Глава V Отмена крепостного права

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава V

Отмена крепостного права

1. Социально-экономические и политические предпосылки отмены крепостного права

Известно, что крепостное право в России отменено в результате проведения так называемой крестьянской реформы. Разумеется, эта реформа не была ни проявлением «великодушия» императора Александра II, ни следствием распространения в России западноевропейских либеральных идеи, как в свое время пытались доказать дворянско-буржуазные историки. В.И. Ленин в статье «Крестьянская реформа» и пролетарски-крестьянская революция» на поставленный им вопрос – «Какая же сила заставила их (крепостников – М.Ш.) взяться за реформу?», отвечал: «Сила экономического развития, втягивавшего Россию на путь капитализма. Помещики-крепостники не могли помешать росту товарного обмена России с Европой, не могли удержать старых, рушившихся форм хозяйства. Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России. Крестьянские «бунты», возрастая с каждым десятилетием перед освобождением, заставили первого помещика, Александра II, признать, что лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу»[323].

Как подчеркивалось выше, уже во второй половине XVIII в., крепостная система в России полностью исчерпала свои прогрессивные возможности. Свойственные ей формы хозяйства, основанные на подневольном труде и рутинной технике, рушились, поскольку они не способны были обеспечить дальнейшее развитие производительных сил, становившихся все более капиталистическими по своему существу. В результате между производительными силами и господствовавшим укладом жизни образовалось резкое, непримиримое противоречие. Закон обязательного соответствия производственных отношений характеру и уровню производительных сил явно нарушился. Для своего последующего роста производительные силы нуждались в известном просторе, в освобождении от сковавших их феодально-крепостнических пут. В 1860 г. в статье «Савойя, Ницца и Рейн» Ф. Энгельс писал, что в России «сельскохозяйственное и промышленное развитие достигло такой степени, при которой существующие социальные отношения не могут продолжаться. Устранение их, с одной стороны, необходимо, а с другой – невозможно без насильственного изменения»[324].

Тормозящее влияние феодально-крепостнических отношений сказывалось на всех областях народного хозяйства. Возьмем промышленность. Как известно, одним из непременных условий ее развития является наличие свободной рабочей силы, наличие резервной армии труда. Но такую армию нельзя было сформировать в условиях господства феодальной системы хозяйства, когда огромная масса населения была насильственно прикреплена к земле, являлась собственностью помещиков, императорского дома Романовых и помещичьего государства в целом. Вот почему развивавшаяся промышленность России испытывала тогда хронический недостаток рабочей силы. При этом надо иметь в виду, что даже так называемые вольнонаемные рабочие того времени не были еще настоящими пролет ариями. Значительную часть их составляли крепостные крестьяне, которых помещик мог в любое время отозвать с предприятия. Все это крайне отрицательна сказывалось на развитии промышленности, путало коммерческие расчеты предпринимателей.

Вторым основным условием, необходимым для развития промышленности, является наличие широкого внутреннего рынка. Выше уже отмечалось, что на протяжении всей первой половины XIX в. рыночные связи в России росли и крепли. Спрос на промышленные товары постоянно увеличивался не только со стороны господствующих классов, на и со стороны крестьян. И тем не менее внутренний рынок страны в силу господства феодально-крепостнических отношений оставался крайне узким. Почему? Да потому что покупательная способность широких народных масс была чрезвычайна низкой. Крестьяне и низы городского населения, задавленные крепостнической эксплуатацией и непосильными платежами, в большинстве своем не имели средств для покупки промышленных товаров и вынуждены были удовлетворять свои потребности изделиями собственного домашнего производства. Неудивительно поэтому, что промышленные предприятия испытывали в то время определенные затруднения в сбыте готовой продукции.

Наконец, третьим необходимым условием, без которого промышленность не может развиваться, является наличие свободных капиталов. Ведь чтобы построить фабрику или завод, надо было иметь денежные средства. Между тем господствовавшие в стране феодально-крепостнические отношения чрезвычайно сильно задерживали накопление денежных средств у нарождавшейся русской буржуазии. Многие ее представители были выходцами из крепостных крестьян, находились в личной зависимости у помещиков. Последние имели право лишить своих разбогатевших крепостных принадлежавшего им имущества, могли потребовать с них какой угодно оброк. Поэтому крепостные «капиталисты» стремились вложить накопленные деньги не в промышленность, а главным образом в торговлю и ростовщичество, где они меньше поддавались помещичьему учету и контролю. Далее, согласно дореформенному законодательству, крепостные предприниматели не имели права заключать коммерческие сделки от собственного имени. Это они вынуждены были делать через посредство своих помещиков или других подставных лиц, что лишало крепостных предпринимателей необходимой оперативности и нередко приводило к зависимости не только от помещика, но и от купца, от имени которого заключались сделки. Часто случалось, что эти подставные лица попросту обирали крепостных предпринимателей. Что касается выхода «на волю», то при тех требованиях, которые предъявлялись помещиками, он был возможен лишь для очень ограниченного числа крестьян-предпринимателей. Но и это не все. Как уже было сказано, при крепостном праве многие так называемые вольнонаемные рабочие являлись собственностью помещиков. В заработную плату таких рабочих, кроме средств, необходимых для их содержания, входил еще оброк, вносимый помещику. Следовательно, часть прибавочной стоимости, создававшейся в промышленности наемным и рабочими, вместо того, чтобы расходоваться на расширение производства, попадала в карман дворян-душевладельцев и расходовалась ими непроизводительно.

Так конкретно проявлялось тормозящее влияние феодально-крепостнических отношений в промышленности. Еще сильнее оно сказывалось в области сельского хозяйства.

В последние десятилетия существования крепостного права крестьяне, обремененные непомерно тяжелыми феодальными повинностями, не в состоянии были сводить концы с концами и в массе своей разорялись. Из года в год на них накапливались недоимки по платежу оброков и податей. Ухудшалась обработка полей, падала урожайность хлебов, сокращалось поголовье крестьянского скота. Недоедание и ужасные голодовки в крепостных селах стали хроническим явлением. Среди крестьян резко увеличилась смертность, а рождаемость непрерывно падала. По далеко не полным данным, только за два неурожайных года (1848–1849) и только в одной Воронежской губернии от голода и различных, болезней умерло 211 752 человека[325].

Разорение и обнищание крепостных крестьян не могло не сказаться самым отрицательным образом и на хозяйстве помещиков. И это закономерно, потому что крестьянское хозяйство в феодальную эпоху было основой существования крепостного помещичьего хозяйства.

В 40-50-х гг. XIX в. крепостное помещичье хозяйство зашло в безвыходный тупик. В проекте речи дворянам Рязанской губернии известный славянофил А.И. Кошелев писал: «Положение дворянских поместий вообще бедственно: никогда не было столько имений описанных и назначенных в продажу, как ныне; никогда кредит между дворянством не был бессильнее настоящего времени; никогда дворянство не было более, чем ныне, обременено долгами частными и казенными»[326]. Накануне реформы 1861 г. задолженность дворян исчислялась сотнями миллионов рублей. По данным на 1859 г., 65 % всех помещичьих крестьян были заложены и перезаложены в государственных кредитных учреждениях и у частных лиц[327]. Многие дворянские имения были взяты в опеку за неуплату долгов, некоторые из них поступали в продажу с молотка.

Отдельные, более передовые помещики пытались преодолеть кризис феодальной экономики путем перестройки своего хозяйства на научных началах. Они стали внедрять усовершенствованные орудия труда и многопольные севообороты, разводили гурты высокопродуктивного скота, устраивали в имениях разного рода обрабатывающие предприятия и т. д., полагая, что от этого доходы в их карман польются сами по себе как из рога изобилия. Однако опыты организации рационального земледелия и животноводства не прививались на крепостной почве и в большинстве случаев терпели крах. «Хлеб русский на иностранный манер не родится», – иронизировал А.С. Пушкин, рассказывая в повести «Барышня-крестьянка» как помещик Муромцев пытался вести свое хозяйство по английской методе, в результате сам разорился и крестьян своих довел до разорения[328].

В условиях господства крепостного права помещикам невыгодно было применять машинную технику. Ведь за каждую машину надо было платить большие деньги, а труд крепостных крестьян помещикам ничего не стоил. Да и вообще крепостной труд никак не подходил для машинной техники. Дело в том, что машина в руках крепостного крестьянина, не заинтересованного в результатах своего труда, часто ломалась и не оправдывала себя. Кроме того, крепостной крестьянин, трудившийся из-под палки, не только не хотел, но часто просто не мог обращаться с новой техникой, был не в состоянии овладеть ею в силу своей неграмотности и забитости.

Крепостное право стояло непреодолимой преградой и на пути внедрения многопольных севооборотов. Чтобы перейти от традиционного трехполья к плодопеременным севооборотам, необходимо было прежде всего ликвидировать вопиющую чересполосицу, а это невозможно было сделать без ликвидации помещичьего землевладения. Аналогичным было положение и с применением достижений агрономической науки. В дореформенную эпоху достижения агрономической науки не могли найти широкого применения ни в дворянских имениях, где хозяйством в большинстве случаев управляли невежественные бурмистры и приказчики, ни в хозяйстве крестьян, приниженных личной зависимостью и умственной темнотой.

Таким образом, весь ход экономического развития России требовал незамедлительной ликвидации феодально-крепостнических пут. Это и явилось главной экономической причиной, заставившей царя и помещиков взяться за подготовку крестьянской реформы.

Второй такой причиной, по определению В.И. Ленина, явилось поражение царизма в Крымской войне 1853–1856 гг. Развязанная господствующими кругами Турции и ведущих европейских государств, в том числе и царской России, Крымская война еще больше ухудшила и без того чрезвычайно тяжелое положение широких народных масс. Она сопровождалась значительным увеличением количества войск. За два года военных действий в армию и флот было призвано дополнительно около миллиона человек. Кроме того, из хозяйства страны на нужды фронта правительство изъяло до 150 тыс. лошадей. Для крепостного хозяйства, базировавшегося главным образом на применении мускульной энергии, это имело исключительно тяжелые последствия. Война потребовала, далее, громадных денежных средств. За два года войны на нее было истрачено около 500 млн. руб., т. е. почти трехлетний доход государства[329]. В связи с войной резко повысились государственные налоги и всякие другие сборы, для гражданского населения были введены специальные военные повинности: поставка подвод для войск, снабжение действующей армии и ополчения дровами, свечами, соломою, фуражом и даже продовольствием. Все это дополнительным бременем легло на плечи трудящихся и прежде всего крестьянства. В 1855 г., например, только с крестьян Воронежской губернии было взято на обмундирование ополченцев и фуражное довольствие лошадей 313 817 руб. серебром, 2737 четвертей овса и 41 055 пудов сена; сверх того было собрано и отправлено на крестьянских подводах в Крым для действующей армии разного хлеба и фуража до 162 252 четвертей[330]. «Война…, – писал К. Маркс, – потребовала огромных жертв от русских народных масс, жертв, о размерах которых можно судить на основании того простого факта, что в период между 1853 и 1856 гг. сумма необеспеченных бумажных денег, находившихся в обращении, возросла с трехсот тридцати трех миллионов рублей примерно до семисот миллионов рублей, причем это возросшее количество бумажных денег фактически представляло собой налоги, которые государство собрало вперед»[331].

В конечном итоге Крымская война оказала опустошительное воздействие на всю экономику России, поставила ее на грань финансовой катастрофы. Вместе с тем она значительно усилила все внутренние противоречия крепостного строя и еще больше обострила классовую борьбу. Крымская война вскрыла ужасающую технико-экономическую отсталость страны. По выражению В.И. Ленина, она показала всю гнилость и бессилие крепостной России. Война подорвала престиж русского царизма и на международной арене, и внутри страны, ослабила силу его сопротивляемости как главного оплота, стоявшего на защите изживших себя феодально-крепостнических отношений. Ф. Энгельс писал, что в этой войне русский царизм «скомпрометировал Россию перед всем миром, а вместе с тем и самого себя – перед Россией»[332]. На опыте поражения в Крымской войне правительство самодержавного царя лишний раз убедилось, что «жить и управлять по-старому» больше нельзя, что необходимы серьезные перемены в общественном строе государства. «Война доказала, – писал Ф. Энгельс, – что даже из чисто военных соображений Россия нуждается в железных дорогах и крупной промышленности. И правительство принялось выращивать класс русских капиталистов. Но такой класс не может существовать без пролетариата, а для того, чтобы создать элементы последнего, пришлось провести так называемое освобождение крестьян…»[333].

Третьей основной причиной отмены крепостного права в России было нараставшее из года в год крестьянское движение. Оно было той социальной почвой, которая неизбежно порождала, питала и демократизировала антифеодальную, антикрепостническую идеологию в стране. В 1871 г. К. Маркс писал 3. Мейеру: «Идейное движение, происходящее сейчас в России, свидетельствует о том, что глубоко в низах идет брожение. Умы всегда связаны невидимыми нитями с телом народа»[334]. Это положение Маркса целиком применимо и к предреформенной России.

Десятки и сотни раз крестьяне пытались разорвать тяжкие цепи крепостного рабства. Десятки и сотни раз они терпели неудачу и поражения, подвергаясь зверским преследованиям со стороны помещиков и карательных органов царизма. Однако никакие репрессии не могли остановить их на пути к заветной цели. Своей самоотверженной борьбой крестьяне до основания расшатали феодальную систему хозяйства и ускорили победу капиталистических производственных отношений.

Особенно большую остроту и широкий размах крестьянское движение получило в период Крымской войны. Эта война до такой степени накалила внутреннюю обстановку в стране, что достаточно было самого незначительного повода, самого нелепого слуха для взрыва стихийного протеста крестьян.

Крестьянское движение периода Крымской войны страдало теми же недостатками, какие были ему присущи на протяжении всей феодальной эпохи – стихийностью, неорганизованностью, локальностью, наивным монархизмом. Но вместе с тем в нем заметны такие черты, которых не наблюдалось в предшествующие десятилетия. Новое заключалось прежде всего в масштабе движения, его размахе. Крестьянское движение этого периода было самым значительным и массовым после восстания под предводительством Е. Пугачева. Оно с большой быстротой развернулось на огромной территории государства, охватив сплошным массивом несколько крупнейших, наиболее густо населенных губерний. В движении прямо или косвенно участвовало много сот тысяч крестьян, причем поведение их отличалось необыкновенной стойкостью и упрямством. Это свидетельствует о том, что классовый антагонизм в стране достиг последней степени напряжения. Казалось, еще одна капля, – и запылает пламя крестьянской войны. Правда, волнения крестьян не переросли тогда в крестьянскую войну, но реальная возможность такого развития событий существовала, что подтверждается многими наблюдательными современниками. Так, известный либерал западнического толка К.Д. Кавелин писал: «Нет такого нелепого слуха, нет такого подобного повода, который бы не служил для крепостных достаточным предлогом для предъявления старинных притязаний на освобождение. Зловещим предзнаменованием служит при этом то обстоятельство, что полумирное восстание крепостных постепенно принимает все более обширные размеры. Все это может убедить даже самого благородного и ослепительного, что народ сильно тяготится крепостной зависимостью, и при неблагоприятных обстоятельствах из этого раздражения может вспыхнуть и разгореться пожар, которого последствия трудно представить»[335].

Необходимо подчеркнуть и то, что в 1854–1855 гг. довольно ярко проявилась солидарность помещичьих, государственных и других разрядов крестьян. Это обстоятельство очень важно, поскольку царское правительство, придерживаясь в своей политике принципа «разделяй и властвуй», постоянно возводило между ними стену недоверия и вражды.

Таковы особенности крестьянского движения периода Крымской войны. Социальная же его направленность не вызывает никаких сомнений. Это была борьба за волю, за освобождение от мучительного крепостного гнета. Крестьяне готовы были претерпеть любые лишения, чтобы только получить желанную свободу. Ради этого они даже соглашались добровольно подставить свою грудь под неприятельские пули на фронте. Конечно, в движении тех лет были налицо и патриотические мотивы, т. е. стремление крестьян принять участие в борьбе с иностранными захватчиками. Однако эти мотивы не следует слишком преувеличивать, как то делают некоторые исследователи, в частности Я.И. Линков. В ходе Крымской войны, когда крестьяне всех центральных губерний России практически не ощущали реальной угрозы чужеземного порабощения, патриотические мотивы в их действиях занимало менее чем второстепенное место. Они являлись своего рода знамением, которым крестьянские массы прикрывали свою многовековую мечту сбросить с себя ненавистное ярмо помещичьей власти. Наглядным примером этого служит тот факт, что с просьбами о поступлении в ополчение, как, например, видно из донесения воронежского губернатора министру внутренних дел, обращались одни лишь помещичьи крестьяне, из других же сословий, за весьма редким исключением, желающих не оказалось[336]. Отмеченный факт, разумеется, не умаляет истинного патриотизма крепостных крестьян, их горячей любви и преданности Родине. Однако свою Родину они хотели видеть не только суверенной по отношению к другим державам, но и освобожденной от феодально-крепостнического рабства.

Крестьянское движение не прекратилось и после окончания Крымской войны. Напротив, вслед за подписанием Парижского мирного трактата в 1856 г. обстановка тревожного ожидания в стране сделалась еще более напряженной, а ничем непреодолимое стремление крестьян к освобождению усилилось как никогда.

Непрерывно нараставшие волнения крестьян и поражение царизма в Крымской войне привели в движение и дворянско-помещичий лагерь. Понимание невозможности сохранить в неизменном виде свое господство в это время глубоко проникает во все слои правящего класса России. В период Крымской войны и после ее окончания среди помещиков и чиновников все чаще начинают раздаваться голоса о необходимости в кратчайший срок покончить с крепостным правом и провести некоторые другие преобразования. Об этом заговорили даже те, кто ранее выступал за незыблемость самодержавно-крепостнических устоев России. Ярким примером в данном случае может служить известный историк М.П. Погодин, являвшийся В 1830–1840 гг. одним из идеологов теории официальной народности. В середине 50-х гг. от пропаганды этой теории он переходит к резкой критике внутренней и внешней политики правительства. В своих «Историко-политических письмах», написанных в период Крымской войны, Погодин приходит к выводу, что Россия переживает «ужасное состояние», что жить и управлять по-старому дальше нельзя, так как это грозит большой опасностью[337]. А опасность шла от крестьян, реальная угроза всеобщего восстания которых стала ощущаться с особой остротой. По свидетельству современников, «страх из-за неповиновения крестьян царил тогда всюду – в столицах и в самых отдаленных закоулках… Крестьянские бунты грезились во сне и наяву»[338].

В середине 50-х гг. XIX в. о необходимости отмены крепостного права стали поговаривать даже в придворных кругах. «Хорошо, что вы заключили мир, – сказал Александру II вернувшийся из Крыма князь М.Д. Горчаков, – больше воевать мы были бы не в силах. Мир даст нам возможность заняться внутренними делами, и этим должно воспользоваться. Первое дело – нужно освободить крестьян, потому что здесь узел всяких зол»[339].

Однако нельзя представлять себе дело таким образом, что все дворяне или, по крайней мере, большинство их уже осознало необходимость отмены крепостного права. Напротив, в массе своей они боялись всякого «колебания устоев», страшились перемен и надеялись палаческим способом отстоять старый порядок.

Одним из влиятельных столпов крепостнического лагеря являлся бывший главнокомандующий русской армией в Крыму светлейший князь А.С. Меншиков, который соглашался освободить крестьян не иначе, как с рассрочкой на 70 лет. Столь же заядлым крепостником в среде высшего чиновничества был московский генерал-губернатор граф Закревский, утверждавший, что отмена крепостного права приведет к крушению всего самодержавного строя в России. «Разве может держаться купол, – говорил он, – когда столбы, на которых он основан, будут уронены»[340]. Тем не менее и в центре, и на местах в это время существовали уже многочисленные сторонники буржуазных преобразований. В январе 1855 г. К.Д. Кавелин писал историку М.П. Погодину: «Даже английский клуб, эта помойная яма барства российского, не слишком враждебно говорит о предстоящей неизбежной развязке крестьянского вопроса»[341].

В середине 1850-х гг. особенно большое возбуждение наблюдалось в среде российских либералов, которые всем ходом экономического развития страны оказались вовлеченными в орбиту капиталистических отношений. В многочисленных рукописных записках, которые ходили по всей России, либералы выражали резкое недовольство внутренней и внешней политикой царского правительства и настаивали на необходимости скорейшего проведения реформ. Однако либералы, выступая против крепостного права и некоторых других безобразных сторон тогдашней российской действительности, хотели преобразовать Россию мирным путем. Они крайне отрицательно относились ко всяким насильственным средствам борьбы. Либералы смертельно боялись движения народных масс и в связи с этим стремились побудить правительство как можно скорее провести ряд реформ сверху.

Страх либералов перед народным движением и стремление их предотвратить революцию частичными уступками сверху – все это особенна ярко отразилось в «Записках» славянофила А.И. Кошелева. «Мы не столько стоим за предоставление людям свободы, – писал он, – сколько против того, чтобы люди у нас ее выхватили; и для того именно, чтобы они ее у нас не выхватили, мы настаиваем на том, чтоб приняты были решительные меры к прекращению крепостного состояния»[342]. «Боже сохрани, – подчеркивал в другом месте названный автор, – если явится какой-нибудь Пугачев: кровь польется рекою»; тогда не только дворяне, «но и само правительство не будет в состоянии защитить себя ни войсками, ни крепостями. Это обстоятельство так важно, что его одного достаточно, чтоб убедиться в необходимости всячески ускорить уничтожение крепостного состояния, как вернейшего и опаснейшего орудия в руках всякого, кто вздумает восстать против существующего строя»[343].

После Крымской войны положение царизма и помещиков в России стало особенно шатким. В стране явно начала складываться революционная ситуация.

Классическое определение революционной ситуации дал В.И. Ленин в работе «Крах II Интернационала». Характеризуя революционную ситуацию, В.И. Ленин выделил три ее главные признака: «1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизменном виде свое господство; тот или иной кризис «верхов», кризис политики господствующего класса, создающий трещину, в которою прорывается недовольство и возмущение угнетенных классов. Для наступления революции писал В.И. Ленин, – обычно бывает недостаточно, чтобы «низы не хотели», а требуется еще, чтобы «верхи не могли» жить по-старому. 2) Обострение, выше обычного, нужды и бедствий угнетенных классов. З) Значительное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена, привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению»[344].

К исходу 50-х гг. XIX все отмеченные Лениным признаки революционной ситуации, т. е. кризис «верхов», обострение, выше обычного, нужды и страданий крепостных масс и значительное повышение их активности, проявлявшейся в нараставших волнениях, в России были налицо. В такой обстановке самодержавное правительство и его ближайшее аристократически-чиновничье окружение, дабы предупредить революцию взрыв снизу, оказалось вынужденным приступить к подготовке крестьянской реформы.

Нужно подчеркнуть, что Александр II субъективно был далек от каких-либо реформаторских тенденций и настроений, от стремления что-либо изменить в той политической системе, которую он унаследовал от своего отца Николая I. Когда, например, в августе 1855 г. с поста министра внутренних дел был уволен Д.Г. Бибиков, то назначенный на его место С.С. Ланской своим циркуляром заявил, что государь император Александр II поручил ему «ненарушимо охранять права, венценосными его предками дарованные дворянству»[345]. Александр II являлся одним из самых убежденных почитателей николаевской системы и никогда не пытался стать по отношению к этой системе на критическую точку зрения. Напротив, по мере того как Николай I расширял его участие в разных государственных делах, он все более заявлял себя сторонником господствовавших в стране самодержавно-крепостнических порядков. К сказанному необходимо еще добавить, что по отношению к крестьянскому вопросу Александр II был даже реакционнее Николая. Во всех секретных комитетах, которые создавались во второй четверти XIX в., он неизменно поддерживал помещичьи права и интересы. Однако сложившаяся в стране напряженная обстановка заставила его нарушить волю обожаемого им родителя, завещавшего сохранение «во всем существующего порядка без малейшего изменения»[346]. Вопреки своим субъективным убеждениям он вынужден был начать ломку изживших себя феодально-крепостнических отношений, так как понял, что одними военно-полицейскими мерами и частичными уступками уже нельзя остановить назревавший революционный кризис. На повестку, дня необходимо было поставить основной жизненный вопрос государства – отмену крепостного права.

Первые туманные намеки правительства Александра II о его намерении покончить с крепостным правом содержатся в манифесте от 19 марта 1856 г., изданного в связи с подписанием Парижского мирного договора. «При помощи небесного Промысла, всегда благодеющего России, – говорилось в манифесте, – да утверждается и совершенствуется, ее внутреннее благоустройство; правда и милость да царствуют в судах ее; да развивается повсюду и с новою силою стремление к просвещению и всякой полезной деятельности, и каждый под сенью законов для всех равно справедливых, всем равно покровительствующих, да наслаждается в мире трудами плодов невинных»[347].

Вскоре после этого Александр II отправился в Москву, где генерал-губернатор граф Закревский попросил его успокоить московских помещиков, встревоженных распространившимися слухами о будто бы готовящемся в столице освобождении крестьян. 30 марта того же года царь выступил на собрании уездных предводителей дворянства Московской губернии и в своей речи оказался вынужденным открыто заявить: «Я узнал, господа, что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. В отвращение разных неосновательных толков па предмету столь важному, я считаю нужным объявить вам, что я не имею намерения сделать эта теперь. Но, конечно, господа, сами вы знаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собой начнет отменяться снизу. Прошу вас, господа, подумать о том, как бы привести это в исполнение. Передайте мои слова дворянству для соображения»[348].

Следует заметить, что московская речь царя произвела на дворян впечатление внезапно разорвавшейся бомбы. Даже министр внутренних дел С.С. Ланской сперва не поверил, когда ему передали о ней. Его сомнения рассеялись лишь после встречи с самим Александрам II, который заявил, что он действительно произнес эту речь и о сказанном не жалеет[349]. В том же 1856 г. царское правительство оказалась вынужденным провести ряд других мероприятий, знаменовавших собою начало подготовки крестьянской реформы, в результате осуществления которой крепостное право в России было отменено.

2. Подготовка отмены крепостного права

Царское правительства приступила к подготовке отмены крепостного права чрезвычайно осторожно и нерешительно. На первых парах оно пытал ась, не затрагивая основных устоев феодального строя, ограничиться проведением лишь довольно умеренных мероприятий по так называемому «улучшению быта помещичьих крестьян». С этой целью весной 1856 г. Александр II поручил министру внутренних дел С.С. Ланскому извлечь из архивов разных ведомств все материалы «по устройству» помещичьих крестьян и на их основании составить историческую записку о крепостном праве в России.

Одновременно, чтобы не вызвать недовольства со стороны дворян, правительство стремилась побудить их самих заняться вопросом преобразования крестьянского быта. Однако такая попытка, предпринятая летом 1856 г. во время коронационных торжеств в Москве, не увенчалась успехом. Помещики упорно уклонялись от предложений правительственных агентов. «Большая часть представителей поземельных владельцев, – вспоминал А.И. Левшин, – вовсе не была готова двинуться в новый путь, никогда не обсуждала крепостного состояния с точки зрения освобождения; и потому при первом намеке о том изъявляла удивление, а иногда и непритворный страх»[350]. Характерно, что не поддавались никаким уговорам даже те дворяне, которые совершенно ясно видели и понимали неизбежность отмены крепостного права. Как выразился Ю. Самарин, они опасались «одинаково народной расправы и внезапного, неподготовленного распоряжения правительства»[351].

В конце 1856 г. Министерства внутренних дел довело до сведения царя, что несмотря на неоднократные внушения дворянам через их предводителей о необходимости начать работу по подготовке крестьянской реформы, они продолжают отговариваться тем, что «не знают, на каких началах правительства желает устроить дело, а сами придумать не могут»[352]. Только помещики Виленской, Гродненской и Ковенской губерний, дабы избежать введения невыгодных для них инвентарных правил, выразили желание, по крайней мере на словах, пойти навстречу видам правительства. В связи с этим виленскому генерал-губернатору В.И. Назимовy было дано указание объявить Дворянам вверенного ему края, чтобы они, «не стесняясь прежними постановлениями и инструкциями», указали свой способ преобразований быта крепостных крестьян.

Между тем к осени 1856 г. все дела об устройстве помещичьих крестьян, производившиеся в разное время и в разных учреждениях, были сконцентрированы в Министерстве внутренних дел, которое составило о них отчет и соответствующую историческую записку. В этой записке, написанной товарищем министра внутренних дел А.И. Левшиным, была высказана мысль о целесообразности создания комитета из людей, «убежденных в необходимости идти к новому порядку, не останавливаясь ни на минуту». Такой комитет под председательством царя возник в начале 1857 г. и получил название секретного. Он был создан по образцу комитетов, заседавших при Николае I. Вновь созданный Секретный комитет, как и его предшественники, должен был заняться вопросом преобразования быта Помещичьих крестьян. 9 февраля 1857 г., сообщая матери о начале работы Секретного комитета, Александр II заявил, что причинами, толкнувшими его на создание этого комитета, послужили «неустойчивые отношения, которые теперь существуют между крестьянами и их собственниками, и страшное для государства движение крестьян»[353].

В секретный комитет вошли: председатель Государственного совета князь А.Ф. Орлов, шеф корпуса жандармов князь В.А. Долгоруков, министр государственных имуществ М.Н. Муравьев (вешатель), министр внутренних дел С.С. Ланской, главноуправляющий путями сообщения К.В. Чевкин, министр финансов П.Ф. Брок, член Государственного Совета князь П.П. Гагарин, граф В.Ф. Адлерберг, барон М.А. Корф, генерал-адъютант Я.И. Ростовцев (в 1825 г. выдавший декабристов) производителем дел комитета был назначен государственный секретарь В.П. Бутков. В большинстве своем это были отъявленные крепостники, крайне несочувственно относившиеся к освобождению крестьян. Вот почему работа вновь созданного Секретного комитета почти не двигалась с места. А.И. Левшин в своих воспоминаниях отмечал, и что по своему составу комитет «был весьма неудачный, и потому не мудрено, что он первое полугодие только смотрел на зверя, ему указанного, и ходил около него, не зная с какой стороны к нему подступить»[354].

На первом своем заседании, состоявшемся 3 января 1857 г., члены Секретного комитета приняли решение, что преобразование быта помещичьих крестьян должно быть произведено постепенно, «без крутых и резких поворотов», путем целого ряда мелких и мельчайших уступок и уступочек. При этом они делали упор на то, что крепостные крестьяне будто бы совершенно не готовы к получению «внезапно и вдруг» свободы, и что немедленное объявление их вольными «расстроит вековые отношения их к помещикам» и поколеблет «спокойствие и порядок в государстве»[355].

17 августа 1857 г. Секретный комитет, руководствуясь указанными выше соображениями, постановил подразделить преобразование крестьянского быта на три периода: подготовительный, переходный и окончательный. Подготовительный период решено было посвятить сбору необходимых сведений, которые могли понадобиться членам комитета впоследствии. В продолжение этого периода предполагалось «смягчить и облегчить крепостное состояние» главным образом путем предоставления помещикам более широких возможностей отпускать крестьян «на волю» по взаимным с ними соглашениям. Никакого конкретного срока для подготовительного периода комитет не назначил. В переходный период на основании собранного материала комитет намеревался составить временное законоположение о помещичьих крестьянах, дав последним право выкупа в собственность усадеб и право пользования некоторым Количеством полевой земли за оброк или барщину помещику. Переходный период намечалось растянуть приблизительно на десять лет. Крестьяне в это время обязаны были оставаться «более или менее крепкими земле». И только с наступлением третьего периода комитет обещал дать крепостным крестьянам «полную» личную свободу и места усадебной оседлости, тогда как вся полевая земля, сенокосные и прочие угодья объявлялись неограниченной собственностью помещиков[356]. При этом члены комитета лицемерно заявляли, что крестьяне «без нивы» якобы жить могут, но даровать им свободу без жилища, без крова, без гнезда было бы «не человеколюбиво»[357].

Тем не менее и такой архиреакционный план «освобождения» помещичьих крестьян члены Секретного комитета приняли с большим колебанием. Они явно стремились затянуть дело с подготовкой крестьянской реформы на неопределенно долгое время с тем, чтобы в удобный момент потопить его в море бумаг бюрократически-канцелярской переписки. Например, члены комитета – министр государственных имуществ М.Н. Муравьев и государственный секретарь В.И. Бутков летом 1857 г. разъезжали по России и прямо агитировали против предпринимавшейся реформы. В разговоре с предводителями дворянства Муравьев заявлял во всеуслышание, что крепостное право отменено не будет[358].

Складывавшаяся в стране революционная ситуация сорвала все замыслы замаскированных и открытых крепостников. Под ее непосредственным давлением 20 ноября 1857 г. Александр II вынужден был подписать на имя виленского генерал-губернатора В.И. Назимова специальный документ, вошедший в историю под названием рескрипта. В рескрипте повелевалось открыть в трех литовских губерниях подготовительные комитеты и одну общую комиссию в Вильне для составления проекта положения «об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян». При этом члены на– званных комитетов обязаны были руководствоваться следующими основными принципами, изложенными в царском рескрипте:

«1. Помещикам сохраняется право собственности на всю землю, но крестьянам оставляется их усадебная оседлость, которую они, в течение определенного времени, приобретают в свою собственность посредством выкупа; сверх того, предоставляется в пользование крестьян надлежащее, по местным удобствам, для обеспечения их быта и для выполнения их обязанностей перед правительством и помещиком, количество земли, за которую они или платят оброк, или отбывают работу помещику.

2. Крестьяне должны быть распределены на сельские общества, помещикам же предоставляется вотчинная полиция; и

3. При устройстве будущих отношений помещиков и крестьян должна быть надлежащим образом обеспечена исправная уплата государственных и земских податей и денежных сборов»[359].

Рескрипт Назимову явился первой официальной правительственной программой крестьянской реформы 1861 г. Анализируя его содержание, мы видим, что в тот период царское правительство еще не ставило вопрос об отмене крепостного права. Напротив, в рескрипте недвусмысленно подчеркивалось, что крестьянская реформа нисколько не должна нарушить существовавшего тогда хозяйственного устройства помещичьих имений[360]. Рескрипт Назимову оставлял крестьян в полной экономической и юридической зависимости от их владельцев. Не случайно поэтому само слово «освобождение» отсутствует в рескрипте. Вместо него употреблена крайне неопределенная фраза – «улучшение быта помещичьих крестьян», хотя и она далеко не отвечала духу документа.

24 ноября 1857 г. копии с рескрипта Назимову правительство разослало «для сведения и соображения» всем губернаторам и губернским предводителям дворянства. 5 декабря Александр II подписал аналогичный по содержанию рескрипт на имя петербургского генерал-губернатора П.Н. Игнатьева. Спустя три дня копии с рескрипта Игнатьеву были также отправлены во все губернии. Наконец, 17 декабря 1857 г. правительство напечатало рескрипты в газетах. Таким образом, крестьянский вопрос впервые за всю свою историю был вынесен из тиши секретных комитетов. Царское правительство полагало, что сделавшись гласным, рескрипты внесут успокоение в среду угнетенных масс. Но его расчеты оказались явно ошибочными. Открытая постановка крестьянского вопроса еще больше обострила классовые противоречия между помещиками и их крепостными. После опубликования рескриптов правительство не могло уже повернуть вспять без риска вызвать взрыв всеобщего народного восстания и вынуждено было поторопиться с подготовкой крестьянской реформы.

Рескрипты Александра II произвели на помещиков России очень грустное и тревожное впечатление. Эти рескрипты, заявил товарищ министра внутренних дел А.И. Левшин, могут произвести в стране такое сальто-мортале, от которого все государственное устройство полетит вверх дном[361]. 10 декабря 1857 г. министр внутренних дел Ланской секретно запрашивал губернаторов и губернских предводителей дворянства об отношении дворян разных районов к царским рескриптам. Но общий тон ответов был далеко неутешительным: «идеи крепостников торжествовали почти всюду»[362]. Шеф корпуса жандармов в своем отчете за 1858 г. писал, что большая часть помещиков рассматривает крестьянскую реформу как «несправедливое отнятие у них собственности» и как «будущее разорение»[363].

Встревоженные началом подготовки крестьянской реформы, отождествляя собственные интересы с потребностями народа, крепостники пытались доказать, что малейшее нарушение их владельческих прав чревато гибельными последствиями для всей нации, поставит страну перед катастрофой. Например, воронежский губернский предводитель дворянства князь И.В. Гагарин в конфиденциальном донесении министру внутренних дел заявлял, что от намеченной правительством реформы помещичье хлебопашество и животноводство совершенно разрушатся, «промышленность заводская и фабричная будет парализована», «города и армия останутся без снабжения», а освобожденные от дворянской опеки крестьяне «впадут в разорение и обнищание»[364]. Выступая против реформы, крепостники до небес превозносили господствовавшие в стране порядки, уверяли всех и вся, что крестьяне вполне довольны «крепкой связью» с помещиками и не имеют ни малейшего желания освободиться от их попечительства.

Известный деятель Земского отдела Министерства внутренних дел Я.А. Соловьев в своих «Записках» отмечал, что ни в одной губернии не обнаружилось безусловного сочувствия и желания помещиков к освобождению крестьян на предложенных в рескриптах условиях, что отовсюду поступали отзывы о невероятных затруднениях и даже совершенной неприменимости указанных в рескриптах начал[365].

Оппозиция дворянства, разумеется, не представляла серьезной опасности для правительства, что прекрасно понимало III отделение. «Хотя почти все дворяне недовольны и хотя некоторые из них выражаются иногда с ожесточением, – писал начальник III отделения в отчете за 1858 г., – но подозревать их в злоумышленном противодействии правительству или в наклонности к каким-либо тайным замыслам нет еще основания. Весь ропот их проистекает от опасений, что достаток их уменьшается, а у многих даже уничтожается, и эти опасения столь близки сердцу каждого, что ропот дворян есть явление весьма естественное»[366]. Такого же мнения о дворянской оппозиционности был и сам Александр II. Несмотря на то, что «значительная часть дворянства упрямится, не понимая всей важности работы и крича о несправедливости, – писал царь своему наместнику на Кавказе А.И. Барятинскому, – он (Александр II – М. Ш.) все же надеется, что все со временем успокоится и правительство намерено твердо идти своим путем»[367].

Итак, мы остановились на первых рескриптах Александра II, содержавших основные начала крестьянской реформы, и на отношении к ним поместного дворянства. В течение 1858 г. идентичные по содержанию рескрипты были даны всем губернаторам и генерал-губернаторам России в соответствии с предписанием этих рескриптов на местах стали создаваться специальные губернаторские комитеты.

Формально губернские комитеты открывались как будто бы по «ходатайствам» самого дворянства. Обычно дворяне каждой губернии направляли на имя царя адрес с просьбой разрешить им заняться составлением проекта крестьянской реформы. Рескрипты Александра II являлись своеобразным ответом царского правительства н а эти «всеподданнейшие» адреса поместного дворянства.

По своему составу губернские комитеты были чисто дворянскими. В них входили депутаты, избиравшиеся помещиками из своей среды (два депутата от каждого уезда) и два так называемых члена от правительства, назначавшихся губернаторами. Члены от правительства также являлись местными помещиками, но в силу своего официального положения они обязаны были защищать не личные, а общегосударственные интересы. Председателями комитетов назначались губернские предводители дворянства.

Между прочим, некоторые дворяне пытались протестовать против назначения в губернские комитеты членов, от правительства, видя в этом знак недоверия к себе со стороны верховной власти. Энергичнее других протестовал в письме к Министру внутренних дел воронежский губернский предводитель дворянства И.В. Гагарин. В связи с этим Министерство внутренних дел выступило с таким лицемерным заявлением, что поскольку крестьяне не входят в состав губернских комитетов, то члены от правительства должны отчасти заменить представительство их интересов.

Открытию губернских комитетов предшествовали уездные дворянские собрания, на которых были предварительно обсуждены важнейшие вопросы крестьянской реформы и приняты соответствующие наказы депутатам. В результате депутаты от уездов прибыли в губернские комитеты с готовыми постановлениями, которые фактически играли роль императивных мандатов.

8 января 1858 г. на базе бывшего Секретного комитета был образован Главный комитет по крестьянскому делу он руководил деятельностью всех губернских комитетов. В его состав вошли генерал-адъютант Я.И. Ростовцев, граф Блудов, граф Адлерберг, барон Корф, министр внутренних дел Ланской, князь П. П. Гагарин и ряд других лиц. Председателем Главного комитета первоначально являлся граф А.Ф. Орлов, а затем великий князь Константин Николаевич.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.