Белые партизаны

Белые партизаны

Партизанские отряды, состоявшие из крестьян-добровольцев, действовали почти на всех участках Северного фронта. Они не страдали от дезертирства, демонстрировали высокую боеспособность и отличались лояльностью режиму. В отличие от красных партизанских отрядов или «зеленых» партизан, скрывавшихся в лесах от реквизиций и мобилизаций[778], о белых партизанах периода Гражданской войны почти ничего неизвестно. Тем не менее именно они сыграли ключевую роль в Гражданской войне на Севере.

Главным условием появления на Севере партизанского движения стала относительная неподвижность линии фронта. После того как в 1918 г. белое наступление застопорилось, утонув в осенней распутице и в ожидании скорых холодов, Северный фронт расположился отдельными боевыми заставами. Они прикрывали основные линии коммуникаций вдоль рек, железнодорожных путей и главных дорог. Из-за особенностей местности – труднопроходимой, болотистой и лесистой – и малого количества войск, задействованных с той и другой стороны, на Севере не было непрерывной линии фронта. Поэтому прифронтовые деревни нередко становились легкими жертвами разрушительных и жестоких рейдов мобильных большевистских отрядов.

Подобные рейды больше, чем что-либо другое, способствовали появлению партизанского движения. Об этом свидетельствует история действий красных отрядов под командованием Алексея Щенникова на Пинеге и Морица Мандельбаума на Печоре. Немногочисленный, но хорошо вооруженный отряд особого назначения под руководством члена Архангельского губисполкома А.П. Щенникова был организован в Котласе в сентябре – октябре 1918 г. Первые части отряда, насчитывавшего около 150 бойцов при нескольких пулеметах, в середине сентября появились в верховьях Пинеги. А во второй половине октября отряд проделал глубокий рейд вниз по течению реки и подчинил себе ряд волостей. Захватив по дороге транспорт с хлебом, направленный из Архангельска для пропитания жителей Пинежского края, Щенников оказался обладателем двух самых важных рычагов власти – военной силы и продовольствия[779]. Использованы они были для установления красного влияния на Пинеге и раскола пинежской деревни.

Опираясь на штыки и сочувствие части пинежского населения, прежде всего молодых фронтовиков, командование отряда стало создавать комбеды, а в ноябре созвало съезд советских работников уезда. Как позже на 1-й архангельской губернской конференции РКП(б) признавался участник рейда Ставров: «…нельзя сказать, что это были лица выбранные, так как Съезд пришлось созывать почти по усмотрению т. Кулакова [одного из руководителей отряда. – Л.Н.] и моему». Также он отмечал: «…по нашему личному усмотрению было вынесено постановление о расстреле негодных элементов. По постановлениям Комитетов бедноты расстреливали – быть может это будет преступление – по 18 или даже по 20 человек… [У]ездный исполком и местные исполкомы вообще считали это правильным»[780].

Комбеды и исполкомы опирались в своих действиях на военную силу отряда Щенникова, который вел себя как на завоеванной вражеской территории. Он терроризировал население и широко реквизировал хлеб и крестьянское имущество, включая лошадей, сено и скот. Члены советов и исполкомов и участники отряда в первую очередь распределяли реквизированные припасы между собой. Были широко распространены денежные контрибуции. За уклонение или сопротивление следовала смерть. Расправы сделались действительно массовыми, когда на Пинеге появились значительные белые и союзные силы. В ряде волостей руководство отряда объявило мобилизацию населения в возрасте от 17 до 50 лет вместе с лошадьми и телегами с целью вывезти из края зерновой хлеб и реквизированное имущество. Чтобы подавить возможное сопротивление, красноармейцы брали заложников из населения и расправлялись с людьми, подозревавшимися в симпатиях к белым. По свидетельству очевидцев, только в селе Карпогорское было решено казнить более сорока человек. Перед смертью им выкалывали глаза, разрубали лицо и половые органы, мучали, многократно погружая в ледяную реку Пинегу. Священник Чухченемского прихода Михаил Шаньгин был изрублен на куски. На других жертвах расправ подошедшие белые солдаты насчитали до 22 штыковых ран[781].

При отступлении отряда Щенникова члены комбедов и исполкомов, опасавшиеся мести со стороны односельчан и белых сил, отходили вместе с ним, часто уводя с собой свои семьи. Они создали красный партизанский отряд, на основе которого в начале 1919 г. был сформирован 160-й красный стрелковый полк[782]. В то же время по мере отхода красных сил на оставленной ими территории шло быстрое создание отрядов самообороны из местных крестьян, стремившихся не допустить новых набегов и отомстить обидчикам. Целые волости добровольно мобилизовывали наличное мужское население для борьбы с красными. Уже к началу 1919 г. численность постоянно действовавших крестьянских отрядов на Пинеге доходила до 700 человек. Существовали Верхнепинежский, Труфаногорский, Печезерский, Юрольский, Завраский и Подборский отряды. Они слали архангельскому командованию просьбы о помощи вооружением и военной силой[783].

На Печоре роль, схожую с отрядом Щенникова, сыграл отряд под командованием австрийского «интернационалиста» Морица Мандельбаума. Он действовал осенью 1918 г. по приказу командования красной 6-й армии. Пароход с красноармейцами, численность которых не превышала 80–100 человек, появился на Печоре в середине сентября 1918 г. Чтобы предотвратить возможное сопротивление, подплывая к селу, Мандельбаум обстреливал его из ружей или пушки, после чего красноармейцы окружали и занимали деревню. Затем следовали грабежи и расправы, жертвами которых вначале становились священники, более обеспеченные представители населения и жители, подозревавшиеся в сочувствии белым. Красноармейцы Мандельбаума порой применяли жестокие пытки. Сохранились свидетельства, как людей обнаженными клали под открытый кран кипящего самовара и держали так, пока не вытечет вся вода. Среди убитых встречались даже женщины и дети[784].

Панику на население края наводило то, что отряд, ограбив село один раз, нередко возвращался, и реквизиции, пытки и расстрелы начинались заново. Так, село Усть-Цильма, административный центр Печорского уезда, впервые подверглось разгрому в середине сентября 1918 г., когда красноармейцы Мандельбаума арестовали и частично расстреляли членов местной администрации, реквизировали наличность уездного казначейства и имущество богатых жителей села. После недолгого постоя отряд отправился дальше. Однако через две недели, когда в Усть-Цильму с низовьев реки Печоры пришла баржа с хлебом, пароход с красноармейцами появился вновь. Отряд захватил продовольственный склад потребительского кооператива и провел новую серию арестов и реквизиций. Возмущение действиями Мандельбаума на Печоре стало повсеместным, когда накануне отступления командование отряда отдало приказ сжигать склады с хлебом, который нельзя было вывезти. Это вызвало всеобщий протест в крае, где привозной хлеб имелся в недостаточном количестве. Жители печорских сел стали организовывать добровольные отряды самозащиты, вооружаясь имевшимися на руках примитивными берданками. Они слали в Архангельск настойчивые просьбы прислать подкрепления и оружие для отражения красных набегов[785].

Обстоятельства возникновения вооруженных крестьянских отрядов на Севере России напоминали причины появления «зеленого» движения[786]. Однако стремясь, как и «зеленые», защититься от реквизиций и отомстить обидчикам, северные крестьяне не желали оградить деревню от любого внешнего вмешательства или в принципе от Гражданской войны между белыми и красными. Напротив, они всеми силами пытались заручиться покровительством и поддержкой одной из сторон.

Помощь извне нужна была прежде всего для того, чтобы не допустить перемещения линии фронта. Частый переход деревень от противника к противнику грозил крестьянам новыми военными разрушениями, грабежами и репрессиями за сотрудничество с врагом. На нехлебородном Севере спорные волости также чаще страдали от голода, так как враждующие правительства не хотели снабжать продовольствием «чужие» деревни[787]. Поэтому крестьянские повстанческие отряды стремились получить признание и помощь со стороны властей, тем самым превращаясь из «зеленых» формирований в белых или красных партизан.

Несмотря на то что советская историография делила партизанские отряды на красные – «бедняцкие» и белые – «кулацкие»[788], социальные факторы далеко не всегда определяли выбор «своей» стороны. Например, в первые недели существования Северной области более бедные волости были, напротив, склонны поддерживать белых в расчете на лучшее снабжение привозным продовольствием. В свою очередь, случалось, что более богатые села симпатизировали советам.

Имущественные различия могли толкать односельчан к поддержке враждующих сторон в Гражданской войне, если они накладывались на уже существовавшие в деревне конфликты. При этом ярлыки «красный» и «белый» нередко становились способом для сведения личных счетов. Либеральный публицист А.С. Изгоев, направленный в начале 1919 г. «по мобилизации буржуазии» на возведение красных укреплений под станцией Плесецкая на Архангельской железной дороге, позже вспоминал о своем разговоре с крестьянкой в арестантском вагоне. Женщина сквозь слезы шептала случайному попутчику, что после прихода красных односельчане, имевшие виды на зажиточное хозяйство, донесли на ее мужа, что он давал подводы белым. Добившись ареста мужа, соседи затем без труда избавились от оставшейся на хозяйстве женщины, традиционно имевшей уязвимое положение в крестьянском мире. «[Т]ы, говорят, белым сигналы показывала», – утверждали односельчане, со слов крестьянки. Оказавшись после этого под арестом, она особенно сокрушалась о судьбе троих малолетних детей: «Обидят их соседи, сведут последнюю корову»[789]. Таким образом, борьба между белыми и красными отчасти обострила внутренние конфликты в деревне.

В свою очередь, крестьяне на белой территории также не стеснялись вовлекать власть во внутридеревенские споры. Например, крестьяне Дениславской волости Онежского уезда М. Малышев и О. Сандровский добились того, чтобы в губернскую тюрьму были направлены их односельчане А.Н. и Д.Н. Малышевы. Во время краткосрочного пребывания в волости красных два брата возглавляли соответственно волостной исполком и поселковый комитет бедноты. Но главное, они не только являлись «сторонниками большевистской власти» и произносили речи «большевистского направления», но и «принимали участие в реквизициях у граждан хлеба и имущества», от которых, вероятно, пострадали сами истцы[790]. Одинаковая фамилия истца и обвиняемых говорит о том, что первопричиной конфликта мог быть спор между родственниками. Подобные деревенские тяжбы нередко заставляли крестьян искать убежища в партизанских отрядах по другую сторону фронта.

Служба в противоположных армиях, в свою очередь, влекла за собой новые переделы имущества. В типичном постановлении крестьянского схода Ростовской волости Шенкурского уезда 196 присутствовавших домохозяев признали перебежавших к красным Александра Шалагина и Антона Константинова с семьей «большевиками». Поэтому решено было их «исключить из среды нашего общества и лишить их землепользования душевым наделом». Семью другого «большевика» – Антона Деткова – ростовчане выселили из дома[791]. Таким образом, порой не бедные крестьяне примыкали к большевикам, а наоборот, примкнувшие к большевикам становились бедняками, теряя свою собственность в деревне.

При выборе крестьянами «своей» стороны в Гражданской войне большее значение могло иметь не имущественное положение, а возраст добровольцев. И белые, и красные источники сходятся на том, что советы и Красную армию чаще поддерживала молодежь, вернувшиеся с мировой войны солдаты, в то время как более старшее поколение было скорее склонно симпатизировать белым[792]. В результате Гражданская война между красными и белыми отчасти усилила давно существовавший в деревне конфликт поколений[793].

Но несмотря на это, разница между белыми и красными партизанскими отрядами даже в возрастном отношении не была разительной. Советские следственные материалы о партизанских руководителях и белых партизанах показывают, что основу белых отрядов также, как правило, составляли бывшие фронтовики. Например, организатор Шенкурского отряда, 26-летний Максим Ракитин, выходец из крестьян Шенкурского уезда и сельский учитель, руководивший восстанием мобилизованных в Шенкурске в 1918 г., был прапорщиком в годы мировой войны и, находясь в феврале 1917 г. в Петрограде, даже участвовал в революции. 23-летний крестьянин Шенкурского уезда Савватий Копылов, попавший вместе с Ракитиным в красный плен во время разведки в ноябре 1919 г., до революции воевал в Галиции в Преображенском полку[794]. В Пинеге организатором отряда был 25-летний фронтовик Сергей Старков. Значительный процент молодые фронтовики составляли и среди членов партизанских отрядов[795].

Белые крестьянские лидеры, как и их красные противники, могли в прошлом являться руководителями войсковых комитетов и членами советов. Так, например, командир белого Лисестровского отряда Гордей Мосеев весной – летом 1917 г. был членом, а затем председателем войскового комитета 177-го пехотного полка, а осенью того же года был кооптирован от армии в Новгородский совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Уроженец деревни Перхачевская Архангельского уезда, он уже раньше интересовался политикой. До революции Мосеев успел несколько лет поработать рабочим в Петрограде, где даже вступил в объединенную социал-демократическую партию. За политическую деятельность он был в 1913 г. выслан из столицы в административном порядке[796]. Таким образом, политически активные фронтовики, имевшие в прошлом связи с социал-демократическими или эсеровскими организациями, нередко возглавляли не только красные партизанские группы и «зеленые» отряды, но и отряды белых партизан[797].

Хотя односельчане порой сражались добровольцами в противоборствующих армиях[798], чаще всего одна волость становилась основой только для одного – белого или красного – партизанского отряда, добровольно мобилизуя в него наличное мужское население. Несмотря на то что революция обострила имущественные споры и конфликт поколений на селе, большинство крестьян по-прежнему предпочитали действовать сообща, сопротивляясь общим обидчикам или желая отомстить соседям. Гражданская война усилила традиционную вражду, существовавшую между некоторыми соседними селами и волостями, жители которых могли искать поддержки у белой или красной власти. Например, командир белого 7-го стрелкового полка, подчеркивая высокие боевые качества добровольцев-крестьян из Церковнической волости Холмогорского уезда, признавал, что «в основе… лежит старая вражда двух смежных волостей»[799]. В Онежском уезде поземельный конфликт вокруг владений Кожеозерского монастыря привел к появлению там красного партизанского отряда. Крестьяне деревни Кривой Пояс захватили монастырские земли и скот вопреки сопротивлению соседней Кожской волости, убив при этом настоятеля, нескольких монахов и двоих кожских крестьян. В течение месяцев они удерживали монастырь в своих руках благодаря тому, что установили связь с красными частями, поставлявшими им вооружение и даже присылавшими подкрепление[800]. В Шенкурском уезде традиционное соперничество «верхних» и «нижних» волостей определило перерезавшую уезд красно-белую линию фронта и дало добровольцев-«шенкурят» и в белые, и в красные партизанские отряды. На Пинеге «верхние» волости также поддержали красных, в то время как волости по нижнему течению реки большую часть Гражданской войны поддерживали белых. Участие крестьян в партизанских отрядах нередко было практически поголовным. Об этом свидетельствует тот факт, что даже в середине 1920-х гг. в некоторых районах и волостях Архангельской губернии до половины населения было лишено избирательных прав за добровольное участие в Гражданской войне на стороне белых[801].

Таким образом, партизанская гражданская война в значительной степени выросла из традиционных конфликтов в северной деревне. Нередко соседние волости служили основой для двух враждующих партизанских отрядов. Поэтому белые и красные крестьяне-добровольцы часто почти не отличались друг от друга по социальному или имущественному положению. Выбор партизанами «своей» стороны в Гражданской войне во многом оставался случайным. Он в первую очередь зависел от того, кто именно являлся главным обидчиком, кто из противников мог оказать б?льшую помощь и не допустить того, чтобы волость стала ареной непрекращающихся грабежей[802].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.