Глава 6. Христианская модель во внутренней и внешней политике Павла I

Глава 6. Христианская модель во внутренней и внешней политике Павла I

Внешней и внутренней политике Павла I посвящена обширная научная литература[282]. При этом историки XIX – начала XX в. в основном мало смотрели архивы[283] и в большей степени опирались на мемуарную литературу, которая происходила преимущественно из дворянских кругов. Дворяне, как известно, имели серьезные причины относиться к императору Павлу недоброжелательно. Он действительно был неуравновешен по характеру, но отнюдь не безумен. Его внутренняя политика была последовательна, и об этом говорят правительственные документы. Мы выделим лишь некоторые аспекты, имеющие отношение к нашей теме.

Объективность требует отметить, что ввиду короткого срока своего правления (четыре года и четыре месяца) император не смог разрешить того комплекса вопросов, который был оставлен предыдущим правлением. Однако если проанализировать ту лавину указов и распоряжений, которые последовали по его воцарении, то в них можно выделить, кроме двух главных направлений сословной политики (крестьянское и дворянское), еще и самостоятельную религиозную политику[284], характеризующую государя как человека, имеющего серьезные претензии на роль главы Вселенской Церкви.

Необходимо учитывать, что общеполитические процессы в XVIII в. не только в России, но практически во всех ведущих странах Западной Европы вели к десакрализации европейских монархий, и повсеместно наблюдалось постепенное снижение «монархической идеи по божественному праву»[285].

Секуляризация церковного имущества на фоне всеобщей Реформации произошла еще в XVI в. Так, Англиканская Церковь стала обладать государственным статусом, а король Генрих VIII в 1534 г. объявил себя ее единственным верховным главой и защитником веры. Религиозные ритуалы хоть и сохранились в общих чертах, но были значительно сокращены. Тем не менее абсолютизм продолжал утверждаться при помощи церковных церемоний: коронации, погребения монарха и т. п.

Великая Французская революция 1789 г., в результате которой Франция была объявлена республикой, вообще отменила власть церкви и короля.

Протестантская (преимущественно) Германия к тому времени распадалась на 22 монархии и три вольных города, поэтому общей для всей страны государственной церкви и государственной власти не было.

Италия представляла собой конгломерат феодальных и полуфеодальных государств, находящихся под политическим влиянием Франции, Испании и Австрии. Лишь империя Габсбургов, занимавших престол бывшей Священной Римской империи, сохраняла свое могущество в Европе под покровительством Ватикана вплоть до начала XX в.

Несмотря на это, во всех европейских государствах в той или иной степени все же именно религией были пронизаны практически все аспекты жизни монархов, их двора, а также менталитет их подданных. В данном контексте Россия не была исключением. В частности, на наш взгляд, историками значительно преувеличена секуляризация общественной жизни в эпоху правления Петра Великого. Скорее всего, с начала XVIII в. наблюдается лишь характер сближения религиозных церемоний со светскими праздниками. Например, военные победы всегда рассматривались русскими как вмешательство Божьего промысла, начиная с эпохи Петра I они стали повсеместно праздноваться при обязательном и доминирующем участии Церкви[286]. В правление Павла Петровича эти тенденции усилились.

По восшествии на престол 6 декабря 1796 г. Павел I своим первым указом освободил духовных лиц от телесного наказания до момента лишения их сана, так как наказание, «чинимое в виду тех самых прихожан, кои получали от них спасительные тайны, располагает их к презрению священного сана»[287].

Указом императора от 1799 г. впервые в России были узаконены меры по обеспечению вдов и сирот духовенства[288]. Значительно увеличились ассигнования из казны государства на духовные школы. Были созданы новые семинарии: Вифанская (усилиями митрополита Платона), Калужская, Пензенская, Пермская, Оренбургская; Коломенская была переведена и стала Тульской. Для детей армейского духовенства была организована и так называемая армейская семинария. Казанская семинария обрела статус духовной академии наряду с Киево-Могилянской и Московской.

В отличие от Екатерины II, Павел выказывал большую веротерпимость по отношению к раскольникам. При нем была разрешена свободная деятельность старообрядческой церкви, а староверам возвратили отобранные у них ранее богослужебные книги[289].

К униатам западных губерний России, присоединенных к империи после трех разделов Польши[290], также стала проявляться лояльность: всем западным епархиям было объявлено, что униатов нельзя больше силой обращать в православную веру[291].

Император Павел проводил благожелательную политику по отношению к католичеству и охотно отозвался на просьбу Ордена Святого Иоанна Иерусалимского принять их под свое покровительство после ликвидации ордена Наполеоном в 1798 г. Став магистром Мальтийского ордена, Павел наградил орденом Святого Иоанна Иерусалимского некоторых епископов, а придворных священников возвел в звание кавалеров ордена. По мнению современных исследователей, «рыцарский орден, сближающий воина и священника, был находкой для Павла, который еще до Мальтийского гроссмейстерства соединил власть светскую и духовную»[292].

Кстати сказать, император Павел не только провел ряд узаконений в пользу церковного быта и повысил штатные оклады церковнослужителей, но также ввел награждение духовных лиц гражданскими орденами «за особые заслуги перед государством», а также камилавками, скуфьями, митрами и наперсными крестами. Он же впервые в 1800 г. наградил своего бывшего законоучителя высшей наградой Российской империи – орденом апостола Андрея Первозванного.

Если в предыдущее правление в империи был дан приют иезуитскому ордену, то император Павел I пошел дальше своей матери: в 1799 г. он принял генерала иезуитского ордена пастора Гавриила Груббера, который добился от монарха разрешения для иезуитов открывать «богоугодные заведения» в столице. В 1800 г. иезуитам был передан в Петербурге католический храм Святой Екатерины Александрийской, при котором была основана иезуитская коллегия. В 1801 г. император даже добился от Папы Пия VII издания 07.03.1801 буллы о восстановлении ордена в пределах России[293].

С первых дней своего воцарения он также старался оказывать открытое покровительство всем подданным своей империи – всех сословий и всех конфессий[294], помня слова апостола Павла, говорившего, что у Создателя нет ни Еллина, ни Иудея, ни раба, ни свободного, «но все и во всем Христос»[295].

Более того, государь мечтал о соединении христианских церквей, и только косность и непримиримость консервативной части российского духовенства помешали осуществлению этого начинания. Он даже проникся идеей воссоединения Католической и Православной Церкви и направил план в Святейший Синод, члены которого, однако, категорически воспротивились этому проекту.

Как религиозный глава своего государства император Павел в день коронации издал манифест, запрещающий помещикам заставлять крестьян работать в воскресные дни, так как Священное Писание велит этот день посвящать Богу. Он повелел «всем и каждому наблюдать, дабы никто и ни под каким видом не дерзал работать в воскресенье»[296]. Этот же манифест ввел фиксированную трехдневную барщину[297].

Если принять во внимание утверждение, что эпоха Екатерины Великой была временем наибольшего расцвета крепостного права[298], то распоряжения императора Павла I до некоторой степени смягчили тяготы крепостного права и укоротили притязания помещиков на бесплатный труд своих крепостных.

Справедливости ради следует отметить, что императрица Екатерина II за 34 года своего правления раздарила фаворитам 880 тысяч крестьян, тогда как Павел Петрович лишь за четыре с небольшим года царствования пожаловал своим друзьям более 530 тысяч крепостных душ[299].

При этом Павел I притеснял дворян отнюдь не во имя социального равенства, а в угоду торжества абсолютизма. Просто государь не терпел самостоятельной силы вне подвластного ему чиновничества, и организованное дворянство могло претить ему не в социальном, а в политическом плане. К тому же многие исследователи отмечали, что более благосклонно монарх относился к тем, кто подвергался опале и кого преследовали в предыдущее правление. Например, он был вполне лоялен к масонам. Государь также вернул из ссылки участников Польского восстания под предводительством Анджея Костюшки[300].

Однако не все действия императора воспринимались в обществе однозначно. Павел I, решивший положить конец беззаконию, царившему в эпоху его матери, и отрезвить Россию, поначалу не столько созидал, сколько разрушал предыдущие порядки, причем действовал жестко и решительно. Мягкий и добрый по натуре, уступчивый в молодости и способный на подвиг рыцарского благородства, Павел Петрович в зрелом возрасте стал крут и заносчив. Потому ломка многих прежних законов и замена их новыми, а также многочисленные преобразования по всем отраслям государственного управления сразу вызвали ропот среди высших сословий.

Многие исследователи причину этого видели в печальной обстановке, окружавшей цесаревича с детства[301]. Павел знал о временном регентстве Екатерины II и был уверен в справедливости своих притязаний на власть, но он слишком долго ждал своего восшествия на престол. С отроческих лет он мечтал о любви своего народа, в котором со временем стал возбуждать лишь боязнь и недоверие, а подчас и «неуважение к самому представителю верховной власти»[302].

О Павле I усиленно распускали в народе слухи, анекдоты; повсюду рассказывали о странностях императора и его эксцентрических выходках. О нем злословила отечественная и зарубежная печать, в журналах повсюду появлялись памфлеты и карикатуры.

Исследователи объясняют такую странность в поведении императора многими причинами. Во-первых, Павел с детства остро чувствовал неприязненное отношение к себе со стороны матери и ее фаворитов и, даже будучи наследником престола, не был уверен в своем будущем, так как его слишком далеко держали от «государственных дел». Во-вторых, якобы имелось завещание, согласно которому императрица Екатерина своей волей предполагала передать власть внуку Александру Павловичу, и только вмешательство кабинет-секретаря А. А. Безбородко предотвратило такой поворот дела[303].

Нами обнаружен документ, который может косвенно свидетельствовать об обратном. Это копия духовного завещания (или наставления), оставленного императрицей Екатериной Алексеевной своему сыну Павлу Петровичу как будущему правителю России[304]. В «Наставлениях» государыня сравнивала Петра Великого с «Ромулом России», ибо он положил истинное основание империи, и при этом утверждала, что именно Павла призвал Господь, чтобы тот утвердил это основание империи. «Сын мой! – обращалась монархиня к цесаревичу. – Надобно, чтобы престол, на котором Вы меня замените, возбудил удивление, восторг и благодарность Европы и всей вселенной. Вы довершите произведение Вашей матери, и я льщусь мыслию, что переживу себя в моем сыне»[305].

И далее в этом своеобразном завещании следовали четкие указания наследнику, как именно ему стоит распорядиться властью. Императрица советовала усмирять народные бури внешними войнами. «Все будет Вам позволительно, – писала она, – доколе оружие Ваше останется победоносным»[306].

Государыня, ссылаясь на опыт Древнего Египта, советовала закрывать границы и все выходы портов страны всем иностранцам, а также четко следить за цензурой в печати, особенно за книгами, входящими из чужих стран, и не позволять литераторам нападать на Россию. Она считала, что во все времена от книг было более вреда, чем от сражений или потерянных земель[307].

«Народ, хорошо управляемый, – делала вывод монархиня, – не должен иметь никаких мыслей, кроме мыслей своего государя. Подданные Ваши не должны приобретать иных познаний, кроме одобренных Вами […] и не надобно, чтобы они были излишне учеными или научены рано». Главное, считала императрица, это «нравственность домашняя», «добродетели общественные и семейные». По ее мнению, не следовало бы оставлять народу времени на размышления, так как народ не рожден к этому. Пусть подданные никогда не преступают за черту рукоделия: «Не надобно, чтоб народ думал. […] Пусть же работает и молчит».

Ссылаясь на высказывания Жана-Жака Руссо, которого Екатерина II называла «медведем Женевским», она утверждала, что успехи в науке лишь вредят нравственности и что нельзя владеть народом, который рассуждает по своей воле.

При этом личную дружбу с французскими философами Д. Дидро и А. Вольтером монархиня считала крайне полезной для себя. «Они были первым эхом моей славы, – писала Екатерина. – Несколько благодеяний доставили мне от них названия самые пышные; они превозносили меня Северной Семирамидой, и мое поведение, надеюсь, не обмануло их похвалу»[308].

Победы во внешних войнах императрица также связывала исключительно с почтением народа к монаршей персоне и со страхом перед волей Всевышнего. «Без их благоговения к святителю Николаю и преданности к моей особе мои солдаты не заставили бы бледнеть полумесяц и не избавили бы меня республики Польской», – утверждала государыня.

«Горе Вам, сын мой, ежели Ваши подданные узнают, что можно безнаказанно (изъявлять) неуважение и непослушание монарху!» – убеждала Екатерина.

Следуя этим «Наставлениям», император Павел действительно установил четкую цензуру всей входящей в страну литературы. Более того, он стал следить за всеми движениями своих подданных, вплоть до их внешнего вида.

Наконец, в придворных кругах созрел антиправительственный заговор, о котором знал и его сын Александр. В ночь с 11 на 12 марта 1801 г. император Павел Петрович, как и его отец Петр III, был убит заговорщиками. Подданным было объявлено, что у государя случился апоплексический удар.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна не прервала отношений с митрополитом Платоном и после смерти государя от его имени стала заниматься благотворительностью. Она написала владыке письмо, что желала бы по воле покойного супруга раздать милостыню разного рода бедным людям, находящимся в Москве. Государыня в письме Платону указала, что жертвует для этой цели шестнадцать тысяч шестьсот шестьдесят шесть рублей, «чтобы раздача сих денег произведена была под особенным попечением» самого митрополита. «Я надеюсь, – писала Мария Федоровна, – что в таковом подвиге покойного Государя найдут оные новый опыт его к ним благости и милосердия, а вам, конечно, приятно будет исполнить сие последнее препоручение его»[309].

В последнем слове своем, в 21-й статье Завещания, император Павел не забыл законоучителя: «Митрополиту Московскому отдаю трость с изумрудным набалдашником и мою двуместную красную карету, в которой всегда ездил»[310].

Несмотря на то что благодаря «Указу о престолонаследии» Мария Федоровна стала первой русской императрицей, которая не смогла занять престол после смерти мужа, она с честью выдержала испытание русской короной. Созданное ею «Ведомство императрицы Марии», впоследствии IV Отделение Собственной Канцелярии Его Императорского Величества, стало основой для развития благотворительности в России не как частного дела отдельных жертвователей и меценатов, а именно на государственном уровне[311].

Мария Федоровна еще долго продолжала общаться с митрополитом Платоном, считая его своим ближайшим духовным наставником, а также советовалась с ним по делам благотворительности. Она писала владыке относительно учреждения своего ведомства: «Усердствуя по возможности сил моих способствовать спасению жизни несчастнорожденных, Промыслом Божиим воспитательным домам вверяемых младенцев, для большего в столь богоугодном деле успехе, обращаюсь ныне к Вашему Преосвященству, яко пастырю духовному, дабы вы […] поручили приходским священникам […] уговаривать жен несчастнородивших и лишившихся вскоре после родов детей своих, чтоб являлись в воспитательный дом для определения в кормилицы или для взятия к себе в дом на воспитание детей, и о таковых желающих немедленно бы давали знать священники к главному того дома надзирателю, за что производиться будет помянутым женщинам весьма выгодная по состоянию их плата»[312].

Великий князь Александр, в свою очередь, просил Платона: «В помощь бедных вдов […] и в милостыню нищим определив раздать от лица моего сорок тысяч рублей и от лица Государыни Императрицы, любезнейшей супруги моей, двадцать тысяч рублей, я не могу лучшим и полезнейшим образом распределить сие подаяние, как возложив оное на Вас; почему и приказал я доставить к Вам из кабинета шестьдесят тысяч рублей, предоставляя Вам разделить их по приходам и сделать такие распоряжения, какие благоразумие Вам свойственное внушить может, дабы при раздаче их удален был всякий вид пристрастия, несправедливости, беспорядка и соблазна»[313].

Великий князь Константин Павлович также постоянно общался со своим законоучителем и писал ему письма по-гречески[314].

Никому из участников заговора против Павла I фортуна не принесла ни славы, ни почета, ни богатства. В царствование его сына о трагическом событии предпочитали не вспоминать.

В 1801 г. состоялась коронация императора Александра I, по случаю которой митрополит Московский Платон, обращаясь к государю, обозначил надежды на его царствование такими словами: «Предстанет лицу твоему пространнейшая в свете империя, которую едва ли когда видела вселенная, и будет от мудрости твоей ожидаться во всех своих членах и во всем своем теле совершенного согласия и благоустройства»[315].

Однако с воцарением императора Александра Павловича началась для России совсем иная эпоха.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.