ПОВЕДКА ПРО ЦАРЯ ГОНТАРЯ(Юрьевский фольклор)
ПОВЕДКА ПРО ЦАРЯ ГОНТАРЯ(Юрьевский фольклор)
Як за давние за часы та был у наших дедов
Царь Гонтарь, сильный, як Молодык ясный,
а еще был дитя, а то дитя плакало,
и пришел до него вояка, с шаблею на поясе,
так дитя хватилось за шаблю ту, и смеялось,
и смеючись, игралось, да и до верху подняло,
а сказал царю Гонтарю вояка тот: «Смотрите!
Буде дитя то, тот мальчик малый, великим,
а буде он на врагов ходити, на поле их бити,
и поверже мир целый до ног своих а потопче,
и будут цари его боятися, а Бога молити,
чтоб ушел скорее подальше от них,
а будут по нем жены плакати, чтоб пришел да жил,
и скажет им дитя наше малое: «Идите с другими!
А мне с вами возиться некогда, треба в Поход идти!
Треба в Поход идти, пороха считати!
А негоже мне с вами, бабами, забавлятися!»
Да сказавши так, шаблюку снял, дитяти отдал,
а царь Гонтарь ему другую дал с сребром, золотом,
с каменьями самоцветными, что как жар горят.
И стал Гонтарик молодой расти, посилятися,
и стал шаблюкой на всех похвалятися,
а как отец услышит, шаблюку возьмет,
в сундук положит, на замок запрет,
так Гонтарик кричит, ночи не спит, все назад просит,
и ему старшие оружие отдают.
Умер старый Гонтарь скоро ввечери,
за столом, после выпивки доброй, среди друзей,
а за него стал Гонтарик правити,
полки требовать, солдат набирать,
да все ходить по улицам, в музыки играть,
в барабаны бить, из ружей стрелять.
И сказали старшие: «Глядите-ка! Коли дитя еще,
а солдат любит, да музыки правит,
так будет дитя то царем сильным,
и нам земли прибудет, и себя прославит!»
Так и сталось скоро, еле Гонтарик взрос,
как в Походы сказал всем собиратися.
А потом войска свои повел на мир целый,
всех Царей побил, все Земли забрал,
а когда домой воротился Гонтарик,
стал он Отечество устрояти, а всем людям
стал землю давати, да работать на ней приказывать,
а лентяев до столбов привязывать,
и собрал людей, и так им сказал:
«Люди мои добрые, подданные мои!
Вашей кровью добился я славы большой,
а теперь скажу вам, что нет на свете
ничего, что лучше, чем…» А тут всадник летит,
Гонтарику кричит: «Враги идут, видимо-невидимо!
Земли наши отбирать хотят! Поднимайся, Царь!
Защищай людей твоих, что вокруг стоят!»
И назад поскакал, шаблюкой машет:
«Мне за тебя помирать надо! Теперь уже
говорить с тобой совсем некогда!»
Собирал тут Царь Гонтарь-Молодой полки
и вел их на врагов, разбил, рассеял,
и про всадника-вестника спрашивал,
нашли его, убитого, шаблю в руке держал,
а другой к сердцу перстень прижал,
что Царь ему в ответ бросил.
Хоронил его Гонтарь-Царь с почестью,
а всем сказал: «То слуга был верный мой!»
И сам позади за ним шел пешком,
а потом людей созывал, чтоб сказать им:
«Враги нападали на нас, а я сказать хотел,
что нет на свете ничего лучшего, как…»
А тут опять всадник летит, Царю кричит:
«Поднимайся, Царь наш, враги идут!
Враги идут от полудня горячего!
А много с ними войска разного,
коней лихих, всадников храбрых,
и скачут они скоро-скоро!»
Бросил ему Царь новый перстень свой,
людей отпустил, полки свои собирал,
говорил он войскам своим: «Видите!
Храбрость ваша не знает покоя!
Она в постельке теплой не спит, не нежится!
В постельке не нежится, на поле спешит,
чтобы крови горячей напитися!
А то видите на делах ваших сами,
когда в поле летите, чтоб с врагами биться,
чтоб побить сильнейших, прогнать их с него!»
И махнул рукой, на врагов послал,
и побили они врагов злых, рассеяли,
а потом Царь Гонтарь всадника искал,
и нашел его на земле убитого,
а и тот шаблюку в руке сжимал,
а до сердца прижал перстень Царский,
и за ним шел Царь, за гробом его,
пешком, без шапки, почесть отдал,
и сказали люди про Царя того:
«Скажут дети наши, что был Царь наш
храбрый и сильный Царь, да никто его
не мог в Поле сбить, в битве сразить,
одолеть его, до конца знищити,
и любил он дела военные, храбрые,
поведки старые про битвы тяжкие,
где зурна зурится,[159] руда рудится,
а где смерть, смеется зубами щербатыми,
и друга в бою хранил, врага не миловал,
а за всех людей своих душой болел!»
И был Царь Гонтарь в броне железной,
а на главе имел шлем серебряный,
очи горели его как звезды в ночи,
а была шаблюка его тяжелая,
что три вояки поднять не могли,
а была броня, что тысяча всадников
разом взявшись, подвинуть не могла.
На мизинце носил он перстень свой,
что силу давал ему за сто людей,
и дал его ему Царь один, которого Гонтарь
от врагов отбил, из плена спас,
а Царь тот был из земли дальней,
что у самого у Рая простиралася,
да что дальше ее идти некуда.
И у края той Земли Дальней поля лежат,
а с одной стороны хлеборобы идут,
плугари плугарят, землю пашут,
а с другой — Ангелы Божии идут,
Целину Святую вздымают синюю,
да Хлеб Свят сеют, Снопы вяжут,
да на Ток Божий везут, молотят,
а зерно летит — Души Христианские,
а зерно прорастает, то — дети малые,
а колосья стоят, по ветру клонятся,
а то — люди Божьи живут на свете ясном,
на свете ясном живут, Богу молятся!
И был у Царя Гонтаря Молодого конь,
а звали его Буланым конем,
а на том коне Царь Гонтарь воевал,
а на нем он за врагами скакал,
стада свои загонял, на воды гнал,
да по свету летел, искры сыплючи
из-под копыт его могучих,
а и конь Буланый тот Царя слушался,
на свист сам шел, в седло влазил,
в узду сам морду вставлял, ржал весело,
ржал весело, копытом землю бил,
хвост трубой держал, гриву по ветру…
Поведка эта была слышана автором этой рукописи еще в юные годы, когда он ее записал и в училище доставил, чем снискал похвалу учителя истории, любившего собирать разные народные песни. В них он искал следы эпоса, а в этой песне-поведке нашел указания на древние события, о чем и составил книгу. Участь книги неизвестна. Имя учителя Павел Петрович Попов. Он умер в годы революции, и, вероятно, сама книга его затерялась или погибла.
При сравнении Поведки про Царя Гонтаря с Легендой об Антаре можно видеть, что речь идет если не об одном и том же лице, то о лицах весьма близких друг другу. Поражает одна и та же формулировка личности Царя — защитника своих людей. В характере Царя Гонтаря и Царя Антыря есть черты не только сходные, но и весьма идентичные. Если изменено имя строителя Велкобора (Мекленбурга), так даже их имена созвучны. Однако, Гонтарь не имеет ничего общего с Гонтой, гайдамаком, свирепствовавшим у Желтых Вод во время известного восстания Малорусского населения против Поляков. В описании жизни Царя Гонтаря все слишком близко к примитивному укладу древних Царей.
В описании двух всадников, сообщающих о нападении врагов, видно Ведическое содержание: два Ашвина скачут, чтобы сообщить Индре-Царю и Богу, совершающему дневной путь по небу в Золотой Колеснице, о нападении Асуров, Духов Тьмы. Характерно, что их два, а не три. По этим двум героям можно судить, что они весьма близки к Кастору и Поллуксу Греческой Мифологии, а не идентичны им.
Наконец, описание Дальней Земли, граничащей с Раем, тоже характерно. Это — отголосок идей, имевших место в Ведические времена, когда Народы-скотоводы покинули степи Средней Азии, отправляясь в степи[160] Юга России, где была «Райская Земля, богатая млеком и медом». Что такой край был известен нашим Пращурам, нами указано в книге «Происхождение Русов». Та же идея была и у племени Гуарани в Бразилии, внезапно бросившего свои места и кинувшегося в миграцию, в которой погибла большая часть людей.
В Мекленбургских преданиях говорится о Царе Антыре, как о сподвижнике Александра Великого Македонского, который после походов Александра захватил управление Северными Землями.
При сопоставлении двух текстов видна связь их друг с другом. Вот что говорит Мармье о Царе Антыре:
«Когда войска Валленштейна[161] в Тридцатилетнюю Войну[162] захватили Мекленбург, в одном из потайных шкапов Доберанского Монастыря была найдена книга об этом Царе, в стихах, примитивных и тяжелых, как самые тяжкие страницы Небелунгов или старинные песни Дитриха, где соответствующие места Антыря, этого Арабского героя, имя которого странным образом совпадает с именем героя Мекленбурга, производят сильное впечатление: «Храбрость, говорит неизвестный автор панегирика, не имеет отдыха. Она не спит в постели. Она кровью утоляет свою жажду. Это легко видеть в героических действиях этих героев-воинов, храбро кидающихся в сечу и побивающих сильнейших врагов».
«Был некогда в этой благородной Земле Вендский Царь, воспетый поэтами.
Он назывался Антырь. Это был муж большой храбрости, покрытый славой.
Он любил похвалы, воздаваемые (Героям,) Битвам и делам храбрости.
Он был столь храбр и силен, что никогда никто не мог его лишить оружия и тяжелых доспехов.
Защищая друга, он кидался в бой со смехом против вражеских полчищ. Для тех, кого он защищал, у него были лишь ласковые слова, но когда он шел в бой, его взгляд горел диким огнем, и огонь вырывался из его рта.
Он носил острый меч, который проливал волны крови, и тот, кого он ранил, не выздоравливал никогда.
Этот меч был столь крепок, что никогда никто не мог его сломать. Несчастье тому, кто попадался под его удары! Если меч лишь касался его тела, ему был конец.
Броня Антыря была черной, а шлем сверкал белизной. Его щит был так тяжел, что тысяча всадников не могла бы его отобрать. Он носил на пальце перстень, дававший ему силу пятидесяти человек. Это при помощи перстня он творил свои блестящие дела.
Его конь назывался Букранос. Это был ужасный зверь, твердый как камень, имевший голову, как у быка, и из-под ног его летели искры. Герой (сидевший на нем) был недвижим, как скала, его нельзя было ни схватить, ни испугать (подвинуть), и все, кто на него налетал, падали под его ударами…»
На этом месте Мармье обрывает описание Царя Антыря. Однако, этого отрывка уже достаточно, чтобы можно было сравнить его с Поведкой про Царя Гонтаря. По многим выражениям этих двух Легенд можно заключить, что рассказ идет об одной и той же персоне.
Упоминание о быке в описании коня Антыря — отблеск Божественного Атрибута. Ведийцы считали коня Божеством или, в крайнем случае, существом, пребывавшим среди Божеств и покинувшем их, чтобы «прискакать к людям». Говоря, что конь был как бык, автор подчеркивает его связь с Богом-Отцом, одно из изображений которого — Бык.
В другой Легенде о трех братьях — сыновьях Годлава (Готлиб?) Рюрике, Синеусе и Труворе, рассказываемой приблизительно так же, как в Летописи Нестора, говорится между прочим, что «народ на Руси страдал под страшным игом, от которого даже не мечтал освободиться, и Братья его от него освободили, и хотели было возвращаться к себе, как народ их просил оставаться и занять место прежних его Царей».
Из этого места видно, что на Руси до Варягов были свои цари, но что после них было чужеземное иго, довольно продолжительное, закончившееся приходом освободителей — Трех Братьев Рюрика, Синеуса и Трувора.
Важным является место, где говорится о прежних царях на Руси, права которых были нарушены тиранической властью чужеземцев. Таким образом понятно, почему есть несоответствия в Летописях в местах, касающихся «призвания Варягов» на Руси. Летописи были кем-то подчищены, и из них было выброшено начало, относившееся к добрых 1500 годам Истории Руси.
Само описание Трех Братьев может быть извращенным заимствованием из Летописи Нестора, переделанным Славянами Мекленбурга на свой лад. Однако, мы подчеркиваем, что, согласно этому преданию о Приходе Варягов, обнаруживаются два факта: существование иноземного ига и существование периода собственных Царей на Руси до этого периода порабощения.
Эта запись «Мекленбургской традиции», как выражается г. Мармье, имела место за 110 лет до наших дней и была сделана г. Мармье, Французом, человеком, не заинтересованным в наших идеях.
О существовании многовекового ига на Руси известно из документов и известно, что это было иго Хазарское (Башмаков, Фогельсон).
С. Фогельсон начисто отрицает существование предыдущего периода в жизни Руси, когда были там собственные Цари. Делает он это из своих соображений возвеличения Хазарского Царства. О дохазарском периоде, когда была собственная Династия Русских Царей, все сведения из хроник вычищены Детописцами, переписчиками по указанию, вероятно, сначала Варягов-князей, а затем Греков-«просветителей». И тем, и другим удобно было, чтобы Русский народ забыл о собственном Царстве и своих Царях.
Между тем, нам известно, что раньше был еще Родовой период, когда Русы управлялись Родами.
Третьими заинтересованными в сокрытии нашей Истории лицами оказались Германские ученые, которые либо скрыли документы, либо их уничтожили, а также переделали в свою пользу.
«Дощьки Изенбека» об этом периоде говорят, хотя и смутно. Хронологии в них с точными данными нет, а зато есть разбросанные в тексте сведения, положительно подтверждающие существование в жизни Руси трех периодов. Русь-на-Ра-реке[163] с городом Голунью в них указана. Указано также, что эта Русколань пала под давлением Готов, а о Греках этого периода Дощьки говорят, как о Грецколани или Элани. Среди Эллинов того времени уже существовало племя, носившее имя Греков, и Русы, имевшие дело с Эланями (Эллинами), называли всех их Грецколанью, или Грецями.
Дальше автор говорит, что Венды, придя на их габитат,[164] имели мирный характер и были склонны к агрикультуре,[165] однако, беспрерывные войны, которые они должны были вести с соседями, и безжалостные разорения, которым они подвергались, начисто изменили их характер. Будучи беспокоимы Саксонцами и Датчанами, они перековали свои рала на мечи и вырвали бревна из изб, чтобы сделать из них корабли. Они стали воинственны, подозрительны, мстительны, и вскоре о них стали говорить с таким ужасом, как и о Викингах.
На женщин, как на существ, жаждущих мира, они, люди войны, смотрели с пренебрежением. Многожество у них было в ходу. Женщины должны были исполнять тяжелые работы, тогда как мужчины занимались одной войной. Когда муж умирал, жены должны были либо зарезаться на его могиле, либо броситься в костер, чтобы сопровождать его в загробной жизни. Мармье указывает, что этот обычай существовал в Польше до Х века, а на Руси до XI века. Последнее нам кажется неверным, так как этот Скифский обычай не мог быть в ходу, начиная с принятия Христианства.
Далее автор сетует, что не имеет в своем распоряжении законченной Мифологии Вендов, благодаря чему можно было бы установить родство и отношение их к другим народам Востока. Некоторые данные об этой религии все-таки можно найти в книге Петерсена, изданной Обществом Антикваров Севера (1839 г.) и и в труде Франка, одного из историков Мекленбурга. Автор упоминает еще историков Клювера, Ден Гемпеля, Штудемунда[166] и других.
Религия Вендов, говорит Петерсен, носит грубый отпечаток, свойственный мифологиям древних народов, у которых чувство эстетическое еще не развито. Искусство и мифология всегда интимно[167] связаны между собой. У Вендов видны общие черты в некоторых случаях со Скандинавами, что, вероятно, указывает на их общение между собой, либо на общий примитивный[168] источник, откуда обе эти мифологии произошли.
Венды признавали Высшее Существо, Вечное, Неизмеримое, Неопределимое. (Здесь мы укажем на общность идеи с Индийской идеей Брахмы, считающегося Непознаваемым). Этому Божеству не воздвигали Алтарей, и Его не называли по имени. (У Семитов имя Божье тоже не произносится. Имя это Элогим, Эллоах, Адонаи. Произносится лишь имя Иеговы). Это Существо было Принципом Творения всех вещей, Органический Закон Мира, Судьба мрачная и ужасная, скрытая вуалью будущего, скорее идея, чем Божество или реальный персонаж, символ, чем образ живой и ощутимый.
Другие Божества были причиной явлений, как и разных действий в жизни человеческой, но они все были подчинены Верховному Существу Без Имени. Многие ученые считают, что ему не воздвигали статуй, другие считают, что его представляют в виде статуи с Тремя Главами, или, как говорит Мармье, «разновидность Индийского Тримурти, существовавшего во многих Вендских храмах. Это мнение сейчас разделяется всеми, как наиболее рациональное».
Как он говорит дальше: «Под этой сферой без границ, где плавает Высшее Существо, Загадочное и Невидимое, появляются второстепенные Божества, действующие прямо на человека».
Мармье говорит: «Здесь, как и во всех Мифологиях, можно отыскать принцип Добра и Зла, Порядка и Хаоса, Плодовитости и Разрушения. Бог Зла называется Чернобог (Црнобох), «Черный Бог», представляемый то в виде злого волка, то в виде человека, держащего зажженный факел в руке. Ему приносились кровавые жертвы умилостивления».
Здесь мы должны отметить, что Чернобог в Славяно-Русской Мифологии, соответственно «Дощькам Изенбека», находится внутри Кола, центром которого является Сварог, и Чернобог в борьбе с Белобогом как бы сдавлены с одной стороны Сварогом, а с другой — Сонмом Богов Подчиненных, как Хорос, Яро, Вышний, Сивый и т. д. Этим как бы указано, что ни Добро, ни Зло «победить друг друга не могут, ибо за равновесием между ними следят сам Сварог и все остальные Боги».
Материалистическим объяснением такого порядка Сонма Богов было бы утверждение, что это в некотором смысле «схема Божественного Атома», ибо в этом Коле Сонма Богов заключено равновесие между положительным и отрицательным началами нашей видимой Вселенной. К счастью, есть еще не менее реально существующие вещи, как например, абстракция, которая выходит за пределы материи, но без которой невозможно существование материального мира. Здесь можно видеть, как древние идеи касаются современных![169] В общем, человеческая мысль какого бы то ни было времени — это то «общее бродящее пиво, находящееся в едином чане, имя которому — Вселенная». Вопросы Космогонии, старой и новой, сегодня, как никогда, интересуют человечество.
Славяно-Русская идея Сонма Богов заключается в подразделении его на Триглавы: Великий Триглав, Малый Триглав и т. д. Троичность подразделения Божеств проистекает из кратности 3 к 12, по числу месяцев года, ибо в Славяно-Русском понимании каждый месяц и каждый день был посвящен Божеству месяца, недели, дня. Как видно, и здесь соблюден принцип Триглава. Славянское язычество было весьма далеко от того «примитива», каким нам его старались изобразить наши «просветители-Греки». Приницип Троичности соблюден в Славяно-Русском язычестве и в учении о Прави, Яви и Нави — Трех Элементах Существования Мира.
Относительно Чернобога можно сказать, что если ему и были приносимы кровавые жертвы, то этими жертвами были либо пленники, либо нарушители Законов. В те времена и весьма цивилизованный Рим рубил десятками тысяч Германских пленных, откуда даже произошло немецкое слово «капут», т. е. конец. «Капут» по-латыни обозначает «голова». Таким образом, Славяне, если они даже приносили кровавые жертвы, были нисколько не ниже цивилизованных Римлян. Даже наши современные нравы мало чем отличаются от жестоких нравов пришлого: достаточно вспомнить отношение Японцев к пленникам или советский террор. Мы очень мало ушли от этих времен!
Белобог, Бог Добра, обладал светлым и радостным ликом. Он похож по описаниям на Исландского Бога Балдера. Мармье добавляет, что Белобог является одним и тем же персонажем, что и Бог Святовид (Свентовид). Одним из самых славных его храмов был храм Арконский на Рюгене. Саксо Граммариен[170] нам сохранил его описание. Мы должны, однако, отметить, что язычество таким образом имело не только религию, но и храмы. Если оно не смогло удержать их до наших дней, претворив религию тем временем в некую гуманную дисциплину (мы имеем в виду жертвоприношения Чернобогу, которые практиковались несомненно под Скандинавским и Германским влиянием, ибо у Германских народов человеческие жертвы были постоянным атрибутом религии), близкую к Ведической, то виной тому был Германский Дранг, борьба, постоянные войны, разорения, несчастья. Венды, наиболее западные из Славян, поплатились за это самостоятельностью.
Другие Славяне, жившие дальше, смогли противостоять Германскому Дрангу и смогли развить свою собственную культуру. Однако, всем Славянским племенам свойственно чувство человечности и любовь к искусству. Все они, более или менее, отличаются от рационалистических Западных народов именно этой стороной своей психики. Чувство у них всегда в конце концов выше расчета.
От Вендов осталась Вена, которую до сих пор Чехи называют Видень, а венцев — «виденяци». Близкое этому слово «Вено», вероятно, имеет менее шансов быть причиной названия города Австрии, как известно, Славянской по существу, но говорящей по-немецки.
Венды, или Венеты, вероятно, один и тот же народ. Венеты создали Венецию, латинизированную с самого начала ее истории. По-чешски Венеты называются Бенятами. Все эти племена в древние времена, вероятно, обладали одной и той же религией, потому что общие черты таковой встречаются и в Новгороде, и на Рюгене, и в Киеве.
Так называемая Компаративная[171] Мифология, адептом которой является Хеггерти Крапп, стремится ввести в описание Божеств, фольклора и легенд рационалистическое начало, что явно невозможно, ибо предмет религии какой бы то ни было страны или эпохи всегда иррационален, и рациональности в этой области нечего делать. Даже если этот вид мифологии даст какие-то результаты, то не больше, чем «перевод с Санскритского на Английский» с комментариями, значущими, что «Зевс, например, Юпитер, а Ашвины — Диоскуры».
Однако, полной идентификации нет, как нет перевода слова «уют» с русского языка на французский. По-немецки есть «гемют», что, вероятно, одно и то же, или что взято со Славянских языков, но по-английски такого понятия нет. Так и в Мифологии. Есть Божества, совершенно «непереводимые» на Божества других народов и культур. Для того, чтобы такой «перевод» был возможным, надо иметь полную идентичность, а таковой быть не может, ибо сами народы и эпохи неидентичны! Приблизительное же сопоставление Божеств всегда возможно, но его делали и раньше, не преувеличивая своих возможностей и не претендуя на абсолютную точность.
Функциональные отношения Божеств еще ничего не доказывают. В лучшем случае они обозначают, что понятия о Божествах эволюционируют, рафинируются и становятся из материальных в той или иной мере (чурбан, например) духовными, абстрактными, причем проходят через антропоморфизм, чтобы стать чистыми абстрактными представлениями. Материалисту в духовной области просто нечего делать!
О Вендах можно сказать, что они прошли в истории, оставив лишь кусочки их Мифологии, но другие кусочки остались у других племен, и в конце концов восстановить по ним всю мозаику Языческой религии не так уж трудно. Многих ученых сбивает с толку то обстоятельство, что они забывают об обра зе Божеств, о той идее, какую в них вкладывали народы в разные эпохи. Эти идеи тоже эволюционировали, как всё на земле, именно потому, что всё идет от более грубого к сублимированному.[172] Но эти идеи уже не Божества, а лишь то, что с ними было связано, они представляют собой особый предмет философии религии, причем даже философии образа в религии.
У Вендов храм Арконы на острове Раяна (Рюген), сообразно описанию Саксона Грамматика, был построен в середине города и окружен двумя оградами. Статуя Белобога имела четыре головы (по числу сторон света), обращенных на север, восток, юг и запад. На поясе его был меч, а в правой руке — рог, который священники наполняли вином в праздники, чтобы судить, каков будет урожай в году. Бычий рог имел священное значение, так как бык у Ведийцев был образом Бога-Отца, творящего жизнь, а сам Индра изображался вначале в виде быка. Небесный Бык и Земля-Корова — это первые Божества Пастушьего периода жизни Славян.
Переход от простой охоты к Пастушьей жизни был связан, конечно, с религиозными верованиями, ибо с этого момента на чиная пища-Бог была каждый день в распоряжении кочевников, какими являлись Славяне в этот период. Ясно, что пища, Божественная в себе, ибо давала жизнь, нашла олицетворение в Быке и Корове. Корова была Благом в жизни, но Бык был Причиной Блага, ибо Млеко появлялось лишь вследствие оплодотворения Коровы Быком. Дальше образ Быка был распространен на все Небо, и Дождь, оплодотворяющий Землю, стал актом осеменения Земли. Потому все, что касалось Быка и Коровы, как рог или шерсть, стали тоже священными.
Арконский храм, как мы сказали, был окружен двумя оградами. В первой передвигались священники, а во вторую, вероятно, заходили лишь высшие из них, и наконец в Святилище заходил лишь Архипастырь,[173] высшее духовное лицо среди жрецов и начальник всех священников. Нужно отметить, что иерархия Языческих религий мало чем отличается от иерархии всякой ре лигии. В основе ее лежит посвящение, и, вероятно, были священники, как у Ведийцев, могшие читать молитвы, но не имевшие права жертвоприношения. Затем шли жрецы и, наконец, за ними были старшие жрецы и Архижрец, начальник всех жрецов.
Когда священник заходил в Святилище храма накануне праздника Жатвы, чтобы подмести и произвести чистку, он старался даже не дышать и всякий раз выходил за двери, чтобы набрать свежего воздуха и отдышаться. Никто иной не смел вместо него производить эту работу, и он сам, не дыша, мёл и убирал (что служило часто причиной смерти, особенно в старости, и было всегда истолковано другими жрецами как наказание за невыполнение предписания или недостаток благоговения).
Когда на другой день собирался на празднество народ, он становился вокруг храма. Впереди стоял отряд из трехсот всадников Гвардии храма, за ними — знатные люди, а затем народ. Таким образом, мы выясняем две вещи: во-первых, что Гвардия при храме состояла из всадников. Напоминаем при этом, что гвардия Индо-Ассирийской конницы, вторгшаяся в Ассиро-Вавилонию и прорвавшаяся до Сирии, состояла из «Марийцев», воинов, одетых в красные туники и посвятивших себя Мор-Маре, Богине и Богу Смерти. На Руяне (Раяна, Рюген) были тоже всадники, посвятившие себя религии. Вторая вещь, не менее важная, заключается в том, что всадники были на конях. Лошадь — священное животное не только воображаемых «арийцев» прошлого, о которых утверждали «нази»[174] в Германии, основываясь лишь на утверждениях своих ученых, но она являлась священным животным Скифов в Средней Азии и Славян на Раяне.
Это весьма важно для нашей Предистории, так как мы полагаем, что горы Загрос в Иране были временным габитатом[175] Славян; само их название Славянское, обозначающее «Загорье», и до тех пор, пока нам не доказали филологически, что это название Персидского корня, мы будем это утверждать. Временное пребывание[176] в Загорье Славяне выбрали, уйдя от преследований Гуннов в Средней Азии, в Загорье окрепли, создали многочисленную конницу и с ее помощью разбили государства Месопотамии, прорвавшись до Сирии.
Оттуда идут и некоторые Сумерийские[177] слова, находящиеся в русском языке, как «кургала» — курган, «ступа» — степь («ступа» сохранилась и в Индии, доказывая этим, что Индусы тоже находилось в сношениях с Сумерией.[178] «Ступой» в Индии называются сооружения богомольных людей, кладущих камень в определенное место, которое они считают священным. Кладущий камень думает, что он принес камень на постройку храма).
«Марийцы» произвели сильное впечатление на всех Индо-Арийцев, потому что Мара-«Мерроу» есть в языках Кельтов, Галлов и Шотландцев. Ирландия даже сохранила понятие о «Црнобоке»-Чернобоге, как утверждает Вальтер Скотт. Наконец, Праздник Жатвы, так усиленно насаждавшийся при Гитлере в Германии, был Языческим Славянским праздником. Был ли такой у Германских племен, мы не знаем, но на Раяне-Рюгене его праздновали.
Перед праздником Жатвы священник наливлл в рог Святовида-Белобога вино, и если его количество не уменьшалось, это был знак действительно хорошего урожая. Пролив немного вина перед статуей, священник отливал в чашу, отпивал из нее, выражая пожелания блага народу (отсюда идут пожелания при выпивке «доброго здравия» и «всего наилучшего», укоренившиеся в Русском народе), совершал молитву, доливал вина в рог и давал его в руку Белобога. Точно так же когда Ведические жрецы совершали акт причастия Сомой, они поливали немного амброзии либо перед Агни, либо на Костер Агни, просили благ для народа и затем давали Сому остальным верующим. Последнее носило характер единения с Богом, как и Христианское Причастие носит тот же характер, ибо, если Ведийцы представляли, что в этот момент происходит на Небе такое же Причащение Сомой Богов и что Ведийцы сливаются с ними в одном акте, Христианское Причащение является отождествлением[179] с Агнцем Мира, Закланным за Грехи Человечества, что обозначает соединение со Спасителем Мира.
Возвращаясь к ритуалу Праздника Жатвы, скажем, что после объявления народу предзнаменования хорошего урожая люди несли приношения Белобогу, главным из которых был большой хлеб-медовик, испеченный с медом, за который священник прятался, спрашивая: «Видите ли меня, дети?» — «Нет, не видим!» — отвечали те. — «Ну, давай Боги, чтобы и на будущий год не видели!» — заключал обряд священник.
Интересно, что на Руси еще перед самой Первой мировой войной был точно такой же обычай на Щедрый Вечер под Рождество: хозяин садился за стол под образа и прятался за большой сладкий каравай, спрашивая: «А видите ли меня, дети?» — «Нет, не видимо!» — «Ну, дай Бог, чтоб и в будущем году не видели!» Общность между обычаем Вендов на Празднике Жатвы и нашим, южно-русским, под Рождество настолько очевидна, что можно смело говорить о единстве обычая. Может быть, южно-русский обычай был перенесен на Рождество из-за принятия Христанства и из-за преследований, которым подвергали Русских Православные Греческие священники и епископы. Что эти преследования имели место, можно видеть из целого ряда исторических рукописей тогдашних проповедников; «И попы, совершая требы, не ошибнутся Перуну молбы ставити» — говорит одна из таких древних рукописей. На юге Руси, в Юрьевке на Днепре, говорилось о «жрятве роду», причем говорилось с опаской и считалось как бы запрещенным действом. На Рождестве катали в Юрьевке с криком и песнями Соломенное Колесо, т. е. колесо с телеги, обернутое соломой и просмоленное, через втулки которого вдевалась палка («кий»![180]), и тогда молодежь, главным образом подростки лет по 17, бегали с ним по снегу. Этим как бы возвещалась близкая «Весна Щедрая», которую так и называли, а старики добавляли: «Весна щедра да ладна!» Тут виден пережиток язычества, сохранивший имя Щедрыни-Лады и Ладо-Бога.
Название палки, продеваемой в колесо на Рождестве, «кий», явно указывает еще на времена Кия, Князя Киевского, построившего Град на Днепре. То же слово применяется и в биллиардной игре, где палка для игры называется «кием». Между тем «кий» в церковнославянском языке имеет значение: «кий бо иде вслед мене», т. е. «какой», «тот, кто», или же «кий же», «какой же». Корень «кий» встречается и в имени Славян-Дакийцев (по другим источникам «Докийцев»). Римляне называли это государство «Дация»,[181] а Славян — «дасийцами».[182] Они жили к северу от Дуная.
Вероятно, говоря о «данайцах, приносящих дары», Греческие и Латинские источники имели в виду Дакийцев.
В украинском наречии слово «доки» обозначает «до каких пор». В русском языке слово «дока» обозначает хитрого человека: «Это до-о-ка!» Между тем, «дары Данайцев» были опасны именно своими последствиями, ибо Данайцы были хитрыми.
Из этого выводим, что Данайцы и Дакийцы, вероятно, были идентичны. Они представляли из себя гостеприимный народ, дававший подарки гостям, но не позволявший себя обманывать!
Конечно, мы говорим здесь в смысле догадки, что Дакийцы, или Данайцы, или Венды, вероятно, были если не одним народом, то близкими друг к другу племенами.
Венды, как и прочие Славяне, праздновали Праздник Жатвы не столь потому, что он был установлен их религией,[183] как потому, что их религия была основана на циклах года, и Жатва была завершением этого годового цикла, начинавшегося осенью, после посева озимых.
Триста всадников, как мы сказали, составляли как бы Гвардию Белобога. По крайней мере, так говорит буквально Мармье. Белобог сам был всадником и имел белого коня, как говорит автор. Часто утром этот конь был в мыле, и тогда священники утверждали, что «Белобог куда-то скакал на нем ночью».
Во-первых, белый конь является, как мы сказали прежде, необходимым участником Жертвоприношений Ашвамеддха[184] у Индусов прежних веков, во-вторых, белый слон, белая ворона и т. д. были у разных народов если не предметом культа, то во всяком случае в их появлении или возникновении видели некое священное явление. В Индокитае белый слон (Сиам[185]) находится при Храме Будды и считается не только священным, но даже чуть ли не божественным. На белом коне выезжают цари русских сказок, белый конь был Княжеским Конем, он же упоминается в былинах. Среди лошадей, которых Ведийцы считали «вырвавшимися из Сонма Богов», Белый Конь был самым почитаемым. У Русских Славян Белый Конь был почитаемым больше других коней. Испанцы говорят, слыша гром: «Конь Святого бежит!» Зевс Персидский скакал впереди Ксеркса в колеснице, запряженной восьмеркой белых коней (Геродот. VII, сорок, Зевс, I, 338. 783 и др.). Фиванские[186] Амфион и Зефос в переводе с греческого означают «белые кони». Таким образом, Белый Конь Белобога имеет общий Индоевропейский характер. В Риме белые кони были животными Юпитера.
Перун, Бог Грома и Молнии, в старое время назывался в Карпатском крае «Веркун», или «Вергун». В Балтике он носит имя Перкун и у Славян — Перун. По одним данным (Славянским) он скачет на Белом Коне, по другим (Балтийским) у него Рыжий Конь. По некоторым данным Ашвины, Вестники Утренней и Вечерней Зари, были на Белых Конях. Славянские близнецы Валигора и Вырвидуб были вскормлены волчицей и медведицей (согласно книге Р. Шуберта, 1890 г., стр. 35, изд. в Бреслау). Тут видно, что среди многих легенд Индоевропейских народов (например, про Ромула и Рема) есть общая связь и что животные этих легенд имеют, вероятно, еще тотемический характер. Вообще же для пущей важности говорилось о каком-либо герое, что он необычен и добавляли при этом: «Он вскормлен не женщиной, а зверем!» В данном случае в таком рассказе проявлялась тенденция видеть чудесное даже в прошлом героя.
Возвращаясь к жизни Вендов, мы должны сказать, что для содержания Храма на Раяне (Рюгене) шла треть с добычи при набегах пиратов (обычного явления того времени, ибо пиратством занимались все Северные народы) и кроме того, с населения брали особый налог. В Киевской Руси на это шла «десятина», т. е. десятая часть урожая. Князья собирали свою часть в Полюдье, после Овсеней, или Овсен, Праздника Осени, вероятно, в первых числах октября, когда заканчивались все полевые работы. В эти дни Русские Славяне справляли Тризны по убитым на Поле Сечи и по всем усопшим. Триста всадников, о которых мы уже сказали, были связаны с Храмом и, вероятно, находились возле него, готовые по первому требованию защищать не столь город, как Храм и священников. По другим источникам они были одеты в красные туники, что сближает их с легендарными «Марийцами», Гвардией Индоевропейцев, прорвавшейся в Сирию, когда были разбиты армии Ассиро-Вавилонии.
В Ирландии в ее фольклоре указано видение «красного экипажа», означавшее, что царь, видевший его, должен умереть в течение дня. Вероятно, это видение связано с легендой о боевой колеснице «Марийцев» или коннице в красных туниках, за которой следовали колесницы, в дальнейшем ассоциировавшиеся в народном эпосе [с этой конницей].
Богиня Эпона, покровительница лошадей, игравшая такую роль в жизни Римских легионов, Кельтского происхождения. Но связь Культа Белого Коня Белобога Раянского Храма, несомненно существующая с Культом Эпоны, идет дальше, к своему Ведическому источнику, где («Риг-Веда») «Лошадь вырвалась из Сонма Божеств и прискакала к нам».
Александр Крапп производит слово «Богиня» от санскритского «бриг-[187]» (увеличиваться, усиливаться, возрастать), откуда прилагательное[188] ирландское «бриг» — сильный, удачный. Мы склонны думать, что этот корень идет от Славянского «Бог» или Персидского «Бга»,[189] что означает одно и то же — Божество. Ведическая религия и религия Зенд-Авеста[190] родственны. Источник их общий. Наконец, Иллирийские поселения были и в Ирландии до прихода Кельтов, перенявших от Иллирийцев их Цернобока (Чернобога) и Мерроу (Мор-Мару).[191]
Культ Белобога, таким образом, связанный с его противоположностью Цернобогом Иллирийцев и Славян является тем же Культом Армузда и Аримана (или Ормузд-Аримана). Позже отголосок того же Культа мы находим в рассуждениях Достоевского: «Бог и Дьявол борются между собой, и душа человеческая — арена этой борьбы». Ницше отчасти намекал, что Добро и Зло — это «человеческие понятия» и что есть область «по ту сторону Добра и Зла», считая, таким образом, что Добро и Зло — лишь некоторый вид антропоморфизма в области морали. Но Культ борьбы Индры со Злом, Культ борьбы Добра проходит красной нитью через все религии. Отрицать Добро и Зло значит ликвидировать всякую религию и лишить таким образом человечство всякого стремления к совершенствованию. Никакая цивилизация без этого стремления невозможна. Значит, невозможна и эволюция общества.
Венды, как и все Язычники, искали предзнаменования в религии, считая, что Боги их могут послать, особенно в случаях войны или народных бедствий. Предполагая идти на войну, Венды приносили к Храму шесть копий, которые втыкали попарно в землю. После этого священник приводил священного Белого Коня и заставлял его перепрыгивать через пики (копья). Если Конь поднимал первой правую ногу, это считалось хорошим предзнаменованием, если же левую, то война откладывалась.
На том же Рюгене было другое Божество о семи главах, соединенных в одной, статуя имела семь мечей, висевших на поясе, и восьмой находился в руке. Этот Бог Семиглав, вероятно, был Богом Седьмицы, настоящего, текущей жизни, материальности, заботы о повседневном и был, вероятно, идентичен с русским Семиком. Будучи организующим началом материальности, это Божество несло в себе и Законы таковой, законы группы веществ, основанных на священной седьмице (семерке). Древние Славяне получили их верование в священный характер этой цифры от Ведийцев, измененное имя которых носили сами Венды.[192] Ведийцы же, вероятно, хранили это знание от еще более древнейших времен, восходящих к неизвестности, [к] Праведической Культуре, теряющейся во мраке тысячелетий прошлого.
Саксон Грамматик говорит еще об одном Божестве Рюгена, которое носило имя Поренута (вероятно, Перуна), имевшего четыре лица, а пятое находилось в его руках или на груди. Вероятно, количество лиц Божества соответствовало количеству Атрибутов или Функций. Каждому Божеству приписывались определенные Функции в жизни, а у некоторых из них, главнейших, было, как видим, до семи Функций, восьмой же являлось повторение первой.
Прошлое Вендов — Пастуший период, поэтому понятно, что рог или голова быка служили подножием Божества в Редарире (Родарь). Об этом священном граде Мекленбург-Стрелица мы еще расскажем ниже. Статуи Богов или идолов стояли там на множестве подпорок, имевших форму рогов. Мармье говорит так: «В провинции Редарир (Родарь), в настоящее время Княжество Мекленбург-Стрелицкое, в середине священного леса, где никто не мог касаться деревьев, можно было видеть странный город в виде треугольника, с широкими воротами с каждой стороны угла. Двое из этих ворот были открыты целый день, но третьи, бывшие самыми малыми, были почти все время закрыты. Это через них надо было пройти, чтобы добраться до морского берега. На этом грустном и пустынном берегу возвышался Храм с Идолами, на сваях, имевших форму рогов животных.
Стены этого Храма были увешаны большим количеством скульптур, представляющих Божества, Богов и Богинь. Внутри Храма виднелись те же Божества в виде статуй, одетых в доспехи и с шлемами[193] на голове. В этом Храме священники хранили знамя Вендского войска. Одни священники имели привилегию приносить жертву и садиться внутри Храма, тогда как верующие молились стоя.
В важных случаях жизни народа священники падали ниц, наземь, произнося непонятные слова, затем делали отверстие в земле и говорили что-то (сравни с «дырмоляями» Владимира Соловьева!), видимо, Божеству, находящемуся в земле, как бы Оракулу, который отвечал. Затем закрыв дырку куском газона (дерна), они выходили к народу и сообщали слышанное.»
Среди Южно-Русских крестьян в случае безнадежной любви, например, практиковался такой обычай: надо было провертеть в дверях дырку, приготовить такой же величины «чоп», нечто в виде пробки, произнести в дырку имя возлюбленной или жениха и быстро забить дырку «чопом», так чтобы дыхание не успело выветриться из дыры. Этот пережиток прошлого имел большое значение. Родители, противившиеся выдаче замуж девицы из их семьи, узнав стороной, что жених «законопатил имя» их дочери, бывали охвачены суеверным страхом и соглашались на брак. Они знали, что в случае дальнейшего отказа они рискуют навлечь на себя бедствия — пожар или наводнение, гибель урожая, а главное, девица обречена на «тающую смерть», т. е. она истает, как воск, и умрет. Ее силу «вопьет Земляной через дыру», говорили они. Таким образом, мы видим древнюю связь между этим поверьем и магией, применяющейся влюбленными на юге Руси (Юрьевка на Днепре), и оракулом Вендов. Несомненно, что эта практика идет из общего источника. Оракул, «говоривший через Землю», был средством не только воздействия на воображение Язычников-Вендов, но он доказывал прямое общение Жрецов с Божествами. Об этом говорит «Хроника Дитмара из Мерсебурга[194]», цитируемая Мармье.
Другая традиция говорит, что столицей Родаря была Ретра. Этот город имел девять дверей (сопоставить с выражением русских народных сказок: «за двадцатью дверями, за сорока замками»). В середине города был красивый Храм, где находилась статуя Радигарда (Радогощи?) из золота, крытая кожей буйвола, и в руке Божества была алебарда. Это был Бог Силы и Чести. Сива была Богиней Плодовитости и Дюбви (вероятно, Лада). Ее изображали в виде обнаженной девушки, закрытой лишь наполовину длинными волосами до колен. В правой руке она держала яблоко, а в левой — виноградную кисть.
Прове (Прав), Бог правосудия, находился среди обсаженной большими деревьями (вероятно, дубами) площади. Царь приходил туда восседать, как Людовик Французский, под дубом, чтобы судить своих подданных. Лишь один священник мог войти туда, а если туда забегал преступник, то он был вне власти судей и мог оставаться там, сколько ему было угодно. Наказать его не могли. Это то же, что и персидский «бест»,[195] куда преступник мог спрятаться от руки Немезиды.
Венды поклонялись еще Подаге, Богу времен года[196] (Дажбо[197]), дающему все, что человеку необходимо для жизни, и Флину, Богу смерти (Мор-Мара). Последнего изображали в виде скелета, несущего на своем плече льва. Это изображение имело символическое значение, указывающее на смерть, побеждающую всякую силу. К этому культу определенных Божеств Венды присоединяли еще обожествление сил природы. Они приближались со священным уважением к источникам, лесам, в водах озер они видели Русалок, в лесах они слышали, как древние Греки, Голоса Пророчества. Дуб был для них эмблемой творческих сил природы и Принципа, ими управляющего. Дуб в Русско-Славянском мире был образом Сварога, так что в этом отношении Венды оказываются в прямой связи с нами. Старый пень, почерневший от времени, лишенный листвы и заросший мхом, был для них седалищем Лесобога.
Всякий предмет у Вендов кроме его прямого значения обладал еще скрытым элементом, который имел мистическое значение и, вероятно, был той монадой, которой Русские Славяне придавали значение и сущность Прави. Явью же было то, что мы видим в предмете. Ту же идею мы находим в Индии, Китае, Японии и в учении Святого Фомы Аквинского.
В Ольденбурге дубы были в ограде Храма. В Штетине приносили подарки прорицателю, который гадал по поверхности ключевой воды. Если такой источник вытекал из-под дуба, он имел особенно священное значение. Проходя в разных местах, верующие вешали на деревьях изображения Божеств или символические фигурки, ленты или клали цветы. Храмы обычно строили Венды на островах, туда можно было пройти по мосту, и верующие, хотевшие принести жертву, пропускались к нему. Остальным вход был запрещен. Жертва состояла из быков или овец.
Жрецы брали лучшую часть для себя. Остальное отдавалось народу. Венды верили, что такая жертва особенно приятна их Божествам.
Одному из ретивых просветителей, Епископу, Венды отрубили голову и принесли ее в жертву Радигарту. Однако, надо знать, чт? сами просветители делали! Вендов хватали, распинали на крестах, сажали на кол, сжигали живьем на кострах, мучили, заставляли под мучениями принимать Христианство. Грубые нравы просветитетлей того времени не останавливались ни перед каким варварством. Тогда станет понятным, почему Венды принесли в жертву Радигарту голову Епископа. Об этих временах повествует достаточно ясно и точно Гельмольд, Германский историк.
Всякий раз, когда верующий Венд желал знать мнение Оракула или просить помощи Богов в личном или в семейном деле, он приносил жертву. Тут нужно сказать, что всякая религия имеет просительные молитвы, молебны или обеты. Ведийцы древнего периода таких прошений не имели, но и они, в конце концов, с умножением народа ввели просительные гимны и службы. Вначале же они только славили Бога. Но и Венд сохранил в своей языческой религии представление о некоторого рода таинствах, ибо по его пониманию Боги присутствовали при всех важных событиях жизни человеческой: Боги благословляли брак, они же скрепляли дружбу, благословляли акты мира и войны, где они подавали свою помощь, «на врази победу и одоление».