Неожиданная встреча
Неожиданная встреча
Тмутаракань приняла нового князя настороженно. Привел двадцатилетний князь кроме дружины своей еще большую ватагу удалых молодцов из простонародья, набранную в Чернигове. По всему выходило, что не собирается Роман Святославич сиднем сидеть на столе тмутараканском, но жаждет кровью мечи окропить.
Роман и сам не скрывал этого от брата Глеба, который, собираясь на Русь, рассказывал ему, кто с кем в окрестных землях воюет, какие племена наиболее воинственны, про размер собираемой дани упомянул.
- А почто у шегаков дань такая маленькая? - спросил Роман брата.
- Из всех касогов шегаки самые многочисленные и злые в рати, - ответил Глеб, - они сами с соседей своих дань берут рабами и лошадьми. Это осиное гнездо только тронь - греха не оберешься! Проявляют шегаки нам свою покорность и ладно. К тому же они союзники наши супротив диких ясов и зихов.
- Ладно, - промолвил Роман, - поглядим, какие это воины!
Глеб незаметно окинул взглядом плечистого Романа: возмужал, ничего не скажешь!
- Не будил бы ты лихо, брат, - предупредил он. - У племен кавказских грабежи и набеги обычное дело. Покорить их до конца никому не удавалось.
- Однако Мстислав Храбрый наложил дань на ясов и касогов, - заметил Роман.
- Мстислав породнился с князем касожским и принимал ясов и касогов в свою дружину. Не силой, а умом брал он верх над иноверцами здешними, - молвил Глеб. - Ты же, братец, как видно, собрался оружием греметь. Дружины мало, так нагнал еще черных людей себе в подмогу! Токмо невдомек тебе, что на твои сотни ясы и косоги тысячи воинов выставить могут.
- Кто желает повелевать над многими, со многими и сражаться должен, - упрямо произнес Роман. - Лучше поведай, что в Тавриде творится. Посол греческий был у отца нашего, плакался, что сладу нет с восставшими рабами и разбойными людьми.
- Были и у меня посланцы императора ромеев, - усмехнулся Глеб, - просили подсобить супротив восставших париков и проскафименов[122]. Да я отказал, своих забот хватает.
- Купцы греческие сказывают, будто уже не первый год чернь бесчинствует в Тавриде, - сказал Роман. - С чего же все это началось?
Добродушие на загорелом лице Глеба сменилось злорадством.
- Это отрыгается ромеям подлость ихнего херсонесского катепана, отравившего князя Ростислава. Воеводы Ростислава, Порей и Вышата, мстили за князя своего, разоряли Херсонес, топили суда греческие, рабов отпускали на волю. Потом Порей ушел в Переяславль ко Всеволоду, а Вышата ко мне подался. Восстание же в Тавриде разрасталось уже само по себе. В Царьграде в ту пору один император умер, а другой все никак на трон сесть не мог, поэтому ромеям было не до Тавриды.
- Кто ныне на троне в Царьграде? - спросил Роман.
- Тезка твой Роман Диоген[123], - ответил Глеб. - Уже второй год с сельджуками воюет, да все без толку! Ему тоже пока не до Херсонеса, вот херсонеситы сами о себе и промышляют.
- Что-то я не заметил средь бояр твоих Вышату Остоми-рича, - заметил Роман.
- Помер Вышата прошлым летом, - вздохнул Глеб, - сын его Ян со мной остался.
Прознав, что в Тмутаракани вместо «коназа Талиба» сядет его брат «коназ Рамман», властелины окрестных племен потянулись к белокаменному граду, раскинувшемуся на берегу Азовского лимана, чтобы заручиться дружбой и расположением нового владыки Боспора Киммерийского, которого местные хазары прозвали Матурбег, что означало «красивый князь».
Первым прибыл в Тмутаракань предводитель шагаков, челдар Мамстрюк.
- Что значит «челдар»? - спросил Роман Глеба.
- Верховный вождь, - пояснил Глеб.
Мамстрюк был невысок, кривоног, с большим животом и мясистым одутловатым лицом желтоватого оттенка, совершенно лысый, зато с густой черной бородой и усами. В ушах у него покачивались золотые серьги, короткие толстые пальцы были унизаны перстнями, на которых переливались драгоценные камни. Одет он был в облегающие штаны из бухарской ткани шафранного цвета, короткие кожаные постолы, перетянутые на щиколотках тесемками, и короткий кафтан без рукавов, надетый прямо на голое тело. Мускулистые руки Мамстрюка были украшены золотыми браслетами, на шее болталась золотая цепь, на широком поясе висел кинжал в золоченых ножнах с костяной рукояткой.
Знатные шегаки в свите челдара были разодеты в шелка и бархат самых разнообразных оттенков, так что одеяние их предводителя на этом фоне выглядело довольно неказисто. Золота и драгоценных камней на них было ничуть не меньше.
Роман принимал гостей так, как посоветовал ему Глеб, сидя не на троне, а за столом с яствами.
- Тем самым ты одновременно покажешь гостям и свое радушие, и изобилие, - сказал Глеб.
Сам Глеб деликатно держался в стороне, давая возможность брату с самого начала проявить себя так, как ему хочется.
И все же Мамстрюк сначала обратился с приветствием к Глебу, а уж потом к Роману. Он свободно говорил по-русски и держался с той легкой развязностью, какая обычно присуща людям дерзким, но не злобным.
Преподнося Роману в подарок саблю, Мамстрюк наполовину вынул ее из ножен, нежно поцеловал синеватый клинок и загнал его обратно в ножны, всем видом показывая, что он расстается с нею не без сожаления. Другой подарок Мамстрюка, по-видимому, был совершенно в его духе, так как Глеб не смог удержаться от улыбки. Это была рабыня, закутанная в широкое темно-красное покрывало.
Мамстрюк подтолкнул рабыню вперед и сорвал с нее красный покров.
Девушка стыдливым движением прикрыла руками свои небольшие округлые груди. На ней была лишь набедренная повязка. Рука Мамстрюка с грубоватой лаской похлопала девичий зад, в то время как его живые черные глаза метнулись к Роману.
- Прими от меня, княже, также и эту газель, - сказал челдар.
Роман удивленными глазами всматривался в рабыню, а она глядела на него, забыв про свою стыдливость. Это была Бикэ, дочь половецкого хана Искала, погубившего себя и свою орду в набеге на черниговские земли несколько лет тому назад. Половчанка тоже узнала Романа, хотя раньше видела его всего один раз в день, когда хан Токсоба привез за нее выкуп черниговскому князю.
- Я вижу, князь, тебе понравилась эта рабыня, - заулыбался Мамстрюк, - а ты ей.
Вечером Роман велел привести половчанку.
Она вошла тихо и робко в теплый полумрак небольшой светлицы. Блеснули в пламени свечей белки ее больших глаз, когда девушка оглядывалась вокруг.
Сидевший за столом Роман негромко промолвил:
- Ну здравствуй, Бикэ Искаловна.
Половчанка легкими бесшумными шагами подошла к столу и села напротив Романа, подперев подбородок своей изящной ручкой.
На ней было длинное белое платье с разрезами на бедрах, золотисто-рыжие волосы распущены по плечам.
- Здравствуй, Роман Святославич, - грустно промолвила она.
- Не забыла еще русскую речь? Бикэ улыбнулась.
- Не забыла. По сравнению с языком касогов русская речь - услада для ушей!
- Давно ли в рабстве мыкаешься?
- С той поры как Мамстрюк убил моего мужа в поединке, - с печальным вздохом ответила Бикэ. - Обычай здесь такой, проигравший поединок отдает победителю оружие, коня и жену с детьми.
- Что же ты за слабого батыра замуж выходила? - подтрунил Роман.
Половчанка сердито сузила большие миндалевидные глаза.
- Выходила за кого хотела, - дерзко ответила она. - Мой Авзал был посильнее тебя, сильнее многих! Не повезло ему.
- Видать, этот Мамстрюк могучий воин, - удивился Роман, - ас виду не скажешь.
- Не могучий он вовсе, - недовольно сказала Бикэ. - Если у половцев бьется насмерть тот, кто вызывает на поединок, то у касогов каждый знатный человек имеет пелуаней, бойцов-поединщиков. Вот они-то и бьются в схватках за своих трусливых господ!
- А-а… - разочарованно протянул Роман.
В беседе с половчанкой он узнал, что у донского колена половцев давний спор с касогами за прикубанские степи. И половцы непременно взяли бы верх, если бы касогам не помогали местные хазары и тмутараканские князья. Узнал Роман и о том, что Бикэ задушила собственного сына, когда узнала, что ему уготована рабская доля.
- Мне показалось, с неохотой расстался с тобой толстопузый Мамстрюк, - проговорил Роман, глядя половчанке прямо в глаза. - Небось частенько он владел тобою на ложе?
Бикэ не отвела взгляд, не смутилась, лишь сдвинула чуть-чуть свои изогнутые брови.
Ее голос прозвучал с проникновенным достоинством:
- Связанной Мамстрюк обладал мною много раз, но ни разу, когда мои руки были свободны.
- Что ж, такая женщина, как ты, достойна лучшей доли, - сказал Роман и поднялся из-за стола. - Будешь жить в этой светелке. А когда брат мой двинется через степи на Русь, поедешь с ним. В пути, я думаю, вам попадется какой-нибудь половецкий курень, через него доберешься до своих сородичей. Приятного тебе сна, Бикэ Искаловна…
В самый разгар лета, когда в степях во весь рост поднялись высокие травы, дружина Глеба стала седлать коней. Как ни зазывал Роман, лишь немногие из братовых дружинников согласились остаться с ним, польстившись на обещания богатств несметных и славы громкой.
- Ты за тем и Бояна с собой взял, дабы он о тебе хвалебные песни слагал? - спросил Глеб.
- Хочу, чтобы Боян походы мои воспел, как воспевает подвиги Мстислава Храброго, - откровенно признался Роман. - Жизнь без походов скучна, а без славы бессмысленна.
- Ну, дай тебе Господь удачи в делах твоих! - промолвил Глеб.
Братья обнялись напоследок и расстались.
Долгий путь предстоял Глебу, но он с радостью понукал своего жеребца, проезжая сквозь двойную каменную арку городских ворот. Кончилось его сидение в постылой Тмутаракани. Домой! На Русь!!!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.