Как от них избавиться?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Как от них избавиться?

Указ об однодворцах и гражданах западных губерний был принят 19 октября 1831 г., за месяц до описанного выше указа. В его основе лежало возмущение самим фактом существования такой социальной группы, которую а priori обвиняли в Польском восстании и воспринимали как аномальное явление в социальной структуре Российской империи. Ее следовало лишить права на дворянское происхождение с помощью проводимой ревизии документов, подтверждающих дворянство.

В России «однодворцами» называли немногочисленную категорию первоначально владевших «двором» и не отрабатывающих барщину «вольных» крестьян. Со времен Петра I эти крестьяне относились к податному сословию, на них распространялась рекрутская повинность, а их немногочисленные привилегии заключались в том, что в отношении их были запрещены телесные наказания, кроме того, вместо подушного они платили подворный налог.

К гражданам относилась преимущественно (см. выше ч. 1, гл. 4) образованная шляхта, занимавшаяся в городах профессиональной деятельностью: врачи, учителя, артисты, адвокаты. Именно существование категории «граждан» являлось важным признанием существования интеллигенции в качестве социальной группы.

Как уже говорилось, сохранение статуса безземельной шляхты в Российской империи представлялось властям аномалией, поскольку эта часть населения не платила налогов. Такое положение дел невозможно было терпеть в стране, в которой такие привилегии распространялись лишь на дворянство (впрочем, польские реформаторы еще во время Великого сейма 1788 г. сами указывали на необходимость ограничения традиционного шляхетского равенства). Именно это и стало причиной для официальных действий по слиянию обнищавшей шляхты с крестьянами-однодворцами. Превращение многочисленной по сравнению с русским дворянством мелкой шляхты в податное сословие могло принести казне существенные денежные поступления. Показательно, что основная инициатива по проведению данного мероприятия исходила из Министерства финансов. Однако в дальнейшем оказалось, что финансовая причина не была ключевой. Прежде всего речь шла о ликвидации шляхты путем искусственного слияния с уже существовавшей категорией населения. Полная свобода шляхты как социальной группы позволяла ей оставаться в рамках польского культурного сообщества. Эти люди подлежали собственному суду, сохраняли собственные культурные традиции и пользовались привилегией получения образования. Заставить большую часть шляхты ассимилироваться с крестьянством означало уничтожить ее культуру и идентичность.

Идея проверки благородного происхождения, как и идея переселения, не была новой.

21 декабря 1831 г. Сенат известил киевского военного губернатора Б.Я. Княжнина о принципах проведения ревизии, которые были предложены министром финансов Е.Ф. Канкриным. И хотя они были далеки от совершенства, как и проект по переселению, со временем они будут улучшены.

Все документы на дворянское звание, отмечалось в документе, должны были рассматриваться уездной комиссией, в состав которой должны были входить государственный чиновник, секретарь и местный предводитель дворянства. Полиция должна была следить за тем, чтобы вся шляхта прошла через комиссию в течение года с момента издания обращения. Комиссия должна была выдавать подтверждения, или т.н. легитимацию. Списки тех, чье происхождение не было подтверждено, должны были передаваться в казенные палаты, т.е. налоговые органы, для записи этих лиц в однодворцы, а лиц без бумаг следовало считать бродягами.

Слабым местом этих распоряжений, а в то же время шансом для тех, против кого они были направлены, была мысль, что вся шляхта добровольно согласится на такую проверку и что достаточно обязать полицию и помещиков сообщать о тех, кто уклоняется от подобной проверки, и все удастся566.

Между тем Герольдия также предложила услуги по проведению проверки: 21 января 1832 г. министр юстиции Д.В. Дашков сообщил генерал-губернатору, что император «для вящего облегчения жителям западных губерний, именовавшимся доныне шляхтой», позволил подавать бумаги о подтверждении благородного происхождения прямо в Герольдию с целью упрощения процедуры. Шляхта была извещена об этом в форме плакатов (так же, как это было сделано в Подольской губернии в случае акции переселения), названия которых – проявление наивности или цинизма? – призывали «так называемую шляхту» к повиновению567.

Новые решения нанесли серьезный вред дворянским собраниям, поскольку до этого времени только они могли удостоверять принадлежность к дворянству. Царская администрация впервые навязала выборным органам польской шляхты своих контролеров, нанеся удар по тому, что еще сохранилось от их прежних «золотых вольностей». Именно поэтому предводители трех губерний осмелились выступить с протестом.

16 мая 1832 г. граф Константин Пшездецкий, предводитель подольского дворянства, первым обратился к В.В. Левашову с просьбой походатайствовать в столице, чтобы к дворянским собраниям, привилегии которых гарантировались еще Жалованной грамотой Екатерины II от 21 апреля 1785 г., было больше доверия и «дабы… все семьи признаны депутатским собранием в дворянстве и внесены в дворянскую родословную Подольской губернии книгу… были оставлены навсегда на правах и преимуществах служащих дворянству, и дозволено было выдавать из оных книг… свидетельства для поступления желающим в военную и гражданскую службу, без отсылки документов в департамент герольдии». Пшездецкий просил также о том, чтобы, как и раньше, лишь дворянское собрание решало вопросы принадлежности к дворянству, поскольку именно оно проводит необходимую проверку, и работа уже доведена до 1826 г. На следующий день, 17 мая, граф Хенрик Тышкевич выступил с такой же просьбой от имени киевской шляхты, напомнив, что, согласно правам, предоставленным Екатериной II, Герольдия имеет право вмешиваться лишь в случае судебного рассмотрения спора между дворянином и дворянским собранием. Соглашаясь с тем, что необходимо проведение более широкой проверки, он добавлял, что она должна осуществляться лишь дворянским собранием, поскольку только ему известны обстоятельства жизни и родословная каждого шляхтича. Одновременно с этим он пытался сократить, насколько возможно, размах деклассирования, утверждая, что в случае 4233 семей из 10 396 семей его губернии можно быть уверенным в их благородном происхождении, 6027 – нуждались в проверке, и только 136 следовало, по его мнению, объединить с податными сословиями. 25 мая 1832 г. волынский предводитель Грациан Ленкевич пошел еще дальше, напомнив с подчеркнутой вежливостью Левашову о священном характере привилегий и неприкосновенности шляхты, умоляя применить к польской шляхте право давности. Он писал: «…добрый и снисходительный наш начальник, не упускайте даже единого случая, дабы подать страждущим руку помощи, и никогда не изволите оставлять без защиты и покровительства прошений, к Вам приносимым…» Ленкевич ссылался на Вислицкий статут Казимира Великого 1347 г. и на все «конституции» (сеймовые решения) за 1505, 1589, 1633, 1658, 1768, 1775 годы, а также на привилегии, подтвержденные 2 апреля 1801 г. Александром I. Он указывал, что никто не должен нарушать столь древних прав. «Затем надежда моя и целого дворянского сословия, мной предводимого, положена в начальничьем сердце Вашего превосходительства и в милости Всеавгустейшего Монарха нашего»568.

С виду шляхетская честь была спасена. Стоит отметить, что подобная позиция была в духе тарговицкой идеологии и совершенно не вписывалась в идею закона о сеймиках, вошедшего в Конституцию 3 мая. Как ни парадоксально, но теперь российские власти выступали с этой точки зрения в роли «патриотов» времен Великого сейма и отказывались от обещаний Екатерины II сохранить кардинальные права. Протесты ни к чему не привели. Достаточно взглянуть на документы уездных предводителей дворянства, чтобы представить себе степень растерянности, которая охватила мелкую шляхту. Начиная с марта 1831 г. царские власти терроризировали самую бедную шляхту, грозя Сибирью в том случае, если принадлежность к дворянству не будет подтверждена. Согласно давнему обычаю, предводители дворянства под давлением обстоятельств выдавали нужные свидетельства в качестве услуги, однако царских чиновников им провести не удалось. В течение 1832 г. дворянское собрание Винницкого уезда выдавало даже коллективные подтверждения представителям чиншевой шляхты. Контрольная комиссия, в свою очередь, заносила владельцев подобных «доказательств» в список однодворцев569.

Противостоять деклассированию было крайне сложно. Лучше было вообще не являться на комиссию, что и сделала большая часть шляхты. Однако многие наивно полагали, что слова помещика, на которого они трудились, – неподкупного слова польского шляхтича – будет достаточно, чтобы уберечь их от перехода в податное сословие.

Помещики, предпочитавшие иметь дело с поляками, чем с украинскими крепостными, делали вид, что защищают чиншевую шляхту, хотя в действительности считали ее подневольной рабочей силой. Например, 12 апреля 1832 г. винницкий предводитель писал в свидетельстве-подтверждении, что такие-то дворяне (дальше шел перечень фамилий) работали у него по договору, выполняя определенные обязанности вместе со своими детьми и женами лишь на землях села Приборувка; они могли остаться на этих землях или покинуть их только с его согласия. Но какую цену мог иметь подобный документ в глазах ревизоров?

Интересно отметить, что шляхта, защищаясь, действовала согласно старой схеме, не осознавая, что все изменилось. В старое доброе время «шляхетских вольностей» было достаточно слова соседа или знакомого, чтобы быть зачисленным в рыцарское сословие. Однако подобная солидарность была неприемлема для царских властей. Поэтому, к примеру, выданное предводителем дворянства Винницкого уезда Дионисием Четвертинским свидетельство не считалось действительным:

Мы, шляхта и жители города Винница, даем сие наше свидетельство Станиславу Рыжинскому в том, что он с женой Рэиной более нескольких десятков лет, сколько помним, проживал и в настоящее время проживает в городе Винница, ранее он жил на средства, зарабатываемые наемным трудом, но с возрастом, потеряв здоровье и силы, стал вести жизнь нищую, живя с подаяния милосердных людей, дома не имеет и проживает там, где кто его примет под свою крышу. Находясь в таком положении, сейчас проживает в доме титулярного советника Лозинского. Данное свидетельство для большей веры и веса подписываем собственной рукой.

Винница, 14 декабря 1832 года

Дионисий Четвертинский

По всей видимости, предводитель дворянства не знал о запрете на ведение официальной переписки на польском языке.

В комиссии поступало много подобных справок, что говорит об определенном бессилии, неумении адаптироваться к наступлению царских властей на до сих пор незыблемые традиции шляхетской солидарности, регулировавшие отношения между богатой и бедной шляхтой. Многие помещики заявляли, что служащие у них люди никогда не платили налогов в казну, не несли воинской службы, родились и выросли там, где проживали на тот момент, регулярно вносили причитающиеся суммы570. Они были уверены, что таким образом спасут находившихся под угрозой деклассирования шляхтичей. Эти документы переполнены свидетельствами анахроничного мышления, непоколебимой веры в патриархальный уклад, рамками которого еще не так давно был ограничен польский мир. В момент нависшей над ним угрозы польская элита старалась не вспоминать о вопросе предоставления гражданских прав чиншевой шляхте, который ставился еще до разделов Речи Посполитой.

Царские власти, пытаясь оторвать от польских помещиков шляхетский люд и объединить его с украинским крестьянством, одновременно пытались проводить налоговые, социальные и политические преобразования. Как и в случае с переселением обедневшей польской шляхты, власти пытались придать данной операции полную видимость законности.

Левашов, назначенный киевским генерал-губернатором, считал, что проще и удобнее всего будет записать в податное сословие всех тех, у кого не было земельной собственности, о чем он сообщил министру юстиции 7 мая 1832 г. Однако Дашков отверг это предложение, считая подобные меры крайними. При этом саму ревизию дворянского звания считал нормальным явлением, несмотря на огромный объем работы. В этом он полностью был согласен с Д.Н. Блудовым, который в частном, крайне вежливом письме от 30 июня отверг просьбу волынского предводителя дворянства Ленкевича, а также Комитета западных губерний, считая, что отсрочка, о которой его просила шляхта («издавна необузданное и безнравственнейшее сословие в народе»), ни к чему не приведет. «Новые отсрочки, – читаем в дневнике заседаний, – по убеждению Комитета могли бы только ослабить существенную пользу, от сей меры ожидаемую, возродить новые происки и новые затруднения, ибо отсрочек естественно желают только те, у которых совсем нет доказательств или есть одни недостаточные, и, наконец, возвратить опять дело сие в прежнее неустройство и в прежнюю неподвижность, из которых извлекла их ныне единственно твердая решимость Правительства»571.

Между тем протесты и просьбы об отсрочке дали первые результаты. 11 октября 1832 г. Комитет западных губерний приказывает ревизионным комиссиям разделить польскую шляхту на три разряда:

1) Помещики, имевшие или не имевшие подтверждение от Герольдии.

2) Лица без земли, происхождение которых подтверждается дворянскими собраниями; они могут быть освобождены от военной службы и налогов до принятия решения ревизионной комиссией;

3) Остальные, которые сразу же должны платить налоги и подлежат рекрутской повинности.

Таким образом, вторая категория получила хоть и малый, но шанс на то, что пересмотр их статуса будет отложен, чем они в полной мере воспользовались. На протяжении года дворянские собрания все активнее стали выдавать подтверждения, поскольку нигде не было сказано, что они должны были прекратить регистрационную деятельность. 2 ноября 1832 г. Левашов, предупрежденный Сквирской контрольной комиссией, сообщал, что подобная деятельность невозможна без одобрения Герольдией572, однако пока еще он не мог объявить недействительными уже выданные подтверждения. Это произойдет лишь в 1834 г.

На протяжении всего 1832 г. гражданские губернаторы получали информацию о работе комиссий, что свидетельствует о том, что, невзирая на стремление закончить это дело как можно быстрее, оно затягивалось.

В Литве и Белоруссии, которые также были охвачены ревизией, возникли еще большие трудности, в связи с которыми по предложению Комитета западных губерний царь был вынужден перенести завершение всей акции на 1 января 1834 г.573, а через несколько месяцев – на 1 января 1835 г.574

Тем не менее это не помешало министру финансов Канкрину разработать собственные, совершенно оторванные от жизни проекты, хотя он не знал, каким в результате будет количество однодворцев. Но было ли это существенно для него? Министр разослал для размышлений гражданским губернаторам три текста, в основу которых был положен один из очередных бюрократических вымыслов, столь хорошо удававшихся царской администрации. Достаточно вспомнить хотя бы «Положение о шляхте» от сентября 1829 г. Разосланные проекты – свидетельство тому, насколько сильно министру хотелось втянуть польское население в совершенно чуждые ему структуры Российской империи.

Основной упор в проектах делался на внутреннюю организацию полиции и экономическую жизнь обществ однодворцев. Канкрин, совершенно незнакомый с традициями и особенностями организационной структуры польской шляхты, хотел навязать ей общинный образ жизни. Он собирался заняться переустройством мира, основанного на принципах индивидуализма, в мир, в основе которого лежало общинное, коллективное начало. Подобные проекты были предвестниками грядущей социальной инженерии XX века. Канкрин указывал на необходимость укрупнения поселений до 100 дворов за счет переселения семей из хуторских хозяйств. Эти поселения должны были управляться старшинами с помощью совета, в состав которого входили бы сборщик податей, инспектор зерновых запасов и секретарь, которые избирались бы раз в три года и утверждались губернской полицией. Два следующих проекта дополняли первый. Один был посвящен налоговым сборам; по нему ежегодное определение общей суммы для внесения в казну оставалось прерогативой общины, подконтрольной суду и казенной палате. Другой касался принципов рекрутской повинности: каждые 500 душ должны были выставлять по десять рекрутов; их не должны были брить наголо; очередность набора устанавливалась бы по семьям, хотя можно было бы в первую очередь посылать в армию прежних повстанцев или «неблагонадежных»575.

Все три направленных министру ответа гражданских губернаторов датированы 11 апреля 1833 г. В них обращалось внимание на сложность выполнения поставленной задачи. Киевский гражданский губернатор ссылался на неготовность канцелярии к проведению подобной реформы, в свою очередь, волынский и подольский гражданские губернаторы указывали на недостатки концепции: разрозненное расселение шляхты по селам, по их мнению, было непреодолимым препятствием для осуществления переселения. Особенно интересным является описание социальной картины в ответе подольского губернатора: «Нет ни одного селения, которое составляло бы особое поселение бывшей шляхты, ныне однодворцев. Люди сии рассеяны по селениям казенным, старостинским, духовным, конфискованным и помещичьим; живут в самых селениях и в хуторах; собственной земли, а большая часть их и собственных домов не имеет. У помещиков, посессоров и арендаторов нанимают и землю и дома с платой оброка или чинша по условиям…» У других не было денег и на это, они жили по углам, зачастую переходя с места на место. Каким образом можно было организовать этих людей? У немногочисленной части обедневшей шляхты, которую уже заставили изменить свой статус, были небольшие семьи. В случае если бы удалось создать поселения по сто дворов, то среди них не было бы более 300 мужчин, а этого было недостаточно для регулярной поставки рекрутов576.

Канкрин изложил эти мысли на заседаниях Комитета западных губерний 28 октября 1833 г. и 5 января 1834 г. Тем не менее Комитет одобрил проект без внесения изменений. В протоколе отмечалось, что меры, необходимые для предотвращения указанных недостатков, «могут показать токмо опыт и время». Царь одобрил проекты, но на полях сделал пометку, что их осуществление должно начаться через три года577. Через неделю Сенат дал им законную силу, и они были разосланы в полицию, суды, предводителям дворянства и в города.

Пока в Петербурге занимались разработкой этих законов, в трех губерниях в течение всего 1833 года царские власти руками выборных представителей власти проводили безжалостные мероприятия. Следует помнить, что уездные предводители в обязательном порядке входили в состав ревизионных комиссий. Таким образом, одни поляки были вынуждены предавать других поляков – подобные методы будут использоваться в гетто в XX в. Царские власти издали указ по проведению самими поляками отбора в их же среде. Это было сложно для представителей шляхты еще и потому, что, согласно устоявшейся традиции, отношения между шляхтой определялись нормами шляхетского братства. Несмотря на это, практически никто не выразил протест.

11 апреля 1833 г. предводитель волынской шляхты Габриель Ленкевич пытается еще раз вступиться за тех, у кого не было никаких документов: «Судьба таковых людей поставляет их в чрезвычайно смутное положение, ибо они по смыслу указа 19 октября 1831 года почитаться уже должны за бродяг. Так же темнота, непросвещение, невыразумение вещи и самая леность суть главной причиной сего несчастья». Он указывал на то, что они все еще надеются отыскать бумаги, подтверждающие славное прошлое их рода, а потому им следует дать отсрочку. 8 июня того же года Ламберт Понятовский, выступая от имени дворянского собрания Киевской губернии, спрашивает Левашова, нельзя ли задержать отправление подготовленных списков до тех пор, пока не придет сообщение об отсрочке, предоставленной Петербургом. Он указывал на то, что во многих случаях при выполнении приказа дела рассматривались в спешке, а отсрочка дала бы возможность пересмотреть некоторые из них. Оба представителя дворянства получили одинаково негативный и резкий ответ генерал-губернатора: «Остается ожидать успешного окончания сего дела и прекращения дальнейшей переписки».

Впрочем, не исключено, что поспешность и замешательство создали условия, благоприятные для сведения счетов между самими поляками. Достаточно вспомнить хотя бы о крайне завышенных данных о «преступной» шляхте в списках, поданных экономами во время переселения на Кавказ.

7 апреля 1834 г. предводитель дворянства Киевской губернии получил одну из весьма характерных жалоб: Ян и Василий Карасевичи обвиняли помещика Шимановского в том, что он записал их в крестьяне, потому что они бедны и не могут заплатить чинш. При этом они, как говорилось в прошении, располагали документами, удостоверяющими их благородное происхождение, которое было подтверждено ревизионной комиссией. Поскольку они были неграмотными, жалоба была составлена третьим лицом. В связи с ней Х. Тышкевич обратился к предводителю Киевского уезда, однако жалоба не принесла результатов578.

Уездным предводителям дворянства, хотелось им этого или нет, приходилось все время принимать участие в работе ревизионных комиссий при определении первых жертв. В ходе этого, несмотря на позицию губернских предводителей дворянства, проявилось негативное отношение помещиков к чиншевой шляхте, и, как следствие, в очередной раз дала трещину идея шляхетской солидарности. К концу 1833 г. в результате постоянных напоминаний Канкрина Левашову с требованием ускорить эту неприятную работу становятся видны ее результаты.

Левашову удалось получить от трех гражданских губернаторов данные по запросу военного министра о количестве рекрутов, ожидаемом от однодворцев. В ноябре гражданские губернаторы сообщили о количестве деклассированных шляхтичей на основании данных комиссий.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.