с воздуха ее прикрывали две зенитные ракетные дивизии и истребительный авиационный полк. Четыре мотострелковых полка должны были охранять наши ракеты от наземного наступления американцев в случае их вторжения на остров. Кроме того, для борьбы с морским десантом предназначались катера, оснащенные системами ракетного залпового огня (усовершенствованные «катюши») и самолеты-бомбардировщики Ил-28.
Подготовка техники и контингента войск, переброска всего этого на Кубу морским транспортом под видом перевозки горючего и других мирных грузов были действительно грандиозной операцией. Особую заботу вызывали погрузка, маскировка и размещение на судах, а затем на берегу ракет, ядерных зарядов и самолетов. Надо учесть, что все боевые средства требовали развитых служб тыла, снабжения горючим, средствами связи и замкнутого размещения всего личного состава. Первые боевые подразделения советских войск во главе с генералом армии И.А. Плиевым прибыли на Кубу в июле — начале августа. В середине августа началась тщательно замаскированная переброска ядерных боезарядов.
Операция «Анадырь» по отправке и подготовке ракетно-ядерной экспедиции на «Остров свободы», как тогда называли Кубу, проводилась столь секретно, что никто из нас, общавшихся с ракетно-космической элитой, не подозревал, к чему готовят ракеты, разработанные нашими друзьями в Днепропетровске.
В сентябре на Кубу начали прибывать ракеты Р-12 и самолеты Ил-28. Теперь из рассекреченных архивов стало известно, что к двадцатым числам октября по плану Пентагона стратегические силы США должны были полностью подготовиться к ядерной войне. Эта информация, поставляемая нашему высшему политическому руководству, видимо, и послужила причиной публикации[7] заявления ТАСС от 11 сентября:
«Советское правительство считает своим долгом проявить в создавшейся обстановке бдительность и поручить министру обороны Советского Союза и командованию Советской Армии принять все меры к тому. чтобы наши вооруженные силы были приведены в наивысшую боевую готовность.
Одновременно Советское правительство обратилось с призывом к правительству Кеннеди прекратить разнузданную антикубинскую пропаганду, восстановить дипломатические отношения с Фиделем Кастро.
Только после этого сообщения до нашего сознания начало доходить опасение, как бы военно-дипломатические игры не помешали очередным пускам на Марс в октябре.
Первая ракета Р-12 была подготовлена на Кубе к заправке и стыковке с ядерной боеголовкой 4 октября 1962 года. До 10 октября были готовы к установке на стартовые столы еще десять ракет, к 20 октября — двадцать ракет. В некоторых источниках упоминается, что установленные на Кубе ракеты были полностью подготовлены к пуску. Что понимают историки Карибского кризиса под этим? От Смирницкого я слышал, что ядерные боеголовки ни к одной ракете так и не были пристыкованы. Но если так, то ни одна ракета фактически еще не была готова к пуску. Выяснением этого противоречия я заниматься не собираюсь. Это дело военных историков — пусть разыскивают истину в рассекреченных архивах или у еще живых свидетелей.
Называя даты готовности, я пользуюсь публикациями, которые пока не оспаривались.
То, что мы в течение более 30 лет не знали в точности, что же происходило на Кубе, не удивительно. Поразительно другое. Замечательная американская разведка не разобралась вовремя, что на Кубу доставлены ядерные ракеты. Ни один кубинец не был допущен к боевой эксплуатации наших ядерных ракет. Пуск хоть одной такой ракеты с территории Кубы означал бы нападение на США не Кубы, а Советского Союза.
Несмотря на активную ПВО, американские самолеты У-2 неустанно прорывались в воздушное пространство Кубы и усиленно фотографировали враждебный остров. 14 октября после очередного полета У-2 возвратился на базу. Обработка фотоснимков вызвала у американских разведчиков шок. Были обнаружены советские ракеты! После тщательной проверки снимков 16 октября был поставлен в известность президент Кеннеди.
Что-что, а обнаружить у себя «под брюхом» советские ракеты с ядерными зарядами он никак не ожидал! Хрущев его перехитрил.
В какой-то мере история повторялась. Немцы в Пенемюнде не могли маскировать ракеты А-4 при подготовке их к пуску и работали в открытую. Тем не менее английская фоторазведка с большим трудом обнаружила их только спустя год после начала пусков.
Куба превращается в ракетно-ядерную базу Советского Союза! Размещение на ней ракет средней дальности компенсировало недостаток числа стартов для межконтинентальных ракет на территории самого СССР. Американские историки свидетельствовали, что, по окончательным данным воздушной разведки, на Кубе было обнаружено 24 ракетные стартовые позиции.
Американский совет начальников штабов предложил немедленно подготовить и осуществить серию массированных воздушных налетов на Кубу. Кеннеди нашел в себе силы противостоять нажиму и отвергнуть это предложение. Случись такое — третья мировая война началась бы на следующий день. Некоторые историки считают, что своим противостоянием военным и наиболее агрессивным членам кабинета Кеннеди подписал себе смертный приговор.
В дополнение к уже доставленным на Кубу ракетам Р-12 наши транспортные корабли с замаскированными на палубах ракетами Р-14 начали движение к Кубе. Соединение подводных лодок получило приказ эскортировать эти ракетные транспорты.
15 октября после недолгого пребывания в ОКБ я прилетел на полигон в составе большой команды, имевшей главной задачей пуск автоматической межконтинентальной станции (АМС) 2MB по Марсу.
17 октября был удачно пущен пятый по счету разведчик «Зенит-2». После трагического начала, о чем я расскажу немного позднее, «Зениты» пошли один за другим. Фотоснимки перестали быть экзотикой, и в ГРУ ГШ был непрерывный аврал по их дешифровке. На этом пятом «Зените» впервые проверялась новая КРЛ -командно-программная радиолиния НИИ-10. Мы ее называли «КРЛ Петелина» — по фамилии директора института, которым когда-то командовал Калмыков. КРЛ Мнацаканяна оставили преимущественно для пилотируемых кораблей, ибо военные решили, что линия Петелина более информативна и помехоустойчива.
17 октября наша разведка сообщила об очередной аварии межконтинентального «Минитмена» при пуске из шахты с мыса Канаверал. 18 октября пришло сообщение о проведении американцами тридцатого по счету ядерного взрыва в атмосфере над островом Джонсона в Тихом океане. 19 октября, видимо для нашего устрашения, американцы запустили межконтинентальный «Атлас» с ядерным зарядом и осуществили взрыв в космосе на высоте около 150 км.
21 октября к нам на полигон вылетела Госкомиссия во главе со Смирновым. Прилетели Келдыш, Ишлинский, Рязанский и, как выразился Кириллов, «прочие недостающие марсиане».
Мы, не подозревая о степени опасности происходящих за океаном событий, в режиме круглосуточной сменной работы готовили к пуску четырехступенчатую ракету 8К78 по программе попадания или, на худой конец, пролета вблизи Марса.
На полигоне сконцентрировалась вся «межпланетная элита», кроме Королева. Он договорился с Леонидом Смирновым, что техническое руководство подготовкой космических аппаратов возлагает на меня, а подготовку и пуск ракет — на Воскресенского. Келдыш счел необходимым лично следить за подготовкой и особое внимание уделял состоянию аппаратуры для исследований в околомарсианском пространстве.
Опираясь на наш с Осташевым опыт предыдущего года, мы установили на технической позиции двухсменную работу по 12 часов. Три ракеты-носителя и три космических аппарата готовились параллельно с небольшими сдвигами. Астрономические сроки вынуждали нас планировать пуск всех трех в интервале с 24 октября по 4 ноября. В случае опоздания пуски теряли смысл и должны были переноситься на следующий год. Совместно с полковником Кирилловым мы разработали очень жесткий график и утвердили его на Госкомиссии. Сразу после первого пуска 24 октября, если три ступени отработают нормально, на старт через сутки вывозят следующую ракету. Тот же цикл повторяем для следующей ракеты.
Кириллов был начальником первого — «королевского» — управления полигона, которому подчинялись все военные, работавшие с нами на технической и стартовой позициях. В пусковые дни он лично осуществлял руководство подготовкой к старту и в последние минуты, стоя в бункере у перископа, давал команды «Ключ на старт!» и «Пуск!». За последние три года горячей работы на полигоне у меня с Кирилловым сложились дружеские отношения. В отличие от нас, оторвавшихся от газет и прослушивания последних известий, он в силу своего служебного положения обязан был не только следить за важнейшими политическими событиями, но еще и получать по этому поводу инструктивную информацию от политотдела полигона. Но никто: ни командование полигона, ни даже председатель Госкомиссии — не ведал, что, когда мы принимали решение о вывозе на стартовую позицию первой в этом году марсианской ракеты, на Кубе заканчивалась подготовка к установке на боевое дежурство двадцатой по счету ракеты Р-12.
21 октября утром первая марсианская ракета была без особого торжества вывезена и установлена на стартовую позицию. Началась ее круглосуточная подготовка.
22 октября президент Кеннеди зачитал по телевидению в обращении к американскому народу заявление о «наступательных русских ракетах, несчастных кубинцах, нарушении советскими своих обязательств, цене свободы и необходимости осуществить карантин». Только из этого обращения Кеннеди мы, первые в стране ракетчики, узнали о новом размещении ракет, разработанных нашими коллегами из Днепропетровска.
Американцы сконцентрировали возле Кубы 180 военных кораблей, привели в боевую готовность военно-морские и военно-воздушные силы страны, а также морскую пехоту. В полную боевую готовность были приведены войска и в Западной Европе. В воздух были подняты и круглосуточно дежурили стратегические бомбардировщики с ядерными бомбами.
23 октября президент США подписал распоряжение об установлении морской блокады Кубы. Теперь нашим судам, следующим с ракетами Р-14 под охраной подводных лодок, грозила встреча с американским военным флотом.
Хрущев направил Кастро послание, в котором действия США расценивались как беспрецедентное вмешательство во внутренние дела Кубы и провокационная акция против Советского Союза. Было опубликовано заявление Советского правительства о «беспрецедентных агрессивных действиях США, готовых толкнуть мир к пропасти военной катастрофы. Если агрессоры развяжут войну, то Советский Союз нанесет мощный ответный удар». Советское правительство потребовало созыва Совета Безопасности ООН. В эти же сутки американская разведка доложила Кеннеди о наличии на Кубе 24 ракетных позиций для ракет Р-12 (по-американски — СС-4) и 20 бомбардировщиков Ил-28.
24 октября утром «семьдесят восьмая» с аппаратом 2МВ-4 № 3 ушла со старта. Все три ступени благополучно работали. Четвертая ступень — блок «Л» — не запустилась, и марсианский объект остался бесполезным спутником Земли.
Мы нигде не сообщали о подготовке пуска к Марсу. Американские средства ПВО в такой напряженной обстановке могли принять этот пуск за боевой. К счастью, радиолокационная техника, а может быть, и предварительная разведка позволяли им уже тогда отличать космические пуски от боевых.
25 октября на старт была вывезена следующая ракета 8К78 с аппаратом 2МВ-4 № 4, в расчете на пуск не позднее 29 октября. Этот «Марс» и оказался на стартовой площадке № 1 в часы кульминации Карибского кризиса. Мир стоял на пороге термоядерной войны, а мы преспокойно готовили ракету для пуска в сторону Марса, в надежде удовлетворить извечное любопытство человечества.
25 октября морские суда с ракетами Р-14 и боезарядами получили из Москвы приказ остановиться и не спеша повернуть назад. Это было сделано, несмотря на то, что Плиев докладывал в Москву о подготовке удара авиации США по нашим объектам на Кубе в ночь с 26 на 27 октября. Было решено в случае удара с воздуха применять все средства ПВО. Как бы в подтверждение эффективности наших ракетных средств ПВО в этот день над Кубой ими был сбит американский самолет-разведчик У-2. Тем не менее президент Кеннеди не уступил требованию военных о немедленном авиационном ударе.
Ранним утром 27 октября после бессонной ночи, убедившись, что со всеми очередными неприятностями в МИКе мы справились, я отправился отдохнуть. Проснувшись от непонятной тревоги, быстро пообедал в пустой столовой — «буржуйке» — так именовалась столовая руководящего состава — и отправился пешком к МИКу.
Неожиданно в проходной, где обычно дежурил единственный солдат, не очень внимательно проверявший пропуска, я увидел группу автоматчиков, а мой пропуск рассматривали с исключительным вниманием. Наконец меня пропустили на территорию «технички», и там, к своему удивлению, я опять увидел автоматчиков, которые по пожарной лестнице забирались на крышу МИКа. Другие группы солдат в полном боевом снаряжении, даже с противогазами, разбегались по периферии охраняемой зоны. Когда я зашел в МИК, то сразу бросилось в глаза, что стоявшая у стенки всегда зачехленная «дежурная» боевая ракета Р-7А, на которую мы никогда не обращали внимания, была расчехлена, вокруг нее суетились солдаты и офицеры, а у нашей, третьей по счету, марсианской — не было ни души.
Меня окружили наши испытатели с недоуменными вопросами и жалобами. Часа два назад все военные получили приказ прекратить работы с марсианским носителем, немедленно готовить к вывозу на старт пакет дежурной боевой машины.
Пока я соображал, что предпринять, в монтажном зале появился Кириллов. Вместо обычной при встрече приветливой улыбки он поздоровался с мрачно-тоскливым видом, как на похоронах. Не отпуская протянутую для пожатия руку, тихо сказал:
— Борис Евсеевич, я должен срочно вам сообщить нечто важное.
Мы с Кирилловым уже давно перешли на «ты», и это его столь формальное обращение на «вы» сразу отбило у меня охоту предьявлять претензии по поводу прекращения испытательных работ в МИКе.
Мы зашли в его кабинет на втором этаже. Здесь Кириллов, заметно волнуясь, рассказал:
— Ночью я был вызван в штаб к начальнику полигона. Там были собраны начальники управлений и командиры воинских частей. Нам было сказано, что полигон должен быть приведен в готовность по расписанию военного времени. В связи с кубинскими событиями возможны воздушные налеты, бомбардировка и даже высадка американского воздушного десанта. Все средства ПВО уже приведены в боевую готовность. Полеты наших транспортных самолетов запрещены. Все объекты и площадки взяты под усиленную охрану. Передвижение транспорта по дорогам резко ограничено. Но самое главное — я получил приказ вскрыть конверт, который хранился в особом сейфе, и действовать в соответствии с его содержанием. Согласно приказу, я обязан обеспечить немедленную подготовку на технической позиции дежурной боевой ракеты и пристыковать боевую головную часть, находящуюся в особом хранилище, вывезти ракету на старт, установить, испытать, заправить, прицелить и ждать особой команды на пуск. Все это уже выполнено на 31-й площадке. Я дал все необходимые команды и здесь, по второй площадке. Поэтому расчеты сняты с марсианской и переброшены на подготовку боевой ракеты. Через два часа сюда будет доставлена головная часть с боезарядом. Тогда все, не занятые стыковкой боевой части с ракетой, будут удалены.
— Куда удалены? — не выдержал я. — В голове — три мегатонны! Не удалять же за сто километров!
— О мегатоннах я ничего не знаю, три или десять — меня не касается, а порядок есть порядок. При работе с боевьми зарядами посторонних поблизости быть не должно. Теперь о самом неприятном. Со старта марсианскую ракету снимаем, освобождаем место. Все это я уже доложил председателю Госкомиссии и просил дать указание, чтобы по всем службам объявили об отмене готовности к пуску на 29 октября. Председатель не согласился и сказал, что такую команду можно передать и завтра. Он пытался звонить в Москву, но все линии связи с Москвой сейчас под особьм контролем и никаких разговоров, кроме приказов и указаний штаба ракетных войск и докладов о нашей готовности, вести нельзя.
Ошарашив меня всей этой информацией, Кириллов сказал, что Келдыш и Воскресенский находятся в маршальском домике и просили передать, чтобы я к ним прибыл.
—Анатолий Семенович, — взмолился я, — а можно не спешить снимать машину со старта? Вдруг пуск по Вашингтону или Нью-Йорку будет отменен, зачем же срывать пуск по Марсу?! Можно всегда доказать, что снятие такой сложной ракеты требует многих часов. Все же есть надежда за это время дозвониться до Москвы, до Королева, Устинова или самого Хрущева и уговорить не срывать нашу работу.
Кириллов широко заулыбался:
— Не ожидал, что вы такой наивный человек. За невыполнение приказа я буду отдан под суд военного трибунала, это во-первых, а во-вторых, повторяю, дозвониться до Москвы, тем более до Королева, Устинова и даже Хрущева невозможно.
— Слушаюсь и подчиняюсь! Но, Анатолий Семенович! Пока мы одни. Хватит сил отдать команду «Пуск!», отлично понимая, что это не только смерть сотен тысяч от этой конкретной термоядерной головки, но, может быть, начало всеобщего конца? Ты командовал на фронте батареей и когда кричал «Огонь!», это было совсем не то.
— Не надо травить мне душу. Сейчас я солдат, выполняю приказ, так же как на фронте. Такой же ракетчик, но уже не Кириллов, а какой-нибудь там Смитсон, уже стоит у перископа и ждет приказа, чтобы скомандовать «Пуск!» по Москве или нашему полигону. Поэтому советую быстрее проследовать в домик. Можешь взять на пять минут мою машину.
«Маршальский» домик теперь называют гагаринским. Гагарин, Титов, а вслед за ними и все остальные космонавты первой пятерки проводили в этом домике последнюю ночь перед стартом. До Гагарина домик предназначался для отдыха маршала Неделина. После его гибели там иногда селился Келдыш вместе с Ишлинским, а в их отсутствие в домике находили приют председатели Госкомиссий.
Когда я вошел, за столом в этом теперь историческом домике Воскресенский, Ишлинский, Келдыш и Финогеев сидели за «пулькой». В соседней комнате Богомолов пытался извлечь из радиоприемника самые последние известия. Хозяйка всех домиков Лена на крохотной кухне протирала фужеры.
— Борис, — оторвавшись от преферанса, обратился Воскресенский. Он понял, что я уже все знаю. — Ты карты презираешь, поэтому нижайше просим: достань из холодильника арбуз и помоги Лене приготовить закуски.
Из холодильника я извлек огромный арбуз и две бутылки коньяка. Когда все было приготовлено, мы услышали сообщение о том, что Генеральный секретарь ООН У Тан обратился с личными посланиями к Хрущеву и Кеннеди.
Воскресенский и здесь проявил инициативу и предложил первый тост: «За здоровье У Тана и, дай Бог, не последнюю!»
На этот раз все выпили молча и очень серьезно, понимая, насколько мы сейчас близки к тому, что этот коньяк и этот арбуз могут стать последними.
Келдыш подтвердил, что никакой возможности поговорить с Москвой нет. Спорить с начальством полигона бесполезно. Келдыш добавил:
— У меня такое чувство, что все обойдется. Я не верю, чтобы Никита Сергеевич поддался на провокацию этого мальчишки.
Я возразил, что этот мальчишка обещал всему миру высадить американца на Луну, а мы до сих пор еще не ответили на этот вызов. Завязался спор, в котором все сошлись на том, что обещал президент, а осуществлять должны такие же инженеры, как мы, и вряд ли у них это получится легко и быстро.
Когда-то, под большим секретом, мне была выдана тайна, как звонить в Москву через множество всевозможных коммутаторов, в обход всех режимных линий связи. Даже в обычное время этой связью с полигона пользоваться было «не положено». В такой обстановке, как сегодня, она и подавно должна быть закрыта. Но чем черт не шутит?
Я покинул хорошую компанию, зашел в соседний королевский домик, сел у телефона и начал экспериментировать. Сейчас уже не вспомню, сколько пришлось называть условных паролей, пока услышал московскую телефонистку, которой продиктовал телефон Королева. Пока ждал, почувствовал, что по спине бегут струйки холодного пота. Снимет трубку секретарь, что ей сказать? И как вообще объясняться в такой обстановке? Неужели эту линию никто не прослушивает?
Долгие гудки. Только бы не разъединили. Ура!
— Антонина Алексеевна! Я Черток, срочно Сергея Павловича!
И вдруг спокойный голос, как будто мы только что разговаривали:
— Борис! Я все знаю. Не делайте глупостей, мы работаем и устраняем замечания. Передавай привет. Ты понял?
— Понял!
Пошли частые гудки отбоя.
Меньше минуты продолжался разговор с Москвой. Но напряжение было такое, что пришлось зайти к себе, сменить мокрую от пота майку и учинить холодное обтирание.
27 октября брат президента Роберт Кеннеди посетил посольство СССР и предложил демонтировать советские ракеты в обмен на заверение в том, что вторжение на Кубу не состоится. Он просил немедленно сообщить Хрущеву: «Президент надеется, что глава Советского правительства его правильно поймет».
Хрущев «понял правильно». В такой критической ситуации нервы у военных одной из стран могли сдать, независимо от воли глав государств. В связи с нехваткой времени Хрущев принял необычное решение — передать послание Советского правительства открытым текстом по радио.
Уже темнело, когда я вернулся к маршальскому домику. На бетонке резко затормозил газик. Из него выскочил Кириллов, увидел меня, порывисто обнял и почти крикнул: «Отбой!» Мы ворвались в домик и здесь потребовали налить «не последнюю», но увы! Бутылки были пусты. Пока все возбужденно обсуждали историческое значение команды «Отбой», Лена все-таки принесла неизвестно откуда бутылку коньяка «три звездочки». Нас снова ждали марсианские ракеты на старте и в МИКе.
28 октября 1962 года ядерный взрыв все же произошел. На 51-й площадке и на позиции «Десна» готовились к пуску две последние ракеты Р-9 второго этапа ЛКИ. И тому была причина. На этот же день планировалась операция К-4 — ядерный взрыв в космосе, на высоте более 150 км. Для серии экспериментов с ядерным взрывом в космосе использовались ракеты Р-12. Для этих целей они считались самьми надежными. Недаром именно эти ракеты были завезены на Кубу.
Две наших Р-9, по замыслу авторов эксперимента, должны были пролететь в космосе по возможности ближе к эпицентру через секунду после взрыва. Синхронизация пусков Р-12 из Капустина Яра и Р-9 из Тюратама оказалась для связистов и командования двух полигонов непростой задачей.
В 9 часов 36 минут при ясной спокойной погоде наконец был дан старт «девятке». Она поднялась всего на 20 метров, факел вдруг дернулся в сторону, ракета осела и упала на старт. Последовала вспышка, и сразу образовались два очага пожаров.
Два вертикальных столба дыма были уже высоко в небе, когда вдруг на севере вспыхнуло второе солнце. На мгновение оно было «ярче тысячи солнц». От точки ядерного взрыва по блеклому осеннему небу с огромной скоростью побежали расширяющиеся круги, как от камня, брошенного в воду. Наступила полная тишина после таких разных двух взрывов.
Из соседней химлаборатории вышли солдаты и, как ни в чем не бывало, начали перебрасываться мячом через волейбольную сетку.
Пожар на 51-й площадке был локализован через 30 минут. «Жертв и пострадавших», по докладу Кириллова, не было.
Вторая «девятка» запускалась одновременно с наземного старта «Десна». Она также «вернулась на свою базу», разрушив стартовые сооружения. Так подвела нас «высокая частота» во время операции К-4.
— Как видите, — добавил Кириллов, — ракетные площадки ликвидируют не только на Кубе, а ядерные взрывы происходят далеко от Америки.
Ракетный кризис закончился. Пуски по Марсу продолжались. Очередной пуск 1 ноября 1962 года все же вошел в историю мировой космонавтики под названием «Марс-1». Однако ни в одной историографии его не связывают с попытками «бога войны» развязать в эти дни третью мировую.
«Отбой» ядерной войны позволил продолжить подготовку к пуску АМСа 2МВ-4 № 4. Основной задачей ставился пролет над поверхностью для фотографирования с последующей передачей на Землю изображения по радиолинии. Заодно надеялись выяснить свойства космического пространства вблизи Марса, установить факт существования магнитного поля, его интенсивность и расположение магнитных полюсов по отношению к оси вращения планеты. На этот раз успевали осуществить пуск в астрономически оптимальную дату и снимать научную аппаратуру ради уменьшения массы станции не требовалось.
Пуск прошел удачно. Это был девятый по счету пуск четырехступенчатой «семерки» 8К78, ныне именуемой «Молнией»«
АМС получил в сообщении ТАСС наименование «Марс-1». В полной комплектации имевший массу 893,5кг, он действительно полетел к Марсу по расчетной энергетически оптимальной орбите.
На послепусковой Госкомиссии баллистики назвали время полета станции до Марса — семь месяцев и примерно трое суток. Кто-то не выдержал серьезности момента и заметил:
— Еще одна боевая ракетная готовность вроде этой кубинской, и некому будет разбираться, есть ли жизнь на Марсе.
Прилетевший перед самым пуском Королев был в отличном настроении и отреагировал соответственно ситуации:
— Вместо пустых шуточек быстрее готовьте следующий пуск. Этот был пролетным, а куда лучше доставить на Марс спускаемый аппарат!
4 ноября мы осуществили третий и последний марсианский пуск 1962 года. Аппарат 2МВ-3 № 1 должен был полететь к Марсу на попадание со спускаемым аппаратом. Однако улыбнувшееся было счастье уже изменило. Четвертая ступень снова отказала, и АМС с ней вместе остался на орбите Земли. О ракетном кризисе мы быстро забыли.
Реальную угрозу возможности ракетно-ядерной войны в те дни осознали немногие. Во всяком случае обычных при военной угрозе очередей за солью, спичками и керосином не наблюдалось. Жизнь продолжалась с обычными своими повседневными радостями, горестями, заботами. Как мир в действительности был близок к ядерной катастрофе, понимало очень небольшое число людей в СССР и США. Хрущев и Кеннеди проявили выдержку и не поддались эмоциям. Но, кроме того, военачальники той и другой стороны также не проявили никакой самодеятельности и не предприняли ни одного шага в отступление от указаний глав своих государств.
Вероятно, Хрущевым руководило не только стремление к миру «во что бы то ни стало». Он знал о многократном ядерном превосходстве США. Кубинцы этого не знали и приказ Москвы, отменяющий подготовку ракет и демонтаж пусковых установок, расценили как предательство интересов Кубы. Дж. Кеннеди не сомневался в ядерном превосходстве США. От начала ядерной войны его остановила возможность попадания одной ядерной боеголовки в Нью-Йорк. А ведь это могла быть боеголовка ракеты Р-7А, которую так и не вывезли из МИКа на стартовую площадку № 1