«ДРУГИЕ НЕМЦЫ»
«ДРУГИЕ НЕМЦЫ»
В этом взрыве мины очень многое зависело от того, кто же они сами — эти злополучные немцы.
«Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались все доходные места в управлении»,
— красочно повествует В.О. Ключевский.
Здесь надо четко оговориться, что немцы, «облепившие двор» при Анне Ивановне, очень мало напоминают кукуйских немцев времён Алексея Михайловича. На Кукуй ехали не одни этнические немцы, а лютеране и протестанты других конфессий со всей Европы. Кукуй был сообществом специалистов и предпринимателей, людей активных и смелых.
Уже при Петре состав служилых иноземцев резко ухудшился. Дело в том, что до Петра иноземцев охотно брали на службу; в подмосковной слободе Кукуй ко времени восшествия Петра на престол жило уже больше тысячи человек. За все время правления Петра в Российскую империю въехало не более 8 тысяч иностранце с 1730–го по 1740–й — не более 4 тысяч. Это к вопросу о прорве иноземцев, «облепивших престол» и «рассевшихся по всем хлебным местам».
Но главное даже не в количестве, главное — в качестве этих всех иностранцев.
До Петра иноземцы подвергались нелепым и довольно унизительным ограничениям как выходцы из «неправедных» земель и как бы даже не вполне христиане. Они не имели права покупать землю, иметь молельные дома нигде, кроме Кукуя, и даже не могли ночевать нигде, кроме своей слободы. Интересно, что точно таким же ограничениям подвергались евреи в странах Европы — должны были жить в иудерии, не ночевать вне её, не приобретать недвижимости и так далее.
Пётр отменил все стеснительные ограничения прежних лет, типа проживания на Кукуе, правового неравенства с православными. Казалось бы, вот теперь и впрямь должен хлынуть поток! А он вовсе даже не хлынул…
Одна из причин очевидна: конец XVII — начало XVIII веков в Европе — несравненно более спокойное время, чем начало и середина. В 1678 году закончилась Тридцатилетняя война в Германии. В 1688 году произошла «Славная революция» в Британии, положившая конец гражданской войне, тянувшейся с 1640 года. Меньше стало людей, вынужденных бежать с родины, как бежал из Шотландии Вилим Брюс.
Вторая причина состоит в том, что сама отделенность «немцев», то есть европейцев–лютеран, от православных была в определенной степени удобна — иноземец мог быть уверен, что его не унизят, с ним будут поступать по законам его страны. Несправедливость? Да, по отношению к москалям, которых продолжали бить кнутом, вздергивать на дыбу, которые должны были простираться ниц перед царем и вообще всяким знатным и могучим человеком.
Пётр, видимо, радел за справедливость, но сделал это как–то странно: он не отменил этих средневековых законов для русских, но распространил на иностранцев. Простираться в земном поклоне уже было не нужно, но почему иноземцы не так уж рвались в империю Петра, становится понятно из брошюрки, выпущенной в 1704 го Мартином Нейгебауэром, бывшим офицером Mockobсской армии и приближенным царя. Брошюра называлась длинно и торжественно: «Письмо одного знатного немецкого офицера к тайному советнику одного высокого влдадетеля о дурном обращении с иноземными офицерам которых московитяне привлекают к себе в службу».
В ней Нейгебауэр писал, что иноземных офицеров Московии бьют по лицу, секут палками и кнутами. Он был голословен, этот Нейгебауэр, он приводил впечатляющие примеры!
Полковника Штрасберга городовой воевода бил батогами только за то, что тот не захотел ослушаться царского указа.
Полковника Бодивина казнили только за то, что его слуга заколол шпагой царского любимца, фельдшера.
Майора Кирхена царь лично бил по лицу, плевал него только потому, что тот, прослужив майором год, не захотел становиться капитаном, уступая место неком русскому.
Все имущество Франца Лефорта взяли в казну, оставив наследникам только долги покойного.
Характерна реакция московитов: в 1705 году отпрален в Германию «служилый иноземец», некто Гюйссен опровержением:
«Пространное обличение преступного клеветами наполненного пасквиля, который за несколько времени был издан в свет под титулом «Письмо одного знатного немецкого офицера к тайному советнику одна высокого владетеля о дурном обращении с иноземными офицерами, которых московитяне привлекают к себ службу».
В этом сочинении Нейгебауэра называли «архишельмой» и другими сильными словами, и его характер и поведение в Московии расписывались самыми чёрными красками вплоть до обвинения в измене, воровстве и так далее. Сообщается, что сам Нейгебауэр был уволен из Московитской армии за то, что ругал русских варварами и собаками и поучал придворных, как надо правильно воспитывать царевича Алексея.
У немецких союзников Петра в Пруссии и Саксонии были запрещены сочинения, оскорбительные для Московии, но тут, скорее всего, дело было как раз в союзнических отношениях, а не в радении о справедливости.
Но что характерно: обвинения, брошенные Мартином Нейгебауэром, не опровергаются, а только рассказывается о том, что обиженные в Московии сами виноваты в подобном обращении. В общем: «сам дурак!», что трудно назвать сильной аргументацией. Невольно приходишь к выводу, что обвинения Нейгебауэра могли иметь основания… Ведь если тот солгал, нет ничего проще — устроить турне по Германии и майору Кирхену, и полковнику Штрасбергу, и уж тем более «покойнику» Бодивину — пусть они пьют во всех кабаках, выступают на всех офицерских и дворянских собраниях во всех княжествах и такой приятной службой доказывают лживость выдумок Нейгебауэра… Однако этого сделано не было, и тут возникает немало вопросов.
До Петра все внутренние «разборки» между иноземцами не подлежали московитскому суду. Это решение, может быть, и не идеально с точки зрения юриспруденции, но для самих иноземцев очень удобно. При Петре же служилые иноземцы всё больше подчиняются законам самой Московии. Всё бы ничего, но только вот правовая практика Московии очень отличается от европейской, и это вызывает осложнения… Сегодня пишутся чуть ли не диссертации, имеющие целью доказать, что Московия вовсе не была отсталой и что говорить о её отставании от Европы могут только вконец испорченные люди. Но служилые иноземцы не читали этих сочинений. И упорно считали законы Московии грубыми и жестокими.
Можно сколько угодно осуждать обычай дуэлей, но во всяком случае согласно ему в поединке сходились люди по законам рыцарской чести. Опять же — можно считать все разговоры о рыцарстве и о самой чести чистейшей воды лицемерием — дело личное. Но европейцы так не считали, и категорический запрет, наложенный на дуэли Петром в 1702 году, им не нравился.
А еще больше не нравилось, что за выход на поединок, независимо от его результатов, полагалась смертная казнь, а за одно лишь обнажение оружия — отсечение правой руки.
В годы Петра в законодательстве смертная казнь предусматривалась 90 статьями (при Алексее Михайловиче — 60 статьями), но тут на смерть и увечья обрекались люди по царскому указу, не имеющему ничего общего c законом. Европейцам это «почему–то» не нравилось, как и право любого начальника бить их батогами, и «право» царя плевать им в лицо и рукоприкладствовать.
Везде было так же?! Может быть, но вот иностранные офицеры почему–то думали иначе и служить Петру не торопились.
По тем же причинам изменилось и качество служилых иноземцев. Потому что в Московию едут в основном люди двух сортов.
Или создания, которые не имеют ничего против риска получить порцию батогов или плевок в спитую физиономию: лишь бы платили вдвое больше, чем русским, да давали выпивки побольше.
Или те, кому очень уж нужно бежать подальше от всяких там въедливых судей, чистоплюев–прокуроров–полицейских, позволяющих себе по–хамски говорить джентльменами… Тем более что в обществе происходит крутой поворот к эдакой скучной буржуазной цивилизации, когда пиратство и грабежи на больших дорогах окончательно считаются не только рискованным, но и нравственно непозволительным занятием.
В общем, как у В. Высоцкого:
Теперь названье звучное «пират»
Забыли.
Бить их
и словом оскорбить их
Всякий рад.
В колонии, в тропики бежать лучше, потому что в Америке и в Индии больше шансов разбогатеть, и пираты еще не все перевешаны. Но в колониях европейцы мрут, как мухи осенью, а в Московии климат получше и попривычнее.
Среди иноземных слуг Петра огромен процент джентльменов, по которым плачет веревка или прочный каземат с решетками на окнах. Даже в наше время не всякий стал бы участвовать в заседаниях Всепьянейшего собора — даже не всякий алкоголик. Но иноземцы, которые и могли бы отказаться, вовсе не отказываются! Ведь именно собутыльников, активных участников Всепьянейшего собора жалует царь! И когда в Москве устраивают отвратительный спектакль женят царского шута Якова Тургенева на некой «непотребной женке», то за каретой Якова Тургенева, «украшенные» мочалом, петушиными хвостами и раскрашенные, как индейцы, шли не только русские прохвосты и подонки, но и Лефорт, Гордон, Тиммерман, Памбург, а с ними до десяти иноземцев–полковников: иностранцы, променявшие остатки чести и совести на милости царя Петра. Такие вот иностранцы…
А после Петра, особенно при Анне Ивановне, в Российскую империю нахлынули немцы из Прибалтики — из самых диких, самых отсталых княжеств германского мира. Германию справедливо называли «страной университетов» — но ни одного университета не было во всей Прибалтике к востоку от Кёнигсберга. Редьярд Киплинг полагал, что «десять заповедей не действуют к востоку от Суэца». С гораздо большим основанием я могу заметить, что к востоку от Кёнигсберга кончается цивилизованная Германия. Земли, завоеванные немцами от Рижского залива до устья Невы, оставались захолустьем германского мира — в еще большей степени, чем австрийские земли по Дунаю.
Через Кукуй в Московию приходило передовое европейское влияние. Через придворных временщиков, холуев и шутов Анны Ивановны в Российскую империю хлынуло дикое феодальное захолустье, задворки Европы, нисколько не более культурные, нежели сама Российская империя.
У современных немцев есть забавная формула, которой они отрекаются от национального позора, от гитлеризма: «Мы не те немцы!» Или: «Мы другие немцы!» Гораздо больше оснований применить похожую формулу к тем, кто нахлынул в Российскую империю при Анне Ивановне: это поистине были совсем другие немцы! Не случайно же нет ни одной русской интеллигентной, вошедшей в историю фамилии, предок которой приехал в Россию при Петре и Анне Ивановне.
Такие иноземцы были при Алексее Михайловиче, они появятся при Екатерине… Но к тому времени и законодательство страны станет другим; и для русского дворянства тоже будут существовать иные правила жизни, не очень отличающиеся от правил жизни в Европе.
Бестужевы, Лермонтовы, Брюсовы, Лесли, Виниусы — все это потомки тех, «первых немцев», приехавших в Россию при Алексее Михайловиче. Но нет нигде в современной России ни Бироновых, ни Левенвольдовых. Может быть, это и к лучшему?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.