Мастер, Гений и Маргарита

Мастер, Гений и Маргарита

Эта удивительная история случилась с двумя великими мастерами разных жанров: скульптора и художника, русского Родена — Сергея Коненкова (1874–1971) и американца немецкого происхождения Альберта Эйнштейна (1879–1955) — физика-теоретика, создателя теории относительности и «одного из отцов квантовой механики» и других направлений физики.

Между ними жила любимая ими женщина — Маргарита Ивановна Коненкова (Воронцова) (1896–1980) — супруга художника и любовница ученого.

Белорус Сергей Тимофеевич Коненков родился на Смоленщине. Получив два художественных образования, он увлекся так называемой лесной серией, применяя в своих скульптурных работах исключительно дерево с использованием различных приемов его обработки. Примером могут служить его работы «Старенький старичок», «Старичок-полевичок», «Стрибог», «Нищая братия» и ряд других.

Для него лес — это воплощение стихийных сил природы, это пластика и энергия, символ красоты и мощи. Это был новатор, в своих работах он как бы переосмысливал образы старых преданий, в том числе и языческих.

Его дипломная работа «Самсон, разрывающий узы» чиновникам Академии художеств показалась имеющей революционный подтекст и была уничтожена. Поэтому не случайно он поддержал две российские революции — в 1905 и 1917 годах. Под впечатлением боев на Пресне он создает целую галерею портретов участников баррикадных столкновений с самодержавием.

Как уже отмечалось, Коненков искренне поддержал Октябрьскую революцию, и после этого стремление к монументальности стало главным мотивом в творчестве художника и скульптора. Он создает барельефы «Павшим в борьбе за мир и братство народов» для Кремлевской стены и памятник «Степан Разин» для Красной площади.

Уже тогда его называют русским Роденом, маэстро с кистью и резцом, великим мастером.

В 1922 году он женится на Маргарите Ивановне Воронцовой — красавице, которой увлекались многие богемные мужчины. В 1923 году Сергей и Маргарита едут в США для участия в выставке русского и советского искусства. Планировалось, что командировка для них продлится несколько месяцев, однако возвращение на Родину состоялось только через 22 года…

В 1929 году Коненков устраивает персональную выставку в Риме. Встречается с Горьким и пишет его портрет.

В 1935 году администрация Принстонского университета решила увековечить своего знаменитого физика и заказала Сергею Коненкову бюст Альберта Эйнштейна. В доме у Коненковых произошла их первая встреча. Великий ученый с уважением отнесся к творчеству русского скульптора, но с еще большим вниманием — к его жене Маргарите Ивановне.

В дальнейшем дочь Эйнштейна от второго брака Марго, являясь творческой натурой, некоторое время увлекалась живописью и скульптурой, а поэтому по договоренности с отцом и женой Коненкова — Маргаритой брала уроки у великого мастера резца и кисти. Это тоже способствовало сближению Альберта и Маргариты.

Эти годы уместили в свои временные ниши столько событий, что их хватило бы для написания не одного десятка увлекательных книг.

* * *

Итак, вторым мастером у Маргариты был Альберт Эйнштейн. Он родился в городе Ульме (Германия). Учился в католической народной школе этого городка, а затем Мюнхенской гимназии. Закончив Политехникум в Цюрихе, он два года жил у родителей в Мюнхене — никак не мог найти работу. Виной всему был профессор — консерватор В. Г. Вебер, который невзлюбил заносчивость своего ученика и его принципиальность в новых подходах к изучению физики будущего. Альберта прошлое не увлекало, он любил идти к горизонтам. Его привлекала динамика, неизведанные дали науки.

«Вы умный малый, Эйнштейн, очень умный малый, но у вас есть большой недостаток — вы не терпите замечаний».

Через два года по рекомендации друзей он все же устроился экспертом в федеральное Бюро патентов в Берне. Там он проработал семь с лишним лет. Эйнштейн называл это время «самыми лучшими годами», потому что условия работы позволяли ему занимать ум техническими и научными вопросами, а также их прогнозами.

Он пишет здесь несколько научных работ, вылившихся в своеобразные постановочные теории по квантовой физике, фотоэффекту, электродинамике и теории относительности.

В 26 лет Эйнштейн становится широко известен в научном мире, а через четыре года избирается профессором Цюрихского университета.

В 1911 году Альберт уже накинул профессорскую мантию Немецкого университета в Праге. В 1914 году он переезжает в Берлин и получает должность профессора Берлинского университета и одновременно директора Института физики. Работа ему нравится, он много и с увлечением трудится, но политическая и нравственная обстановка усложняется с приходом нацистов — антисемитизм поднял голову, став чуть ли не основой внутриполитической доктрины Гитлера.

В знак протеста против германского расизма Эйнштейн покидает Германию, отказывается от германского подданства и выходит из состава Прусской и Баварской академий наук.

Он переезжает в США и занимает должность профессора физики в новом институте фундаментальных исследований в городе Принстоне, штат Нью-Джерси. Местные жители восхищались им как ученым с мировым именем.

Для них он был авторитетом, мировой известностью, выдающимся физиком. Америка была и есть собирательница личностей. Для аборигенов он был Личностью.

Но земное ему было не чуждо — он играл на скрипке, увлекался парусным спортом. Будучи сторонником сионизма, Альберт Эйнштейн приложил максимум усилий к созданию Еврейского университета в Иерусалиме. В умах многих людей имя ученого связано с атомной проблемой. С учетом своего научного опыта, он один из первых в мире уловил попытки немецких физиков создать для фашистской Германии атомную бомбу. Поэтому еще в 1939 году он направляет президенту США Франклину Рузвельту письмо, по существу послужившее для руководства и ученого мира Америки толчком для научных разработок в этом направлении.

Но уже в конце войны, когда ядерные фугасы стали реальностью, он предостерегал политиков и военных от безумных действий. Однако к голосу его разума не прислушались. Это стало самой большой трагедией в его жизни. Хотя как сказать. То, как он рассуждал о паритетности — факторе сдержанности, уже говорит о том, что он желал, чтобы такая же «дубина войны» была и в СССР. Именно в силовом равновесии двух больших стран он видел гарантии стабильности мирного существования.

Что и как он мог передать через свою любовницу — это другой вопрос. Ответ на него до сих пор лежит, как и положено, в глубокой тайне архивов разведки.

* * *

У двух этих мастеров была у каждого своя любимая Маргарита, или «голубой ангел» — Маргарита Ивановна Воронцова, в течение семи лет сначала гражданская, а потом официальная жена русского Родена — Сергея Коненкова. Родилась она в заштатном городе Сарапуле, что в Удмуртии.

Большую часть юности Маргарита провела в особняке Шаляпиных, купленном певцом на Новинском бульваре для семьи. Здесь размещалась первая жена певца Иола Игнатьевна Ле-Прести (по сцене Торнаги) — бывшая итальянская балерина, приглашенная когда-то в Россию Саввой Мамонтовым. Обвенчался Шаляпин с ней в 1898 году.

А как же там оказалась Маргарита Воронцова?

Дело в том, что она квартировала у знакомых отца, помещиков Козновых. Дом их в Трубниковском переулке после революции был реквизирован. И Шаляпин пригласил Наталью Степановну Кознову, являвшуюся крестной матерью его детей, вместе с домочадцами и юной квартиранткой в особняк на Новинском бульваре.

Красавица Маргарита дружила с детьми певца. Особая дружба ее связывала с сыном Борисом и дочерью Ириной. Всего у Шаляпина от этого брака родилось шестеро детей.

Но Шаляпин не намеревался продолжать жить в этом особняке — чувства к жене охладели. Уже имея одну семью, певец заводит вторую. В Москве он познакомился с Марией Валентиновной Петцольд, вдовой и владелицей пивных заводов Эдуарда Петцольда, и практически завел новую семью, но первую, где росли три сына и три дочери, тоже бросать не собирался.

От сожительства со второй женой у него родились три дочери — Марфа, Марина и Дассия. И еще двое детей были у Марии Валентиновны от первого брака.

Но вот что интересно: волновала своей фигурой и необычной красотой квартирантка Маргарита сына певца Бориса, да и самого отца его — Федора Шаляпина…

Но не только их — глаз на нее положил и Коненков, пресненская обитель которого располагалась рядом с Новинским бульваром.

Дело в том, что Маргарита все эти трудные годы была рядом с Коненковым, работая у него: вела деловую переписку скульптора, участвовала в его общественных начинаниях, принимала гостей и была украшением дома и душой компаний.

Они часто посещают особняк № 20 на Пречистенке, где размещалась студия подруги Сергея Есенина Айседоры Дункан. Коненков делает карандашные наброски танцовщицы, рисует ее, а затем лепит танцующую музу, жрицу покровительницы танцев Терпсихоры, и становится свидетелем разговоров о том, что российский поэт и американская танцовщица собираются в турне по Америке. Кроме Нового Света они пожелали посетить Германию, Италию, Бельгию и Францию.

Коненков рассказывал, что Есенин, когда конфликтует с Дункан, называет ее на русский лад — Дунькой, Дуняшей, а когда та обижается, обращается вновь к ней — Айседора.

В середине мая 1922 года поэт и танцовщица покидают Советскую Россию.

«Ишь ты, на крыльях славы они мотыльками порхают, перемещаются из страны в страну, а я что, хуже? — завистливо рассуждал скульптор. — Я ведь русский Роден! А почему не могу быть таковым в Европе или Америке?»

Скоро его мысли материализовались…

* * *

Коненкову все больше и больше нравилась Маргарита — и вот финал: 12 сентября 1922 года в церкви Покрова в Филях они обвенчались. Кстати, вез их в церковь сын Шаляпина Борис, по уши влюбленный в Маргариту. Он очень страдал от этого, но ничего не мог переиначить.

Заметных изменений в жизни Коненкова женитьба не произвела. Молодая жена переехала из шаляпинского особняка в дом-мастерскую на Пресне, где она часто позировала скульптору. Он же продолжал готовить обеды на своей кухонной буржуйке. Особенно ему удавались наваристые щи, которыми он угощал гостей. Они нравились всем, кто пробовал это первое блюдо маэстро. А что же молодая жена? Она была не способна везти семейную телегу, наполненную с горой многими бытовыми обязанностями, нелегкими в то голодное и холодное время. Она была светской львицей, неспособной ломать накрашенные ногти…

В 1923 году, еще по-летнему теплым сентябрьским днем, вернулся из Америки Сергей Есенин. Приехал один, оставив там свою Дуняшу. Он тут же забежал к своему другу и тезке. Коненков нашел во внешности поэта большие изменения. Они были заметны по одежде, обуви и глубокому шоколадному загару лица, такому неестественному для России со свинцовыми небесами.

— Ну, каков я? — спросил Есенин.

— Забурел ты, парень, вот и все, что могу сказать, — заметил Коненков.

— Забуреешь. Там кругом мразь и смердяковщина. Да я чуть было не повесился там. Удрал от Дуньки и потому счастлив, — счастлив, что снова в Москве, что вижу тебя, что дышу нашим воздухом. Ах, как хочется в деревню, где легко и много пишется…

Потом он мотнул золотогривой головой, взглянул в окно и вдруг с грустинкой продекламировал:

И мне в окошко постучал

Сентябрь багряной веткой ивы,

Чтоб я готов был и встречал

Его приход неторопливый…

— Я понимаю, Сережа, тебя, но ты мне все же скажи откровенно, что такое Америка, какова она? — настойчиво спросил скульптор.

— Америка, Америка — это ужасное, скажу прямо и честно, царство мещанства. Да, я вернулся не тем. Америка — это самая ужасная дрянь…

Хотя потом в очерке «Железный Миргород» в том же году он напишет об Америке совсем по-другому, намного мягче:

«Перед Америкой мне Европа показалась старинной усадьбой… Сила железобетона, громада зданий стеснили мозг американца и сузили его зрение… Европа курит и бросает, Америка подбирает окурки, но из этих окурков растет что-то грандиозное».

Мимо грациозно, уже в который раз, прошествовала супруга Коненкова. Есенин посмотрел ей вслед и выкрикнул рифмой: «Ах, Маргоша, ох, Маргоша, как же ты, душа, хор?ша!»

Эта красивая и стройная женщина работала не столько хозяйкой дома, сколько моделью своего супруга. Кстати, она была натурщицей самого лучшего произведения Коненкова — «Обнаженная фигура в рост».

В заграничную поездку, задуманную и пробитую через правительственные инстанции художниками новой России еще в 1921 году, был приглашен в качестве члена Комитета выставки русского искусства в Новом Свете и Сергей Тимофеевич Коненков. Но его задержка объяснялась желанием выехать вместе с женой, знающей английский язык, а отсюда и длительностью оформления выездных документов и получения виз. Большую помощь в совместном выезде в Америку оказал Коненкову нарком просвещения Луначарский.

Выставка уже функционировала, а Коненковых все не было и не было в Америке. Оттуда стали приходить нехорошие вести относительно состояния деревянных работ скульптора.

Так, И. Э. Грабарь писал своей жене из Нью-Йорка:

«Коненкова все нет и нет, а вся его деревянная скульптура растрескалась до невозможности. Скандал. Она не выдержала морского путешествия и сухого нью-йоркского климата… Без Коненкова нельзя их штопать».

По пути в Америку он по выездным делам короткое время находится в Риге, и зимой 1924 года оказывается в Париже, где посещает музей Огюста Родена.

Сопровождает его Виктория Петровна Кончаловская (1883–1958) — филолог, преподаватель французского университета Сорбонны, сестра знаменитого русского художника и друга Коненкова.

Он находит в Родене свое сходство, а именно пластики «снятой с движения», пластики «естественного жеста». Оказалось, как и он, Роден рисовал и лепил натурщиков не позирующих и сидящих обездвиженными, а расхаживающих у него в мастерской.

«Да, недаром меня назвали русским Роденом, — сам себе хвастался Коненков. — Как много общего у нас с ним. Не одинаковы только условия работы. Ему Париж дал эту роскошную мастерскую, а у меня на Пресне она с буржуйкой и продуваемая всеми ветрами насквозь окнами и дверями».

Для Сергея Тимофеевича все будет впереди. Москва по заслугам оценит его после возвращения на Родину — подарит лучшую творческую обитель.

А пока из Парижа они переезжают на северо-запад Франции в морской порт Шербур и после соответствующего карантина, продолжавшегося трое неприятных ожиданиями суток, по трапу поднимаются на гигантский по тем временам океанский лайнер «Олимпик». Дорога в Америку через загадочную Атлантику началась. Он на пике спокойствия и радости — рядом любимая женщина, натурщица и переводчик. Семейная пара наслаждается друг другом, палубными променадами и великим, как время, океаном.

По прибытии в Нью-Йорк Сергей Тимофеевич быстро реставрирует свои изувеченные морской сыростью деревянные скульптуры. В Америке они встречают очень много русских.

— О боже, да здесь все русское решительно в моде. Сколько знакомых и известных артистов и художников! — восклицает Коненков.

На гигантском вернисаже Россию представляют более 100 художников — цвет российского изобразительного искусства. Здесь волей-неволей у четы Коненковых, как и у других мастеров резца и кисти, постепенно зарождалась мысль, что творчество — это деньги, а деньги — вездеход.

Главная цель организаторов выставки — картины и скульптуры к услугам толстосумов из числа бизнесменов и богатых коллекционеров. Выбирайте, покупайте — оптом и в розницу! Многие художники были оценены по достоинству и возвратились в Советскую Россию с деньгами, а те, кто задержался, тоже не остались внакладе.

И вот уже думы о том, что творится на Родине, отходят на второй план. И не случайно — он от друзей и знакомых получает сведения, что в Москве стали появляться на него пасквили. Его обвиняют в формализме, а творчество «русского Родена» постепенно забывается. Газеты и журналы скоро о Коненкове замолчали.

Он узнает, что такой же критике подвергается и его друг Сергей Есенин. В 1927 году секция литературы и искусства издательства Коммунистической академии выпускает сборник статей под названием «Упадочное настроение среди молодежи. Есенинщина». В этом сборнике многие литераторы ополчились на поэта. Так, литературовед В. М. Фриче подверг суровой критике одну комсомолку, которая взяла под защиту творчество российского поэта:

«Есенина больше нет; осталась его поэзия, и только о его поэзии можно говорить. Но и о поэзии его… мы не можем и не должны говорить с художественной стороны…

Вся жизнь, все творчество Есенина есть «творческий разлад». И вместо того чтобы бороться с этим «разладом» в самом себе, чтобы постараться изгнать его и поселить в себе бодрость, ты томно усаживаешься в полутемной комнате и начинаешь перечитывать стихи Есенина. Вот почему мы и боремся с Есениным, что он поселяет, поддерживает пессимизм, «внутренний разлад» с самим собой в среде нашей молодежи. Мне очень жаль, что ты, комсомолка, член боевой организации молодежи, еще до сих пор находишься под влиянием есенинщины и не стараешься понять, почему мы против него».

Эти и подобные выступления в сборнике поразили Коненкова желчностью оценок творчества поэта после его трагической кончины.

«Получается, и я для них в России умер, потому что рисовал и ваял не так, как они хотели. А что они хотели, эти далекие от творчества люди? Завистники — и только, — размышлял Коненков. — Но я не умер, я творю и буду еще долго радовать настоящих ценителей моего труда».

* * *

Когда внешняя разведка добыла данные о том, что в Германии, США и Великобритании созданы группы теоретиков и практиков, решающих задачу возможности создания нового типа оружия, в частности атомной бомбы, и эти материалы легли на стол Верховному, Сталин задумался и ревниво подумал: «А почему мы отстаем? Ведь наши ученые не хуже в теоретической подготовке, чем западные!»

И он решил поговорить с умниками начистоту. Вызвал Берию и поручил ему подготовить специальное заседание ГКО по вопросу создания в СССР атомной бомбы.

— Пригласите ученых-физиков. Разведчики сделали уже больше, чем высоколобые. Пора форсировать этот вопрос вместе, а то опоздаем.

В кабинет Сталина в октябре 1942 года были приглашены ученые А. Ф. Иоффе, Н. Н. Семенов, В. Г. Хлопин, П. Л. Капица и И. В. Курчатов.

Первым взял слово Иоффе:

— Мы знаем, что проблема атомной бомбы решаема в скором будущем. Но мы стоим перед весьма сложной и трудновыполнимой научно-технической задачей.

— Какой? — насторожился Сталин и внимательно посмотрел на академика, сказавшего сермяжную правду.

— Полыхает война. Например, в Англии к урановым исследованиям привлечены крупные ученые всего мира. Британцы располагают мощными научными базами — лабораториями, центрами, институтами. У нас их нет — они эвакуированы вглубь страны и разбросаны по всей территории Союза. Отсутствует научная концентрация, что очень важно в исследовательской работе такого масштаба.

— По вашей логике, мы должны сдаться на милость обстоятельствам? — повысил тон хозяин кабинета. — Конечно, легче было бы, если бы не было войны. Но такова реальность, и она не должна тормозить задачу по созданию отечественного атомного оружия. Да, для этого потребуется затянуть пояса, пойти на дополнительные затраты, собрать в единый узел научный потенциал. Большую помощь в этом деле могут оказать положительно зарекомендовавшие себя «шарашки». — Он бросил взгляд на Лаврентия Павловича, сидевшего по правую руку. — Главное, найти Кулибиных и организовать их работу. Теперь от вас, как главных генераторов науки, напрямую связанной с физическими явлениями, я хотел бы узнать, сколько времени потребуется для создания такого оружия?

— Для доведения этого проекта до логического конца при том, что мы имеем сегодня, потребуется лет десять, — ответил Иоффе.

Сталин нахмурился и с некоторым раздражением заметил:

— Нет, товарищи ученые, у нас нет времени на такую раскачку. Мы и так отстали от Запада. Недостаток научной информации вам подкинет наша разведка, а сейчас я хотел бы знать, кто мог бы возглавить эту работу. Нужен крупный ученый — физик, академик и прекрасный организатор. — Задержав несколько мысль, он обвел собравшихся острым взглядом и остановился на сидящем рядом с Берией ученом. — Думается, товарищ Иоффе справится с этой задачей.

— Товарищ Сталин, я снимаю свою кандидатуру — возраст, здоровье… Предлагаю вместо себя Игоря Васильевича Курчатова.

— Я такого академика не знаю, — набычился Сталин.

Предложили Петра Леонидовича Капицу. Но тот согласился при практически невыполнимых условиях: пригласить из Англии некоторых физиков-ядерщиков, инженеров и квалифицированных рабочих.

— Ваши условия нереальны…

Иоффе снова предложил Курчатова — начальника лаборатории, в которой было открыто явление распада атомов урана.

— Ладно, я согласен, только для веса вы сначала дайте ему звание академика.

— За этим дело не станет.

— Курчатов здесь? — спросил Сталин.

— Да, он с нами, товарищ Сталин, — ответил Иоффе.

— Где он? Покажите его.

За дальним концом стола не вскочил, а с достоинством поднялся высокий, плотного телосложения мужчина с черной бородой.

Сталин посмотрел на него оценивающим взглядом и промолвил:

— Мы утверждаем вас, товарищ Курчатов, руководителем проекта. Персонально подбирайте коллектив. Не стесняйтесь, просите все, что нужно для эффективной работы. В отдельной записке укажите, какие научные сведения вам хотелось бы получить из-за рубежа.

— Разве это возможно? — Курчатов непонимающе взглянул на Сталина. — Все исследования по этой проблематике там засекречены. В последнее время исчезли со страниц газет и журналов даже научно-популярные статьи на эту тематику. Такую конспирацию мои коллеги по лаборатории давно заметили.

— Это не ваша забота, товарищ Курчатов. У нас есть специалисты высокого уровня, способные вам помочь в деле дополнительного получения научной информации.

Сталин снова перевел взгляд на Берию, который тут же в знак согласия закивал головой.

После совещания маховик проекта стал раскручиваться все быстрее и быстрее. Уже в феврале 1943 года было подписано распоряжение по Академии наук СССР о формировании лаборатории № 2 под руководством И. В. Курчатова, где и начали вести работу по созданию нового вида оружия — атомной бомбы.

По линии ГКО, партии и правительства СССР общее руководство над проектом было поручено Л. П. Берии, человеку с большими организаторскими способностями, который справился с заданием.

Берия — дитя своего времени. Едва ли найдется в советской истории другой персонаж, оболганный так, как был оболган нарком. Этого выдающегося государственного деятеля, как писала Елена Прудникова в журнале «Загадки истории» (2013. № 20), хрущевские пиарщики изобразили тупым жлобом и сексуальным маньяком. Впрочем, у человека, занявшего его место в Кремле, не было другого выхода. Если бы Хрущев не представил своего предшественника исчадием ада, ему пришлось бы слишком за многое ответить. В том числе и за кровавые акции, связанные с репрессиями, которые полностью перекладывались на Берию.

Но это уже другая история…

* * *

Выехав вместе с мужем в США, Маргарите придется со временем лавировать между любовником Эйнштейном, мужем Коненковым и сотрудниками органов госбезопасности по линии внешней разведки. Это случится тогда, когда пришлось работать по добыванию данных о проблемах ядерного проекта в США.

Ее будет опекать сотрудник НКВД Пастельняк под крышей вице-консула Павла Михайлова.

По мнению Пабло Пикассо, существует лишь два типа женщин — богини и тряпки для вытирания ног. Что-то в этом определении есть, ведь не все богини — красавицы, и уж абсолютно точно, не все красавицы — богини. Каждый мужчина больше интересуется женщиной, которая интересуется им, чем женщиной, у которой только красивые ноги. У каждого врача есть свое кладбище. Воздыхатель ей был нужен не столько для того, чтобы поправить или улучшить свое финансовое положение, а совершенно для другой цели.

Есть смысл привести здесь пример взаимоотношений Владимира Маяковского и Лилии Брик.

Через несколько дней после знакомства Маяковский пришел к Брикам, чтоб «навеки поселиться», потому что «влюбился безвозвратно в Лилию Юрьевну». Та согласилась, а ее муж Осип… не посмел возражать. Казалось, в любовном треугольнике Лиля — Осип — Владимир напряжение не ослабеет никогда.

Маяковский посвящал своей музе любовные мадригалы, бил посуду, рвал листы и блокноты со стихами, сходил с ума от ревности, а умудренный семейным опытом Осип советовал ему одно — не нервничать, потому что Лиля — она как стихия, а со стихией не спорят, это природное явление, поэтому оно и непобедимо.

Уже в старости Лилия Брик шокировала Андрея Вознесенского признанием:

«Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал…»

«Она казалась мне монстром», — признавался Вознесенский.

Но Маяковский любил именно такую женщину — вамп. С хлыстом и клыками…

У Маргариты Коненковой в списке поклонников были композитор Сергей Рахманинов, великий художник Михаил Врубель, отец и сын Шаляпины — Федор и Борис. С Федором она как-то закрылась в спальне на глазах у изумленной публики, собравшейся на приеме, и мужа. Скульптор ошалел от наглости. Он стучал, ругался, рыдал. Наконец дверь отворилась: Шаляпин выглядел смущенным, а Маргарита поняла, что лучшая защита — нападение, и стала попрекать мужа:

«Гости же! Успокойся, детка, ничего там не было».

* * *

Эйнштейн и Маргарита встретились, когда Коненковой было 39, а великому физику — 56. Это произошло в 1936 году, после смерти жены Эйнштейна Эльзы.

А свахой оказалась видная советская разведчица Елизавета Юльевна Зарубина (Розенцвейг Лиза Иоэльевна) (1901–1987), привлеченная к сотрудничеству нашей внешней разведкой еще в 1924 году. Она же Гутшнекер, Горская, ставшая супругой Василия Михайловича Зарубина (1894–1972), выдающегося нелегала внешней разведки СССР, генерал-майора с 1945 года. Одно время она была женой эсера и чекиста Я. Г. Блюмкина. Именно она подвела Маргариту к Альберту.

Дело в том, что в конце 1930-х годов ученые в первую очередь Германии, а затем и других стран открыли, что процесс распада урана может протекать в форме взрыва колоссальной силы. Физик Альберт Эйнштейн хорошо знал эту теорию, написав президенту Рузвельту письмо о возможном появлении нового оружия. В письме он высказал опасение, что Германия может первой создать такую бомбу.

Рузвельт был потрясен этим сообщением и приказал держать в строжайшей тайне все исследования по атомным разработкам. «Манхэттенский проект» (англ. Manhattan Project) — это было кодовое название программы США по разработке ядерного оружия, осуществление которого началось 17 сентября 1943 года.

Однако вернемся к Маргарите — любовнице Эйнштейна.

Об этом свидетельствует оставшаяся часть не уничтоженных писем.

Можно долго спорить, на самом ли деле Марго была активным агентом НКВД или же агентом влияния? Знал ли Альберт о ее задании следить за «манхэттенским проектом» или нет? Важно ли это? Ведь чувства его были настоящими — он по уши втрескался в стройную красавицу. А ведь, как известно, любви все возрасты покорны, а мужики «с годами женщин крепче любят».

«Я жду того момента, когда ты приедешь, мы сядем, и ты мне будешь читать «Войну и мир». И когда ты поднимешь глаза, я увижу в них Бога», — писал любимой «дедушка атомной бомбы». «Отцом» ее являлся Роберт Оппенгеймер (1904–1967) — американский физик-теоретик, профессор физики Калифорнийского университета в Беркли, хороший друг «дедушки».

В письме Эйнштейна Маргарите Коненковой от 27 ноября 1945 года он признается:

«Только что сам вымыл себе голову, но без особого успеха. У меня нет твоей сноровки и аккуратности… Но как мне все здесь напоминает о тебе: Альмарово (Альмары — сокращенно от Альберт и Маргарита. Они называли так общие для них вещи. — Авт.) одеяло, словари, та замечательная трубка, которую мы считали пропавшей, и все другие мелочи в моей келье. Ну и, конечно, осиротевшее гнездышко».

Были даже письма в стихах. Вот одно из них, написанное белым, нерифмованным стихотворным стилем:

«Две недели томил тебя.

И ты написала, что недовольна мной.

Но пойми — меня так же мучили другие

Бесконечными рассказами о себе.

Тебе не вырваться из семейного круга.

Это наше общее несчастье.

Сквозь небо неотвратимо

И правдиво проглядывает наше будущее.

Голова гудит.

Как улей.

Обессилели сердце и руки.

Приезжай ко мне в Принстон,

Тебя ожидают покой и отдых.

Мы будем читать Толстого.

А когда тебе надоест, ты поднимешь

На меня глаза, полные нежности,

И я увижу в них отблеск Бога.

А.Э.

Рождество 1943 г.»

Что можно сказать по этому поводу? Это письма человека, который с предубеждением относился к слабому полу. Однажды очередной своей подружке Альберт Эйнштейн сказал:

— Что касается вас, женщин, то ваша способность создавать новое сосредоточена отнюдь не в мозге.

Получается, что в сексуальной биографии выдающегося физика была одна женщина, с которой он вел себя совершенно по-особому. Имя этой женщины — Маргарита, Марго, ставшая частью любовного псевдонима «Альмары».

Как же так получилось, что при живом муже жена могла отлучаться в Принстон?

Дело в том, что в конце 1930-х годов хитрый Эйнштейн написал Коненкову письмо, в котором говорилось о «серьезной болезни» его супруги. К письму он приложил заключение врача, своего друга, в котором предложил «побольше времени проводить в благодатном климате на Саранак-Лейк».

А у Эйнштейна там была яхта и арендованный коттедж.

Коненков отпускал жену. Он был уже в возрасте, по горло занят творчеством, да и не особо задумывался о том, что происходит с Маргаритой. А когда его стали стыдить, показывая на то место на голове, где у козлов растут рога, он просто махнул рукой на любовные утехи жены. А может, это так надо было?

Генерал-лейтенант Павел Судоплатов в книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы» писал:

«Жена известного скульптора Коненкова, наш проверенный агент, действовавшая под руководством Лизы Зарубиной, сблизилась с крупнейшими физиками Оппенгеймером и Эйнштейном в Принстоне».

То, что вокруг Эйнштейна крутились сотрудники советской разведки и он нужен был нам как источник «манхэттенского проекта», — это аксиома. Великий наш физик Петр Капица еще в 1946 году звал Эйнштейна приехать и поработать «в самой свободной для творчества стране» — СССР. Говорят, что после этого спецслужбы США взяли американца даже в разработку.

По приезде в СССР Сергей Коненков до последних дней жил в творчестве, а супруга Маргарита, пережившая его на девять лет, практически обитала в четырех стенах, как затворница.

Умерла она от истощения. Это случилось в 1980 году. Служанка издевалась над ней так, как ей позволял ее скверный характер. Чего стоит случай, когда она на глазах у нетранспортабельной хозяйки отрезала рукава от ее любимой шубы себе на воротник. Маргарита заплакала от бессилия — не могла встать и достойно среагировать.

Когда санитары выносили ее воздушное тело, они не догадывались, что эта женщина при жизни была любима двумя мастерами, двумя маэстро — скульптором Коненковым и физиком Эйнштейном.

Как говорится, человек живет в окружении людей, а умирает в одиночку. Смерть превращает жизнь в судьбу.

* * *

В штате Нью-Мексико с санкции президента Трумэна янки 16 июля 1945 года успешно провели испытание первой в мире атомной бомбы. Надо отметить, что еще за две недели до взрыва наша внешняя разведка НКВД проинформировала руководство страны о параметрах ядерного устройства.

По указанию Сталина 18 августа 1945 года вышло совершенно секретное, особой важности постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР, которым предписывалось:

«Поручить тов. Берия принять все меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах».

В то время у советских ученых еще было недостаточно материалов, чтобы запустить процесс изготовления ядерного фугаса. Хотя трофейные материалы, изъятые в Германии после войны, а также негласно полученные в США, помогли существенно продвинуть исследовательскую работу, но о производственном этапе пока разговор не шел.

В посольскую резидентуру советской внешней разведки в Вашингтоне из Москвы поступило указание, равносильное приказу, — принять экстренные меры по добыванию дополнительной информации. Маргарите Коненковой предлагалось незамедлительно встретиться с Альбертом Эйнштейном и попросить его помочь Стране Советов. Она встретилась в тот период не только с ним, но и с Робертом Оппенгеймером — главным разработчиком адской бомбы. Об этом свидетельствует одна из фотографий, сохранившаяся до сих пор. Помог ли Эйнштейн? Как и что он сообщил ей и «советскому консулу» Павлу Михайлову, встречавшемуся с ним по наводке Маргариты, тоже до сих пор за семью замками. Ясно одно: Эйнштейн знал, что Маргарита, его последняя любовь, связана с разведкой. При прощании в день отъезда в СССР он снял с руки и подарил ей часы.

А с другой стороны, у советской разведки уже был надежный источник по американской ядерной проблематике — это Клаус Фукс, главный разработчик атомной бомбы вместе с Робертом Оппенгеймером. Вербовка последнего не представлялась возможным из-за его отрицательных личных качеств — трусости и способности на предательство. По добыванию материалов о грозном оружии ХХ века работали и другие наши разведчики — герои Александр Феклисов и Владимир Барковский.

Отъезд из США Коненковых отличался торопливостью. По указанию Сталина в 1945 году им был срочно выделен зафрахтованный пароход. Небольшое судно «Смольный», водоизмещением 5 тысяч тонн, 1 ноября 1945 года покинуло порт Сиэтл. В бухту Золотой Рог оно вошло ровно через месяц — 1 декабря. Только ли для их имущества оно был нужно? Во всяком случае, срочный отъезд говорит о многом. В Москве сразу же по приезде Коненкову выделили громадную мастерскую на улице Горького. Таких благ не получал никто из реэмигрантов.

Заслуги перед Родиной у Маргариты Коненковой, конечно, были.

Не случайно, по данным некоторых источников, до сих пор не рассекречены оперативные дела пребывания за границей Сергея Тимофеевича и Маргариты Ивановны Коненковых — соответственно дела № 137993 и № 137994.

После возвращения в СССР из США от друзей, знакомых, коллег приходили теплые письма, в которых говорилось о ее незаменимости в работе. В одном из заслуженных панегириков в ее адрес были такие слова:

«Своей сердечностью, своей лаской, своим вниманием Вы умели зажигать сердца преданных Вам работников, у которых после каждой встречи с Вами являлось еще более сильное желание сделать большее усилие в своей работе по оказанию помощи советскому народу».

Заслуживает внимания тот факт, что материалы об отъезде супругов Коненковых из США находились на контроле у сотрудника нью-йоркской резидентуры внешней разведки Анатолия Аяцкова, который «за вклад в решение советской атомной проблемы» посмертно был удостоен звания Героя России.

Примечательно еще одно событие — смелое обращение Маргариты Коненковой к Лаврентию Берии в момент, когда ее стали допекать соседи и знакомые склоками и сплетнями о том, что они, дескать, с мужем войну провели, отдыхая в спокойной обстановке за пределами истекающей кровью Родины. Главный в то время чекист страны Лаврентий Павлович прореагировал грозно и молниеносно — он «доходчиво объяснил» шептунам — недоброжелателям и завистникам Коненковых, что опасно для них даже словесно обижать заслуженных людей. В один момент прекратились сплетни, и супруги Коненковы зажили своей привычной творческой жизнью…

Пройдет некоторое время, и академик Игорь Курчатов признается:

«Советская разведка оказала неоценимую помощь при создании советского ядерного оружия».

И действительно, 29 августа 1949 года — день рождения советской атомной бомбы. В этот день на Семипалатинском полигоне был осуществлен взрыв первой советской атомной бомбы, ставшей копией американского ядерного фугаса.

С того памятного дня США лишились монополии на атомное оружие. И коварным планам ястребов из Вашингтона, намеревавшимся 1 января 1950 года осуществить ядерное нападение на СССР, не суждено было сбыться.

Планы американцев были сорваны блестяще проведенной нашей разведкой операцией по похищению самой оберегаемой в США тайны — тайны создания атомной бомбы. В этом есть заслуга Маргариты и Сергея Коненковых. Они тоже внесли определенную лепту в добывание режимной информации для Советского Союза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.