Голод 1932–1933 гг

Голод 1932–1933 гг

Отступление Сталина в марте 1 930 г. было декларативным. До сих пор было известно только то, что всех, кто вышел из колхозов, вновь загнали туда. Но вот открытием для ученых стали документы, впервые опубликованные проф. В. П. Даниловым (Институт российской истории РАН) в пятитомнике «Трагедия советской деревни». Из них явствует, что в 1930–1932 гг. государство не отличало колхозов от совхозов: всё, что производилось в общественном хозяйстве колхозов, подлежало отчуждению. Рабочим совхозов (т. е. тем же крестьянам) давали за труд какую-то заработную плату, а колхозники должны были удовлетворяться тем, что получали из «подаренного» им приусадебного участка.

Рискулачивание крестьянина. Село Удачное. 1932 г.

Именно в этом трехлетии сформировалось понятие трудодня, много говорилось о преодолении уравниловки в оплате труда. Разрабатывались мероприятия по организационно-хозяйственному укреплению колхозов. В апреле 1930 г. был принят закон о хлебозаготовках: колхозы должны были сдавать государству от трети до четверти валового сбора (в незерновых регионах — не более одной восьмой). Основная часть урожая подлежала распределению на трудодни[425].

Подлежала распределению, но не распределялась. Невиданный по глубине экономический кризис 1929–1933 гг. (получивший название Великой депрессии) привел к резкому падению цен на промышленное оборудование. Советские внешнеторговые организации радостно скупали все подряд по низким ценам и на льготных условиях оплаты. Однако вскоре выяснилось, что цены на сельскохозяйственную продукцию снизились еще больше. Долгосрочных займов Советскому Союзу никто не давал, пока он не признает царских долгов. Чтобы заработать валюту и оплатить векселя, приходилось продавать больше хлеба. Хлебозаготовительные планы стали безразмерными. Государство выкачивало из колхозов весь урожай, чтобы увеличить экспортные ресурсы.

Теперь хлебозаготовки каждый раз затягивались до весны следующего года. Выкачивание хлеба заставляло крестьянскую молодежь отказываться от работы в колхозе. ГПУ УССР рапортовало в 1931 г., что «неорганизованным отходничеством» была охвачена половина из 200 обследованных колхозов. Колхозники говорили: «Больше в колхозе быть невозможно, хлеба дают мало, работаем почти бесплатно, надо бежать на Донбасс, пока не поздно»[426].

С переходом к сплошной коллективизации в СССР началась стремительная урбанизация: количество крестьян, которые прибывали в города, выросло с 7 млн человек в 1929 г. до 9,2 млн в 1930 г. и 10,8 млн в 1931 г. Чтобы прекратить неконтролируемую урбанизацию, с декабря 1932 г. была введена система внутренних паспортов, которая дожила до нашего времени.

Раскулаченная семья покидает свой дом. Село Удачное. Начало 1930-х гг.

Из года в год продовольственное положение в украинской деревне становилось все более трагичным. Вследствие заготовок хлеба из урожая 1931 г., которые затянулись до весны 1932 г., в десятках районов Украины начался голод. Он продолжался, пока не созрел новый урожай, и забрал жизнь 150 тыс. крестьян[427].

Убеждаясь в том, что государство забирает весь хлеб, крестьяне стали работать в общественном хозяйстве колхозов спустя рукава. Урожай страдал от сорняков, зерно осыпалось при несвоевременной уборке, все более возрастали потери урожая при транспортировке. В ходе обмолота колхозники пускали часть зерна в солому и полову, потому что в хозяйстве оставались только отходы. На III конференции КП(б)У (июль 1932 г.) руководители УССР пробовали оценить потери урожая 1931 г. С. В. Косиор оценивал их в пределах 120–150 млн пудов, А. Г. Шлихтер — в 150 млн, Н. А. Скрыпник — до 200 млн пудов. Не претендуя на точность, эти цифры давали представление о масштабах потерь — до половины годового продовольственного фонда сельского населения. Но потери урожая 1932 г. были еще большими.

Потери были следствием материальной незаинтересованности колхозников, но в Кремле снижение хлебозаготовок объясняли организованным саботажем либо укрытием зерна от учета с целью его разворовывания. 7 августа 1932 г. Сталин собственноручно написал постановление ВЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперативов и об укреплении общественной (социалистической) собственности». Разворовывание имущества колхозов стало караться расстрелом, а при «смягчающих обстоятельствах» — лишением свободы на срок не менее 10 лет. Газета «Правда» организовала в Украине рейд, в котором с 7 до 17 августа 1932 г. приняло участие 100 тыс. «ударников прессы». Целью рейда была борьба с кражами зерна. Но напрасно корреспондент «Правды» по Днепропетровской области призывал: надо искать, ведь существует подземный пшеничный город! «Ударники прессы» его не нашли.

Сталин в это время отдыхал на южном курорте. 11 августа 1932 г. он написал письмо Л. М. Кагановичу, который оставался в Кремле «на хозяйстве». В письме вождь выражал возмущение тем, что десятки райпарткомов в Киевской и Днепропетровской областях осмелились заявить о нереальности заготовительного плана. Заслуживает внимания такой пассаж: «Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять. Имейте в виду, что Пилсудский не дремлет, и его агентура на Украине во много раз сильнее, чем думает Реденс (председатель ГПУ УССР с августа 1932 г. по февраль 1933 г. — Авт.) или Косиор. Имейте также в виду, что в Украинской компартии (500 тыс. человек, хе-хе) обретается не мало (да, не мало!) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец — прямых агентов Пилсудского. Как только дела станут хуже, эти элементы не замедлят открыть фронт внутри (и вне) партии, против партии. Самое плохое это то, что украинская верхушка не видит этих опасностей. Так дальше продолжаться не может»[428].

Чтобы понять, почему Сталин боялся «потерять Украину», нужно возвратиться к проблеме национальной советской государственности. Но не той, которую помнит современное поколение, а той, какой она была до Голодомора.

В процитированном письме Сталин сообщал Кагановичу, что хочет сделать его генеральным секретарем ЦК КП(б)У вместо Станислава Косиора. Каганович, уже занимавший эту должность в 1925–1928 гг., отвечал: «Мне, конечно, легче будет приступить к делу прямо, ибо знаю страну, экономику и людей»[429]. Он называл Украину страной. Все, кто прошел через 1933-й и 1937-й годы, и тем более — кто родился позднее, страной уже называли СССР. Украину привыкли называть республикой…

С одной стороны, советская национальная государственность была немалым пропагандистским достижением для руководителей государственной партии. С другой стороны, власть предержащие не доверяли в Украине даже собственной партии (вспомним злобное сталинское «хе-хе»). В Кремле не забывали, что в 1917–1919 гг. Украину пришлось завоевывать трижды. Не забывали также о единственном случае неповиновения в почти столетней истории партии, которая была с момента рождения парализована принципом «демократического централизма». IV Всеукраинская партконференция весной 1920 г. забаллотировала рекомендованный Лениным список членов ЦК КП(б)У и избрала своих руководителей по собственному желанию.

Голодные крестьяне идут в город в поисках еды. 1933 г.

По экономическому и человеческому потенциалу Украина равнялась другим национальным республикам, вместе взятым. Поэтому она пользовалась повышенным вниманием конкурирующих политических деятелей в политбюро ЦК ВКП(б). Сталин стал «лучшим другом» Украины, посадив на самую высокую должность в этой республике своего подручного. Пользуясь поддержкой Кагановича и Сталина, нарком образования II. А. Скрыпник выжимал из официальной политики коренизации максимум возможного. В 1927 г. он публично заявил, что УССР «является Пьемонтом для всего украинского народа на всей этнографической территории Украины»[430]. Речь шла не только о западноукраинских землях в составе других государств. Перепись 1926 г. показала, что почти 8 млн украинцев пропаивало в Российской Федерации. В частности, население Кубанского округа Северо-Кавказского края на две трети состояло из украинцев, и Скрыпник считал, что округ должен быть присоединен к УССР. Пока Сталин боролся за власть, он не обращал внимания на такие высказывания. По двумя постановлениями ЦК ВКП(б) и СНК СССР, от 14 и 15 декабря 1932 г. украинизация за пределами УССР была квалифицирована как «петлюровская». На Северном Кавказе, где она охватила почти половину районов, все учреждения, школы и пресса были немедленно переведены на русский язык как «более понятный» для населения. Скрынник подвергся жесточайшим преследованиям и в июле 1933 г. покончил жизнь самоубийством, после чего началось масштабное истребление украинской интеллигенции. Численность КП(б)У за 1933–1938 гг. сократилась почти наполовину.

Осенью 1932 г. Сталин образовал чрезвычайные хлебозаготовительные комиссии в трех главных хлебопроизводящих регионах. В УССР комиссию возглавил глава СНК СССР Молотов, на Северном Кавказе — секретарь ЦК ВКП(б) Каганович, в Поволжье — секретарь ЦК ВКП(б) Постышев. Результатом их деятельности стал голод во всех этих регионах. Голод начался и в нечерноземных регионах, которые частично были сняты с централизованного снабжения вследствие дефицита хлеба.

Заготовки нередко вызывали сопротивление местного управленческого аппарата, который понимал, что лишенные хлеба люди не доживут до следующего урожая. Это сопротивление квалифицировалось как измена. Молотов предлагал немедленно исключать «изменников» из партии с последующей высылкой на Север либо расстрелом.

Выполняя директиву Молотова, к заготовительной работе подключились чекисты. На периферию выехали ответственные работники центрального аппарата. Глава ЦКК КП(б)У и нарком РКП В. П. Затонский писал в своем отчете, что крестьяне перестали бояться чекистов: «Мне рассказывали из практики Одесской области, в частности, Новой Украинки и Знаменки (то же передавал товарищ, приехавший из Никополя), что выселением на север не так уж огорчались. Никто не дезертировал, многие шли с гармошкой, а были даже случаи «добровольчества», когда соседи обращались с просьбой включить их в партию переселенцев»[431]. Затонский писал об этом с удивлением, не понимая поведения крестьян. А крестьяне отдавали предпочтение депортации перед голодной смертью.

Дети собирают мерзлую картошку на колхозном поле. Село Удачное Донецкой области. 1933 г.

Продиктованное Молотовым постановление ЦК КП(б)У о мерах по усилению хлебозаготовок от 18 ноября 1932 г. имело такой пункт: «В колхозах, допустивших разворовывание колхозного хлеба и злостно срывающих хлебозаготовки, применять натуральные штрафы в виде установления дополнительного задания по мясозаготовкам в размере 15-месячной нормы сдачи для данного колхоза мяса как по обобщественному, так и индивидуальному скоту колхозника»[432]. Впрочем, это касалось всех хлебопроизводящих регионов.

В компартийно-советских постановлениях о натуральном штрафовании назывались только мясо, сало и картофель, другие продукты не упоминались. Но через два месяца у «злостных должников» стали забирать все — крупы, фасоль, свеклу, капусту, сухофрукты. 1 января 1933 г. Сталин прислал в Харьков телеграмму руководителям УССР такого содержания:

«Предложить ЦК КП(б)У и СНК УССР широко оповестить через сельсоветы, колхозы колхозников и трудящихся единоличников, что:

а) те из них, которые добровольно сдают государству ранее расхищенный и скрытый хлеб, не будут подвергаться репрессиям;

б) в отношении колхозников, колхозов и единоличников, упорно продолжающих укрывать расхищенный и скрытый от учета хлеб, будут применяться строжайшие меры взыскания, предусмотренные постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. (об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности)»[433].

Первый пункт телеграммы был предупреждением. Второй пункт становился понятным только в сопоставлении с первым и адресовался крестьянам, которые проигнорировали предупреждение. Но таких крестьян следовало определить, для чего не было иного способа, кроме обыска. Следовательно, сталинская телеграмма была сигналом о предстоящих обысках. В ходе обысков тех, у кого был хлеб, подвергали суду на основе закона от 7 августа 1932 г. Что делать с остальными, в телеграмме не говорилось. Зато известно, что с ноября 1932 г. на тех, у кого не находили хлеб, налагали натуральные штрафы.

Под руководством чекистов и уполномоченных по хлебозаготовкам обыски в каждом селе проводили местные члены комитетов бедноты. Зерно, выявленное при обысках, которые сопровождались конфискацией всего найденного продовольствия, составило ничтожную часть в общем объеме хлебозаготовок. «Подземные города» с пшеницей оказались легендой. Они и были легендой, запущенной властями, чтобы разъединить общество и представить крестьян виновниками голода в городах и нечерноземных регионах страны.

Когда у крестьян, не имевших хлеба, забирали горох и сухофрукты, оставляя их в январе 1933 г. без продовольственных запасов до предстоявшего урожая, это могло означать только одно: государство не хлеб заготовляло, а наносило по сельской местности превентивный удар, стремясь при помощи репрессий избежать ситуации, возникшей в январе-феврале 1930 г. Опыт 1921 г. показывал, что голодающее село не способно к возмущению.

22 января 1933 г. Сталин и Молотов разослали секретную директиву с требованием не допустить массового бегства крестьян в другие регионы. Все пути, ведущие из Украины и Северо-Кавказского края, в том числе грунтовые дороги, перекрывались органами ГПУ, милиции и местного «актива» из незаможников (бедноты)[434]. Голодавшие крестьяне должны были умирать медленной смертью в своих собственных селах.

Сталин совсем не имел намерения уничтожить все сельское население Украины. Наоборот, он создавал ситуацию, когда государство становилось спасителем от голодной смерти. В конце января 1933 г. в Украину был командирован П. П. Постышев. Он занял должность второго секретаря ЦК КП(б)У, но оставался в своей московской должности секретаря ЦК ВКП(б) вплоть до XVII съезда партии. Постышев приучал колхозников работать ударными темпами в общественном хозяйстве путем организации питательных пунктов на полевых станах. Для этого государство выделило часть отобранного ранее зерна. Для налаживания жизни в парализованном Голодомором селе были учреждены чрезвычайные органы компартийной диктатуры — политотделы МТС и совхозов.

Высшие компартийные чиновники, которых Сталин вынудил стать организаторами голода, находили в нем полезный способ искоренения частнособственнических настроений. Секретарь ЦК КП(б)У М. М. Хатаевич докладывал начальству 3 марта 1933 г.: «Чувствуется отрезвление после того разгула и обострения собственнических, мелкобуржуазных вожделений, которые переживало большинство колхозников во время прошлых хлебозаготовок. Среди большинства тех колхозников, которые совсем еще недавно таскали и воровали колхозный хлеб, относились небрежно к колхозному имуществу, не хотели честно работать в колхозном производстве, замечается, что они все более осознают необходимость честно и старательно работать для колхоза»[435].

Жертва голода. Харьков. 1933 г.

«Воспитательная» роль террора четко прослеживается и в письме генерального секретаря ЦК КП(б)У С. В. Косиора Сталину от 15 марта 1933 г.: «Бывшие на местах товарищи рассказывают, что теперь о том, что „хлеб забрали”, — на Киевщине почти совершенно не говорят, а винят себя за плохую работу, за то, что не сберегли хлеб, дали его растащить. В этом отношении, несомненно, имеется известный поворот среди колхозной массы, что сказывается в отношении к тем, которые не работали. Однако это понимают далеко еще не везде и далеко не все колхозники. То, что голодание не научило еще очень многих колхозников уму-разуму, показывает неудовлетворительная подготовка к севу как раз в наиболее неблагополучных районах»[436].

Такой же мотив звучал в адресованном итальянскому правительству рапорте консула в Харькове Серджио Градениго от 31 мая 1933 г. В разговоре с ним высокопоставленный чекист заявил, что нужно было «дать крестьянам урок» (per dare una lezione al contadino)[437]. Наконец, другой, уже совсем ужасающий ракурс этого мотива встречаем в докладе наркома земледелия А. В. Одинцова, который побывал в селах Киевщины, после чего заявил: «Растет сознательность людей, в том числе голодающих, и злоба против лентяев и воров. Добросовестные колхозники — за смерть от голода лентяев и воров»[438].

Чрезвычайные комиссии изъяли в УССР всё продовольствие под видом хлебозаготовок («только» в 23 тыс. колхозов, ибо 1,5 тыс. выполнили государственный план). Такую же операцию они проделали в Кубанском округе Северо-Кавказского края и в отдельных местностях Поволжья (в частности, в Республике немцев Поволжья). По данным Центрального управления народнохозяйственного учета смертность превышала в 1933 г. рождаемость в семи регионах Европейской части СССР, в том числе смертность в сельской местности была выше рождаемости в четырех регионах. Превышение смертности над рождаемостью было таким (в тыс. человек):

Учет смертности в катастрофическом 1933 году неполон. В частности, в УССР было зарегистрировано значительно меньше половины смертных случаев в сельской местности. Но приведенный ряд цифр дает некоторое представление о масштабе потерь населения в пострадавших регионах.

Анализ демографической статистики, опирающийся на результаты переписей населения 1926 и 1937 гг., свидетельствует о том, что число прямых жертв голода в Украине (без учета катастрофического снижения рождаемости в 1932–1934 гг.) составляло в 1933 г. 3 238 тыс. человек. Люди гибли и там, где подчистую забирали хлеб (как в Украине в 1932 г.). Когда же забирали не только хлеб, но и все продовольствие под видом хлебозаготовок, как это было в Украине и на Кубани, смертность от голода десятикратно возрастала.

Место массовых захоронений умерших от голода на Харьковщине. 1933 г.

Голодомор в Украине существенно повлиял на формирование советской экономики, какой мы ее знаем. Убедившись в том, что крестьяне не будут работать в общественном хозяйстве колхозов бесплатно, Сталин инициировал постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 19 января 1933 г. «Об обязательной поставке зерна государству колхозами и единоличными хозяйствами».

Могли ли отношения между контролируемыми государством «командными высотами» экономики и сельским хозяйством радикально измениться после принятия одного — единственного постановления? Могли, и есть пример: решение X съезда РКП(б) о переходе от продразверстки к продналогу, с которого началась новая экономическая политика. Постановлением от 19 января 1933 г. определялось, что государству поступает только часть колхозной продукции в виде налога, который должен быть известен еще до начала сельскохозяйственного года. Налоговый характер зернопоставок означал, что выращенное в колхозе зерно принадлежит только колхозникам — после того, как они рассчитаются с государством.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.