Социальная политика Северного правительства и экономика Архангельской губернии

Социальная политика Северного правительства и экономика Архангельской губернии

Революция 1917 года в России была прежде всего социальной революцией. Она была таковой не столько потому, что различные группы внутри политической элиты считали предметом своих действий и забот само общество[557]. Она была социальной потому, что многие обычные жители Российской империи видели в революции в первую очередь обещание социальной справедливости и социального равенства. Стихийные попытки населения установить на местах такую справедливость во многом сделали революционную Россию неуправляемой. Они же в годы Гражданской войны остро поставили перед всеми конкурирующими правительствами вопрос о социальных обязательствах государства. Северное правительство приняло этот вызов. Однако его настойчивые попытки исполнить ожидания населения разбились о кризисные обстоятельства Гражданской войны.

Придя к власти в августе 1918 г., Северное правительство получило в наследство пустую казну, расстроенное хозяйство и бедствующее население, ожидавшее от белой власти регулярного хлебного снабжения, оживления экономики и повышения зарплат. На Севере не только социалисты, но и многие либеральные политики признавали, что необходимо сокращать бедность и уменьшать социальное неравенство и что государство обязано помогать неимущим группам населения. Связывая радикальные изменения к лучшему с восстановлением и развитием хозяйства после войны, белые власти уже в период Гражданской войны настойчиво, но безуспешно пытались использовать имевшиеся в его распоряжении административные рычаги, чтобы укрепить экономику и улучшить положение населения.

Неоднократные попытки архангельского кабинета стабилизировать финансовое обращение, чтобы обеспечить пополнение бюджета и остановить обесценение рубля, не увенчались успехом. Задуманная осенью 1918 г. масштабная денежная реформа, связанная с введением твердых северных рублей, обеспеченных валютным вкладом британского правительства, привела к половинчатым результатам. Займы от союзной эмиссионной кассы позволили северному кабинету временно сократить дефицит бюджета. Однако они не помогли побороть инфляцию или же создать устойчивую денежную единицу для развития внешнего товарообмена. Твердые северные рубли, которые могли свободно обмениваться на фунты стерлингов, быстро стали предметом спекуляции и исчезали из обращения[558]. Другие хаотичные попытки затормозить инфляцию, как то: учесть все деньги, имевшие хождение в Северной области, или провести решение Омского правительства об изъятии из обращения обесцененных «керенок», были настолько же непопулярны среди населения, как и бесполезны[559]. В итоге инфляция продолжала расти, а главным источником пополнения бюджета вплоть до конца существования Северной области оставался печатный станок.

Финансовые реформы были зеркалом общих неудачных попыток Северного правительства вывести из упадка экономику края. Земледелие, традиционно слабо развитое на Севере, не могло восстановиться из-за нехватки сельскохозяйственных орудий, семян и вследствие серии неурожаев. Крестьянское кустарное производство, морские рыбные и звериные промыслы страдали от отсутствия оборудования и традиционных рынков сбыта. Хотя правительство попыталось выписать все необходимое из-за рубежа, в связи с трудностью морского сообщения заказанные за границей снасти прибыли на Север уже посреди рыболовного сезона, а закупленные в странах Европы и Америки семена большей частью опоздали к началу посевной[560]. Правительство выделяло средства на просветительские акции по рационализации сельского хозяйства и промыслов, но они также не смогли принести немедленных результатов. И даже поощрение крестьянской кооперации, значительно укрепившей свои позиции в годы мировой войны, в условиях военных мобилизаций оказалось бесполезным. К концу 1919 г. изрядно поредевшие артели лесорубов едва покрывали даже потребность Северной области в дровах[561].

В свою очередь, частная промышленность в Северной области, несмотря на объявленную Верховным управлением денационализацию предприятий и торговых и промысловых судов, сократилась до минимума. Хозяева заводов и лесопилок массово останавливали работу денационализированных предприятий, так как в связи с разрывом рыночных связей и ростом зарплаты рабочих производство оказалось убыточным. Тем временем у многих торговцев и судовладельцев не было ни оборотного капитала, ни средств на ремонт денационализированных судов. Несмотря на протесты рабочих и профсоюзов, правительство, страдавшее от нехватки денежных средств, также не могло ни оказать предприятиям достаточную финансовую помощь, ни силой заставить владельцев продолжить работу предприятий[562]. Попытка северной власти в 1919 г. оживить хотя бы внешний товарообмен, отменив действовавшее со времен мировой войны правило сдачи в казну всей иностранной валюты, полученной от экспорта, окончилась неудачей. Потребности губернии в импортном продовольствии и снабжении настолько превосходили возможности северного экспорта, что правительство было вынуждено немедленно восстановить разрешительный порядок торговли[563]. В результате, как признавал Н.В. Чайковский, «несмотря на снятие всякого рода запрещений и стеснений… во всем экономическом обороте обнаружился полный застой»[564].

Главным последствием экономического упадка было то, что из-за остановки частной промышленности Северное правительство, управлявшее железнодорожной и телеграфной сетью и морским сообщением, осталось самым крупным работодателем в крае. Также оно оказалось один на один с населением, для значительной части которого государственная продовольственная и финансовая помощь были единственным источником существования. Эти обстоятельства определили отношение архангельского кабинета к рабочему вопросу и основные линии его социальной политики.