Глава VII. Первое повествование

Глава VII. Первое повествование

…Становится яснее Солнца причина, по которой круговая орбита, несущая Землю, правильно называется Великим кругом. Действительно, если полководцы после успешного окончания войны или покорения народов получают имя «великих», то, конечно, этого достойна и упомянутая круговая орбита, которой придается это высочайшее имя, так как она даже одна знакомит нас с законами небесного царства, исправляет все ошибки движений и восстанавливает в своем достоинстве эту прекраснейшую часть философии.

Георг Иоахим Ретик. Из «Первого повествования», 1540 г.

Никто не знает, что именно сказал блестящий и страстный молодой математик Ретик, когда обратился к пожилому Копернику, которого донимали со всех сторон, во Фрауэнбурге. Но можно с уверенностью предположить, что он не смеялся над идеей о движущейся Земле. И, вероятно, этого оказалось достаточно, чтобы заставить Коперника открыть запылившуюся рукопись, а также свое сердце этому посетителю, ставшему впоследствии его единственным учеником. Огромный интерес Ретика к астрономии помог преодолеть возрастные, мировоззренческие и религиозные преграды, которые иначе могли бы помешать им найти общий язык. Много лет спустя Ретик вспоминал о том времени, которое они провели вместе: «Движимый юношеским любопытством… я жаждал войти в святая святых звезд. Позже, пока мы занимались этим исследованием, я иногда становился слишком раздражительным с Коперником — этим прекрасным и великим человеком. Но он все равно восторгался честными порывами моего разума и продолжал мягко обучать и подталкивать меня».

Также никто не знает, как Ретику удалось избежать гнева или даже внимания епископа Дантиска во Фрауэнбурге. Возможно, поначалу Коперник намеренно прятал юношу или просто скрывал его личность, но вскоре он выпроводил его из города.

Позже Ретик в «Первом повествовании» так описал эту ситуацию: «Я немного приболел и, получив почетное приглашение Его Преосвященства епископа Кульмского Тидемана Гизе, отправился со своим учителем в Лёбау, где несколько недель отдыхал от занятий». Оказавшись за пределами Вармии, Ретик мог не опасаться религиозных преследований. Миролюбивый Гизе, уже давно побуждавший Коперника обнародовать свою теорию, наверное, с огромной радостью узнал о связях их гостя с уважаемым печатником научных текстов. Дело в том, что Ретик привез в качестве подарка три тома в переплетах из белой свиной кожи, содержавших собрание из пяти важных астрономических трудов, три из которых были набраны и проиллюстрированы видным издателем по имени Иоганн Петреус из Нюрнберга.

К лету 1539 года Ретик узнал от Коперника достаточно, чтобы написать достойное краткое изложение его работы. Он оформил его как письмо другому наставнику — Иоганну Шёнеру, весьма уважаемому астрологу, картографу и изготовителю глобусов в Нюрнберге, который, по-видимому, первым порекомендовал Ретику посетить Коперника.

«Прославленному Иоганну Шёнеру, как собственному почитаемому отцу, Г. Иоахим Ретик шлет свои приветствия, — начинал он свое послание. — 14 мая я написал тебе письмо из Познани, в котором извещал тебя о том, что совершил путешествие в Пруссию, и обещал сообщить как можно скорее, соответствует ли реальность молве и моим собственным ожиданиям». Затем он объяснял, что болезнь вынудила его на время уехать в Кульм. Однако после десяти недель сосредоточенной работы он был готов «представить как можно более кратко и ясно взгляды моего учителя на изученные мной темы».

Возможно, что перед визитом к Копернику Ретик прочел копию «Малого комментария» из библиотеки Шёнера, хотя не исключено, что по приезде у него было лишь смутное представление о новой космологии. Теперь же он оказался одним из двух (максимум трех) человек в мире, которым довелось листать полную предварительную версию «О вращениях небесных сфер».

Нюрнбергский эрудит Иоганн Шёнер на картине Лукаса Кранаха Старшего

«Мой учитель написал труд из шести книг, — рассказывал он Шёнеру, — в которых в подражание Птолемею охватил всю астрономию, выдвигая и доказывая отдельные утверждения математически и при помощи геометрического метода». Отметив темы, освещенные в каждой из шести частей, Ретик умолчал о том, что сегодня считается наиболее важной отличительной особенностью этой работы. Он на удивление долго ничего не говорит о движении Земли — вплоть до девятнадцатой страницы своего пространного описания. Возможно, он предполагал, что Шёнер и другие читатели сочтут движение Земли нелепостью, и поэтому намеренно оттягивал упоминание об этом. Или, что тоже вполне вероятно, он полагал более важным другой аспект работы Коперника, отдав ему предпочтение. Им могло быть объяснение восьмой сферы или того, как ежедневное вращение неба постепенно отстает во времени, что было предметом спора Коперника с Вернером. Ретик представил полученные Коперником цифровые результаты, не говоря о том, что в его модели звездная сфера остается неподвижной. Вместо этого он сосредоточился на цикличных временных зависимостях, которые Коперник выявил благодаря наблюдениям за Солнцем и звездами. По мнению Ретика, эти длинные циклы совпадали с переломными моментами в мировой истории, и он не преминул выдвинуть интерпретацию, которая должна была понравиться Шёнеру:

«Мы видим, что все монархии основывались, когда центр эксцентра (здесь Ретик имеет в виду долгосрочные изменения видимого положения Солнца) находился в каком-нибудь замечательном месте упомянутого малого круга. Так, когда эксцентриситет Солнца был наибольшим, Римская империя склонилась к монархии; по мере уменьшения эксцентриситета Рим приходил в упадок и в итоге пал. Когда центр пришел в четверть круга, или в средний передел, появился закон Магометов; еще одна великая империя зародилась и очень быстро выросла в соответствии с мерой движения эксцентриситета. Через сто лет, когда эксцентриситет достигнет минимума, эта империя тоже завершит свой жизненный цикл. В наше время она находится на пике, с которого столь же быстро, если будет воля Божья, и рухнет. Мы ждем прихода Господа нашего Иисуса Христа, когда центр эксцентра достигнет другого среднего предела, ведь именно в этом положении он находился при сотворении мира».

Ретик явно нашел именно то, за чем приехал: тщательно проработанный математический трактат Коперника предлагал прочное новое основание для самых судьбоносных астрологических предсказаний. Конечно, ничто не могло продлить собственную жизнь Ретика, но он верил, что за небольшое отведенное ему время он еще успеет сыграть важную роль или даже достигнуть славы, выведя Коперника из тени.

«Бог наградил моего премудрого учителя безграничным царством в астрономии, — восклицает Ретик, прерывая свое повествование. — Пусть же он, его властитель, соблаговолит править им, охранять и укреплять его, во имя возрождения астрономической истины. Аминь».

Далее Ретик с гордостью рассказывает Шёнеру о том, как Коперник решил проблему движения Луны без уменьшения или увеличения ее диаметра. О движении Луны вокруг Земли можно было говорить свободно, не предполагая движения самой Земли. И только когда Ретик затрагивает тему движения других планет, ему наконец приходится признать, что центр Вселенной в новой картине мира может сместиться. И практически на одном дыхании он оправдывает это смещение: «Право, есть нечто божественное в том обстоятельстве, что для верного понимания небесных феноменов требуется принятие постоянных и единообразных движений самого земного шара».

Дальнейший путь (а именно борьба за то, чтобы убедить других признать мудрость Коперника) обещал быть тяжелым. Но Ретик готов был взяться за эту задачу и ожидал того же от Шёнера.

«Поэтому, я надеюсь, Вы согласитесь, что результаты, к которым приводят нас снова и снова наблюдения и свидетельства самого неба, должны быть приняты и что следует смело встретить и преодолеть всякую трудность, взяв Бога в проводники, а математику и упорную учебу — в попутчики». Даже Птолемей, заявлял Ретик, «если бы мог вернуться к жизни», аплодировал бы этой «чистой науке небесных явлений».

Ретик с неистовым энтузиазмом расхваливает труды Коперника. Он находит почти невероятным то, сколь огромные усилия пришлось приложить его учителю, чтобы собрать все разрозненные астрономические феномены и «превосходно соединить их вместе, как будто золотой цепью». В оставшейся части своего 66-страничного отчета (это вдвое больше «Малого комментария» и «Послания против Вернера» вместе взятых) Ретик неоднократно прямо обращается к Шёнеру, как будто стараясь подготовить его к новой реальности: «Чтобы ты мог оценить этот момент, высокоученый Шёнер… Позволь мне между делом обратить твое внимание, высокоученый Шёнер… Но чтобы ты быстрее постиг все эти идеи, высокоученый Шёнер», — и так далее, вплоть до финального пылкого воззвания: «Прославленный и высокоученый Шёнер, всегда почитаемый мною, как отец, теперь я уповаю на то, что ты примешь эту мою работу милостиво и благосклонно. Ведь хотя я отдаю себе отчет в том, какое бремя мои плечи способны вынести, а какое они откажутся нести, все же твое беспримерное и, так сказать, отеческое расположение ко мне побудило меня без всякого страха прикоснуться к этому небесному своду и сообщить тебе все в меру своих возможностей. Я молю Всемогущего Милосердного Бога позволить моей затее обернуться к лучшему и дать мне сил закончить ту работу, за которую я взялся на верном пути к намеченной цели».

Это письмо, останься оно просто письмом, могло бы на том и закончиться. Однако Гизе и Коперник надеялись увидеть отчет Ретика опубликованным, что стало бы проверкой приемлемости гелиоцентрической теории, а потому его окончание в силу необходимости приняло политическую окраску. На заключительных страницах Ретик воздает хвалу Пруссии:

«Было бы справедливо сказать, что здания и крепости подобны дворцам и храмам Аполлона; что сады, поля и вся здешняя местность является отрадой для Венеры, так что эту страну можно не без оснований назвать Родосом. Более того, Пруссия — дочь Венеры, что совершенно ясно, если оценить благодатность почвы или красоту и очарование этой земли».

Ретик превозносил прусские леса, полные оленей, медведей, кабанов, зубров и лосей; пасеки, сады и пастбища; крольчатники и птичники; озера, пруды и ключи, которые он называл «рыбными угодьями богов». Он перечислял знаменитых персонажей этих мест, а также с почтением кланялся «прославленному принцу Альбрехту, герцогу Прусскому» и «красноречивому и мудрому епископу, Его Преосвященству Иоганну Дантиску».

В какой-то момент между серединой мая 1539 года, когда Ретик прибыл в Вармию, и 23 сентября, когда он закончил свой отчет, епископ Дантиск, по-видимому, узнал о его присутствии через свою сеть осведомителей, но обвинений против него не выдвинул. Возможно, Гизе убедил Дантиска в том, что профессор оказывает неоценимую помощь в публикации труда каноника Коперника, который мог прославить Вармию. Или, быть может, дело Ретика поблекло на фоне продолжавшихся встреч Коперника с Анной Шиллинг. Анна так и не уехала из города, как сообщал Дантиску его ближайший союзник во Фрауэнбурге, настоятель Павел Плотовский. Гизе даже вступился за Коперника в письме, призывая Дантиска не верить таким безосновательным слухам. Однако доносы Плотовского продолжались, распаляя гнев Дантиска.

«В его пожилом возрасте, — жаловался Дантиск на Коперника, отвечая Гизе, — когда отпущенное ему время почти истекло, он, как говорят, все еще часто имеет тайные свидания со своей любовницей». Дантиск просил Гизе выразить Копернику протест от его лица и поговорить с ним так, как если бы он, Гизе, давал ему личный добрый совет. Отчитываясь перед Дантиском 12 сентября 1539 года, Гизе сказал, что сделал выговор Копернику, как и обещал, но что его друг отрицает все обвинения Плотовского.

Завершая последние страницы своего повествования, Ретик составил витиеватую благодарность Гизе за его доброту и любезность, поставив в заслугу священнику то, что он вдохновил Коперника на труды.

«Он с необычайным рвением овладевал учением и воспитывал в себе добродетели, которых требует от епископа Павел. Он принял священнейшее решение и понял, сколь важным станет для славы Христовой, если церковь будет обладать правильно установленной последовательностью времен и надежной теорией в науке о движениях. Он неустанно побуждал господина доктора, моего учителя, труды и ученость которого знал уже долгие годы, чтобы он взял на себя эту область знания и, наконец, полностью склонил его». Эта версия, хотя документально и не подтвержденная, позволяет предположить, что Гизе стал вдохновителем Коперника еще до рождения идеи гелиоцентризма.

«Поскольку господин мой учитель по натуре koinonikos (общественный), — продолжал Ретик, — и хорошо знает, что исправление движений будет полезно и всему сообществу ученых, он легко склонился к просьбам досточтимейшего прелата и своего друга и приступил к составлению астрономических таблиц с новыми правилами; если его работа будет в какой-то степени полезной, то он не скроет свои труды от государства… Ему давно уже было ясно, что его собственные наблюдения по праву требуют таких гипотез, которые, если и не должны ниспровергнуть учение о последовательности сфер и движений, принятое всеми в качестве достоверного после обсуждения и обработки, то все же будут противоречить свидетельству наших чувств».

Оказавшись меж двух огней, как говорит Ретик, Коперник решил «составить таблицы с точными правилами, но без доказательств». Иными словами, он хотел предложить инструкции для вычисления планетарных позиций, не упоминая о своем умопомрачительном обосновании. Ретик наверняка знал, что Гизе и Коперник достигли именно такого компромисса в 1535 году, поскольку провел в их компании несколько недель. Их друг Бернард Ваповский (получатель «Послания против Вернера») навестил их во Фрауэнбурге осенью того года, когда Коперник заканчивал сокращенный трактат с полным набором таблиц. Ваповский отвез копию альманаха в родной Краков. В октябре он пытался, используя связи с королевским двором, договориться об издании работы в Вене, но переговоры закончились в ноябре, когда Ваповский умер.

«Затем, — продолжал Ретик, — Его Преподобие указал, что такой труд будет несовершенным даром государству, если он (Коперник) не изложит теорий, лежащих в основании его таблиц, и не добавит по примеру Птолемея, на основании каких рассуждений, расчетов, основных принципов и доказательств он получил свои средние движения и простаферезы и установил начальные данные для различных эпох». Вот так решилась судьба книги Коперника. Хотя автор отложил ее на потом, Гизе никогда не переставал торопить его с публикацией.

«Этими и многими другими доводами, как я узнал от друзей, хорошо сведущих во всем этом, ученейший прелат наконец добился от господина наставника обещания, что он представит ученым и потомству возможность вынести суждение о его трудах. Поэтому все добрые люди и занимающиеся математикой должны быть действительно благодарны господину епископу Кульмскому за то, что он выполнил этот труд для Respublicae (государства)».

Другим покровителем, о котором Ретик очень почтительно отзывался в конце своего повествования, был Иоганн фон Верден, консул Данцига. «Он, услыхав от некоторых друзей о моих занятиях, не счел недостойным для себя приветствовать меня, ничем не выдающегося человека, и пригласить меня встретиться с ним до моего отъезда из Пруссии. Когда я уведомил об этом своего учителя, он порадовался за меня и так описал мне этого человека, что мне стало казаться, будто меня пригласил гомеровский Ахилл. Ведь помимо успехов в искусствах войны и мира он, пользуясь благосклонностью муз, занимается еще и музыкой. С помощью ее сладостных гармоний он укрепляет и вдохновляет свой дух для тяжких трудов на своем посту».

Можно подумать, что Ретик немного хватил через край со своей гиперболой, однако благодаря его восторженности «Первое повествование» попало в городскую типографию Данцига, где было напечатано в начале 1540 года. Как только первые три листа вышли из-под пресса в марте, друг и одноклассник Ретика отправил их Филиппу Меланхтону в Виттенберг в качестве подтверждения того, чем все это время занимался Ретик, отсутствовавший в университете уже почти два года.

На титульной странице «Первого повествования» вместо имени автора значится просто «некий юноша»:

ЯСНОВЕЛЬМОЖНОМУ ГОСПОДИНУ ИОГАННУ ШЁНЕРУ ПО ПОВОДУ КНИГ О ВРАЩЕНИЯХ

высокоученого господина и выдающегося математика, почтенного доктора Николая Коперника из Торуни, каноника в Вармии, некоего юноши, страстно увлеченного математикой, —

ПЕРВОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ.

Ретик, предусмотрительно вставивший свое полное имя в приветствие в первом абзаце работы, мог позволить себе поскромничать на титульной странице. Он разослал экземпляры готовой книги помогавшим ему друзьям и знакомым, начав, естественно, с Шёнера.

Одним из первых одобрительных отзывов, достигших Ретика, была поздравительная записка от Андреаса Осиандера — лютеранского теолога, обратившего в новую веру герцога Альбрехта. По мере того как восторженных писем от ученых, хваливших «Первое повествование», становилось все больше, Ретик понял, что скоро станет знаменитым. Он мог вернуться в Саксонию героем.

Однако с точки зрения Гизе, публикация «Первого повествования» лишь проложила путь для трактата «О вращениях». Он хотел, чтобы талантливый Ретик остался во Фрауэнбурге и помог Копернику подготовить его объемную рукопись к изданию. Устав придумывать ухищрения для оправдания нелегального пребывания Ретика в Вармии, Гизе захотел найти ему нового покровителя, особенно после 15 апреля 1540 года, когда епископ Дантиск ввел в действие антипротестантский указ короля, отзывавший всех подданных Вармии «из отравленных земель еретического лютеранства», а также требовавший уничтожения всех лютеранских книг или поэм, имевшихся в чьей-либо собственности на территории Вармии. 23 апреля Гизе отправил экземпляр «Первого повествования» герцогу Альбрехту в его дворец в Кенигсберге. Составив к этому небольшому латинскому трактату предисловие на немецком, Гизе просил, чтобы «Ваше Княжеское Высочество благосклонно приняли этого высокоученого гостя ввиду его больших знаний и умений и любезно даровали ему свою поддержку».

По-видимому, Ретик вскоре оказался под защитой герцога, потому что уезжать ему не пришлось. За исключением недолгого возвращения в Виттенберг для прочтения двух лекций в конце 1540 года, Ретик продолжал работать рядом с Коперником. Вместе они пересмотрели и переписали несколько разделов «О вращениях». Они проверили все иллюстрации, описывавшие движения планет, и руководства для выведения определенных позиций по астрономической широте и долготе. Ретик, вероятно, помогал Копернику производить вычисления во время частичного солнечного затмения, наблюдавшегося во Фрауэнбурге 7 апреля 1540 года. Шестнадцать месяцев спустя, когда 21 августа 1541 года в этом районе наблюдалось очередное частичное солнечное затмение (четвертое и последнее для Коперника), Ретик все еще был рядом с ним.

На основании многочисленных разговоров Ретик составил единственную одобренную биографию своего учителя. Гизе прокомментировал этот портрет Коперника в прозе, но, к сожалению, Ретик так его и не издал, и текст был впоследствии утерян.

Как бы Ретик ни опасался за свою безопасность и какие бы другие страдания ни испытывал на протяжении долгих дней и ночей в Вармии, он утешал себя радостями новой астрономии. «Эта и другие игры Природы, — говорил он, — часто приносят мне огромное утешение в превратностях моей судьбы и мягко успокаивают мой бурный разум».

В августе 1540 года, через несколько месяцев после выхода «Первого повествования», опытный печатник Петреус написал открытое письмо Ретику и опубликовал его в качестве приложения к своему тексту по астрологии. Петреус славил Ретика за то, что тот приехал «в отдаленный уголок Европы», чтобы найти Коперника, и составил столь «великолепное описание» его системы. «Хотя он не следует общепринятой системе, по которой эти науки преподаются в школах, я все же сочту чудесным подарком, если однажды его наблюдения благодаря Вашим призывам дойдут до нас, как мы искренне надеемся». Это одобрение от Петреуса было равносильно официальному разрешению. Знаменитая типография, лучшая в Нюрнберге, была готова издать «О вращениях».

Однако Коперник пока еще не задавался целью опубликовать этот труд, а лишь учил Ретика тонкостям своей теории. Он уделял довольно много времени наставлению и покровительству своего нового ученика, одновременно занимаясь разнообразными административными делами капитула. В сентябре 1540 года он направил в Рим официальный запрос на предоставление коадъютора. Ему было 67 лет, и он желал подготовить своего юного родственника из Данцига — двенадцатилетнего мальчика Яна Лойтца — к должности каноника.

Стремясь расположить Альбрехта к Ретику, Коперник предложил герцогу свои медицинские услуги, которые он готов был оказывать ему по мере необходимости. Альбрехт нашел повод проверить это обещание в апреле 1541 года, написав, что «Господь Всемогущий и Присносущий наслал на одного из моих советников и подчиненных тяжелую болезнь, которая никак не проходит». В тот же день, 6 апреля, Альбрехт также уведомил об этой ситуации капитул Вармии, надеясь, что Копернику позволят навестить его. Капитул дал свое согласие 8 апреля, выразив сочувствие от лица всех каноников и заявив, что Коперник, «не имеющий срочных дел в своем преклонном возрасте», с удовольствием согласился приехать.

Коперник откликнулся на призыв Альбрехта и немедленно отправился в Кенигсберг. Ретик последовал за ним, потому что едва ли мог остаться во Фрауэнбурге без учителя, равно как не мог он и упустить возможность познакомиться со своим венценосным покровителем. Герцог Альберт принял его и вскоре после этого известил капитул о том, что Копернику придется задержаться у постели больного советника, «ведь в таком случае было бы весьма похвально и по-христиански разделить его страдания». На протяжении трех недель, что Коперник лечил пациента, он обменивался письмами с королевским врачом в Кракове. Ни один из докторов не смог существенно помочь больному, но по крайней мере тот оставался жив, за что Альбрехт был благодарен. Тем временем у Ретика и Альбрехта обнаружились общие интересы, в числе которых оказались математика, карты и картография.

Когда в мае Ретик и Коперник вернулись во Фрауэнбург, их обоих ожидали письма из Германии. Андреас Осиандер написал каждому из них лично, ответив на их просьбы о совете. Поскольку Осиандер являлся одновременно теологом и математиком-любителем, а также другом издателя Петреуса, это делало его единственным, кто мог проконсультировать их о том, как опубликовать книгу Коперника и при этом не задеть чувства верующих и последователей Аристотеля. Копернику он предложил написать предисловие и пояснить, что математические гипотезы — это «не статьи о вере, а основания для вычислений; так что даже если они неверны, это неважно, коль скоро они точно воспроизводят явления движений».

Ретику он написал следующее: «Перипатетики и теологи охотно успокоятся, если услышат, что для одного и того же наблюдаемого движения возможны разные гипотезы; что настоящие гипотезы выдвигаются не потому, что они в самом деле верны, а потому, что наиболее удобным образом способствуют вычислению наблюдаемых и сложных движений; что кто-то другой, вероятно, мог бы предложить иные гипотезы; что один человек может составить удовлетворительную систему, а другой — более удовлетворительную, и обе они дадут одинаковые явления движения; что каждый человек волен придумывать более удобные гипотезы; и что если он преуспеет в том, то его следует поздравить. Таким образом, они ослабят оборону и будут привлечены очарованием исследования; сначала исчезнет их враждебность, затем они примутся тщетно искать истину собственными средствами и, наконец, присоединятся к мнению автора».

Переиздание «Первого повествования» вышло в Базеле в 1541 году. На его титульном листе в этот раз красовалось имя Ретика. Оно также включало предисловие старого друга его семьи, врача по имени Ахилл Пирмин Гассар, предсказывавшего, что звучащее «наперекор» содержание в итоге поможет установить «истинную систему астрономии». Хотя переиздание обращалось к более широкому кругу математиков, его главной целью, похоже, был сам Коперник, которого требовалось избавить от последних остатков сомнений относительно публикации «О вращениях небесных сфер». Гассар предсказывал, что поддержка «Первого повествования» вызовет «более бурный поток просьб» от интересующихся автором «этого редкостного и почти божественного труда (содержание которого описывается здесь в общих чертах)» и это «убедит его разрешить нам прикоснуться к его работе благодаря настойчивости, стараниям и неутомимому усердию моего друга».

И действительно, поток просьб не заставил себя долго ждать. Даже епископ Дантиск получил настойчивое письмо из-за границы от Геммы Фризиуса — математика, эрудита и мастера астрономических инструментов, которого он встретил в Нидерландах в годы работы дипломатом. «Кажется, Урания нашла у вас новое пристанище и воспитала новых почитателей, которые вот-вот предложат нам новую Землю, новое Солнце, новые звезды и вообще целый новый мир, — писал Гемма, — Меня переполняет желание увидеть плоды этих трудов. И повсюду есть немало ученых мужей, мечтающих об этом не меньше моего». Если раньше Дантиск относился к сотрудничеству Ретика и Коперника с неохотным снисхождением, то теперь, привыкнув к нему, начал искренне поддерживать их проект. В июне 1541 года, после личной встречи с Коперником в Браунсберге, Дантиск сочинил несколько строф в качестве вступления к его работе.

«Я получил очень любезное и весьма дружеское письмо Вашего Преосвященства, — признавал Коперник. — Вместе с ним Вы соблаговолили передать поистине элегантные и уместные стихи для читателей моей книги». Коперник пообещал поместить поэму «в самом начале моей работы, если, конечно, она окажется достойна столь высокой чести быть украшенной Вашим Преосвященством. Но люди, сведущие больше моего, к которым мне следует прислушиваться, раз за разом говорят, что моя работа не так уж ничтожна». Даже летом, переписываясь с Ретиком о дополнительной проверке и расширении текста, Коперник все еще сомневался насчет публикации.

Дифирамбы епископа, несомненно, значительно блекнут в переводе, но вот их смысл:

Эти страницы указывают путь в небеса,

Если ты хочешь разумом познать границы,

Где прекрасная Вселенная разрастается

до огромного пространства,

Или ту часть неба, где блуждают планеты,

И как меняется их беспрестанный бег…

Ретик, когда-то сам писавший стихи и входивший в поэтический кружок в Виттенберге, воздержался от комментариев. Даже когда епископ, наконец, встал на его сторону, он продолжал искать расположения герцога. В августе 1541 года он отправил Альбрехту копию своей брошюры о картографии на немецком языке под названием Tabula chorographica auff Preussen und etliche umbliegende lender. На следующий день он отправил ему еще один подарок (вероятнее всего, гномон, инструмент, позволяющий по длине его тени определять продолжительность дня) вместе с письмом, в котором он молил об услуге. Настало время возвращаться в Виттенберг, а Ретик вовсе не был уверен в том, как его там примут. Слово герцога могло гарантировать ему восстановление на факультете, а также дать время, необходимое на выпуск книги Коперника. 1 сентября Альбрехт любезно надиктовал письмо, которое было отправлено курфюрсту Саксонии Иоганну-Фридриху Великодушному, а его копия — администрации университета.

«Высокородный князь, дорогой любящий дядя, — обращался Альбрехт к Иоганну. — Горячо любимый нами Георг Иоахим Ретик, профессор математики из Виттенберга, достойно и во благо провел некоторое время здесь, в землях Пруссии. Он посвящал себя науке астрономии и прочим с Божьей милостью и помощью… В связи с этим мы дружески просим Ваше Высочество, чтобы в знак признания его умений, способностей и ценности Вы соизволили удостоверить и подтвердить его вышеупомянутую профессорскую должность, которую он ранее занимал в Виттенберге. Вы также могли бы любезно разрешить ему с сохранением профессорского жалованья на время посвятить себя другому делу, чтобы напечатать свою книгу там, где он об этом договорился. Еще мы просим Вас проявить к нему всю Вашу милость и доброжелательность, в которых мы не сомневаемся».

Заручившись такой поддержкой, Ретик упаковал в дорогу чистовой вариант рукописи Коперника и попрощался со своим учителем. Оба они знали, что больше не увидятся, и во время расставания, наверное, испытывали печаль с толикой облегчения.

«Когда я собрался ехать, — вспоминал позже Ретик, — великий старец торжественно поручил мне продолжать и закончить то, что он в силу пожилого возраста и надвигающейся смерти не мог завершить сам». В другой раз он писал: «Я не испытывал большего счастья, чем когда общался с таким замечательным человеком и ученым, как он».

Когда в октябре Ретик прибыл в Виттенберг, университет немедленно сделал его деканом факультета искусств[15]. Тогда эта работа, вероятно, была столь же неблагодарной, как и сейчас, и она отяготила его обязанностями, которые мешали его издательским намерениям. Он также приобрел новое прозвище — Иоахим Гелиополитанус, то есть «тот, кто родом из города Солнца». Это был даже не комплимент, а скорее легкое осуждение принятой им космологии, титулование, родившееся с подачи Мартина Лютера, который однажды за обедом якобы сделал замечание в адрес Коперника.

«Что поделаешь, — услышал кто-то от великого реформатора, — теперь всякий, кто хочет считаться умным, не должен соглашаться с чем-либо, что считают верным другие. Он должен все делать на свой манер. Именно так поступает тот парень, что решил перевернуть всю астрономию. Даже в этих вещах, что сейчас ставятся с ног на голову, я верю в Священное Писание, ибо Иисус Навин приказал остановиться Солнцу, а не Земле». Еще один обедавший с ним человек вспоминал, что Лютер назвал Коперника «дураком», и не исключено, что он действительно использовал это слово, хотя рассказы о всяких застольных разговорах — не более чем слухи. А вот Меланхтон в октябре 1541 года написал письмо, в котором выражал недовольство «польским астрономом, который двигает Землю и останавливает Солнце».

Разрываясь между преподаванием и председательством на церемониях выпуска в феврале и апреле, Ретик не мог найти время, чтобы отвезти рукопись Коперника в Нюрнберг. Возможно, расстроенный этим, он выбрал две главы о технических аспектах геометрии, назвал их «О сторонах и углах треугольников» и издал в Виттенберге в 1542 году, указав в качестве автора «знаменитого и высокоученого Николая Коперника». Во вступление к этой книге он включил (хотя, точнее было бы сказать, небрежно вставил) поэму Дантиска без указания авторства.

Только в мае 1542 года, когда закончился срок его полномочий на посту декана, Ретик прибыл в Нюрнберг, чтобы доставить переписанную рукопись Петреусу. Манускрипт немедленно отправился в печать. К концу месяца Ретик уже откорректировал первые две тетради, по восемь страниц в каждой. В августе, когда процесс уже шел вовсю, он вспоминал о своем фрауэнбургском приключении: «Я не жалею ни о расходах, ни о долгой дороге, ни о каких-либо других трудностях. Напротив, я чувствую, будто получил огромную награду: я, весьма дерзкий юноша, убедил почтенного человека поскорее поделиться своими идеями в этой дисциплине с остальным миром. И все ученые умы присоединятся к моей оценке его теорий, как только книги, печатающиеся сейчас в Нюрнберге, будут выпущены».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.