Выиграть время

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Выиграть время

Когда 25 июня ситуация прояснилась, был разрешён отход Западному фронту. В этот же день было принято решение о создании стратегического оборонительного рубежа на линии Могилев — Витебск — Орша. 28 июня кольцо окружения вокруг Западного фронта замкнулось у Минска (но не у Смоленска, как планировалось по «Барбароссе»). К 8 июля остатки фронта были уничтожены. Уже 3 июля Гальдер писал:

«В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена… Когда мы форсируем Западную Двину и Днепр, то речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил противника, сколько о том, чтобы забрать у противника его промышленные районы и не дать ему возможности, используя гигантскую мощь своей индустрии и неисчерпаемые людские резервы, создать новые вооруженные силы».[310]

Может быть, так бы оно и было, если бы коммунистический режим не начал готовить «новую армию» ещё до начала войны. Так что теперь она выходила на линию верхнего течения Днепра.

До 28 июня советские войска удерживали львовский выступ, с которого планировалось наносить упреждающий удар. И он был бы нанесен, если бы не разгром Западного фронта, который делал наступление невозможным. Красная армия оставила Львов и в порядке стала отходить к Киеву. В образовавшемся на день вакууме украинские националисты провозгласили самостийную республику. Но в этих условиях заметная «третья сила» была невозможна, и подошедшие германские войска разогнали правительство своих союзников.

Принципиальное решение о переходе к стратегической обороне не означало отказа от контрударов. Как правило, они были неудачны, советские войска несли большие потери, попадали в окружение. Стоило ли наносить контрудары или они были продуктом сталинской глупости?

Когда командование Юго-западного фронта обсуждало линию дальнейшего поведения, начальник штаба фронта Пуркаев предложил перейти к обороне, вместо того чтобы наносить контрудары. Историки спорят: может быть, решение о переходе к обороне было оптимальным в тех условиях и неудачи Красной армии вызваны стремлением наносить контрудары? Почему контрудары были малоэффективными и можно ли было обойтись без них? Сама по себе Красная армия не была уж совсем беспомощной. Так, например, 30 июня советские войска отбили только что занятую немцами Ригу, обеспечив планомерный отход войск Северо-Западного фронта. Но первый удар немцев привел к цепи необратимых последствий, катастрофических для РККА. Первым ударом немцам удалось накрыть 668 самолетов, сосредоточенных на аэродромах недалеко от границы. После этого немцы захватили господство в воздухе, и план Сталина «расчистить» путь своим тихоходным машинам с помощью новейших мигов и яков провалился. В первые же дни немцы сбили ещё 222 самолёта.

Немецкое господство в воздухе затруднило переброску к месту боев горючего, боеприпасов и запчастей, эвакуацию поврежденной и вышедшей из строя техники. Хотя запасы всего этого были велики, они располагались вблизи границы, но не там, где прорвались немцы и закипели решающие сражения. Инициатива в нанесении удара дала немцам и здесь очень много. В руки наступающих немецких частей попадали запасы, у наступающих сохранялась возможность ремонта своей техники, в то время как советские поврежденные, сломавшиеся и оставшиеся без горючего танки попадали к противнику. Войскам приходилось маневрировать в незапланированных направлениях, что выматывало их еще до вступления в бой, приводило к потерям в технике, нарушало проводную связь. Радиосвязь в войсках была, но в недостаточном количестве. К тому же ей советские командиры не очень доверяли, так как во время Зимней войны финны прослушивали советский эфир. Так что радиосвязь считалась «опасной» в этом отношении.

Огромные потери несла техника. Б. Н. Петров считает, что «низкую эффективность использования мехкорпусов нельзя объяснить внезапностью нападения противника, так как они составляли второй эшелон армии прикрытия и не попали под первый удар его группировки».[311] Но все дело в том, что внезапность нападения сказалась на всей военной машине, а не только на ее авангарде. Прежде всего это касается господства немцев в воздухе и перемещений советских танков в тылу до их вступления в бой. Первый из этих факторов приводил к ударам «растопыренными пальцами»: «Вместо того, чтобы наносить массированные удары по врагу, танковым командирам предписывалось „действовать… небольшими колоннами, чтобы рассредоточить авиацию противника“».[312] К тому же удар наносился вслепую, так как у немцев была воздушная разведка, а у РККА почти не было.

Дело было в том, кто выбирает место и время сражения. Летом 1941 г. инициативой владели немцы, и советским танкам приходилось проделывать невообразимые маршброски перед тем, как вступить в бой. Странным образом Б. В. Соколов доказывает «низкий уровень подготовки» танкистов, приводя воспоминания командира 8-го мехкорпуса Д. Рябышева о том, что корпус 22–26 июня проделал 500-километровый марш «без соблюдения элементарных уставных требований обслуживания материальной части», что привело к выходу из строя почти половины техники. Вот и главное объяснение неудач мехкорпусов: если бы свежие мехкорпуса были сосредоточены в месте главного удара у границы и ударили бы первыми — они могли бы сражаться и за сотни километров в глубине территории врага. А теперь иное. Место решающего сражения определяется действиями вермахта. 24 июня удалось собрать хоть какие-то силы, начать контрудар, толком не ведая, где продвигается противник (не наше господство в воздухе). А измученный 8-й мехкорпус подошел только 26 июня. Тут бы и танкисты с «высоким уровнем подготовки» не добились блестящих успехов. Это касается и немцев: «Когда противник после успешного наступления в приграничных боях был остановлен на Лужском рубеже, то оказалось, что немецкая танковая группа потеряла до 50 процентов своей материальной части».[313] Тоже, видимо, из-за нарушения «элементарных уставных требований». Война все-таки, а не парад. 30 июля Гальдер отмечал: «Танковые соединения следует отвести с фронта для ремонта и пополнения».[314] Но к этому времени они уже одержали важные победы. Кто наносит удар, получает фору.

Под Ровно 25 июня — 2 июля контрудар Юго-Западного фронта задержал наступление немцев на 8 дней. Всего восемь дней — четверть решающего месяца. В. В. Бешанов задает риторический вопрос: «разве стоили такого моря крови такие мизерные результаты? Не лучше ли было избрать другой план действий, хотя бы генерала Пуркаева?»[315] План Пуркаева — переход к обороне без контрударов. Но группировка Юго-Западного фронта была органически не готова к обороне. Там, где в атаку пошли советские мехкорпуса, не было подготовленных оборонительных рубежей. Переход к обороне означал сохранение в руках противника инициативы во всей полноте. Почему этот план мог привести к лучшим последствиям и меньшим потерям, чем контрудары, — непонятно. Как показывает опыт оборонительных операций, включая Смоленскую и Вяземскую, оборонялась РККА еще хуже, чем наносила контрудары. В обеих ситуациях потери были очень велики. Так что вопрос В. В. Бешанова приходится переформулировать: стоила ли задержка противника на 8 дней такого моря крови? Поскольку замысел «Барбароссы» на южном фланге заключался в отсечении основных сил Юго-Западного фронта от Днепра, эти восемь дней имели принципиальное значение. Стоил ли срыв плана «Барбаросса» на одном из направлений моря крови? Стоила ли победа над Гитлером моря крови?

Конечно, лучше, когда потерь меньше или когда их нет вовсе. Немцы умели воевать, экономя силы. Советские командиры — нет. Но ставка была больше, чем жизнь.

Б. В. Соколов считает, что положение мог спасти немедленный отход на линию Днепра под прикрытием сильных арьергардов. Собственно, отход происходил, только «сильные арьергарды» окружались, а дороги были забиты. Возникавшие пробки попадали под бомбежки. Еще более стремительный отход лишь усугубил бы хаос на дорогах. При этом отход за Днепр был оправдан только на юге, где Днепр широк. В центре, где произошел главный прорыв, Днепр не мог задержать противника (что подтвердило Смоленское сражение).

Стремительный отход РККА в условиях, сложившихся летом 1941 г., был бы трагической ошибкой, которая дала бы Гитлеру единственный шанс на победу — оказаться около Москвы в октябре. Сталин не дал Гитлеру этого шанса, пожертвовав частью армии, чтобы задержать врага в его продвижении настолько, насколько возможно. Решающей оказалась задержка немецкого наступления на месяц. А значит, и 8 дней — не мизерный результат.

У Сталина была полусобранная наступательная военная машина. У него не было времени переделывать эту машину в оборонительную. Пришлось применять наступательные методы (контрудары), жертвуя жизнями ради главного — выигрывать время, необходимое для перестройки военной машины. Ход военных действий в 1941 г. непосредственно вытекал из краха логичной стратегии Сталина. Теперь нужна была новая стратегия — выигрывать время. Чтобы пожать плоды авантюризма Гитлера, Советскому Союзу нужен был лишний месяц. Нужно было выиграть этот месяц, чтобы немцы подошли к Москве позднее, сначала в распутицу, а затем в морозы. Чтобы эвакуировать и снова запустить оборонные заводы. Чтобы собрать и подтянуть резервы. Тогда Москва не падет и тогда Гитлер не сможет выиграть войну.

СССР получил этот лишний месяц. Он оплачен жизнями миллионов людей. Но это была цена победы в той же степени, как и миллионы, павшие в более поздних победных сражениях.

* * *

Итак, в тяжелой обстановке 1940–1941 гг., когда СССР вот-вот мог остаться с Германией один на один, советское руководство решило построить «капкан» для Гитлера, нанеся по Германии удар либо в момент сосредоточения немецких войск против СССР, либо в момент начала операции против Великобритании. Ни того, ни другого к 22 июня не произошло. Сталин и его полководцы считали, что «зверь» еще не зашел в приготовленный для него «капкан», ещё не время нажимать спусковой механизм. До 22 июня Сталин боялся «спугнуть» Гитлера, заманивая его в ловушку. До последнего момента Сталин считал, что агрессор Гитлер еще не готов к удару. Суть ошибки Сталина (а с ним — всего советского военного руководства без заметных исключений) заключалась не в том, что он не ожидал нападения Германии в 1941 г., и не в том, что он не успел подготовиться, опоздав на несколько дней. Суть ошибки заключается в том, что Сталин и советское военное руководство неправильно оценили стратегию войны, которую задумал Гитлер. Сталин исходил из того, что Гитлер будет вести войну против СССР, которую в принципе можно выиграть, он не верил, что Гитлер решится на «блицкриг». Из этого вытекает и недооценка угрозы центру советского фронта, и сам план упреждающего удара, который был ловушкой, рассчитанной на «грамотного» противника. Но Гитлер был неграмотным противником, он бросил в атаку меньшие силы, чем, с точки зрения Сталина, было необходимо для войны против СССР. Он решил сразу наступать на Москву, и соответственно главный удар пришелся в центре, где советская армия готовилась не к обороне, а к наступлению. Гитлер ударил тогда, когда не были соблюдены ключевые параметры, по которым советское руководство оценивало угрозу. Если бы Гитлер готовился к войне, которую «можно было бы выиграть», он бы попал в капкан «упреждающего удара».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.