Семиречье

Семиречье

В Алма-Ате я бывал и раньше неоднократно. В 1959 году навестил сестру Зою Федоровну и родного дядю Ивана Яковлевича Язова. Тогда кое-что и узнал о истории этого прекрасного города, расположенного на северном склоне Заилийского Алатау и имевшего название Верный. Планировал город военный инженер А.П. Зенков. В 1868 году Верный получил статус города и стал центром Семиречья.

С военного аэродрома, что вблизи Копчагая, мы ехали по широкому асфальтированному шоссе, справа и слева – высокие тополя с пожухлой листвой, а перед нами маячили вершины Заилийского Алатау в снежных тюрбанах.

Среднеазиатский округ был, пожалуй, самым молодым из всех военных округов Союза. Первым его командующим был генерал армии Николай Григорьевич Лященко. За девять лет он принял из других округов ряд соединений и частей, в частности 8-ю гвардейскую ордена Ленина, Краснознаменную, ордена Суворова второй степени Режецкую мотострелковую дивизию из Прибалтийского военного округа. Дивизия формировалась в 1941 году в Алма-Ате генерал-майором И.В. Панфиловым и носила его имя. Штаб дивизии разместился в городе Фрунзе.

Округ образовали в 1969 году, обстановка на советско-китайской границе была неспокойной, поэтому Урумчинское направление прикрыли.

С 1978 года округом командовал генерал-полковник Петр Георгиевич Лушев, а первым заместителем был Герой Советского Союза генерал-лейтенант Сагадат Кожахметович Нурмагамбетов.

После ознакомления со штабом округа я подписал приказ о вступлении в должность, послав соответствующую шифровку министру обороны и главнокомандующему Сухопутными войсками. В этот же день я поехал представиться первому секретарю ЦК Компартии Казахстана Динмухамеду Ахметовичу Кунаеву.

Кунаев, являясь членом Военного совета округа, знал нужды округа и принимал участие в отправке воинских соединений в Афганистан. Знал и все государственные полигоны – Семипалатинский, Сарышаган, с удовольствием мне поведал и об истории создания космодрома Байконур. С первого дня у нас сложились теплые и товарищеские отношения, что я очень ценил и ценю до сих пор.

Членами Военного совета округа также являлись первые секретари республик Киргизия и Таджикистан. На следующий день представился Турдукуну Усубалиеву – первому секретарю ЦК Компартии Киргизии. За чашкой чая он рассказывал о республике и гордился тем, что Панфиловская дивизия стоит во Фрунзе. В этот же день я посетил управление армейского корпуса и части дивизии.

Далеко было до восторгов. В Курдае полки жили в щитовых казармах, офицерские семьи – в домах, оставленных средмашевцами. Военный городок выглядел уныло, под завывание ветра в еще не заснеженных горах щеки наждаком драил песок с мелкой галькой, да так, что нельзя было открыть глаз.

В выходной день полетел в Душанбе. На аэродроме нас встретил первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана Джабар Расулов. Михаил Данилович Попков характеризовал Джабара Расулова как высокоинтеллигентного человека, да еще дипломата. Мягкий, по-восточному внимательный, он хорошо разбирался во многих вопросах хозяйственной деятельности.

Принесли чай с лимоном. Хозяин кабинета подчеркнул, что лимоны созревают в Кулябской, Курган-Тюбинской областях в специальных траншеях, которые при заморозках закрываются пленкой. Лимоны крупные, сочные, по цвету чем-то напоминают апельсины.

Мне показалось, что Джабар Расулович совсем одинок. Спросить об этом было неудобно. Но товарищи, сопровождавшие нас, подтвердили: живет с матерью и внуком. Ирина, дочь, в Москве, жена, журналистка, тоже в столице, в Душанбе и не заглядывает. Вот когда он был послом за границей, тогда они жили вместе. Трудно понять взаимоотношения в чужой семье, да к этому мы и не стремились. Как правильно подмечено: даже в самой худшей судьбе есть возможности для счастливых перемен.

В первой половине января 1981 года с группой генералов и офицеров я вылетел в Афганистан. Но сначала мы сели в Ташкенте, аэропорт в Кабуле закрыл туман. Из Ташкента с нами летел член Военного совета 40-й армии генерал-майор H.A. Меркушев, который буквально удивлял нас познаниями новейшей истории Афганистана. Он рассказал, что 1 января 1965 года нелегально состоялся Первый Учредительный съезд НДПА. В состав центрального комитета вошли Н.М. Тараки, Б. Кармаль, С. Кештманд, С.М. Зерай и другие. На первом пленуме Тараки был избран генеральным секретарем партии, а Кармаль – секретарем ЦК. Начала выходить и газета «Хальк» («Народ»).

Тараки считал партию авангардом рабочего класса, а Кармаль рассматривал НДПА как партию трудящихся Афганистана. Разногласия разрастались и углублялись, и вскоре Тараки предложил исключить Кармаля из членов НДПА.

И уже осенью 1966 года Б. Кармаль с довольно влиятельной группой членов партии вышел из состава ЦК и сформировал свою фракцию, которая в 1968 году стала издавать газету «Парчам» («Знамя»). Так образовалось в НДПА два крыла – «Хальк» и «Парчам», которые заявляли о своей принадлежности к НДПА.

К началу 70-х годов офицеры левой ориентации установили контакты с антимонархически настроенными сторонниками М. Дауда. И уже в июле 1973 года армия совершила государственный переворот. Монарх был свергнут, бывший премьер-министр Дауд стал президентом республики.

Но в апреле 1978 года и М. Дауда свергли. Во дворце, где проходило совещание с министрами, в ходе перестрелки М. Дауд и члены его семьи были убиты. Революционно настроенные офицеры взяли под свой контроль гарнизоны в городах Кандагар, Джелалабад, Герат, Газни, военные аэродромы Шинданд, Мазари-Шариф, Баграм.

После победы вооруженного восстания новое руководство Демократической Республики Афганистан во главе с Н.М. Тараки приступило к осуществлению радикальных преобразований в стране. Социальная направленность этих реформ осуществлялась в интересах народа. Но соперничество в руководстве НДПА отрицательно сказывалось на достижении провозглашенных целей. И вскоре Б. Кармаля назначили послом в ЧССР. Под разными предлогами из страны выехали и другие парчамисты.

Против членов партии, которые не согласились с теми или иными методами развития революции, Амин и его сторонники применили террор, физически уничтожая инакомыслящих.

Вскоре по стране прокатилась волна беспорядков, на этом фоне и возникли серьезные разногласия между Тараки и Амином. Последний с марта 1979 года занимал посты премьер-министра и министра иностранных дел ДРА.

10 сентября Л.И. Брежнев встретился с Тараки в Москве, когда тот возвращался из Гаваны с конференции глав государств Движения неприсоединения. А через месяц информационное агентство «Бахтар» объявило: «После тяжелой и непродолжительной болезни умер Тараки». Позднее историки уточнили: не умер, а был задушен аминовцами в бывшем королевском дворце.

И снова новая интрига: Амин через министра иностранных дел Пакистана заявил, что СССР якобы потребовал от Афганистана отказаться от независимости и суверенитета и просил довести до Вашингтона, что не возражает против помощи со стороны США.

Раскол в НДПА оказал губительное влияние на армию. Началось гонение на парчамистов, плелись нити заговора против министра обороны Абдула Кадыра, министра общественных работ парчамиста М. Рафи, начальника Генерального штаба Шахпура.

После того как новый министр обороны Ватанджар ушел в отставку, контроль над армией взял Хафизулла Амин. Он неоднократно обращался к советскому руководству с призывами принять участие в сдерживании боевых действий бандформирований в северных районах ДРА. С такими просьбами он обращался к СССР 17 и 20 ноября, 2, 4, 12 и 17 декабря 1979 года, и 25 декабря советские войска вошли в Афганистан.

Поздней осенью 1979 года, возвратившись из Афганистана, генерал армии И.Г. Павловский – главнокомандующий Сухопутными войсками доложил о том, что нет никакой необходимости вводить наши войска в Афганистан. Но его голос так и не был услышан. Не приняли во внимание и веские аргументы Генерального штаба. Маршал Н.В. Огарков, маршал С.Ф. Ахромеев и генерал армии В.И. Варенников специально ходили на доклад к министру обороны маршалу Д.Ф. Устинову доказывать, что наше военное вмешательство приведет лишь к усилению мятежного движения в Афганистане.

24 декабря Д.Ф. Устинов объявил: руководство приняло решение ввести войска в Афганистан. О боевых действиях и речи не было. Имелось в виду, что войска возьмут под охрану важные объекты.

Но оппозиционеры не дремали, они подняли народ: «Мы – верные, а пришли – неверные».

27 декабря новая весть из дворца: X. Амин отравлен, но советские врачи Алексеев и Кузнеченков все-таки его спасли. В 19 часов 25 минут начался штурм дворца Тадж-Бек. Амин был убит, погибли и два его сына.

28 декабря «Правда» опубликовала «Обращение к народу» Б. Кармаля: «Наконец после жестоких страданий и мучений наступил день свободы и возрождения всех братских народов Афганистана. Мы разбили машину пыток Амина и его приспешников – диких палачей, узурпаторов и убийц десятков тысяч наших соотечественников – отцов, матерей, братьев, сестер, сыновей и дочерей, детей и стариков. Эта кровожадная машина полностью разваливается до последнего кровавого винтика… Разрушены бастионы деспотизма кровавой династии Амина и его сторонников – этих сторожевых псов сардаров Надир-шаха, Захир-шаха, Дауд-шаха, наемников мирового империализма во главе с американским империализмом. От этих бастионов не останется камня на камне. Рушатся последние остатки цитадели национального и общественного гнета на нашей любимой Родине».

Б. Кармаля восприняли благожелательно не все слои общества, в том числе и в армии. В тех соединениях и частях, где большинство командного состава состояло из халькистов, не верили парчамисту Кармалю.

Афганская армия отличалась слабой боеспособностью, и вся тяжесть вооруженной борьбы с контрреволюционными отрядами ложилась на 40-ю армию. Но советские войска не были подготовлены к партизанской войне. Попытки командования организовать преследование мелких групп душманов не приводили к успехам. Душманы удачно маскировались под местное население. Наиболее воинственными были пуштунские племена, верившие в ислам, поклонявшиеся пророку Магомету.

…Утром мы вылетели в Кабул. Во дворце Тадж-Бек, где размещался штаб 40-й армии, мы встретились с Ю.П. Максимовым – командующим войсками ТуркВО, он и ввел меня в общую оперативную обстановку. Он показал на карте, где дислоцируются соединения и части, прибывшие в состав 40-й армии. Договорились, что я со своей группой на вертолетах облечу все соединения. Разместили нас в металлических «бочках», обвалованных грунтом. В таких же «роскошных апартаментах» жили офицеры управления армии.

В штабе армии я встретил генерал-лейтенанта В.Х. Шудру, сослуживца по академии Генерального штаба и Забайкалью. Он рассказал о фракционной борьбе в самой НДПА, о том, что партия изолировалась от народа. В армию не призывают, а отлавливают, народ живет в нищете. Недалеко от штаба армии располагался 181-й мотострелковый полк, и мы с Владимиром Харитоновичем наблюдали ужасающую картину: с солдатской кухни подвезли к оврагу остатки пищи. Тут же к помоям подбежали собаки, дети, старики, чтобы захватить месиво и кости.

Шудра сказал, что ежедневно формируют колонны с 5 продовольствием. Муку, сахар, керосин, соль направляют в отдаленные населенные пункты. Продукты распределяет мулла. Муллы и настраивают против нас местное население: от неверных брать – грех. К сожалению, наше отношение к служителям ислама было отрицательным, что сказалось в целом на отношении афганцев к шурави – советским.

Командарм генерал Б.И. Ткач проводил меня до вертолетной площадки, и мы перелетели в кабульский аэропорт. Самолет Ан-24 взял курс на Кундуз. В Кундузе мы узнали, что погибли три офицера и восемь солдат. А дело обстояло следующим образом: афганцы, чтобы добыть керосин, простреливали трубопровод, ведрами расхищая горючее. Из-за этого частенько возникала пальба. На каждые сто метров не поставишь пост, а приборы ночного видения обеспечивали наблюдение до четырехсот метров. Одного аккумулятора хватало на 4–6 часов. Поэтому ночью, да еще в пересеченной местности контролировать весь охраняемый участок не представлялось возможным. При обходе трубопровода солдаты и попали под огонь из засады.

Из Кундуза мы вертолетом Ми-6 вылетели в Файзабад, там стоял отдельный мотострелковый полк, сформированный 68-й МСД САВО. Кругом горы, белоснежные шапки Памира отделяли этот полк от Родины.

На следующий день мы были уже в Джелалабаде. Там стояла отдельная мотострелковая бригада под командованием полковника Оздоева из Среднеазиатского округа. Он и поведал нам о «соловьиной роще», знаменитой не пением желторотых соловьев, а посвистом автоматных пуль. И в самом деле, в парке валялись БТРы и БМП, подбитые и сгоревшие, солдаты их использовали как укрытия при обороне своих позиций.

Как сейчас помню, зашел я в одну из палаток, солдат застал в оцепенении. Я спросил: «Почему такие грустные?» – «Капитана нашего, командира минометной батареи, тяжело ранило. Ему уже прибыла замена. Он мог бы и уехать, да пошел с нами в бой передать батарею новому командиру. И вот теперь лежит с перебитым позвоночником, а у него двое ребятишек».

Замечу, что боевые потери среди офицеров почти в два раза больше, в расчете на тысячу человек, по сравнению с потерями солдат и сержантов. Специфика ведения боевых действий в Афганистане требовала иных форм, и командиры их находили. Отличились и конструкторы, они создали новые виды оружия. Так была разработана «Нона» – орудие-миномет, стрелявшее и минами, и снарядами, весьма эффективное в горах.

В поездке по воинским гарнизонам в Афганистане я убедился в необходимости предварительной подготовки офицеров и солдат в горных учебных центрах. Этими соображениями я поделился с генералом армии Ю.П. Максимовым, послом Советского Союза в Афганистане Ф.А. Табеевым.

Чуть позже для Алма-Атинского общевойскового командного училища мы создали в горах Киргизии учебный центр в районе Рыбачье.

О поездках в Афганистан я доложил Маршалам Советского Союза С.Л. Соколову и С.Ф. Ахромееву, которые находились в Кабуле. А второй раз побывав в Афганистане, о своих впечатлениях я рассказал советнику при начальнике Генерального штаба афганской армии генерал-лейтенанту Владимиру Петровичу Черемных, с которым служили вместе в ЛенВО и учились в академии Генерального штаба. Он всегда отличался аналитическим умом и откровенно подытожил: «Война на десятилетия. Надо уходить… А если воевать, то ограниченный контингент войск необходимо увеличить в пять-шесть раз и закрыть границу с Пакистаном, только тогда можно на что-то рассчитывать».

Вертолетом мы перелетели в Газни, там шли боевые действия, которыми руководил заместитель главного военного советника генерал-лейтенант Петр Иванович Шкидченко. Мы были знакомы еще по Крыму. Я принял от него 32-й армейский корпус. Он прошел всю Великую Отечественную войну, его самообладание было примером для командиров афганской армии. Из Алма-Аты я привез ему яблоки «апорт».

Но вскоре вертолет, на котором летал Петр Иванович, сбили душманы. В Афганистане погибли и генерал-майор авиации Николай Андреевич Власов, генерал-майор Вадим Николаевич Хахалов, скончался в госпитале генерал-майор Леонид Кириллович Цуканов, а сколько погибло офицеров? Из числа советников при командирах соединений и частей афганской армии погибли на поле боя 180 офицеров, а 664 были ранены. Среди них полковники А.И. Мельниченко, A.B. Еременко, подполковники Н.В. Бобрин, В.Ф. Крючков, А.М. Сериков и многие другие. Всего за 9 лет, 1 месяц и 18 дней в афганской войне мы потеряли более тринадцати тысяч человек.

Сражались героически. Истребительный полк, которым командовал полковник В.С. Кот из Учарала Среднеазиатского военного округа, в Афганистане налетал более 5 тысяч часов и возвратился почти без потерь. От имени Президиума Верховного Совета СССР мне было поручено вручить Звезду Героя Советского Союза B.C. Коту в Доме офицеров Учаральского гарнизона. Летчики, возвратившись домой, в Учарал, и не предполагали, что через недолгих пять-шесть лет эта земля окажется чужбиной, заграницей, появились и публикации, и фильмы, рассказывающие об «афганцах», мол, их отличала жестокость. Пришла новая мода: забывать все хорошее. С болью в сердце об этом говорил на Втором съезде народных депутатов СССР майор С.В. Червонопиский: «До слез обидно, что нам, кто вне всякой очереди шел под душманские пули, на итальянские мины, под американские «стингеры», приходится порой слышать из уст бюрократов от партии, советских, комсомольских и других органов уже ставшую почти крылатую фразу: «Я вас в Афганистан не посылал».

В ответ академику А.Д. Сахарову, который в выступлении на съезде народных депутатов СССР заявил, что наши добивали своих, чтобы «не сдавались в плен», Червонопиский зачитал выдержки из письма-протеста воинов-афганцев одного из парашютно-десантных полков, которые порой гибли сами, спасая своих товарищей и командиров. Многие тогда «покупались» на фальшивки иностранной прессы, среди них оказался и советский «отец водородной бомбы».

…Последний раз в Кабуле я был, когда приняли решение выводить войска из Афганистана. Помню, как вместе с послом Ю. Воронцовым, генералом армии В. Варенниковым, командующим 40-й армией генерал-лейтенантом Б. Громовым мы приехали к Наджибулле, чтобы окончательно согласовать с ним дату вывода войск из Афганистана.

На последнем этапе очень полезную работу проделал генерал армии М.А. Гареев, он уверенно решал вопросы укрепления афганской армии. Руководил выводом войск генерал армии В.И. Варенников, за что и был отмечен высшей наградой Родины.

После возвращения из Афганистана моя главная задача состояла в том, чтобы разобраться с оперативным и мобилизационным планом, уточнить вопросы взаимодействия с войсками ПВО и пограничными округами.

Тогда еще не было ни Нагорного Карабаха, ни событий в Тбилиси, Баку, Фергане, Узени, и ангажированные публицисты не называли генералов «дармоедами». Как и вся страна, округ жил полноценной жизнью, служил народу, Родине.

…Сарыозек, Учарал, Ахмирово – эти гарнизоны я объехал на машине, из Усть-Каменогорска до Семипалатинска летел самолетом.

Во время второго объезда частей округа посетил Балхаш, Караганду, Саяк, Темиртау – здесь были расположены, кроме мотострелковой дивизии, окружные и армейские части. В зенитно-ракетной бригаде я не нашел должного военного порядка, и это стало предметом разбора на офицерских собраниях.

Актюбинск, Байконур, Эмба – мой следующий маршрут. Оставались Киргизия и Таджикистан. Когда я доложил министру обороны Д.Ф. Устинову о дислокации горнострелковой бригады в Оше, он предложил ввести в состав бригады кавалерийский эскадрон. Нам выделили средства, мы закупили лошадей и заказали сбрую. Это оказалось сделать не так-то просто, опыт был утерян, выручили кустари-одиночки.

В начале февраля состоялся съезд Компартии Киргизии, с отчетным докладом выступил первый секретарь ЦК Турдукун Усубалиев. Докладчик говорил, что не сделано, чего не добились, что влияет на социальную сферу. Усубалиев, если это было необходимо, умел пустить слезу, а иногда с металлом в голосе говорил о непреклонной требовательности к руководству в центре. Я сидел в президиуме рядом с писателем Чингизом Айтматовым, в перерывах он рассказывал о своем новом романе «Плаха».

Помню, как через Фрунзе летел в Индию президент Мозамбика маршал Самора Машел. Доложили, что посадка в аэропорту Монас связана с дозаправкой самолета, но генерал Эхтов – начальник училища по подготовке авиационных специалистов приоткрыл «государственную» тайну: сын Машела обучался в этом училище и приготовился к показательным выступлениям по пилотированию самолетов и вертолетов. Мне довелось наблюдать трогательную встречу маршала с сыном. Как сейчас помню его слова: «Парада!» – «Спасибо!» Вскоре Машел трагически погиб в автокатастрофе у себя в Мозамбике…

В июле 1981 года две братские республики Казахстан и Киргизия отмечали знаменательный юбилей – 40-летие гвардейской мотострелковой Режевской ордена Ленина, Краснознаменной, ордена Суворова второй степени дивизии имени Героя Советского Союза генерал-майора И.В. Панфилова.

Штаб находился во Фрунзе, дивизией командовал полковник В.А. Потрясков, начальником политического отдела был полковник В.А. Магда. На праздник съехались ветераны со всей страны. Мы очень сожалели, что не было с нами нашего командира полка Героя Советского Союза подполковника И.Л. Шапшаева. К моему сожалению, 19-й и 30-й стрелковые полки, где я проходил службу, расформировали.

На встречу приехала дочь генерала Панфилова Валентина Ивановна. В грозном 1941 году она была в боевом строю дивизии в медсанбате. Вместе с алма-атинскими писателями мы пришли в музей дивизии. Там хранилась статья из «Красной Звезды», подписанная полководцами Жуковым, Рокоссовским, Кузнецовым, Соколовским и другими. Они писали: «Смертью героя погиб генерал-майор Панфилов.

Гвардейская дивизия потеряла своего славного командира. Он был генералом большевистской закалки. В боях с гитлеровцами его военные талант и умение сослужили немалую службу Отечеству. Имя Панфилова неотделимо от боевой чести дивизии, которой он командовал…»

Известный казахский писатель Дмитрий Снегин рассказывал: «Утром 18 ноября 1941 года комдив находился на наблюдательном пункте. Падал сухой снег, зима была морозная. Иван Васильевич направился в штаб дивизии, при подходе к дому усилился минометный обстрел. Стоявший на крыльце штаба артиллерист закричал: «Ложись!» – и кинулся к Панфилову. В этот миг мина разорвалась в двух шагах от генерала. Иван Васильевич упал как подкошенный, тяжело ранен был и артиллерист».

Приехал на встречу и Иван Демидович Шадрин, оставшийся в живых из двадцати восьми героев-панфиловцев Герой Советского Союза. Позже я узнал: один из героев-панфиловцев попал в плен к фашистам. И каково же было удивление особистов, когда они получили от американцев информацию: из фашистских застенков освобожден узник, герой-панфиловец, участник знаменитого сражения под Волоколамском. Доложили И. Сталину: какой-то самозванец позорит двадцать восемь героев-панфиловцев. Как прикажете поступить? Сослать в лагеря?

– Панфиловцы заслуживают лучшей доли, – ответил Сталин. – Наказать успеем. Прошу факты, что он авантюрист. Только не ошибитесь.

И проверили, и доложили И. Сталину: действительно панфиловец, Герой Советского Союза.

– Как же мне поступить? – призадумался Сталин. – Наградить орденом, что и в плену выжил? Товарищи меня не поймут. Какая просьба была у героя-панфиловца?

– Посмолить папироску!

– Что же вы отказали герою? Передайте ему в подарок мою трубку.

Вот таким образом И. Сталин отвел беду от панфиловца. Когда после смерти вождя описывали его имущество, то насчитали пять курительных трубок. А могла быть и шестая.

Отмечали сорокалетие панфиловской дивизии и в Алма-Ате. В центре города уютный парк носит имя двадцати восьми гвардейцев-панфиловцев. Перед Домом офицеров всегда горел Вечный огонь. На фоне Кремлевской стены политрук стрелковой роты В.Г. Клочков распростер руки, как бы задерживая врага, за ним – двадцать восемь бойцов самых разных национальностей. Без слов ясно: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва».

В Алма-Ате я встретил и легендарного полковника Баурджана Момыш-Улы. Это он в Талгаре сформировал стрелковый батальон. Это он произнес слова: «Еще вчера вы – колхозники, учителя, инженеры – сами все решали. Сегодня Родина дала право мне приказывать, а вам выполнять».

Рядом с Домом офицеров – средняя школа. В этом здании формировался штаб дивизии, ближе к Вечному огню оригинальное деревянное здание – «офицерское собрание», построенное по проекту талантливого архитектора А.П. Зенкова. Таким образом, площадь у Вечного огня является как бы составной частью парка двадцати восьми героев-панфиловцев.

Рассказал мне Д.А. Кунаев, что в 1978 году в Алма-Ате проходила международная конференция Всемирной организации здравоохранения. В работе конференции принял участие и сенатор Эдвард Кеннеди. Ему по душе пришлась Алма-Ата и особенно мемориал Славы в парке имени двадцати восьми гвардейцев-панфиловцев, где, вспомнив убитого брата – президента Кеннеди, младший брат заплакал.

Да, тогда, в начале восьмидесятых, советский воин, пронесший победное знамя над странами Европы, был окружен всенародной любовью. Иной шестидесятник» или более молодой «демократ» скажет: ностальгия, вы стояли «на страже сталинского дома». Да, стояли и защищали, в том «доме» проживали почти триста миллионов «жильцов», где теперь этот дом?

…Каждое утро до начала работы в штабе округа я выезжал в училище имени маршала М.С. Конева, чтобы ко Дню Победы закончить строительство курсантского клуба.

Обустраивалось не только военное училище, но и учебная дивизия в Отаре-Гвардейском, дивизия в Сарыозеке, танковая дивизия в Аягузе, мотострелковая в Семипалатинске. Обустраивались пулеметно-артиллерийские батальоны в Чундже, Пржевальске, Зайсане.

Помню, как маршал авиации Александр Иванович Колдунов провел боевые стрельбы новых ракетных комплексов С-300. Одновременно испытывался по реальным целям самолет-перехватчик МиГ-31. От Сухопутных войск участвовала 32-я армия – командующий генерал-лейтенант Борис Петрович Плотников, член Военного совета армии генерал-майор Анатолий Павлович Ларин.

Кроме войск армии, принимали участие фронтовые средства ПВО, которыми руководил генерал-лейтенант Петр Петрович Полях. На учениях были конструкторы всех средств ПВО. В качестве мишеней использовались самолеты-мишени Ла-17, реактивные снаряды и ракеты-мишени. Их запускали с различных направлений и так интенсивно, что это потребовало оперативного взаимодействия всех средств поражения. Наиболее успешно решались задачи комплексами, где обнаружение целей и их поражение были автоматизированы и составляли единый комплекс ПВО.

Седая ковыльная степь переливалась на ветру волнами, солнце медленно поднималось с востока над Балхашем. Войска перешли в наступление. В бой вступили ракетные комплексы, я лично с командного пункта наблюдал, как было сбито несколько самолетов-мишеней. А когда «противник» перешел на самые низкие высоты, задействовали «кубы», «шилки», «стрелы». Все это проходило на широком фронте, и оценку могли дать только специалисты, имеющие радиотехнические средства обнаружения и наблюдения.

Александр Иванович остался доволен действиями 32-й армии и войсковых средств ПВО, хотя мы, общевойсковики, увидели массу недоработок. Отсутствовала единая система управления средствами ПВО, по одной цели вели огонь и «кубы», и «шилки», и «стрелы», а другая цель оставалась даже не обстрелянной.

Речь шла не об уничтожении такой воздушной цели, как самолет, а об обнаружении и уничтожении боеголовки ракеты. Без систем наведения и управления ракета – не оружие. Только в комплексе с этими системами ракета становилась надежным средством поражения.

12 января 1982 года коммунисты Казахстана отметили 70-летие Д.А. Кунаева. Мы, военные, пришли поздравить всем Военным советом, коль скоро и Д.А. Кунаев являлся его членом. Кроме приветственного адреса, мы подарили охотничий карабин и зажигалку. Она представляла собой макет танка с пушкой, пулеметом, со всеми атрибутами, характерными для боевой машины. Нажимаешь на зенитный пулемет, вырывается пламя – прикуривай! Нажимаешь на ствол пушки – льется коньяк в рюмку! Выбирай: сначала выпить или закурить. Динмухамет Ахметович коллекционировал зажигалки, и наш «танк» занял свое почетное место.

Вечером Динмухамет Ахметович и Зухра Шариповна, его ближайший друг и жена, устроили прием, на котором были все члены бюро, секретари обкомов, председатели облисполкомов, его помощники и близкие родственники. Прием превратился в большой вечер дружбы, не слышно было панегириков вроде «мудрый» и «великий», хотя в мудрости Кунаеву не откажешь.

У многих жителей Казахстана осталось в памяти и празднование в 1982 году 250-летия присоединения Казахстана к России. Для участия в торжествах прибыли делегации со всех концов нашей Родины.

Заседание открыл Д.А. Кунаев, первое слово он предоставил члену политбюро Гришину, который после приветственной речи огласил указ о награждении республики орденом Ленина и прикрепил его к знамени Казахстана. Затем с докладом выступил Д.А. Кунаев. Он говорил об исторической предопределенности единения Казахстана и России: «С высоты нашего времени особенно четко видна глубинная значимость присоединения казахского трудового народа к народам России. В лице прогрессивной России казахский народ видел надежную защиту и военного союзника. Только Россия могла оказать реальную помощь и покровительство на историческом пути развития Казахстана». В заключение докладчик сказал: «Вместе с великим русским народом мы прошли путь, равный эпохам». Попробуй сегодня произнести подобную речь с высокой трибуны. Вас наверняка обвинят в имперском мышлении.

Празднование 250-летия присоединения Казахстана к России завершилось грандиозным праздником песни на ледовом стадионе «Медео». Показывая прекрасный ледовый стадион и окрестности, Д.А. Кунаев рассказал об уникальных направленных взрывах в этом урочище, которое носит имя Медео.

– Почему ледовый стадион носит имя Медео? – спросил кто-то из гостей.

Динмухамет Ахметович, продолжая рассказ, ответил и на этот вопрос. По берегам Малой Алма-Атинки, выше головного арыка, были расположены дачи городской знати, напротив Мохнатой сопки, которая взорвана и легла в тело плотины, на правом берегу речки возвышалась дача генерал-губернатора Колпаковского, разрушенная во время землетрясения. Участок после этого приобрел Медеу Пусурманов, известный своей предприимчивостью. Здесь у него было что-то вроде ресторана. Так это место и стало называться Медео.

Это был светлый и радостный праздник. Казахи гордились тем, что к знамени республики прикреплен пятый орден. Тогда и казахам и русским было ясно: добровольное присоединение Казахстана к России отвечает коренным интересам казахов.

В 1982 году первым заместителем командующего в округ прибыл генерал-лейтенант Наиль Мирсоитович Ахунов, до этого служивший в Белорусском военном округе командующим танковой армией. Он быстро вписался в дела округа и стал надежным помощником во всех делах. Генерал-лейтенант В.М. Архипов практически заново построил запасной КП. Жаль было с ним расставаться, в 1983 году его 5 назначили командующим войсками Закавказского военного округа. Вместо него прибыл генерал-лейтенант A.B. Ковтунов, с которым мы давно были знакомы.

Членом Военного совета был командующий воздушной армией генерал-полковник П.И. Белоножко. Это он готовил авиационные полки для боевых действий в Афганистане. Неоднократно мы с ним вылетали в Баграм, где базировался полк истребителей-бомбардировщиков.

Однажды группе истребителей-бомбардировщиков была поставлена задача разгромить колонну противника. Хорошо приказать: разгромить! Изначально надо обнаружить, а условия весьма сложные: горный район, облачность. И полковник B.C. Кот летит сам. Благодаря высочайшему летному мастерству в этих сложных условиях командир обнаружил цель, навел полк истребителей-бомбардировщиков, и колонна боевой техники противника была уничтожена.

Из полка истребителей-бомбардировщиков Петр Иванович перелетел к вертолетчикам. Этот полк мы в Афганистан направили из Джамбула. В нем служил майор Вячеслав Карибулович Гайнутдинов, получивший высокое звание Героя Советского Союза. Он совершил в небе Афганистана сотни полетов, отражая вооруженные происки контрреволюционных банд.

Но один из полетов над горами для него оказался роковым. В ознаменование подвигов майора В. Гайнутдинова имя отважного воздушного аса навечно занесли в списки личного состава вертолетного полка.

Кроме B.C. Кота и В.К. Гайнутдинова, звание Героя Советского Союза получили воспитанники нашего округа подполковник В.В. Зербаков, подполковник В.И. Ухабов, майор Ф.С. Шагалиев, капитан Н.М. Акрамов, капитан И.В. Запорожин, капитан С.Н. Гущин, лейтенант А.Е. Шахворостов, младший сержант Ю.В. Исламов, сержант А.Г. Мироненко, сержант Н.И. Кремениц…

Алма-Ата – столица творческой интеллигенции, город лириков. Какие были интересные посиделки с казахскими писателями, мастерами сцены. У нас в гостях побывали Ануар Алимжанов, Тахави Ахтанов, Олжас Сулейменов, Оралхан Бокеев, Шерхан Муртазаев, знаменитые актеры из Петропавловска-Казахского Иван Арчибаев и Тамара Кучина, режиссер из Караганды Николай Воложанин, блистательно поставивший «Гнездо глухаря» В. Розова, поэты Геннадий Кругляков и Михаил Балыкин, семипалатинец Владимир Сулыгин, Вера Ларионова.

Очень смешную историю мне поведал Михаил Балыкин, как его Пегас споткнулся на сцене театра имени Абая. Случилось это в 60-х годах, страна готовилась отпраздновать 10-летний юбилей освоения целины. В Алма-Ату обещал приехать на праздники сам Никита Сергеевич. Прославленный коллектив абаевцев день и ночь работал над постановкой оперы «Целина». Либретто оперы заказали Балыкину. Но случилось непредвиденное – поэт запил на радостях: накануне идеологическое руководство республики одобрило первый акт будущей нетленки. Увещевать либреттиста было бесполезно, и тогда в ЦК Компартии Казахстана на семь часов утра вызвали директора театра. О чем ему говорили, можно догадаться, но уже в полдень поэта доставили в санаторное отделение больницы с соответствующей специализацией. К вечеру поэт протрезвел, и его ознакомили с посланием оперных певцов-абаевцев с припиской директора: «Миша, ты срываешь юбилей. Сиди и пиши! С партийным руководством согласовано. Из психушки вызволим, но сначала верни должок – второй акт оперы. Разносолы тебе доставят из ресторана. А чтобы ты оценил мою товарищескую поддержку, ежедневно будешь получать по две бутылки «Жигулевского». Это все, что для тебя могут сделать коммунисты театра», – и постскриптум: «Не взыщи, за пиво высчитаю из твоей Ленинской премии».

Делать было нечего, пришлось засесть за либретто. Обычно в больницах подобного типа свет не выключается на ночь. Миша «поднимал целину» аж до одиннадцати часов вечера, пока в палату не заглянула нянечка.

– Спатеньки пора, спатеньки! – посоветовала нянечка вновь поступившему.

– Какой сон, мне надо дописать либретто! Никита Сергеевич приезжает в Алма-Ату. Я оперу пишу!

– Спатеньки, спатеньки! – уговаривала либреттиста нянечка, добрая душа. – У нас каждый второй пишет оперу! Я тебе завтра помогу. Мы вместе ее сочиним. А сейчас – спатеньки!

Утром выяснилось: главврач больницы запамятовал предупредить нянечку о знатном «пациенте». Ошибку исправили, и больше никто из обслуживающего персонала не набивался к Михаилу в соавторы.

Спектакль обещал стать вехой в истории оперного искусства. Премьера прошла с триумфом. В центральной ложе восседало высшее партийное руководство республики, директор театра, главный врач больницы, под патронажем которого создавался шедевр, и сам виновник торжества – либреттист. В перерыве между первым и вторым актами составили список: кому надлежит получить Государственную премию, кому квартиры, а кому звание народного артиста СССР. Занавес на сей раз не закрывали, успех был сногсшибательный.

Море цветов, оглушительные аплодисменты, с полчаса артистов вызывали на бис. Особенно всем понравился второй акт. Главный врач похвалялся в фойе: «У меня корпели над шедевром, в санаторном. Да-с, у меня!»

Директор театра был преисполнен гордости и даже не высчитал за бутылки «Жигулевского» из гонорара. Алма-Ата приукрасилась, все приготовились к встрече именитого гостя.

Но вскоре состоялся всем памятный пленум в Москве, и Хрущева спровадили на пенсию. Оперу по команде из Москвы разнесли в пух и прах. Пегас так и не преодолел политические барьеры. Споткнулся!

Алма-Ата – театральный город. Событием стала постановка булгаковского «Мольера» Виктора Мажурина. Посмотреть на Нурмухана Жантурина в роли Мольера приезжали из Москвы. Но в какой бы город меня ни забрасывала судьба, я всегда выкраивал вечер, чтобы побывать на премьере спектакля по пьесе Виктора Розова. Удивительно скромный человек Виктор Сергеевич – уже будучи драматургом с мировым именем, он жил в коммунальной квартире при монастыре. Факт поразительный! Может быть, поэтому театр патриарха русской сцены не вытравить из памяти никакими порнушечными «изысками» новомодных столичных режиссеров. И как обидно, что нынешнее телевизионное начальство сослало в ссылку лучшие театральные спектакли, на которые ломились искушенные театралы Парижа, Лондона, Нью-Йорка, Варшавы. А жаль! И Виктор Розов, и Алексей Арбузов, и Александр Вампилов, и Михаил Варфоломеев в своей душе были демократами-созидателями. Скоро, очень скоро мы вернемся к их духовным исканиям, это время не за горами. Духовный опыт Советской России будет востребован. Так и хочется воскликнуть: «Эй, разные там Сванидзе, уступите место театру! Надоели вы на ТВ со своими политразборками, когда же вы перестанете линчевать Историю, приспосабливать ее под капризы нынешних вождей? Все равно они не станут нашими духовниками. Ваш-то политический театр – фальшивый камень в роскошной оправе провинциальных русских театров. Не случайно говорят: «В Москве – деньги, а таланты, гении – в глубинке».

Поразили меня на древней земле Абая и традиции казахов. Однажды на семипалатинском базаре я увидел, как два молодых казаха били кнутами чапан, казахский халат. Рядом восседал старец, он продавал шубат, верблюжье молоко. Старик сидел без халата, и от этого его старческое тело еще больше казалось древним. Мне было удивительно наблюдать за «расправой» над халатом, и я подошел к парням. Каким-то чутьем я уловил, что между халатом и стариком существует неуловимая связь, старик вздрагивал после каждого удара плетью по чапану. И тогда я попытался перехватить плеть у молодого казаха. Помню, как старик казах посмотрел на меня с благодарностью. Оказалось, что по древнему казахскому обычаю, когда кто-нибудь из аксакалов провинился, бьют не старца, а его халат-чапан в назидание. Интересный обычай, гуманный.

Летом 1982 года министр обороны Чехословакии генерал армии Мартин Дзур пригласил меня на отдых в Карловы Вары. Приглашение было направлено через наше Министерство обороны. Д.Ф. Устинов разрешил убыть в отпуск в июле.

Мы с Эммой Евгеньевной прибыли на аэродром Божий Дар, что рядом с Миловицами. Мартин Дзур спросил, где бы мы хотели отдыхать? Я сказал, что мечтаю посмотреть Чехословакию. Он засмеялся: «Действительно, за два года, кроме полигонов, они ничего не видели». Нам дали машину, и мы проехали через всю страну.

В последний раз с Мартином Дзуром мы встретились на космодроме Байконур в июле 1983 года. Вспоминаю и тот день, когда министр обороны СССР Д.Ф. Устинов пригласил всех министров обороны государств – участников Варшавского договора посмотреть, как стартуют стратегические ракеты, их подготовку к запуску и средства управления.

Тогда все министры считали, что ракетная мощь СССР – гарант существования стран социалистического содружества. Но все оказалось иначе. Ракеты до сих пор стоят на позициях, а Варшавского договора не стало, как и Советского Союза. Мы подточили «наш дом» в угоду «общеевропейскому дому». Ракеты стоят на позициях, они ни на кого не нацелены, зато блок НАТО подбирается к нашим границам.

…Вскоре наш округ вышел в число передовых, что было зафиксировано в приказе министра обороны по итогам боевой подготовки за 1983 учебный год. 1984 год запомнился мне еще и тем, что прошла предвыборная кампания в Верховный Совет СССР. Меня выдвинули кандидатом в депутаты от Аягузского избирательного округа Семипалатинской области. Я проехал практически по всем населенным пунктам, встречался с рабочими, колхозниками, военнослужащими. Встречи были доброжелательными.

В частности, избиратели попросили построить школу в военном городе Аягуз. И школу построили! После избрания депутатом я периодически отчитывался перед избирателями, даже будучи командующим войсками Дальневосточного военного округа я прилетел в Аягуз, чтобы встретиться с избирателями, а вечером и мы приезжали в Семипалатинск. Как сейчас помню, в русском театре имени Ф. Достоевского смотрели спектакль «Обвинительное заключение» Н. Думбадзе, наслаждаясь блистательной режиссурой В. Мажурина.

В июне 1984 года я и генерал-лейтенант П.П. Полях работали в Сергиополе, военном городке недалеко от Аягуза.

Вдруг прибежал дежурный и сообщил, меня просит срочно позвонить генерал армии И.Н. Шкадов. Звоню. Он спросил, не надоело ли мне загорать в Средней Азии? Я ответил:

– Нет, не надоело.

– Тогда позвони министру обороны, – попросил Иван Николаевич.

Меня переключили по ЗАС на министра обороны. Тот шутя спросил:

– Подзагорел? Вы назначаетесь командующим войсками Дальневосточного военного округа.

– Когда мне прибыть в Хабаровск?

– Передадите округ – и в путь.

Вопросов я не задавал… К неожиданностям служебной карьеры давно привык.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.