3.2. «Дело об изнасиловании малолетней русской Свободы». Революция и политический нигилизм

3.2. «Дело об изнасиловании малолетней русской Свободы». Революция и политический нигилизм

Свобода — вот что было главным, определяющим в умонастроениях всего русского общества сразу после Февральской революции. Образовались новые органы власти, возвращались к легальной деятельности запрещённые политические организации — как физически возвращались из эмиграции и ссылки их духовные вожди. Ещё не проявились политические противоречия и разногласия, ещё встречались, приветствуя улыбками друг друга, представители рабочих окраин и зажиточных слоёв. Не вернулся ещё в Петроград Ленин, немедленно призвавший массы к новой войне — гражданской. Но помимо всеобъемлющего чувства свободы было и ещё нечто, объединявшее в те радостные дни всех, кто понял и принял достижения революции, — чувство ненависти к ушедшему строю. Удивительно, но даже всеобщая радость по поводу освобождения не привнесла в общественные умонастроения желания простить — даже тех, кто исполнял волю старого режима вынужденно, по долгу службы, внутренне противясь такой необходимости. Вместе со свободой в обществе зародилась подозрительность, готовность к отражению несуществующих атак со стороны апологетов старого строя. Но, как покажет история, в обеих столицах в марте 1917 г. мало кому приходила в голову мысль о возможности и необходимости возврата режима самодержавия.

Ещё одно эмоционально отрицательное явление сопутствовало формированию гражданского общества в новых условиях — политический нигилизм, проявлявшийся, как и всё остальное, наиболее отчётливо именно на страницах газет. Этому способствовали и противоречия между зародившимися в горниле Февральской революции двумя новыми центрами власти — Петроградским советом и Временным правительством. Двоевластие провоцировало конфликт интересов не только в вопросах печати, но подготавливало почву для падения авторитета государственной власти в целом, давало поводы для критики в печати, провоцируя этот самый политический нигилизм.

Одним из ярких примеров тому стал выпуск сатирической газеты «Известия Совета безработных царей». Несмотря на то, что дата выхода издания отсутствует, из сообщения в рубрике «Последние известия» становится очевидным, что газета вышла уже после того, как 5 июля 1917 г. «Живое слово» опубликовало обвинения большевиков в шпионаже в пользу Германии (подробнее об этом — далее): «Дело об изнасиловании малолетней русской Свободы стаей анархистов и германских шпионов и провокаторов к слушанию ещё не назначено. / А пора бы! / Учреждается о-во страхования домов от налётов некоторых анархистов и их товарищей». Здесь же, в рубрике «Телеграммы» среди прочего сообщалось: «Васильевский остров. У нас граждане не только „отделяются“ от России, но от Петрограда, образовав самостоятельную республику. / Президентом выбран гимназист приготовительного класса Шурка Закорючка, бывший милицейский… / Выборгская сторона. Отделились от Европы, Азии, Африки, Америки и Австралии. Объявляем войну Луне. Пьём политуру. Да здравствует и т. д. / Охта. Решили не признавать Временного правительства, совет рабочих депутатов, милиции, буржуазии и проч. Да здравствует нигилизм и… Долой капитализм. / Пришлите партию денатурата — наш весь вышел… / Закаталы. Наш город вполне интеллигентный, ибо царское правительство часто сюда „закатывало“ порядочных людей».

В другой заметке — «О беспартийных» неизвестный автор «Известий Совета безработных царей» в ироничной манере описывает взгляды тех граждан, которые выступали за формирование беспартийного общества и существование страны без государства: «Попробуйте поговорить с беспартийным интеллигентом, и он вас с первых же слов собьёт с толку. / Он немедленно сошлётся на Кропоткина, докажет вам, что развитому человеку государственность не нужна, как птице не нужен комиссариат… / „Моя партия — это моё собственное я, — говорит беспартийный. — Я люблю свою свободу, а государство — провались оно хоть сейчас сквозь землю, я и глазом не моргну“… / Вот почему в скорбные дни так весело и шумно бывает в ресторанах и увеселительных заведениях. / Там беспартийные празднуют победу разума. Они не чувствуют на себе тяжести партийных оков. / А вино и женщины — горе легко переносимое».

Главной же темой для обсуждения не только на газетных полосах, но на улицах и в домах продолжала оставаться война. При этом даже если после Июльского выступления в большинстве газет яростно обсуждалось обвинение большевиков в сотрудничестве с германским генштабом, или газетные полосы оказывались заполненными подробностями корниловского мятежа, то обсуждение и этих тем происходило на фоне главного вопроса — о продолжении участия России в войне, поскольку большевики, в отличие от огромного большинства других партий широкого политического спектра того времени, сделали этот вопрос наиболее актуальным. Но не сразу: вернувшийся из туруханской ссылки Иосиф Сталин в марте опубликовал в «Правде» свои размышления о войне, которые прямо противоречили политике Ленина, отстаивавшейся им с начала века: Сталин заявил, что считает «не пригодным» «голый лозунг „Долой войну!“». Ленин, конечно же, по возвращении тут же скорректировал курс «Правды» в сторону позиции «циммервальдской левой», заключавшейся в том, чтобы превратить войну империалистическую в войну гражданскую.

Между тем не только большевики считали необходимым прекращение войны: меньшевики так же, хотя и в других формулировках, в том числе в формулировке «мир без аннексий и контрибуций», принятой по предложению Троцкого в Циммервальде в 1915 г., настаивали на том, что не может быть никаких «благородных» целей «защиты отечества» в процессе умерщвления народами друг друга. Однако Ленин в написанной через год после Октябрьского переворота брошюре «Пролетарская революция и ренегат Каутский» в критике своего бывшего товарища поясняет разницу между позициями двух некогда союзнических крыльев социал-демократии в отношении войны: «Интернационализм Каутского и меньшевиков состоит вот в чём: от империалистского буржуазного правительства требовать реформ, но продолжать его поддерживать, продолжать поддерживать ведомую этим правительством войну, пока все воюющие не приняли лозунга: без аннексий и контрибуций. Такой взгляд выражали неоднократно и Турати, и каутскианцы (Гаазе и др.), и Лонге с Ко, заявлявшие, что мы-де за „защиту отечества“ [курсив Ленина. — А. А.-О.]. / Теоретически, это — полное неумение отделиться от социал-шовинистов и полная путаница в вопросе о защите отечества. Политически, это — подмена интернационализма мещанским национализмом и переход на сторону реформизма, отречение от революции. / Признание „защиты отечества“ есть оправдание, с точки зрения пролетариата, данной войны, признание её законности. А так как война остаётся империалистской (и при монархии, и при республике) — независимо от того, где стоят неприятельские войска в данный момент, в моей или чужой стране, — то признание защиты отечества есть на деле поддержка империалистской, грабительской буржуазии, измена социализму»[53] (курсив Ленина). И в этом случае, даже и оставив на совести Ленина болезненно отрицательное отношение к буржуазии, нельзя не отметить его очевидной правоты в неприятии каких бы то ни было «национальных» интересов в войне в целом.