6. Новые инструменты теневой власти на переломном этапе европейского строительства

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

6. Новые инструменты теневой власти на переломном этапе европейского строительства

Начало 1970-х гг. стало важнейшим рубежом в политике правящих кругов Запада, выявившим серьёзные изменения в положении финансового капитала. «Выкачав» за предыдущие годы всё полезное для себя из неокейнсианской модели развития с её экономикой массового потребления и государством «всеобщего благоденствия», транснациональный бизнес пришёл к выводу, что позитивный для него потенциал государственного регулирования исчерпан и что «социальная экономика» с её широким демократическим участием уже начинает представлять угрозу для укрепления и даже для сохранения их позиций.

Характерно, что именно в этот период на Западе утверждается понятие «мультинационалы», или МНК (мультинациональные компании), которое отражало новую проблему. Она заключалась не только в том, что интересы МНК шли явно вразрез с интересами местного производства, но и в том, что они создавали вокруг себя такую социальную среду и пропаганду, которые формировали стереотипы поведения и потребления, открыто противостоявшие национальному сообществу, а сфера их влияния при этом быстро расширялась[111]. МНК открыто заявляли о себе как о субъектах мировой экономики и политики, причём более влиятельных, чем сами государства. Осуществляя свою экспансию, они связывали в единую сеть разбросанные по всему миру и подчинённые им анклавы, и в этих условиях и границы, и сама государственная власть стали выступать уже в качестве препятствия для функционирования транснационального бизнеса. Именно тогда в недрах ТНК и ТНБ разрабатывается стратегия, направленная на слом системы национально-государственного регулирования и на переход к открытому «глобальному» обществу.

Естественно, речь шла не о новой стратегии, а о том, чтобы вывести, наконец, на свет идеи «Круглого стола», Совета по международным отношениям и Бильдербергского клуба и облечь их в такую идеологическую форму, которая была бы приемлема для широких слоёв западного общества. Приоритетное значение приобретала пропаганда «единого человеческого общества», «мира без границ», единого глобального денежного обращения, единого центрального банка, абсолютной свободы движения народов, товаров, идей и услуг. Соответственно, необходимо было поддерживать всё, что давало возможность оправдать необходимость глобализации и одновременно дискредитировать государство в качестве эффективного регулятора хозяйственной и социально-политической жизни. На это стали работать соответствующие мозговые центры, главную роль среди которых играл тесно связанный с Бильдербергами Римский клуб, объединивший представителей мировой политической, финансовой и научной элит.

Предполагается, что реально клуб был создан в 1965 г. в поместье Дэвида Рокфеллера в Белладжио (Италия) во время международной конференции «Условия мирового порядка», в ходе которой обсуждалась роль интеллектуалов в формировании «нового мира». Однако официально он начал свою деятельность в 1968 г. со встречи в Академии Деи Линчеи в Риме (Национальной академии наук Италии), а организатором и инициатором её был глава фирмы «Olivetti», член административного совета компании «Fiat» Аурелио Печчеи, ставший первым президентом клуба. Одной из главных своих задач клуб изначально считал привлечение внимания мировой общественности к глобальным проблемам посредством составления научных докладов, посвящённых вопросам построения «целостной прогрессивной цивилизации». Выделив два блока глобальных проблем — противоречия между обществом и окружающей средой и противоречия внутри общества — «римляне» стремились убедить человечество в том, что современная технологическая цивилизация в силу истощения природных ресурсов и перенаселённости планеты пребывает в критической ситуации и потеряла способность к саморегенерации, и если она рухнет в результате какого-либо катаклизма, то восстановить её будет практически невозможно. Для решения этой глобальной проблемы Римский клуб и разрабатывал соответствующие меры, которые можно было реализовать только усилиями наднациональных структур.

Начальную работу по предложению клуба провёл американский специалист по компьютерному моделированию Дж. Форрестер, пытавшийся доказать в своей работе 1971 г. «Мировая динамика», что продолжение прежних темпов потребления ресурсов приведёт к 2020 г. к всемирной экологической катастрофе. А в 1972 г. группа учёных Массачусетского технологического института во главе с Д. Медоузом написала самую известную из всех работ Римского клуба — доклад «Пределы роста», ставший научным бестселлером в среде интеллектуальной элиты Запада. В нём была описана катастрофическая ситуация, которая ждёт человечество уже в начале XXI в. в силу достижения им демографических и экологических пределов, и выдвигалась задача перехода к планируемому в мировом масштабе развитию по модели «нулевого роста». То есть речь шла о консервации промышленного развития и сокращении численности населения. Тем же мальтузианским виденьем были проникнуты и последующие доклады этой элитной группы, названия которых говорят сами за себя: «Человечество у поворотного пункта», «Пересмотр международного порядка», «За пределами века расточительства», «Цели для человечества» и др.

Своей деятельностью Римский клуб совершил радикальный поворот в контроле над сознанием западного человека, перейдя к обоснованию необходимости глобальной системы управления с помощью «научно обоснованных» положений, не терпящих никаких возражений. Теперь возможность обеспечения благополучной жизни лишь для 1 млрд, человек (так называемого «золотого миллиарда») можно было оправдывать объективными условиями развития, рассчитанными с помощью чёткого математического анализа. Хотя в реальности на идеологию Римского клуба решающее влияние оказало оккультно-пантеистическое мировоззрение движения «Нью эйдж» с его культом «глубинной экологии»[112], все эти псевдонаучные концепции скрывали интересы финансовых элит, готовивших переход к новым социальным технологиям, которые позволяют сокращать не представляющее никакой функциональной ценности население стран «третьего мира», держа их в качестве сырьевого придатка и зоны сбросов вредных отходов.

Однако это была теория, а требовалось реальное потрясение, которое внушило бы массам необходимость отказа от прежней модели развития. Таким событием и стало спланированное на встрече Бильдербергского клуба и спровоцированное корпоративными элитами резкое повышение цен на нефть в 1973 г.[113], повлекшее за собой первый за послевоенные годы экономический кризис на Западе, после которого его экономика вошла в период перманентных катаклизмов. Однако этому кризису предшествовало другое, не менее важное событие, которое и можно считать реальным рубежом в политике финансовых элит. Речь идёт об отмене в соответствии с указом Никсона от 1971 г. привязки доллара к золоту, после чего доллар превратился в главное средство международных расчётов и, став печататься в неограниченном количестве, превратился по признанию Никсона в основной экспортный товар США. Печатание мировых денег и скупка на них реальных мировых активов стали главным бизнесом американских финансовых элит, добившихся в итоге снятия ограничений с перемещения денег и капитала. В этом смысле понятна и операция с повышением цен на нефть, в результате которого золотой стандарт был заменён на «нефтяной» (мощный поток нефтедолларов потёк в американские банки).

Экономический и финансовый кризис 1970-х гг. вверг западного человека в состояние психологического шока, которое было использовано корпоративными элитами для начала жёсткой критики неокейнсианства и созданного на его основе «социального государства». В этих целях в 1973 г. формируется ещё одна структура теневой власти под контролем Рокфеллеров и под руководством 3. Бжезинского — Трёхсторонняя комиссия (ТК), направленная на преодоление разногласий и консолидацию правящих элит трёх регионов (США, Европы и Японии, отношения между которыми тогда ухудшились) в отстаивании и проведении неолиберального курса[114].

Главной тематикой подготавливаемых ТК документов стали глобализация и освобождение элит из-под контроля государства и гражданского общества. Так, в отчёте одной из рабочих групп под названием «К обновлённой международной системе» говорилось: «Общественность и руководство большинства стран продолжают жить в мире понятий, которых больше не существует, — в мире отдельных наций — и им чрезвычайно трудно применить такие понятия, как глобальные перспективы и взаимозависимость. Либеральное представление о том, что существует разделение между экономикой и политикой, является отжившим: вопросы экономики находятся в центре современной политики». В другом документе 1975 г., написанном С.П. Хантингтоном и называвшемся «Кризис демократии: отчёт Трёхсторонней комиссии об управляемой демократии», уже открыто выражалась озабоченность «избытком демократии», перед угрозой которой оказалась правящая элита Америки. Кризис, по Хантингтону, «состоял в том факте, что сотни тысяч обычных американских граждан начали протестовать против политики своего правительства». В докладе указывалось: «Уязвимость демократического правительства в США происходит не из-за внешних угроз, хотя такие угрозы вполне реальны, и не из-за внутренних угроз от левых или правых, хотя такие угрозы также вполне реальны, но из-за внутренней динамики самой демократии в условиях высокообразованного, мобильного и активного общества». В связи с этим, предупреждая, что «эффективное функционирование демократической политической системы обычно требует некоторой меры апатии и равнодушия со стороны некоторых людей и групп», Хантингтон оправдывал применение властью «секретности и обмана», которые он называл «неизбежными атрибутами правительства»[115].

В результате всех вышеуказанных процессов активизировались все структуры, работавшие на реализацию наднационального объединения Европы. Что касается Панъевропейского союза, то после самоубийства Куденхове-Калерги, произошедшего в июле 1972 г., по предложению Жоржа Помпиду президентом организации был избран Отто фон Габсбург, влиятельный член «Круга». К этому времени Панъевропейский союз обладал целой сетью теневых политических организаций по всей Европе, среди которых кроме известного Европейского центра документации и информации были также Европейская академия политических наук, Европейский институт за развитие, Круг наций, переименованный затем в Круг Лоррэна, Общество «Мон Пелерина»[116]. Через Отто Габсбурга как члена «Опус Деи» Панъевропейское движение контролировалось, в свою очередь, со стороны Ватикана, внутри которого именно в эти годы опусдеисты достигли решающего влиянии, добившись избрания в 1978 г. папой своего ставленника Иоанна Павла II. С тех пор Ватикан последовательно поддерживал неолиберальный мировой проект, используя все свои ресурсы и возможности для формирования управленческой элиты нового типа, мыслящей глобальными категориями.

Консолидировался, наконец, и сам европейский бизнес, заинтересованный в условиях кризиса в создании такой структуры, которая непосредственно лоббировала бы его интересы в Европейском сообществе. В итоге если в 1970-е гг. между европейскими ТНК и Еврокомиссией было мало контактов, то в последующее десятилетие картина полностью изменилась. Во время президентства Жака Делора (1985?1995), бывшего министра финансов Франции, последовательного неолиберала, отношения между европейскими промышленниками и финансистам, с одной стороны, и членами Комиссии — с другой, стали настолько тесными, что можно говорить о формировании стратегического альянса, который и стал определять политику Сообщества.

Важнейшую роль здесь начал играть Круглый стол европейских промышленников или Европейский круглый стол (ЕКС или ERT), созданный в 1983 г. и объединивший представителей 45 крупнейших европейских корпораций, среди которых наиболее влиятельными являются Bayer, ВР, DaimlerChrysler, Ericsson, Nestle, Nokia, Petrofina, Renault, Shell, Siemens, Solvay, Total и Unilever, главы которых регулярно присутствовали на бильдербергских встречах. Членство в этой организации персональное, хотя и от имени компании, и по приглашению. «Отцами-основателями» ЕКС считаются Этьен Давиньон, бельгийский политик и секретарь Бильдербергского клуба, бывший тогда вице-президентом Еврокомиссии, П. Жилленхаммар, исполнительный директор Volvo, У. Аньелли, тогдашний глава Fiat и В. Декккер, председатель правления Philips. Взяв за образец созданный ещё в 1972 г. американский Круглый стол бизнеса (Business Roundtable), они превратили ЕКС в одну из ключевых групп давления на европейской политической сцене, которая оказывает решающее влияние на самых высокопоставленных политиков. Осуществляется это в силу привилегированных отношений ЕКС с руководством ЕС, основанных на крепких личных связях.

Целью организации было провозглашено «стимулирование всемирной конкурентоспособности европейской промышленности», но главной задачей ЕКС было изменение способа управления Европой в направлении его полной унификации в интересах крупного бизнеса, при которой её экономическая система имела бы единый центр принятия решений. Как объясняла Каролин Валько, которая была заместителем секретаря ЕКС, «проблема в том, что если в странах своего происхождения политики имеют собственный голос, то внутри ЕС они могут иметь общее виденье». Интенсивная обработка в неолиберальном духе высшего состава менеджеров и соответствующий отбор кадров привели к тому, что если в 1980-е гг. внутри ЕКС ещё можно было различить две группы бизнесменов — так называемых протекционистов и глобалистов, то к началу 1990-х гг. все члены Круглого стола были уже единодушны в отстаивании полной открытости рынков и границ. Глобализация и крупные проекты общего наднационального характера и здесь стали главной темой повестки дня[117].

Именно тесный союз ЕКС и Еврокомиссии сыграл решающую роль в выработке Единого европейского акта 1986 г. Основой для него стала произнесённая в Европарламенте речь председателя Еврокомиссии Жака Делора, фактически повторявшая положения проекта президента ЕКС В. Деккера «Европа 1990», направленного на устранение торговых барьеров и налоговых границ. После того как Единый акт вошёл в силу, Круглый стол занялся скорейшим проведением его в жизнь, оказывая постоянное давление на представителей правительств и членов Еврокомиссии. Для проведения нужных ему решений он создал целую сеть лоббирующих организаций, управляемых Союзом европейских предпринимательских и промышленных конфедераций и Европейским комитетом Американской торговой палаты, которые определяют и сегодня повестку дня ЕС, направляя его решения в русло децентрализации и либерализации, обеспечивающих укрепление их власти. Крайнюю активность проявил ЕКС при подготовке Маастрихтского соглашения, при этом самым важным для него вопросом был проект единой валюты, в отношении которого был намечен целый план действий.

В 1988 г. в рамках ЕЭС была создана группа по разработке поэтапного плана создания валютного союза под руководством Жака Делора, который и был утверждён Европейским советом в Мадриде в июне 1989 г. Показательно, что группа Делора состояла почти исключительно из представителей центральных банков и выполняла их соцзаказ, в то время как министры финансов национальных правительств, представлявшие интересы своих стран, были устранены от решения вопроса.

План воспроизводил основные положения проекта Вернера и Маржолена и предусматривал проведение скоординированной экономической и валютной политики, переход на единую валюту и создание Европейского центрального банка, который был бы независим от политической власти и проводил бы политику, определяемую финансовыми рынками. Здесь отстаивалась известная идея о полном отказе от регулирования движения товаров, рабочей силы и капиталов и о крайне жёстком контроле над задолженностью и бюджетной политикой. План гарантировал абсолютную конкуренцию, строго ограничивал субсидии определённым отраслям и запрещал вмешательство государственных властей в деятельность Европейского центрального банка. Было заявлено, что «гибкость зарплаты и подвижность рабочей силы необходимы для устранения различий в конкурентоспособности между различными странами и регионами». При этом некоторые экономисты открыто указывали на то, что введение единой валюты облегчит снижение зарплаты, которое будет осуществляться под видом нивелирования валют.

На встрече в Мадриде в отношении плана ещё были определённые разногласия: если Ф. Миттеран и Ж. Делор поддерживали единую валюту, то Маргарет Тэтчер от неё отказалась, в то время как Г. Коль колебался. Однако последующие бурные события, связанные с объединением Германии, изменили ситуацию. Дело в том, что процесс поглощения ГДР Западной Германией воспринимался крайне остро французским правительством. Как писала тогда газета «Le Monde», «каждое слово может пробудить во Франции спящие страхи увидеть, как от 75 до 80 млн. немцев провозглашают наступление “Четвёртого рейха”». Описывая в своих воспоминаниях "Verbatim" этот период, известный мондиалист, тогдашний советник Миттерана Ж. Аттали, бывший фактически его серым кардиналом, писал, что Франция, боясь потерять своё политическое место в Европе, пыталась воспрепятствовать объединению Германии, но когда это оказалось невозможно, она обязала свою союзницу согласиться на Европейский валютный союз, прекрасно понимая, что это противоречит интересам ФРГ[118].

Таким образом, как это подтверждали и другие сотрудники Ф. Миттерана, Франция потребовала от Германии присоединения к валютному союзу в качестве условия признания присоединения ГДР к ФРГ. Г. Коль, в свою очередь, настоял на том, чтобы Европейский центральный банк был независим от политических властей. Как писал французский политик Ю. Ведрин, «идея валютного союза витала в воздухе начиная с 1970-х гг., с появлением плана Вернера. Но настоящее решение об этом, принятое в Страсбурге в декабре 1989 г., стало возможным только при особых обстоятельствах, созданных объединением Германии, и в силу личных отношений между Ф. Миттераном и Г. Колем и их виденьем будущего Европы». Как доверительно сообщил Г. Коль одному из своих французских собеседников, «Ф. Миттерана интересовали только два пункта: право голоса иностранцам и... определение конечной даты введения единой валюты»[119].

В 1991 г. Круглый стол издал доклад «Промоделировать Европу», в которой был предложен график создания экономического и валютного союза, фактически воспроизведённый в тексте Маастрихтского договора об образовании Европейского союза, подписанного в феврале 1992 г. А в дальнейшем решающее значение в создании единой валюты стала играть возглавляемая А. Давиньоном Ассоциация валютного единства Европы, основанная в 1991 г. пятью ТНК, входящими в ЕКС.

Маастрихтский договор, вступивший в силу в ноябре 1993 г., предусматривал не только создание экономического и валютного союза, но и формирование союза политического. После подписания договора страны ЕС перешли к проведению общей экономической и финансовой политики, конечной целью которой было введение единой валюты, и начали поэтапный переход к введению общих правил в сфере государственного бюджета, инфляции, процентных ставок для всех членов будущего валютного союза (дефицит госбюджета не должен превышать 3%, государственный долг — не выше 60% от ВВП и др.). Главными стратегическими целями были названы независимая денежно-кредитная политика и полное снятие ограничений на движение капиталов.

В 1990-е и последущие 2000-е гг. последовательно была воплощена большая часть планов финансовых элит в отношении Европы, разрабатываемых в течение многих десятилетий, на реализацию которых работала целая сеть открытых и скрытых теневых структур. В 1998 г. был создан Европейский центральный банк; в 1999?2001 гг. было введено евро, вначале — в безналичный, а с 2002 г. — в наличный оборот; расширяются функции Европарламента и Еврокомиссии; складывается единое европейское правовое и единое информационное пространство; формируется новая концепция человеческой личности, которая не должна препятствовать установлению тотального электронного контроля над каждым членом общества. Но главным препятствием на пути построения нового порядка остаётся государственная власть, поэтому именно по концепции национально-государственного суверенитета и наносится основной удар.

В последние годы национальный суверенитет подвергается уже открытой и острой критике. О его устарелости неоднократно говорил сам Д. Рокфеллер, наиболее известными высказываниями которого стали следующие: «Наднациональный суверенитет интеллектуальной элиты и банкиров безусловно, предпочтительней принципа самоопределения народов» (1991); «Мы стоим на пороге глобальных перемен. Все, в чём мы нуждаемся, — это в масштабном кризисе, и тогда народ примет новый мировой порядок» (1994); «Что-то должно заменить правительства, и мне кажется, что наиболее подходящей для этого является частная власть» (1999).

Подготавливая человечество на протяжении последних лет к необходимости принятия идеи глобальной власти, мировые элиты использовали различные социальные технологии. Однако, так же как и в начале 1970-х гг., они нуждались в очередном мощном потрясении, которое превратило бы их «дискурс» в глазах мировой общественности в реальную и единственно оправданную программу действий.

Таким инструментом и стал развязанный ими в 2008 г. мировой финансово-экономический кризис, с началом которого лидеры западного сообщества стали настойчиво внушать человечеству мысль о том, что из этого потрясения «мир выйдет иным». И если образ «обновлённого мира» только начинает прорисовываться, то главная идея его уже вполне ясна: если вы не хотите всеобщего хаоса, необходимо ввести единое «глобальное управление», что в переводе с мондиалистского языка означает: если не согласитесь на «глобальное управление», мы устроим вам хаос. Глобальные элиты реально перешли к завершению замены власти государственной своей собственной, частной властью глобального масштаба.

Процесс этот осуществляется двумя путями. С одной стороны, международные организации всё более выявляют свой наднациональный характер и превращаются в наднациональные органы управления, деятельность которых не согласуется с принципами и нормами международного права. С другой стороны, государственные сферы деятельности последовательно переходят в руки частных структур, что осуществляется посредством так называемого аутсорсинга, при котором государственные функции передаются частным фирмам, выступающим в роли подрядчиков, а для решения внутренних задач организации привлекаются внешние по отношению к ней лица. Особенно активно этот процесс идёт в США, где в руки корпораций переходят военное дело, пенитенциарная система, разведывательная деятельность, контроль за информацией и др. Но если здесь господствует «свой», частный капитал, то в странах периферии приватизация функций управления создаёт условия для передачи их в руки иностранного капитала.

Таким образом, создаётся общемировая система тотального финансового, правового, политического, военного и электронного контроля со стороны частных корпораций, которая будет опираться на масштабный карательный аппарат (типичный пример обкатываемой для этого модели представляет собой Гаагский трибунал). Система эта использует принцип «сетевого» управления, который позволяет встроить в любое общество параллельные структуры власти, подчиняющиеся внешним центрам принятия решений и легализуемые с помощью доктрины первенства международного права над национальным. Оболочка остаётся государственно-национальной (сохраняются внешние атрибуты суверенитета, государства несут формальную ответственность), а реальная власть становится транснациональной. Ж. Аттали называет это «глобальным правовым государством».

И в этом плане, что бы ни говорили о проблемах Евросоюза, надо понимать: разваливается не Евросоюз, а государственная система управления, поскольку любой кризис, ударяющий по национальной экономике и национальной социальной системе, используется для укрепления наднациональных европейских структур.

Характерно, что именно в разгар кризиса в декабре 2009 г. лидеры 27 стран подписали Лиссабонский договор о реформе ЕС, серьёзно поменявший облик Европы, которая становится всё более похожа на конфедерацию. Он существенно расширил полномочия Европарламента, создал должность председателя Совета ЕС («президента ЕС»), избираемого на 2,5 года, а также «министра иностранных дел», отвечающего за внешнюю политику и безопасность ЕС. Но интересно, что на этот раз архитекторы Единой Европы не очень озаботились тем, чтобы скрыть реальные механизмы управления европейскими институтами. Дело в том, что по поводу первого «президента» ЕС, бывшего бельгийского премьера Хермана ван Ромпёя, пресса даже не скрывала того, что он является креатурой Бильдербергского клуба. Целый ряд официальных изданий сообщил, что 15 ноября, за несколько дней до избрания, X. ван Ромпёй встречался с руководством этого клуба в брюссельском пригороде Валь Дюшес, где выступил с речью, в которой, в частности, подчеркнул необходимость тщательно продумать осуществление структурного финансирования ЕС и предложил в качестве возможной меры введение единого «зелёного» налога, поступающего непосредственно в Брюссель. Открытое освещение этого события прессой, которая обычно тщательно скрывает всё, что касается деятельности теневых структур, многие расценили тогда как непосредственный сигнал членов Бильдербергского клуба о том, что они являются настоящими хозяевами Европы и не считают больше нужным это скрывать.

Такая откровенность настолько возмутила отдельных депутатов Европарламента, что один из них, итальянец Марио Боргезио, заявил: «Все три кандидата (в президенты ЕС. — О.Ч.) часто присутствуют на заседаниях Бильдербергов и Трёхсторонней комиссии. Я считаю, что мы должны применять принципы гласности, плюс мы должны ясно установить, являются ли они кандидатами политических сил своих собственных стран или они — просто кандидаты этих тайных групп, которые собираются за закрытыми дверями для обсуждения вопросов, касающихся народа». Другому депутату — англичанину Найджелу Фэрэджу, раскритиковавшему назначение Ромпёя, который, по его словам, является «вожаком-марионеткой» в руках Баррозу, сделали серьёзное внушение: англичанин осмелился заявить, что Евросоюз — это авторитарная диктатура, управляемая никем не избираемой бюрократией. Коснувшись Лиссабонского договора, Н. Фэрэдж бросил депутатам: «Вам понадобилось 8,5 лет запугивания, лжи и неуважения к демократическим референдумам, чтобы продвинуть этот договор!».

Сразу после своего избрания на пост президента ЕС ван Ромпёй, представленный европейской общественности как крупный «мастер компромиссов», поспешил заверить своих хозяев, что он правильно понимает поставленные перед ним задачи. Выступая на пресс-конференции, он заявил, что 2009-й год стал «первым годом глобального управления» (имеется в виду оформление «Большой двадцатки» в качестве органа «антикризисного управления»).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.