«Мы не сдаемся, товарищ генерал!»
«Мы не сдаемся, товарищ генерал!»
Зимой сорок четвертого года во двор пересыльного лагеря близ Нюрнберга въехал крытый грузовик. Сначала из него выпрыгнули пять эсэсовцев и, ежась от холода, скрылись в здании комендатуры. Затем из кузова через задний борт тяжело перевалился человек в сильно поношенной военной шинели. На одной ноге у него был деревянный протез. Человек опирался на палку и оглядывал лагерный двор. У барака собрались военнопленные и с любопытством наблюдали за новым узником. Лицо его было изможденное и хмурое. Но пышная с рыжинкой борода аккуратно расчесана надвое — по-скобелевски. Голову человек держал высоко и гордо. Некоторые военнопленные узнали в нем генерала Лукина.
И вдруг над лагерем раздался громкий голос:
— Лагерь, смир-рна-а!
Все, кто был на территории, замерли. Из толпы пленных вышел красноармеец и, печатая шаг изодранными ботинками, направился к генералу. Как положено по уставу, он остановился в трех шагах от Лукина и вскинул руку к пилотке.
— Товарищ генерал-лейтенант! — осипшим голосом, но как можно громче, рапортовал он. — В лагере находятся советские военнопленные. За истекшие сутки от голода и мучений умерло пятьдесят пять человек. Но мы не сдаемся, товарищ генерал!
Лукин слушал молча и торжественно. Даже с костылем в руке его фигура сохраняла строгость и достоинство.
— Вольно! — скомандовал генерал.
А красноармеец, сделав шаг вперед, тихо заговорил:
— А я вас сразу узнал, хоть и отрастили вы бороду и ноги лишились. Я под Смоленском вас несколько раз видел, служил в дивизии генерала Городнянского. Меня зовут Петр Павлович Кругликов.
Лукин шагнул к солдату, хотел пожать руку, обнять. Но в это время дверь комендатуры с треском распахнулась, и Кругликову пришлось скрыться за спины товарищей. Потом эсэсовцы долго разыскивали его, но лица они не приметили, а товарищи не выдали.
Вечером несколько военнопленных тайком от охраны провели генерала на кухню. Они надеялись получить от него хотя бы какую-нибудь правдивую весточку о положении на фронте.
— Немцы нам говорят, что Красная Армия уже не существует.
— Кому вы верите! — возмутился Лукин.
— Да мы не верим. Но уже два года получаем только немецкую информацию. Сориентируйте, товарищ генерал.
— Красная Армия наступает. Она бьет немцев и гонит их с нашей земли. Победа Красной Армии уже ни у кого не вызывает сомнения.
— А мы в плену отсиживаемся, — проговорил Петр Кругликов. — Ничем помочь не можем своим.
— Ну, а как ты в плену оказался?
— Длинная история, товарищ генерал. — Кругликов обвел взглядом товарищей. — Тут кого ни возьми, у каждого хождение по мукам. Когда мы прорывались из окружения, я был контужен, но еще мог двигаться. Бродили по лесам, искали, где бы прорваться. Схватили нас. Привели в деревню, где перед нашим приходом фрицы расстреляли группу военнопленных. Потом нас втолкнули в колонну и повели на запад. По пути некоторые выскакивали из колонны к сгоревшим домам, думали какие-нибудь остатки еды найти. Но их тут же расстреливали. В Дорогобуже нас загнали за колючую проволоку. Просто поле и колючая проволока, как загон для скота. Только ж мы-то скот колючей проволокой не огораживали. Еды не дают никакой. А холод, зима. Люди умирают. Потом дальше повели. Кто-то коровью шкуру нашел. Опалили мы ее на костре и съели кожу. Где-то, уж не знаю, мы, несколько человек, все-таки выбрали момент, подкопали проволоку и ушли через болота. Думали — все, спаслись. Найдем партизан и будем драться. Но не удалось. Снова схватили. Теперь вот по лагерям мыкаюсь… — закончил печальную историю Петр.
— Да, плен — это горестный факт, — вздохнув, проговорил Лукин. — Но и здесь, товарищи, надо держаться, не терять достоинства советского человека. Немцы создают национальные легионы, предатели-власовцы вербуют пленных в свою армию. Не поддавайтесь уговорам, не верьте посулам. Все гитлеровские карты биты. Наша победа не за горами.
Радостно было видеть Лукину, как светлеют лица людей, как к ним возвращается надежда. Но нашелся фискал. О беседе генерала с военнопленными стало известно немецкой администрации. К Лукину явился фельдфебель.
— Вы, генерал, занимаетесь большевистской пропагандой! Вам не нравятся условия плена? Мы можем их ужесточить.
— Я не занимаюсь пропагандой, — спокойно ответил Лукин. — Это вы распускаете ложь о Красной Армии, выдаете желаемое за действительное.
Фельдфебель сжал кулаки, лицо его побелело. Казалось, еще секунда — и он ударит генерала. Но, видимо вспомнив что-то, сдержался и, не найдя ничего лучшего, вдруг закричал:
— Сбрить бороду!
Генерал недоуменно посмотрел на гитлеровца, погладил бороду:
— Я не дам брить бороду.
— Сбрить бороду!
— Не дам, — спокойно отвечал Лукин, наслаждаясь бессильным бешенством фельдфебеля. А тот переступил с ноги на ногу, выругался и быстро вышел.
Лукин вынужден был носить бороду. Ему было неудобно бриться левой рукой, но говорить немцам о своих трудностях он не считал нужным.
Не давали покоя Лукину и раны. И ко всему разболелись еще зубы. Промучившись сутки, генерал попросился к зубному врачу.
Русских пленных врачевал в лагере зубной техник Михаил Чувиков. Лукин узнал, что Чувиков коренной москвич, что и первую военную осень был в столице, разговорился с ним.
— В октябре — ноябре сорок первого тяжело было смотреть на столицу, — вспоминал Михаил. — Мешки с песком под окнами домов, ежи и противотанковые надолбы на Садовом кольце, на перекрестках, баррикады и траншеи на окраинах. Главные здания были закамуфлированы так, что их и не узнать. К фасаду Большого театра сделали пристройку в три этажа с узенькими окошками и арочными воротами — заурядный старый домишко! А наверху — крупнокалиберные пулеметы и скорострельные зенитки. Аэростаты в небе… Но всюду порядок и спокойствие. Москва готовилась к отпору. Да чего там! Даже парад седьмого ноября состоялся на Красной площади!
— Я тут в плену краем уха слышал, что такой парад состоялся. Но, честно признаюсь, как-то не верилось.
— Очень нужен был нам этот парад. Ведь фашисты раструбили на весь мир, что Москва пала, а Сталин сбежал в Куйбышев. А тут — нате вам, войска по Красной площади идут, и Сталин на трибуне Мавзолея. Для всех, конечно, это неожиданно было. Даже мы о том, что пойдем на парад, узнали всего за несколько часов до него. Речь Сталина слушали.
— Поразительно! — не выдержал Лукин.
— И знаете, ни один немецкий самолет не пропустили к центру Москвы. Все, конечно, могло быть… Но мы, участники парада, получили задание: случись бомбежка, парада не прекращать. Пусть рвутся бомбы, а ты иди парадным шагом и виду не подавай. Вот какой был парад, товарищ генерал!
Лукин долго ничего не мог сказать. Сколько раз, будучи военным комендантом Москвы, обеспечивал он военные парады на Красной площади! Но такого, о чем рассказал зубной техник Чувиков, не мог себе представить.
Закончив свой рассказ, Чувиков приоткрыл дверь кабинета и, убедившись, что в коридоре никого нет, достал из-за пазухи сверток и протянул Лукину.
— Тут деньги, — пояснил он. — Три тысячи марок.
— Откуда? — удивился Лукин. — И зачем мне деньги?
— Возьмите, товарищ генерал, спрячьте, — поторопил Чувиков. — Нам известно, что вас отправят в крепость Вюльцбург. Это настоящая тюрьма. Хоть какая-то поддержка будет и вам, и вашим товарищам…
— Но где вы взяли столько денег?
Чувиков не успел ответить, в кабинет вошел все тот же фельдфебель.
— Опять занимаетесь пропагандой?! — крикнул он Лукину.
— Если удаление больного зуба вы считаете пропагандой, то да.
— Напрасно иронизируете. Благодарение богу, избавляемся от вас. Собирайтесь, за вами приехали.
Но увезти Лукина немцам в тот день не удалось. Где-то в горах, куда должны были везти генерала, мощная лавина снега засыпала дорогу.
В ту ночь пленный Виктор Николаевич Королев рассказал Лукину, откуда взялись три тысячи марок. А главное — о том, как живут и борются советские военнопленные в лагерях Нюрнберга и его окрестностях.
В лагере Ротенбах, например, что в двенадцати километрах от Нюрнберга, действовала крупная подпольная группа. Ее возглавлял участник войны с белофиннами Герой Советского Союза старший лейтенант Журавлев. Подпольщики вели антифашистскую пропаганду, писали листовки. Текст небольшим тиражом удавалось размножить бывшему пограничнику старшему лейтенанту Николаю Назаренко. Листовки передавались в другие лагеря.
Подпольная организация оказывала огромное влияние на узников, сплачивала их, вела борьбу в самых, казалось бы, невозможных условиях, помогала умирающим от голода выносить издевательства фашистов, цементировала интернациональную солидарность и исподволь готовила восстание.
Работа подпольщиков незримо охранялась. По множеству каналов поступали предупредительные сигналы. Об опасности подпольщиков предупреждали немецкие коммунисты, работавшие в охране лагеря и на электродной фабрике «Кондрати и К?». На этой каторжной фабрике работала большая группа советских военнопленных из числа офицеров.
По подозрению в саботаже гестапо арестовало шесть человек и бросило в тюрьму города Фюрт. Один из них— Дмитрий Карнаухов — попал в камеру, где сидел генерал Карбышев. Позже в эту же камеру был помещен Николай Храмов. Несмотря на зверские допросы, гестаповцы не добились от них признания и вернули в лагерь Ротенбах.
Своим товарищам они рассказывали о Карбышеве, о том, как генерал-патриот сам мужественно переносил тяжесть плена и наказывал им стойко держаться. Когда Карбышев узнал, что Карнаухов и Храмов возвращаются в лагерь, он просил передать товарищам, чтобы они в меру своих сил оказывали помощь пленным советским генералам, которых немцы содержат в крепости-тюрьме Вюльцбург.
— Вот мы и решили, — говорил Королев, — собрать среди иностранных военнопленных боны, которые им выдавали, чтобы затем обменять их на немецкие марки. Когда мы увидели вас здесь и узнали, что скоро вас отправят в Вюльцбург, мне поручили передать вам деньги через нашего связного — зубного техника Чувикова. И я рад, что выполнил задание.
Утром за генералом приехали на санях люди в форме матросов советского торгового флота в сопровождении всего одного немецкого конвоира. Это удивило Лукина. Откуда тут моряки? Если пленные, то почему почти без охраны?
Дорогой моряки поведали генералу о своей драматической эпопее.
22 июня 1941 года теплоходы Балтийского морского пароходства «Хасан», «Волголес», «Днестр», «Магнитогорск», «Эльтон» находились под разгрузкой в немецких портах Штеттин и Данциг. Гитлеровцы захватили эти суда. Советские моряки сумели уничтожить всю документацию, категорически отвергли требования фашистов спустить на судах Государственный флаг СССР и заявили протест против насилия.
Захватив суда, фашисты отправили моряков в лагеря Штеттин, Бланкенфельд, а команду «Магнитогорска» в концлагерь Штутгоф, Фашисты склоняли моряков к предательству, обрабатывали в гестапо, пытались отделить украинцев и прибалтийцев от русских. Однако все эти намерения были сорваны стойкостью моряков. Ни один человек не смалодушничал.
В августе 1941 года всех моряков в количестве двухсот человек заключили в крепость-тюрьму Вюльцбург. С первых дней заточения моряки сплотились вокруг своих капитанов-коммунистов. Они наладили связь с советскими и иностранными военнопленными.
Сопровождавшие Лукина моряки сообщили, что в крепости содержатся много пленных советских генералов и старших командиров и, хотя они содержатся отдельно, моряки с ними наладили связь. Лукина предупредили, что среди старших командиров есть такие, кто угодничает перед немцами. Они назвали фамилию Мальцева. По всей вероятности, это провокатор, засланный гитлеровцами. Мальцеву удалось сколотить вокруг себя группку единомышленников, их следует опасаться.
— Кстати, товарищ генерал, — сказал один из моряков. — Вместе с нами в крепости находится секретарь Льва Толстого — Валентин Федорович Булгаков. Он тоже интернирован. Хоть и эмигрант, но замечательный человек, настоящая русская душа. Валентин Федорович много рассказывает о Толстом, о своей работе с великим писателем. Вы знаете, это такая отдушина для всех нас. Слушая Булгакова, мы словно в Россию попадаем.
У каждого сложились свои трагические обстоятельства, из-за которых он оказался в плену.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.