Межпланетные корабли

Межпланетные корабли

6 января, 11:32

«Мальчик Саша вырос и состарился. Поэтому никому ничего не надо».

Юрий Трифонов

А мальчики, которые даже и не состарились, тем более никому не нужны. Люди, которые их хоть изредка вспоминали, все умерли.

Это я начитался старых писем.

Про свою любовь к старым фотографиям я уже писал, про любовь к старым письмам — еще нет.

Мне важно, чтоб письма были не из книги, не напечатаны безличным шрифтом на типографской бумаге, а написаны рукой — выцветшими чернилами на потускневших листках. Тогда возникает ощущение, что они адресованы персонально мне. Тех, кому было надо, на свете уже нет. А мне интересно, мне очень интересно. У меня от такого чтения дух захватывает. Я терпеливо разбираю почерк и досадую, если какой-то фрагмент не расшифровывается или если кто-то совершенно мне неизвестный обозначен инициалами, а не полным именем.

Тем более интересен мне человек, писавший письма моей матери.

После нее остались бумаги, которые она хранила много лет, никому не показывая. В том числе несколько десятков писем, сложенных в прозрачный файлик.

Вот у меня через пять лет наконец дошли руки. Сижу, читаю.

Мать когда-то рассказывала мне про одноклассника Леньку Винтера, но ничего толком в памяти не зацепилось. Это я теперь бы послушал, а в юности меня занимали другие вещи.

Был какой-то парень. Погиб, как большинство мальчишек из класса. Обычная история для выпуска 1939 года. У подруги моей матери, кончившей школу в 41-м, вообще никто из ребят с войны не вернулся, ни один человек.

Так выглядит школа в Старопименовском переулке, где училась мать (это бывшая гимназия Крейна):

Она и сейчас школа. Пушка — в память о погибших учениках

Школа была хорошая, чуть ли не лучшая в Москве. Все поступили в институты. Но с первого курса мальчиков забрали в армию. Все Ленькины письма присланы из воинской части, датированы 1939, 1940 и 1941 годами.

Осенью 41-го Ленька должен был сдать экзамен на младшего лейтенанта запаса и вернуться в институт. Он собирался стать физиком.

Естественно, в пачке только его письма. Ее писем нет. Вероятно они были зарыты вместе с убитым. Или валялись на снегу, рядом с выпотрошенным вещмешком.

Это моя мать накануне войны А это он. В одно из писем вложена фотокарточка.

Из Ленькиных писем ясно, что у него с матерью был роман. Платонический — под стать той советско-викторианской эпохе. Про любовь ни слова. Она вся, как в хокку, между строчками:

«Я все время чувствую потребность говорить и говорить с тобой, обо всем…»

«Ты знаешь, что со мной можно поговорить, что мне можно абсолютно все сказать, и ты знаешь, что, если ты скажешь, что это серьезно, то я не буду ни смеяться, ни… ээээ… ни вообще. Трудно, чорт возьми, подбирать слова».

«Я у-бий-стве-нно хочу тебя видеть, слышать, говорить. Это так необходимо!»

У Леньки «убийственно» — любимое слово, встречается по несколько раз в каждом письме: «Я убийственно много думаю в последнее время». «Вообще все-все вы — убийственно мировые ребята». (Это про одноклассников).

Про себя: «Я счастливый человек, у меня замечательный характер. Я никогда не буду в отчаянии, и я никогда не покончу жизнь самоубийством».

(«Он не знал, на каком пороге

Он стоит

И какой дороги

Перед ним откроется вид…»)

Про будущее: «…Я верю, что будет обязательно и вовсе не так нескоро такое общество, где сволочь-человек будет редкостью. Я верю, что я буду иметь таких друзей, таких друзей — жуть, каких друзей!!! Верю в то, что будет время, когда я буду торжествовать победу моего какого-нибудь ракетоплана над самолетом, когда мой или наш звездолет вылетит за пределы земного тяготения!»

Ракетоплан — не фигура речи, а тема главного жизненного интереса. В одном из писем Ленька рассказывает, как после института будет работать в научной лаборатории. «И вот этот коллектив начинает разрабатывать грандиознейшую идею — макушку человеческой мысли. Мы создаем ракетные двигатели, вагон ракетных двигателей — приспосабливая их ко всевозможным движущимся предметам: велосипед, коляска, автомобиль, лодки, сани, самолет… Дальше — больше: мы создаем межпланетные корабли. Сначала в них никто не летает, затем мыши, собаки — я!»

С межпланетными кораблями всё примерно так и произошло, только полетели на них другие.

На матери тоже женился другой — мой отец, которому повезло выжить.

А полудетский эпистолярный роман — это, так сказать, тупиковая, нереализованная ветвь эволюции. К тому же, если бы у них всё получилось, тогда бы не было меня.

Но, честное слово, когда я читаю эти письма…

P.S.

Я был бы не я, если бы не полез искать следы Леньки по базам данных. Нашел в «мемориальском» архиве погибших сразу несколько Леонидов Винтеров подходящего года рождения. Мой наверняка этот:

Уверен, что это он. Всё совпадает. Там в сопроводиловке еще и домашний адрес: Старопименовский переулок. Близко было в школу бегать.

Старший сержант Леонид Оттович Винтер, командир группы разведчиков. Пропал без вести в декабре 1942 года.

Когда пропадали без вести летом 41-го, это чаще всего означало плен. В декабре 42-го — что с убитого не сняли смертный медальон или же что того, кто снял, тоже убили.

Из комментариев к посту:

simfeya

в альбомах, доставшихся мне от бабушки, очень много фотографий молодых военных. Плохонькие, маленькие, мутные, такие, что и не разберёшь, а на обороте надпись, что-нибудь вроде "на долгую, нежную память…" бабушка в последние годы войны училась на медсестру, практику проходили в госпиталях, их несколько было в уральском городке, вот выздоравливающие и дарили карточки красивой медсестричке. Кто эти люди, как сложились их судьбы — бабушка никогда не рассказывала, может, и сама не знала.

Бабушки уже больше 10 лет нет, альбомы убраны на шкаф, у меня рука не поднимается выбросить эти фотографии.

lanita_med

Сколько замечательных людей не родилось, ведь, в который раз, выкосило лучших, в основном…:((

Ах, война, что ж ты сделала, подлая,

Стали тихими наши дворы,

Наши мальчики головы подняли,

Повзрослели они до поры.

На пороге едва помаячили

И ушли за солдатом солдат,

…….

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала,

Вместо свадеб разлуки и дым,

Наши девочки платьица белые

Раздарили сестрёнкам своим…….

elena1755

Да, дети наши уже иные. Знают, понимают, но не чувствуют. Я родилась через 16 лет после окончания войны — вся страна всё еще была пропитана болью, ужасом и гордостью. Мы в этом росли, мы это впитали.

А наши дети…может и слава богу…Может и не нужно, чтоб эта боль, это чувство утраты было бы таким же острым и у их поколения. Время лечит. Ну, вот они и другие. Вылеченные.

Бабушка моего мужа, армянка, до конца жизни хранила письма своего мужа, деда, с фронта, из штрафбата. Он погиб под Керчью. Трое детей осталось — мал, мала, меньше. Так вот эти письма были все изрезаны цензурой. Причем писал он письма по-армянски. Понятно, что цензор был армянин. Когда я об этом узнала, я ошеломленно подумала: значит они нанимали цензоров всех языков СССР?

Письма были так изрезаны, что расложить их нормально, чтоб прочесть невозможно, а со временем они просто разваливаются в руках. Так и лежат у моей свекрови — кучкой, вперемешку, крошечные кусочки бумаги немного крупнее, чем конфети. А бабушки уже 10 лет как нет.

В одном из писем он писал, по словам бабушки: мне, конечно, никогда отсюда живым не выбраться и дети мои будут расти без отца, как рос я сам. (Он был сирота, его отца убили во время геноцида 15-го года, а мать умерла позднее в Греции, куда они бежали из Турции, а в Армению они репатриировались вдвоем с его бабушкой. Его бабушка его пережила. И осталось от него два сына, одна дочь, три фотографии, дверь, собственноручно им сделанная, и горстка армянских слов на рассыпающихся бумажках. Звали его Ованес.…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.