Командировка по маршруту Колумба
Командировка по маршруту Колумба
Во второй половине дня мы прибыли в Приморск. У причала нас поджидали военные корабли, несколько катеров, вдоль причальной стенки выстроилась команда моряков.
Я подошел к строю, капитан второго ранга доложил, что команда готова оказать помощь в погрузке материальных средств и размещении личного состава. Море было спокойное, стоял редкий туман, только чайки, вечные спутники мореплавателей, визгливо кричали над пристанью.
Вдруг прямо к пирсу подъехало несколько легковых автомобилей. Первым вышел из машины М.И. Казаков, за ним командующий ленинградской военно-морской базой. Я подал команду «Смирно!», доложил о прибытии на погрузку. Михаил Ильич подошел к строю, поздоровался, офицеры и солдаты четко ответили: «Здравия желаем, товарищ генерал армии!»
– Чувствуется парадная выучка, – улыбнулся Михаил Ильич.
Командующий побеседовал с офицерами и солдатами, и затем подразделения прошли торжественным маршем с песней. Пели так, что у Михаила Ильича проступили слезы на глазах. Командующий объяснил мне, что мы выезжаем в Кронштадт и что «Победа» уже подходит из Марселя.
Городок моряков, где нам предстояло разместиться на сей раз, был безлюдным. Здесь готовятся специалисты для 5 всех флотов, и сейчас они находились на практике.
К вечеру прибыли мои гвардейцы, катерами доставили персонал военного госпиталя, сформированного в Киеве, военно-морской лазарет из Ленинграда.
Распоряжался в городке представитель Генерального штаба, он и встречал, и размещал, и советовал, кому в какое гражданское платье переодеться. На переодевание ушли сутки, солдаты, да и офицеры не узнавали друг друга. В шутку стали называть себя «аграриями», специалистами по сахару.
Я до самого последнего момента ходил в форме, переоделся в гражданское только на «Победе». Многие засели за письма. Писали, не зная того, что все письма будут уничтожены.
Ночью удалось дозвониться до квартиры в Саперном, сказал жене, что говорил с Михаилом Ильичом – квартиру выделят, поручение дано генерал-полковнику М.П. Константинову. Шел уже двадцать первый год моей службы в Вооруженных силах. Мне часто приходилось расставаться с семьей, переезжать, но мы с женой никак не могли привыкнуть к разлукам. Я положил трубку, и меня окутала грусть, знал, что и Катя не уснет до утра. В каком-то полузабытье я мысленно подходил к ней, и меня охватывал ласковый, как солнечный полдень, знакомый зной ее дыхания. И, убаюканный ее ласками, я плыл дальше к берегу счастья.
Беспокойные мысли не позволяли уснуть, столько было вопросов, и все без ответов. Вспоминались слова Василия Ивановича Чуйкова: «Ты будешь в полном смысле слова единоначальником, думай и решай. Все в твоих руках».
Утром военный городок моряков мне показался муравейником: все куда-то спешили в гражданском платье, было много женщин. «Аграрии» расспрашивали моряков: укачивает ли на корабле? Бывалые мичманы только посмеивались.
После обеда в день отплытия, а это было 23 августа, в городок прибыли командующие округом и военно-морской базой и генерал-полковник Николай Иванович Четверяков – помощник начальника Генерального штаба по организационно-мобилизационным вопросам.
Генералы интересовались, нет ли больных. Есть ли вопросы, жалобы, заявления. М.И. Казаков представлял меня личному составу как старшего над «пассажирами».
«Победа» бросила якорь на большом рейде. Сразу же приступили к погрузке продовольствия, медицинского имущества и оборудования, боеприпасов, оружия. В 24.00 подошли паромы для перевозки людей из Кронштадта к «Победе». Я шел на втором пароме. На «рейде большом» стояла тишина, на легких волнах лениво покачивалась стальная громадина с поднятыми стрелами кранов, через ситец белой дымки все ярче вырисовывались очертания «Победы» и гирлянда огней на спущенном трапе.
Я обратил внимание, что стоявший на борту полковник по головам считает людей. Когда я поднялся, он сказал, будто в пустоту: «Одна тысяча двести тридцать». Моряки-«квартирьеры» разводили женщин и офицеров по каютам, определяли места для размещения подразделений, им помогал майор В.И. Поляков, начальник полковой разведки.
Генерал-полковник, два полковника и я поднялись в капитанскую каюту. Капитан представился: «Иван Михайлович Письменный». Ему показали телеграмму, подписанную министром гражданского торгового флота и министром обороны.
Генерал вручил два пакета:
– Первый откроете после прохода проливов, второй… Впрочем, об этом узнаете из первого пакета.
Пригласили в каюту офицера КГБ, и в его присутствии в сейф капитана положили пакеты, опечатав их тремя печатями.
– Все ясно, – сказали мы.
«Гости» продолжали сидеть, поглядывая на холодильник. Заметив их взгляды, Иван Михайлович спокойно сказал:
– Положено бы угостить, но корабль более полутора месяцев как ушел из Одессы, а иностранную валюту мы израсходовали.
– Спасибо, спасибо, – заметили генштабисты.
Мы вышли их проводить. И только тогда, когда катер отошел, Письменный спросил меня, как я устроился. Я ответил, что еще не знаю, где моя каюта. Тогда капитан провел меня на вторую палубу:
– Здесь я исключительно миллионеров и герцогинь размещаю, каюта люкс!
– Спасибо за доверие, – пошутил я, – пошикуем, переоденемся в гражданский костюм – и пошикуем!
– Кто из нас начальник? – спросил капитан.
– На море, на корабле – вы, Иван Михайлович, а уже на суше после высадки – ваш покорный слуга полковник Язов Дмитрий Тимофеевич. Сибиряк. Воевал с 1942 года до конца войны, был дважды ранен, женат, двое детей. Окончил академию имени М.В. Фрунзе в 1956 году. Полком командую второй год.
– Спасибо, расскажу о себе. Я одессит, 1900 года рождения, так что – ровесник века. В годы войны был капитаном третьего ранга, командовал боевым кораблем. В войну и погибла моя семья. После войны второй раз женился, имею сына, ему сейчас 12 лет, очень жалею, что редко приходится бывать с семьей.
На корабле у нас строгий порядок. Прошу вас предупредить пассажиров, что мы не «вольные птицы», нас может проверить международная санитарная инспекция, мы подчиняемся международным правилам судоходства. В машинное отделение, на капитанский мостик никто не имеет права заходить. И учтите: обычно мы возим 330 человек, а вас в несколько раз больше! Поэтому прошу дать соответствующие указания.
Я собрал командиров всех частей и подразделений, пригласил первого помощника капитана, директора ресторана, и мы вместе решили все бытовые вопросы, определили, в какое время и какое количество «аграриев» может быть на прогулке. Категорически запрещалось что-либо выбрасывать за борт корабля, особенно газеты и пачки от сигарет. Мы должны были играть роль туристов, совершающих круиз.
Ровно в 5.00 на капитанском мостике Иван Михайлович дал команду: «Малый вперед». «Победа», слегка покачиваясь на волнах, медленно пошла… Кто-то начал напевать «Прощай, любимый город.». Песню вдруг подхватили на нижней палубе, и вот уже она взвивалась ввысь потревоженной ночной птицей, казалось, она расплескалась на весь Финский залив, ее слышат Ленинград и Выборг, очень мне хотелось, чтобы она донеслась и до Саперного.
Под любимую песню «Победа» набирала ход, и мы все дальше удалялись от родных берегов. Кронштадт таял на наших глазах, и только купол Матросского собора еще маячил вдалеке…
Еще до нашего отъезда мой заместитель подполковник Александр Иванович Мороз вылетел самолетом с рекогносцировочной группой в Африку, в Конакри. И вот теперь, оставшись в каюте один, сопоставив все факты, я пришел к выводу: мы держим путь на Кубу. Конакри – это, скорее всего, промежуточный пункт для заправки самолета.
Пока мы играем в переодевания, а что, если придется высаживаться с боем?
Вспомнил мемуары маршала Бирюзова «Когда гремели пушки». Он описывал, как в начале Великой Отечественной войны отправлял на фронт дивизию эшелонами поочередно. Но когда прибыл на фронт с последним эшелоном, то собрать дивизию полностью так и не смог. И дело было не в недостаточном професионализме маршала, а в том, что после разгрузки части и подразделения вступали в бой, переподчинялись другим соединениям. Маршал вспоминал об этом как о самой большой своей неудаче.
Незавидное у меня положение. Не знаю, куда ушел транспорт, где места разгрузки, кто прикроет. Почему бы мне самому не вылететь самолетом, не принять полк на месте? Или, на худой случай, почему бы не отправиться с первым кораблем, например с танковым батальоном?
С этими мыслями я вышел на палубу. Светило солнце, в небе плавали редкие кудрявые облака, нарядные женщины и мужчины прогуливались по палубам, иные сгрудились на корме, кормили чаек. Но вот на палубу вышел капитан «Победы», он объявил: «Идем с крейсерской скоростью – 12 узлов».
Ивана Михайловича обступили «туристы» и начали расспрашивать о «Победе». Он поведал, что это корабль немецкий, в войну горел, был заново отремонтирован и по комфортабельности не уступает другим нашим теплоходам.
Вскоре на горизонте появился большой корабль, капитан шепнул мне: «Многовато «туристов» на палубах – сократить!» Чуть позже вместе с капитаном поднялись на мостик, он пригласил в каюту, где завязалась дружеская беседа. Иван Михайлович оказался начитанным человеком. Он достал толстую тетрадь и показал мне свои выписки: «Я их делаю для сына Михаила, он у меня единственный, пусть почитает, во что я верю, в чем вижу смысл жизни».
Среди выписок я встретил имя «Тимофей». Капитан спросил: «Вы Тимофеевич, а знаете, кто это был в древности?» Я не знал. «Тимофей, – читал Иван Михайлович, – это афинский военачальник, много лет успешно командовавший флотом афинян. Однако после одного неудачного похода в 350 году до н. э. он был обвинен в измене, приговорен к огромному штрафу и ушел в изгнание. Враги Тимофея приписывали его предыдущие успехи счастливому случаю. Даже заказали картину, на которой был представлен спящий Тимофей, а Счастье ловило города, заморские земли огромными сетями».
…«Победа» подходила к проливам. Предрассветная мгла улетучилась, первые лучи солнца осветили острова слева по курсу корабля. Ясно просматривался город, набережная, зеленели островерхие кирхи. Это явился нашим взорам Копенгаген. Старпом на карте-схеме показывал: «Видите русалку?»
Снова «аграрии» в порядке установленной очереди вышли на прогулку полюбоваться берегом. Ветер усиливался, но солнце еще приятно пригревало, настроение у всех было приподнятое, пока мы не задумывались о предстоящих испытаниях.
Справа от нас остался Гетеборг. В сторону моря со свистом на форсаже взлетали реактивные самолеты, проходили учебные полеты. Но вот проливы остались позади, и мы вышли в Северное море.
Пригласил капитана госбезопасности Е.П. Топорова. Вместе пошли к капитану вскрывать пакет. Вскрыли. В пакете оказалась «Историческая справка о Кубе» и указание распечатать второй пакет после прохода через Ла-Манш. Все стало ясно: идем на Кубу!
Иван Михайлович заметил, что в следующем пакете будет указан пункт назначения. Я собрал командиров частей и определил очередность изучения «исторической справки».
Справка объемом 28 страниц машинописного текста содержала краткий политико-экономический обзор стран Латинской Америки. Там же было дано подробное описание Кубы: географическое расположение, рельеф, административное деление, государственное устройство, состав правительства, партии, вооруженные силы на Острове свободы.
Кубинская проблема нам, военным, была знакома в общих чертах. Она больше занимала дипломатов. Попытка президента Кеннеди весной 1961 года с помощью кубинских контрреволюционеров покончить с Кастро не увенчалась успехом. И тогда американцы не раздумывая прибегли к блокаде Кубы, сценарий которой опробовали ранее в самых разных регионах. Блокада была палочкой-выручалочкой для политиков: натянутые взаимоотношения с чужаком превращались в вялотекущие. Но Хрущев на кубинскую проблему смотрел оптимистично, на заседании президиума всех заверил, что на переговорах в Вене с президентом США он переломит ситуацию в лучшую сторону. Микоян попытался было усомниться, но остался в гордом одиночестве, как говорится в подобных случаях, восторжествовала линия партии.
В Вене Хрущев и Кеннеди обсудили целый пакет проблем, традиционно – вопрос о Германии, о признании двух немецких государств, проблему прекращения ядерных испытаний, а под самый занавес переговоров перешли к Кубе. И здесь президент Кеннеди польстил самолюбию Хрущева, дескать, прошлогодняя операция по высадке десанта на Кубу выглядит безрассудной, к силовому решению Кеннеди подтолкнули дезинформаторы из стен Центрального разведывательного управления.
В Москву с венских переговоров Хрущев возвращался триумфатором – «на коне». Правда, министр иностранных дел Громыко вряд ли отважился бы повесить в своем кабинете «подкову» на счастье от этого «коня». Политический барометр зашкалило, он показывал грозовые облака над Кубой.
«Интересно, – подумал я, – догадываются в Вашингтоне, что мы вот-вот ступим на берег?» Чтобы успокоить официальный Вашингтон и чтобы президента США не «заносило», Хрущев направил хозяину Белого дома известное послание от 18 сентября, в нем говорилось:
«Самые серьезные последствия может иметь резолюция сената по кубинскому вопросу. Содержание этой резолюции дает основание сделать вывод, что США, видимо, готовы взять на себя ответственность за развязывание ядерной войны. Резолюция говорит об отказе США в помощи любой стране, которая торгует с Кубой. Это полный произвол!
Хочу обратить внимание Ваше, господин президент, на продолжающиеся облеты американскими самолетами наших судов. В августе имело место 140 случаев таких облетов. Американские военные корабли в открытом океане пытаются остановить наши суда. Хочу еще раз сказать Вам: советские суда, которые следуют по заданному правительством курсу, имеют указания не уступать никаким пиратским требованиям в международных водах и идти своим курсом, если даже им будут угрожать открытием огня. Пусть попробуют задержать или потопить наши суда – это будет началом войны, потому что мы ответим тем же. У нас достаточно подводного флота, который может постоять за честь своей Родины».
Не от хорошей жизни мы завозили ракеты на Остров свободы. Американцы уже давно обосновались в Турции. Военные любили рассказывать в узком кругу, как Никита Сергеевич расспрашивал в своей крымской резиденции известного иностранного корреспондента:
– Какие такие сокровенные тайны вам поведал турецкий берег?
Журналист пялил глаза, пытаясь узреть Турцию, и пожимал плечами.
– И вас еще называют акулой пера? – отчитал Хрущев знаменитость. – Там же сенсация! Американцы уже нацелили свои ракеты на СССР! Почему молчите? Полюбопытствуйте, ракетчикам принесли стейк на обед. Какая гадость! Пойдемте, я лучше накормлю вас варениками с вишнями.
Но вот однажды в Крым приехал на отдых болгарин Тодор Живков. Хрущев пригласил его прогуляться вдоль берега.
– Тодор, что там в Турции? Расскажи, ничего от меня не утаивай, мы же соратники!
– Плохие дела, Никита Сергеевич. Хуже не бывает! В Турции стоят баллистические ракеты, обслуживающему персоналу принесли стейк. И одна ракета нацелена на ваши вареники с вишнями…
Военные замыслы в отношении Острова свободы Дж. Кеннеди получил в наследство от президента Эйзенхауэра. Еще во время предвыборной кампании два кандидата на пост президента, Никсон и Кеннеди, без каких-либо политических тормозов эксплуатировали кубинский вопрос, дабы заполучить симпатии избирателей. И тот и другой пытались представить себя заклятыми врагами Фиделя Кастро. Но если Никсон был более умеренным, то Кеннеди оказался ястребом. Необходимо также отметить, что за несколько дней, прежде чем навсегда покинуть Белый дом, Эйзенхауэр порвал дипломатические отношения с Кубой. А чуть раньше, когда Фидель Кастро в апреле 1959 года по приглашению Американской ассоциации издателей посетил Вашингтон, Эйзенхауэр не придумал ничего лучшего, как уехать из Вашингтона, чтобы избежать встречи с Фиделем. Эту миссию он возложил на Никсона, который, согласно дипломатическому протоколу, и принимал высокого гостя в американском конгрессе.
Заметим также, что Кеннеди на исторической встрече с Хрущевым в Вене прямо заявил: «Американцы непременно воспользуются опытом Москвы и разрубят гордиев узел кубинской проблемы с решительностью, которую продемонстрировал Хрущев в 1956 году в отношении Венгрии».
Кеннеди дал понять Хрущеву, что он не собирается воспользоваться услугами кубинских контрреволюционеров, а сделает ставку на регулярные американские войска. Чуть позже свое поражение в бухте Кочинос он объяснит несовершенством плана Эйзенхауэра, но на сей раз попытается избежать роковой ошибки, которая, несомненно, отозвалась на его престиже. Определил Кеннеди свое отношение и к ЦРУ, генералы спецслужбы предпочитали действовать автономно, часто игнорируя указания президента.
Свой план по изоляции Кубы от внешнего мира Кеннеди воплощал в жизнь самым активным образом. И вскоре многие правительства на Американском континенте прервали дружеские отношения с Гаваной. Более того, Кубу исключили из членов ОАГ, хотя это выглядело нарушением Устава ООН. ОАГ всегда рассматривалась как региональная организация ООН, и какие-либо меры по дискредитации страны в уставе не предусматривались.
Не прошло и месяца, как Кубу вытеснили из ОАГ, а генерал Ленсдейл уже представил дюжину вариантов по ликвидации Кастро. Маниакальные идеи генерала войдут в энциклопедию политического безрассудства нравов американской военщины. Карлос Лечуга, представитель Кубы в ООН в дни Карибского кризиса, довел до сведения общественности один из этих планов: предполагалось убедить многочисленное католическое население острова в том, что вскоре грядет второе пришествие Христа, который явится перед народом, если кубинцы избавятся от Ф. Кастро. Иными словами, вождь революции должен был покинуть родину, чтобы Христос мог прийти на Кубу.
Согласно этому экстравагантному плану, распространение слухов о скором явлении Христа на Кубе привело бы к народному восстанию. В свою очередь, подводные лодки американских ВМС озарили бы ночное небо фейерверком из мелких звездочек – знак приближения мессии. Так при помощи иллюминации в Белом доме задумали расправиться с Фиделем.
Правда, метод свержения законной власти путем иллюминации Кеннеди раскритиковал в пух и прах. Сам Кеннеди был католиком и считал для Кубы второе пришествие Христа оскорбительным. Другое дело – лужайка перед Белым домом. Кеннеди предпочел экономические, дипломатические и психологические методы в борьбе с Кастро. Здесь американцы могли воспользоваться своим богатым опытом, опираясь на свое военное преимущество, им не впервой было нарушать международно-правовые нормы.
Но если американцы оперативно разрабатывали планы по уничтожению Кубы, то в Советском Союзе эту угрозу старались отвести. Было решено направить на Остров свободы представительную делегацию в составе Рашидова, Алексеева и маршала Бирюзова, главкома Ракетных войск. Бирюзов выехал на Кубу под фамилией инженера Петрова. Его имя сохранялось в тайне до последнего момента, пока Алексеев лично не доложил Раулю Кастро, кто на самом деле этот инженер-«аграрий».
Бирюзов предложил разместить на Кубе 42 ракеты. Фидель воспринял эту идею весьма настороженно. Ему казалось, что эта акция повредит образу революции в Латинской Америке. Для политического оформления этой идеи в Москву отправился сам Рауль Кастро. В Москве и составили черновой вариант договора. Фидель, как и ожидалось, внес свою редакцию. Отныне это соглашение называлось Договором о военном сотрудничестве и совместной кубино-советской обороне.
Безусловно, американцам было известно об увеличении масштабов перевозки товаров «для народно-хозяйственных нужд». Английская и немецкая разведки информировали своих союзников об активизации перевозок из СССР на Кубу. Традиционно проходили экспертизу наши суда в Босфоре и Средиземном море, их фотографировали с кораблей Шестого флота. Стратегические ракеты можно было спрятать в трюмах, но на земле они были как на ладони. Хотя находились среди советских военных и такие специалисты, которые верили, что не составляет особого труда замаскировать ракеты в «пальмовых рощицах». И что совсем удивительно, в эту байку поверили в Кремле. Конечно, теоретически ракеты возможно было замаскировать среди пальм, но как спрятать от взора противника 5 командный пункт, коммуникации, пусковые площадки?
* * *
…Неприветливо нас встретило Северное море. Ветер с каждым часом усиливался, непроницаемая мглистая муть окутала все вокруг, корабль раскачивало, в бушующем море за гребнем волны следовала впадина, и нашу «Победу» бросало то на гребень, то в яму. «Победа» скрежетала, и казалось, корабль шел не вперед, а бился на одном месте в бушующих волнах под напором нарастающего ветра.
Палубы опустели. Шикарные «путешественницы» и их кавалеры разбрелись по каютам, матросы укрепляли шлюпки, спасательные плотики. Еще вчера выходили на палубы в порядке строгой очереди, сейчас же ни одной души, морская болезнь сковала движение.
Врач предлагал «туристам» валидол, но Иван Михайлович посоветовал выдать всему личному составу воблу и сухари:
– Важно, чтобы люди что-нибудь жевали. Вы конечно же знаете английского флотоводца Нельсона, так вот, он был подвержен морской болезни. За адмиралом во время шторма ходил вестовой с ведерком, и Нельсон постоянно жевал соленую рыбу.
Зашли к капитану в каюту. Он мне поведал секрет, что, когда очень качает, надо выбрать точку и лежа смотреть. Это и спасает. Попробуем. Лег на ковре, выбрал точку, смотрю, но тошнотворное состояние не проходит. Иван Михайлович открыл холодильник, налил два фужера «Смирновской», выпили, закусили воблой.
– Легче?
– Получше!
– Вот видишь, голова тоже дура, ее можно обмануть.
Я впервые услышал эту фразу, рассмеялся, полежал немного и пошел к себе в каюту. Искать на потолке «точку спасения». Но холодильник в каюте, к сожалению, был пуст, и голову обмануть больше не удавалось.
Море бушевало, штурман объявил: «Шторм 12 баллов». Для многих из нас, пехотинцев, связистов, врачей, сестер, не особенно было ясно, что такое 10 или 12 баллов, мы только видели величественно-грозные гребни волн, падающий в пропасть корабль. Все скрежетало и свистело, кружилась голова, и выхода не было. Дано одно – выжить!
Я спустился на первую палубу – ни души. Зашел в каюту капитана Н.А. Шеховцова и лейтенанта И.Н. Павленкова, они оба мучились морской болезнью. Я передал опыт с точкой, угостил воблой, зашел в соседнюю каюту – там такая же картина.
На обед почти никто не пошел. Из всего экипажа и пассажиров только человек двадцать – двадцать пять были устойчивы к качке, они работали, были веселы, а некоторые солдаты даже умудрялись играть в спортивные игры. Идеальный вестибулярный аппарат поддерживал их в рабочем состоянии.
При выходе из Бискайского залива нам следовало с капитаном вскрыть второй пакет с сургучной печатью. Но Иван Михайлович не спешил, знамо, куда плывем, – на Кубу! Живописуя в деталях, он поведал мне по секрету, как Никита Хрущев совершал вояж в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. «Представляешь, шторм 10 баллов. А Хрущев в 6 часов утра звонит капитану: «Почему на «Балтике» зажимают композитора Майбороду? Где «Рушничок»? Достукаетесь, поставлю вопрос на политбюро переименовать ваш корабль в «Ильичев»[20]. Хлебнете горя, ни в одном порту вам не позволят причалить к берегу». И, напевая «Мать родная моя, ты до зорьки вставала», Никита Сергеевич вышел на палубу и широко расставил ноги.
Со страхом слушали в каютах «Рушничок» капризные пассажиры «Балтики» – редакторы центральных газет. Вот-вот Никита Сергеевич попросит их к нему подняться, дабы навести хрестоматийный глянец на очередной странице знаменитого доклада, который чуть позже назовут «исторической речью с ботинком фабрики «Парижская Коммуна».
Пока нас штормило в Бискайском заливе, вскрыли второй секретный пакет. «Следовать в порт Никаро», – прочитали мы в ориентировке. Разложили с Иваном Михайловичем карту и, не сговариваясь, начали искать порт Никаро на Острове свободы.
– Нашел! – воскликнул капитан. – Поздравляю вас с кубинской пропиской! Порт Никаро расположен в бухте Нипе провинции Ориенте в восточной части Кубы. Ананасный рай!
По соседству с Никаро в бухте приютились Антилья, Престон, Фельтон. Отныне мы держали курс строго в направлении Азорских островов.
…Шторм продолжался. Врач доложил, что «аграрии» уже не встают. Кое-кого уже подкармливают через капельницу. Порешили выделить несколько кают для самых слабых. В свою очередь, капитан принял решение провести учение с командой на случай аварийной ситуации. Матросы действовали сноровисто, несмотря на громадные волны, подготовили к спуску на воду все баркасы, заделали условные «пробоины». При этом считалось хорошим тоном щегольнуть испанскими словами: «Бамос компанеро», «Муче грасио».
Навестил Шеховцова с Павленковым, они лежали пластом, но от капельницы отказались, шутили: «Дмитрий Тимофеевич, пропишите нам лекарство, высадите на пять минут на берег!»
После окончания учения Иван Михайлович пригласил меня к себе в каюту. Улыбаясь, капитан открыл свою заветную тетрадь и прочел:
– «Если бы добро мы не совершали во имя дружбы, то и добра бы не было на земле». Это из летописи времен монголо-татарского нашествия на Русь, – пояснил капитан. – К сожалению, и тогда у русичей были проблемы. Не зря летописец взывал: «Не копайте яму друг другу». Как будто летописец дожил до наших времен. Дмитрий Тимофеевич, одна меня мысль постоянно гложет. А вдруг разворуют нашу Победу? Кто на мелочный успех, а кто на карьеру. Мы нашу Победу не храним. Подходи с любой стороны и хапай! Разворовывай!
– Не беспокойся, капитан, мы выставим караул у нашей Победы. Не растащат. Выдюжили, дошли все-таки до Берлина!
– Почетный выставите караул – наверняка растащат. Сверху и начнут снимать с нашей Победы сливки. Я бы перед каждым обкомом партии не трибуны возводил, а рыл окопы. Упустим мы молодежь, чует мое сердце – упустим!
– Ну, это ты перебираешь. Посмотри, какие новобранцы с нами плывут. Деревенские хлопчики, самостоятельные, с дороги не собьешь.
– Да нет! Ты почитай эти модные книжки. Как поэты научились лицемерить. Смогли же люди отказаться от Бога, может быть, откажутся и от Победы. Ты знаешь, Дмитрий Тимофеевич, как надо жить? Чтобы тебя распяли на другой стороне креста. На одной стороне креста – Христос, а на другой – все мы, православные. Русские! Только так и выживем. Я, Дмитрий Тимофеевич, с большой надеждой на Кубу еду. Она для меня не просто Остров свободы, остров души. Ты мне расскажи, почему Хрущев снова замахнулся на наши святыни. Сколько монастырей позакрывали, древние храмы отдали под свинарники. Только Сталин напомнил нам о святынях, так кому-то понадобилось там, в Кремле, снова погасить лампаду…
Мы ехали спасать кубинскую революцию. К сожалению, в краткой справке о Кубе почти ничего не говорилось о самом Фиделе Кастро. Но когда я поближе познакомился с Раулем Кастро и мне стали доступными труды вождя кубинской революции, его взгляды на религию, на общество, я совсем другого открыл для себя Фиделя. Я никак не мог понять, почему «Кодекс строителя коммунизма» с заповедями Христа вступает в такое противоречие с православием, с религией коренного народа? Или, как нас сегодня называют, титульной нацией.
Признаюсь, Иван Михайлович перелопатил мне душу. Он не диссидентствовал, не просиживал все ночи напролет с гитарой на кухне. Он читал наизусть стихи Анны Ахматовой и не одобрял вечера поэзии в Политехническом. Мол, поэзию нельзя превращать в лекцию с президиумом, когда на сцене, как на партийных съездах, восседают чиновники от литературы.
– Дмитрий Тимофеевич, это же кощунство – читать стихи на стадионе. Все равно что залезть даме под юбку у всех на виду.
– Иван Михайлович, вы не правы. А если это поэзия в рабочей спецовке?
– Вот именно – в спецовке! Со штангенциркулем в кармане, с рашпилем и с заточкой – распить «Столичную» на троих. Вы можете себе представить, чтобы Державин экзаменовал младого Пушкина с рашпилем и с заточкой?
А нашу «Победу» все бросало как щепку, правда, кое-кто из «аграриев» уже вышел на палубу с «дамами» послушать кубинские мелодии, которые доносились из капитанской рубки.
Мы подходили к Азорским островам. И хотя ветер стих, «Победа» как заведенная продолжала качаться. До Никаро оставалось семь-восемь суток, и надо было думать, чем занять людей. Предложил всем начать изучать справку. Прочитали и удивились: почему Куба завозит из США сахар в десятки раз дороже, хотя на острове 162 сахарных завода? Пришлось объяснить: Куба – сырьевой придаток США и производит сахар-сырец.
Когда изучили справку об экономике Кубы, наступила очередь изучать испанский язык. Спустя час, как я разрешил познакомиться с разговорником, ко мне пришла делегация «аграриев» из Молдавии. Они утверждали, что в корневой основе испанского и молдавского языков много общего. Как обрадуется Фидель, когда узнает, что он молдаванин! По случаю «братской корневой основы» молдаване порешили даже подготовить вечер отдыха для «кавалеров и дам». От эстрадных певцов не было отбоя! Сценарий праздника поручили написать Е.П. Киселеву, старшему лейтенанту, дирижеру полкового оркестра. На самой верхней палубе над бассейном сделали настил из досок-сороковок, а репетиции перенесли в ресторан, дабы все сохранить в тайне.
«Покой нам только снится», – прекрасно сказал Александр Блок о жизни военных. Еще неделю тому назад были в Кронштадте, а сейчас мы идем в неизведанные дали маршрутом Колумба. Не будем уповать на судьбу, лучше мобилизуем все свои силы, чтобы выполнить приказ Родины. Фидель бросил вызов империалистам, и нам негоже стоять в стороне.
Чем южнее уходили, тем короче становились дни. Яркие звезды усыпали небо, казалось, звездный ковш вот-вот зачерпнет из океана водицы.
Вскоре оркестр закончил репетиции, в роли конферансье выступил сотрудник секретной части полка Власов. Он прочитал монолог из «Ревизора». Это придало концерту академический характер, какая-либо халтура не проходила. Среди наших женщин нашлось много талантливых певиц. Сначала песни пели под оркестр, а потом распевали под баян и гитары.
Неохотно «аграрии» расходились по каютам, расставаясь, они говорили друг другу: «Буэнос ноче», – разговорник действовал!
Утром разговорились с капитаном о вчерашнем музыкальном вечере. Как прекрасно, что духовно мы были все вместе и нас объединяла великая идея служения Отечеству. Не дай бог утратить это единение! Враг изворотлив, и, растлевая наши души, он поспешит нам подбросить свои скудоумные мотивы. Посмотрите, как нарко-«голубая» эстрада правит сегодня миром. Как звезды эстрады насмехаются над русской душой. А пока до горбачевской перестройки еще несколько десятилетий, можно слушать песни славян…
На шестнадцатые сутки на рассвете в бинокль мы увидели восточную часть острова Куба. Подходили все ближе и ближе, и вот уже в приборы просматривается бухта Нипе. Было видно, как бились о берег волны и зеленели вдали стройные пальмы. О нашем прибытии уже знали и в Москве, и в Гаване, но ожидают ли нас в Никаро?
Где-то около часа мы дрейфовали в двух-трех милях от горловины входа в бухту. Наконец на легком катере прибыл лоцман-кубинец, он свободно говорил по-английски.
Капитан угостил лоцмана чашечкой кофе, вручил традиционные морские подарки, разговор проходил без переводчика и был ограничен морской терминологией. Затем вышли на капитанский мостик, и лоцман объяснил, что причалы заняты, в бинокль мы увидели сухогруз «Красноярск».
В бухте Нипе несколько портов, но свободный причал был только в Антилье. Порешили идти в Антилью. В прибор наблюдения я заметил, как начала движение колонна автомобилей из Никаро в сторону Антильи. Это заместитель командира полка А.И. Мороз, наблюдая за нами с мостика «Красноярска», принял решение подать транспорт под разгрузку.
Неожиданно узрел возню на корме. Присмотрелся: человек пять тянули на тросике-удочке акулу. Когда ее стали перебрасывать через борт, она, извиваясь, ударила о поручень хвостом и ушла, оставив на крюке половину своей челюсти.
«Победа» медленно разворачивалась носовой частью в сторону залива, затем дала малый ход назад и левым бортом причалила к стенке. Опустили трап. Первым на борт поднялся А.И. Мороз в сопровождении офицера кубинских вооруженных сил.
Пока майор В.И. Поляков организовывал разгрузку, я заслушал доклад подполковника А.И. Мороза о состоянии полка, месте дислокации и какая получена конкретная задача.
Разгрузка проходила медленно, пирс был очень узкий, крановое хозяйство отсутствовало, разгрузку проводили корабельными кранами. На пирс нельзя было загнать более пяти машин, поэтому разгружались почти всю ночь. Последняя колонна ушла на рассвете. Когда все было закончено, я зашел попрощаться с экипажем. На скорую руку написал записку жене:
«10.9.62 года – прибыли. Мороз нас встретил, дошли все благополучно. Жара. Письма будете получать после ноябрьских праздников. Все в порядке. Крепко целую.
Ваш папа».
Иван Михайлович обещал письмо из Одессы отправить в Саперное телеграммой. Попрощался с экипажем, с командирами частей, которые следовали до Гаваны. По-дружески обнялись с Письменным. Пожелал ему «семь футов под килем». Я тогда еще не знал, что через два месяца увижу «Победу» и буду принимать моряков у себя в лагере в Касе-де-визито.
«Победа» медленно отходила от причала. На пирсе, чирикая, прыгал воробей, совершивший путешествие от Кронштадта до Кубы вместе с нами. Попрыгал, почирикал и под звуки гудка «Победы» вспорхнул и улетел за ней.
«Счастливчик! – подумал я. – Везунок!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.