Союз христианских церквей
Союз христианских церквей
9 октября 1596 года на церковном соборе в Бресте был подписан документ, провозгласивший объединение католической и православной церквей на территории Великого княжества Литовского. Давняя мечта лучших умов человечества о воссоединении христиан сбылась (по крайней мере, в границах одного государства).
Великое княжество Литовское с начала своего существования было государством, чрезвычайно пестрым в религиозном плане. Веротерпимость охранялась государством, но одних лишь его усилий было недостаточно для избегания конфликтов на религиозной основе. Толерантность укоренялась в умах и простолюдинов, и представителей знати.
Обычным явлением стали браки между православными и католиками, лютеранами, кальвинистами… Общество перемешивалось задолго до знаменитого акта унии. Исследователь этого процесса в религиозной жизни Великого княжества Литовского С. А. Подокшин приводит следующий факт о главе православной антиуниатской партии Константине Острожском:
«Его отец – великий гетман Великого княжества Литовского К. И. Острожский, который прославился победой в битве под Оршей (1514 год), – происходил из туровских князей, мать – княгиня Александра Слуцкая, жена – дочь краковского каштеляна Софья Тарновская – католичка, сын Януш – также католик, дочери – замужем за протестантами Христофором Радзивиллом, Янушем Кишкой. Таким образом, надо было вернуть мир в общество, согласие в семьи, и многие надеялись, что это может сделать уния».
Православная церковь Великого княжества Литовского имела свои особенности. Она лояльно относилась к прочим христианским конфессиям и к новым демократическим веяниям, которые мощным потоком шли с Запада.
«Характер западного, белорусско-украинского, православия очень метко подметил русский православный князь– эмигрант Андрей Курбский, – анализирует тот же С. А. Подокшин. – В своих посланиях к Ивану Грозному Курбский отмечал, что православное сообщество Великого княжества Литовского существенно отличается от московского, потому что здесь в почете не только богословие, но и светские науки, философия, логика». То есть западное православие было вполне готово к трансформации, вроде союза с католиками. Пытливый ум жаждет изменений, новизны; лишь равнодушный к познанию человек может довольствоваться застывшими догмами и не желает ничего менять ни в себе, ни вокруг себя. Возрождение привело к возникновению новых христианских течений: англиканства, кальвинизма, лютеранства, – и в этой связи уния православных и католиков не кажется таким уж удивительным и необычным явлением.
Казалось, православный мир Великого княжества Литовского должен был тянуться к восточной соседке – духовная общность предполагала такое явление. Но… Западное православное духовенство принимало материальную помощь Москвы, пользовалось дипломатической поддержкой, но не стремилось к тесному союзу. Более того, восточная сестра пугала и невольно отталкивала западных православных концепцией истинного единого православия, которое должно существовать непременно под эгидой московского патриарха. А над патриархом, согласно византийской традиции стоял царь. Пугал и жестокий диктат, произвол самодержавия, тем более неприемлемый в сравнении с веками поощрявшейся гражданской и религиозной свободой, охраняемой правовыми нормами и сложившимися традициями. Православный мир Великого княжества Литовского отнюдь не стремился оказаться под властью московского самодержавия, не терпящего никакого другого мнения, кроме собственного. Инкорпорация, даже в духовном плане, не устраивала западное православие до такой степени, что оказался предпочтительнее союз с католическим Римом.
Еще один момент… В XVI веке православная церковь фактически не имела единого центра. Номинально православный мир подчинялся константинопольскому патриарху. Последний находился в полной власти у турецкого султана и не осуществлял практического руководства церковью: для отца церкви главной была проблема собственного выживания. Естественно, такой патриарх не мог пользоваться большим уважением паствы.
Само западное православное духовенство порядком растеряло авторитет у прихожан своим стяжательством. Для XVI века характерны позорные имущественные процессы в среде духовенства, на которых в конечном итоге наживались королевские и великокняжеские чиновники.
В 1534 году полоцкий воевода судил монахов Предтеченского монастыря с их архимандритом; монахи жаловались, что архимандрит берет себе следующую им половину доходов. Архимандрит оправдывался тем, что когда полоцкий воевода или его урядники приезжали в монастырь, то архимандрит и чернецы вместе их угощали и одаривали, но затем чернецы не перестали помогать ему в приеме пана воеводы.
В 1540 году девятью шляхтичами, четырьмя мещанами и возным рассматривалась жалоба монахов Уневского монастыря на львовского епископа Макария, поданная королю и митрополиту. Макарий оправдался, но потом признался, что дело это стоило ему двадцати волов, которых он подарил пану Краковскому. Монахи, в свою очередь, были вынуждены сознаться, что жаловались на епископа только для того, чтоб высвободиться из?под его управления вопреки королевской грамоте, по которой монастырь их был отдан в управление Макарию.
Через пятнадцать лет, в 1555 году, в криминальных хрониках Средневековья возникает все тот же Уневский монастырь; его архимандрит жаловался митрополиту Макарию на грабительство львовского епископа Арсения.
В дела церкви активно вмешивалась светская власть, что никому не шло на пользу. «В 1554 году митрополит Макарий жаловался королю, – рассказывает С. М. Соловьев, – что княгиня Слуцкая приказывает наместникам своим вступаться в дела духовные, судить священников, сажать их в заключение, разводить мужей с женами; когда митрополит за двукратную неявку к суду запретил отправлять службу слуцкому архимандриту Никандру, то последний митрополичьей грамоты не захотел и читать, служку, присланного с нею, прибил, а сам прибегнул к покровительству княгини Слуцкой, которая за него заступилась. Король запретил княгине подобные поступки». Речь здесь идет о воинственной княгине Слуцкой, которая участвовала в походе Стефана Батория на Московию. Шляхетская греховная гордыня не исчезала с принятием духовного сана: в 1548 году полоцкий архиепископ Симеон подал жалобу королю на митрополита Макария, что тот поставил его ниже владыки Владимирского.
Печальные события происходили даже в такой православной святыне, как Киево-Печерский монастырь. «В 1522 году вследствие челобитной, – описывает события С. М. Соловьев, – поданной королю Сигизмунду I монахами Киево-Печерского монастыря, восстановлена была у них община, которая пала от обнищания монастыря после татарских нашествий. Но восстановленная община существовала только при одном архимандрите Игнатии, преемники которого уничтожили ее для своих выгод, отдавая доходы монастырские детям своим и родственникам. Монастырь начал приходить в упадок, и старцы в половине века снова обратились к королю Сигизмунду-Августу с просьбою о восстановлении общины». Королю пришлось регламентировать жизнь монастыря, чтобы вновь избежать его разорения. Среди рекомендаций числятся и такие: «за погребение монахи должны брать то, что им дадут, а не торговаться», «монах, желающий выйти из монастыря, келью свою не продает, берет только движимое имущество», «чернецы не могут держать у себя бельцов, мальчиков и никакой живности».
Идея объединения христианства много столетий витала над миром, и впервые материализовалась во Флорентийской унии 1439 года. Однако слишком сильными оказались обстоятельства, которые препятствовали союзу Константинополя и Рима, а скорая гибель Византии отодвинула грандиозный проект. Ему было суждено возродиться на территории Великого княжества Литовского. Толерантная земля Великого княжества оказалась благодатной почвой. Горький опыт Флорентийской унии был учтен на землях Великого княжества Литовского, новый церковный союз пытался удовлетворить интересы двух сторон как можно более полно – без широких компромиссов он просто бы не состоялся. Собственно, потому уния и осуществилась, что религиозно пестрое население Великого княжества Литовского привыкло искать компромиссы и знаковый союз был воспринят, как один из путей решения проблем совместного проживания.
Интересно отношение к унии канцлера Великого княжества Литовского. Сапега неоднократно демонстрировал религиозную всеядность. Во время учебы в Лейпцигском университете он сменил свое православное вероисповедание на протестантское (кальвинизм). В 1586 году Сапега переходит из кальвинизма в католичество; на этот раз его религиозные воззрения не имели значения – католику было проще сделать политическую карьеру. На церковном соборе он выступил с пламенной речью в защиту унии.
Лев Сапега понимал, что с подписанием унии не установится сразу мир между католиками и православными, что создание национальной церкви – это долгий и трудный процесс. И это при том, что многие из знати не поняли значение унии, еще меньше понимания было у крестьян и горожан. Но Сапега проявлял истинно христианское терпение и твердо придерживался им же написанного Статута. В. Чаропка пишет по этому поводу: «На своем примере Сапега показывал идеал, как он это понимал, межконфессиональных отношений».
В то время, когда увеличивалась в Речи Посполитой нетерпимость к иному вероисповеданию, когда православный Константин Острожский называл папу антихристом и угрожал католикам и униатам войной, когда католик Юрий Радзивилл жег Библию, напечатанную его отцом-протестантом, когда униат Кунцевич закрывал православные церкви, Сапе– га строит и католические, и униатские, и православные храмы, основывает при них школы, издает православную литературу. Грозно звучит предупреждение Сапеги тем, кто сеял рознь между христианами: «Каждого такого я сейчас вызываю на суд Божий страшный, и с ним на том на страшном суде Христовом судиться хочу, где ему это пусть не будет прощено».
Ревностный проводник унии – могилевский архиепископ Юзафат Кунцевич проповедовал соединение церквей не только словом, но и делом. Он закрыл православные церкви в своей епархии. Сапега почувствовал, что ничем хорошим такое усердие не закончится. В письме к Кунцевичу от 12 марта 1621 года он настоятельно советует отказаться от насилия и не насаждать унию принудительно.
Архиепископ не услышал мудрые слова канцлера, православных в епархии Юзафата Кунцевича все так же встречали заколоченные двери церквей. Кончилось тем, что в 1623 году восстали жители Витебска и убили Кунцевича, а также несколько человек из его окружения.
Лев Сапега считал, что в происшедшем более всего виновен сам растерзанный могилевский архиепископ, но закон есть закон, и убийцы должны быть наказаны. Канцлер сам возглавил комиссию по розыску виновных. Двадцать человек было приговорено к смертной казни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.