Быт и культура населения Золотой Орды

Быт и культура населения Золотой Орды

Довольно широко распространено мнение, что быт населения Золотой Орды был непритязательным и примитивным, поскольку он отражал простейшие функции кочевой жизни. Что же касается культуры государства, то уровень ее определяется чаще всего как невысокий и не отличающийся самобытностью. Последнее предполагает обычно ее характеристику в качестве синкретической, то есть смешанной из многочисленных разнородных частей, привнесенных разными народами, составившими население государства. Однако в подавляющем большинстве случаев под синкретизмом подразумевается простое механическое соединение совершенно разных культур без какой бы то ни было переработки, осмысления и эволюции. Подобное мнение стало настолько традиционным, что приводится обычно в качестве аксиомы. Однако творческое начало представителей многих народов не угасало даже вдали от родины в тяжелых условиях неволи. Достаточно вспомнить хотя бы два широко известных примера из описаний Карпини и Рубрука — русского мастера Кузьму и французского ювелира Буше, работавших в столице монгольской империи Каракоруме^[28]. Их знания, высокая техническая подготовка и профессионализм претворились в совершенно новых формах и эстетических представлениях, продиктованных своеобразием центральноазиатского окружения.

Исследуя культуру Золотой Орды, необходимо рассматривать три основных вопроса, от разрешения которых зависит трактовка проблемы в целом: 1) степень участия в создании культуры государства самих монголов; 2) вклад в культуру Золотой Орды порабощенных монголами народов; 3) возможность эволюционного развития культуры Золотой Орды и появления в результате этого новых, собственно золотоордынских черт. Особо нужно отметить и то, что сосредоточение огромных материальных ресурсов, обеспечивающих расцвет экономики и неуклонный процесс развития феодализма в сфере общественных отношений и составляли фундамент, на котором происходило развитие культурной жизни государства. Однако специальные и сколько-нибудь глубокие исследования культуры Золотой Орды до настоящего времени не осуществлены.

Как можно понять из предыдущего изложения, вся культурная жизнь Золотой Орды разделялась на две заметно отличавшиеся части — кочевую и оседлую. И все же оба эти уклада не противостояли друг другу как в хозяйственной, так и в культурной жизни. Взаимопроникновение и единение кочевого и оседлого начал в первую очередь строилось на фундаменте духовной культуры (язык, письменность, фольклор, религия). Несомненная и очень ощутимая разница между ними была лишь в повседневном быту. Сложность оценки культурной жизни Золотой Орды состоит не только в разных ее укладовых истоках, но и в отчетливо фиксируемой многоэтничности. При этом нужно отметить, что более мозаичной выглядит оседлая культура. Кочевую же составляли лишь два этических компонента — пришлый монгольский и местный кипчакский. Кочевая культура в наиболее чистом ее виде сохранялась в государстве Джучидов с момента его возникновения до введения мусульманства ханом Узбеком в 1312 г. Событие это имело огромное значение для внутренней жизни Золотой Орды, во многом круто изменило ее и еще более сблизило кочевой мир с оседлым.

Кочевой быт раннего периода существования золотоордынского государства в деталях описан П. Карпини и Г. Рубруком, которые побывали здесь во время правления хана Бату. Естественно, что для монахов, привыкших к европейской цивилизации, он показался более чем своеобразным. Рубрук искренне восклицал по этому поводу: «Когда я вступил в их среду, мне совершенно представилось, будто я попал в какой-то другой мир»^[29]. Все здесь было непривычно, но в первую очередь поражали жилища, которые двигались вместе с их обитателями. «Мне показалось, что навстречу мне движется большой город»^[30], — записал Рубрук о среднем по размеру кочевье, которое состояло из 500 человек. Юрты в Золотой Орде были двух типов: разборные и неразборные. Основу первых составляли решетчатые щиты стен (6–8 щитов и больше) и специально выгнутые тонкие прутья крыши, которые упирались в центральный деревянный круг, служивший дымовым отверстием. В зависимости от богатства и знатности владельца юрта покрывалась черным или белым войлоком, иногда украшенным яркими аппликациями. Средний диаметр такого жилища 5–6 м. Это было жилище бедных и средних слоев населения, оно быстро разбиралось и легко перевозилось на верблюде или лошади.

Неразборные юрты, как правило, принадлежали степной аристократии, так как для их снятия со специальной повозки и установки на выбранном месте требовались усилия многих слуг или рабов. В диаметре они имели до 10 м. Соответственно таким размерам были и телеги для их перевозки. Только ось такой повозки достигала величины корабельной мачты, а тянули ее не один десяток быков. Причем правила ими обычно женщина, находившаяся в самой юрте. Внутри передвижное жилище монголов имело традиционно и жестко закрепленную планировку. Дверной проем (обычно завешенный войлоком, кошмой или ковром) всегда был обращен в южную сторону. Это не только позволяло хорошо освещать жилище большую часть дня солнечными лучами, но и использовать его как солнечные часы, отмечая время по свету из отверстия в крыше. Напротив двери у северней стены всегда располагалось место и постель хозяина, а рядом с ним обычно усаживались почетные гости. Справа от входа у восточной стены находилась женская половина, а напротив нее, у западной, — мужская. В центре на земле сооружался из камней очаг, где на специальном железном треножнике устанавливался котел для варки пищи. Топливом чаще всего в степных условиях служил кизяк — спрессованный и высушенный навоз.

Естественно, что в кочевом быту особое значение имело животноводство, снабжавшее кочевников пищей и одеждой, дававшее материал для постелей и надежного укрытия жилища. Основой питания монголов было молоко, кумыс и мясо. Последнее запасалось впрок, провяливаясь тонкими полосами на ветру. Из свежего мяса делались разнообразные колбасы. Особо было организовано снабжение кочевников крупой и мукой. Степная аристократия получала просо и муку из собственных «поместий», располагавшихся в южных районах страны. Видимо, выращиванием этих культур занимались захваченные в плен и превращенные в рабов жители оседлых государств. Рядовые кочевники получали хлебные продукты в обмен на баранов и кожи. Что же касается рабов, то они, по словам Рубрука, «наполняют свой желудок даже грязной водой и этим довольствуются» ^[31].

Еда в Золотой Орде представляла собой не просто удовлетворение естественной потребности, это был особо расписанный ритуал, в котором самые мельчайшие детали имели важное значение в глазах кочевника-язычника. Скот нужно было не только по особому резать и разделывать, но и в строгом соответствии с традицией раздавать отдельные части сваренной туши. Мясо в степи никогда не продавалось путникам, но их могли накормить бесплатно в соответствии с законом степного гостеприимства. Молоко и кумыс нельзя было выносить ночью из юрты, а прежде чем их пить, необходимо было хоть каплю пролить на землю. Мясо разрешалось лишь варить в котлах, а не обжаривать на открытом огне, так как капающий сок и жир могли его затушить, что считалось величайшим грехом и несчастьем для дома. Особое значение отводилось многодневным пирам степных феодалов, когда уничтожались сотни баранов и специально откормленных лошадей, выпивалось бесконечное число бурдюков заранее заготовленного кумыса и множество кувшинов хмельного зелья. Его готовили из риса, проса, ячменя и меда, причем, по оценке Рубрука, получался «превосходный напиток, чистый, как вино»^[32].

Кроме домашних припасов, заметную роль в рационе питания населения Золотой Орды играли продукты охоты. Она проходила далеко не в современном понимании, обычно сводимом к развлечению и отдыху. Это было хорошо и заранее подготовленное широкомасштабное предприятие, в котором участвовали тысячи людей. Длилась такая охота от нескольких дней до 2–3 месяцев. По сути дела, это были военные игры или маневры, имевшие особое значение для тренировки, подготовки крупных и длительных армейских походов и создания дли этого запасов продовольствия.

Кочевое хозяйство накладывало отпечаток и на одежду населения Золотой Орды. Все путешественники единодушно отмечали, что платье мужчин и женщин сшито одинаковым образом. Лишь платье девушек немного длиннее мужского. Летом все население носило халаты, которые по монгольской традиции застегивались на правом боку, в отличие от тюрок, у которых застежка находилась слева. Зимой обычно носили по две шубы — одна мехом наружу, другая внутрь. Шились они из волчьих и лисьих шкур или более дорогой пушнины, поступавшей в виде дани из Руси и от других северных народов. У простолюдинов также были шубы, но из собаки или козы. Мягкие, хорошо выделанные кожи шли на шаровары. Из войлока изготовлялись плащи и шапки. Степная аристократия всегда любила рядиться в привозные шелк, парчу, тонкие европейские сукна. Люди попроще довольствовались хлопчатобумажными тканями.

Замужние знатные монгольские женщины выделялись особым головным убором, который назывался бокка. Это был цилиндр высотой около полуметра и шириной 10–15 см. Каркас бокки изготовлялся из тонких прутиков или коры и обтягивался сверху шелком или парчой. Завершалась она плоской четырехугольной площадкой с султанчиком из перьев. В обязательном порядке знатные женщины употребляли обильную косметику, на что Рубрук отреагировал в полном соответствии с тогдашними представлениями христианской морали: «Они также безобразят себя, позорно разрисовывая себе лицо»^[33].

Путешественники из мусульманских стран постоянно подчеркивают одну непривычную для них деталь в женском костюме — отсутствие паранджи. Более того, на ханских приемах рядом с правителем всегда находилась жена (а порой и не одна) с открытым лицом. При этом она могла принимать участие в общих беседах и ее суждения были достаточно авторитетными, а в некоторых вопросах и решающими. Такое было совершенно немыслимым в странах классического ислама, что свидетельствует о заметной роли женщины (по крайней мере знатной) в общественной жизни Золотой Орды.

В течение примерно 70 лет в религиозной жизни Золотой Орды господствовало языческое многобожие в форме шаманизма. Подавляющее большинство населения поклонялось вечному синему небу, солнцу, луне, огню, воде и земле. До сегодняшнего дня в Астраханской области сохранилось монгольское название горы на берегу озера Баскунчак — Богдо, что значит Святая. Эта единственная на сотни километров степных просторов гора высотой 140 м не могла не привлечь своей необычностью внимание кочевников, тотчас обожествивших уникальное природное явление. В юртах и повозках развешивались идолы из войлока, тканей и металла. Каждому из идолов приносились ублажающие жертвы чаше всего в виде еды и питья. Нужно отметить, что при общем господстве язычества, а позднее мусульманства монголы чрезвычайно спокойно относились к другим религиям, хотя и среди них встречались фанатики. Такая веротерпимость объясняется скорее всего привычной кочевнику обиходностью и практичной значимостью обряда, который обязательно должен иметь положительное для просителя следствие. А уж с какими средствами и с помощью какого божества это будет достигнуто, для находящегося в постоянной зависимости от грозных сил природы степняка было делом второстепенным. Именно поэтому сплошь и рядом даже в одном семействе мирно уживались приверженцы самых различных исповеданий. В качестве примера можно привести самих Джучидов. Хан Бату был язычником, его сын Сартак — христианином несторианского толка, а брат хана Берке — мусульманином.

Жизнь кочевников, конечно, не ограничивалась одними бытовыми заботами, направленными на удовлетворение лишь самых необходимых потребностей в пище, одежде и жилье. У них был богатый и яркий фольклор героико-былинного и песенного характера. Самое широкое развитие получило орнаментально-прикладное искусство. Все это была традиционная народная культура, которая продолжала развиваться и обогащаться на древних степных традициях.

Но без сомнения одной из важнейших культурных черт кочевников-монголов являлось наличие собственной письменности. Она была известна в их среде еще в Центральной Азии при Чингисхане и основывалась на уйгурском алфавите. Достаточно широкое распространение письменность получила и в Золотой Орде как у кочевников-степняков, так и в монгольских слоях городского населения. В 1930 г. при исследовании одного из степных захоронений была обнаружена записанная на бересте уйгурским алфавитом народная песня о проводах матерью сына на военную службу. Это один из древнейших письменных памятников монгольского языка, относящийся к рубежу XIII–XIV вв. Во время раскопок одного из дворцов первой столицы государства, Сарая, в 1979 г. на оштукатуренной стене была обнаружена процарапанная надпись уйгурским алфавитом, датирующаяся 60–80-ми годами XIV в. Этот факт служит достоверным свидетельством того, что монголы помнили и употребляли свой язык и письменность практически до конца существования Золотой Орды.

Но при всем вышесказанном нельзя не учитывать того, что культурная жизнь Золотой Орды начального периода ее существования может характеризоваться в большой степени паразитическим потреблением достижений завоеванных и порабощенных народов. Однако, рассматривая культуру в самом широком понимании, охватывающем многие стороны жизни государства, можно и для этого периода отметить возникновение новых, в недалеком прошлом нехарактерных для кочевников черт. Прежде всего это появление в Золотой Орде собственных монгольских городов, что свидетельствовало о начале серьезного перелома в сознании и укоренившихся древних традициях кочевников. Идея строительства городов не была заимствована монголами со стороны, она родилась в недрах самого кочевого общества, будучи продуктом его развития. Поэтому появление городов в Золотой Орде можно со всей несомненностью считать вкладом в культуру государства.

Вопрос о золотоордынских городах имеет и другую интересную сторону — домостроительство, которое обычно связывается с традициями оседлой жизни. В данном случае многочисленные археологические исследования однозначно свидетельствуют о том, что в центральноазиатских степях монголами был создан свой собственный Оригинальный тип оседлого жилища, исходной базой для развития которого послужила юрта. Это небольшие (максимум 6X6 м) жилые дома, обязательно квадратные в плане и всегда однокомнатные (наследие прототипа — юрты), с деревянными каркасными (фахверковыми) стенами без фундамента. Интерьер их на редкость однотипен и прост: вдоль трех стен постройки располагался в виде буквы «П» кан с топкой на одном конце и вертикальным дымоходом на другом. Он представлял собой невысокую (до 0,5 м высотой и до 1 м шириной) печку-лежанку с проходившими внутри 2–3 дымоходными каналами, которые и обогревали ее. Именно этот тип жилого дома монголы принесли в европейские степи и он распространился на огромной территории от Дуная до Керулена^[34].

Но в Золотой Орде интерьер этого жилища получил дальнейшее функциональное развитие, продиктованное местными климатическими и изменившимися социальными условиями. Поскольку климат причерноморских и прикаспийских степей был более мягким в сравнении с Центральной Азией, то отпала необходимость обогрева трех стен дома и от кана остались дымоходные каналы лишь вдоль одной стены помещения. А остальная часть кана превратилась в суфу, сохранившую центральноазиатскую П-образную планировку. Суфа представляла собой обширное глинобитное возвышение-диван (с одной стороны его обогревал кан) площадью от 3 до 16 м². По сути дела, она являлась единственной и универсальной мебелью всех без исключения золотоордынских жилых домов. Днем вся семья усаживалась «по-восточному», поджав ноги на суфе, на ней же расстилалась скатерть и расставлялась еда. Ночью суфа превращалась в кровать, и, разложив кошмы и одеяла, многочисленное семейство укладывалось на ней спать. Таким образом, в Золотой Орде было проделано значительное утилитарное видоизменение центральноазиатского жилища монголов, что представляет несомненный местный вклад в создание собственной культуры государства.

Безусловно, своеобразна и городская оседлая культура Золотой Орды, развитие ее достигло высокой степени. Ее основными носителями стали ремесленники, причем не только строители, но и гончары, ткачи, ювелиры, металлурги, оружейники, стеклодувы, косторезы и т. д., которые составляли большинство городского населения. Бурный расцвет городов Золотой Орды относится к XIV в., когда ислам стал государственной религией. Началось строительство мечетей, медресе, минаретов, мавзолеев и монументальных дворцов для монгольской аристократии. Возводили их в основном мастера, прибывшие из Хорезма, имевшие опыт древней архитектурной школы и привезшие с собой привычные строительные материалы и выверенные веками конструктивные приемы. Монументальные постройки украшали изразцы, покрытые разноцветной стеклянной глазурью и сусальным золотом. Геометрические орнаменты соседствовали с яркими растительными виньетками и гирляндами, которые сменяли выписанные изящным почерком стихи персидских классиков. Все эти постройки сияли и переливались под солнцем, являя собой тот самый стиль, который ассоциируется с понятием восточной пышности, роскоши и яркости.

Огромные дворцы знати были оборудованы со всеми возможными в то время удобствами. В Сарае раскопан один из них, состоявший из 36 помещений, полы которых устилали красные кирпичи на белом алебастровом растворе. Стены парадных комнат покрывали росписи по штукатурке затейливыми цветочными орнаментами. Центральный зал имел площадь около 200 м², а стены его украшали мозаичные и майоликовые панно с позолотой. Кроме пристроенной к дворцу бани, в нем была еще специальная ванная комната, посредине которой находилась выложенная из кирпича квадратная ванна. Здесь же было сооружение, которое по современной терминологии можно характеризовать как совмещенный санузел. При всем великолепии дворца нужно отметить одну его конструктивную черту чисто кочевнического характера: стены его были возведены без фундамента. Они стояли просто на выровненной и тщательно снивелированной площадке. Именно так в Золотой Орде воздвигались буквально все постройки, независимо от их величины и массивности.

Если стены описанного дворца были выложены из обожженного кирпича на известковом растворе, то население победнее строило свои жилища из дерева или сырцового кирпича. Полы в таких домах обычно были земляными, а стены покрывались глиняной обмазкой.

Рассматривая градостроительную культуру Золотой Орды в целом, можно отметить, что на огромной территории государства достаточно четко выделяются зоны конкретного влияния самых различных традиций. Верхнее и Среднее Поволжье отличают традиции архитектуры бывшей здесь до прихода монголов Волжской Болгарии. В Нижнем Поволжье на первый план выступают конструктивные особенности и строительные приемы пригнанных сюда хорезмских мастеров. Северокавказские города несут на себе отчетливый отпечаток местной школы с ее древними каменотесными приемами. То же самое можно сказать о Крыме и Пруто-Днестровском междуречье. Все это создает достаточно пеструю картину действительно синкретической культуры. Так оно и было на самом деле, но лишь до определенного этапа. На протяжении всей истории Золотой Орды культура ее не находилась в состоянии застоя, используя лишь готовые формы, созданные другими народами. В XIV в. культурная жизнь государства начинает обогащаться новыми элементами на основе сплава различных достижений многих народов. В результате первоначальный синкретизм перерастает в синтез, то есть в органическое переплетение и соединение самых разнообразных духовных и материальных черт культуры различных народов. Появляется целый ряд оригинальных предметов ремесленного производства. Развивается по собственному пути монументальная архитектура, приводя к возникновению нового типа мавзолеев с более сложной планировкой и иными декоративными принципами. Происходят определенные сдвиги в духовных и религиозных представлениях. Одним из результатов этого можно считать появление захоронений в мечетях, что для средневекового ислама было неслыханным. Возможно, что этот обычай возник под влиянием русской традиции захоронений в церквах. Развивается и особый литературный язык, отражающий существование местных золотоордынских диалектов^[35].

В культурном отношении Золотая Орда находилась в совершенно особом положении по сравнению с другими монгольскими государствами. Хулагуидский Иран и Юаньский Китай без труда переварили собственно монгольскую культуру, не оставив от нее и следа, поскольку местные традиции завоеванных народов имели глубокие и мощные корни. Собственно Монголия и ее столица Каракорум были доведены бесконечными войнами Чингизидов до полного духовного и материального обнищания, что привело к длительному политическому и культурному упадку страны. Уже в конце XIII в. даже съестные припасы в Каракорум доставлялись из Ханбалыка, ибо население страдало от голода. В противовес этому в Золотой Орде монголы оказались не в противостоящей культурной среде, отторгавшей или поглощавшей их многовековой кочевой уклад, а в родственной — половецкой. В итоге две самостоятельные, но единые по духу культуры объединились в мощный поток, вобравший достижения покоренных народов. На этой основе в XIV в. золотоордынская культура получила новый толчок к развитию. Однако этому процессу не суждено было пройти все стадии эволюции в первую очередь из-за резко выраженной агрессивности государства, традиционно поддерживаемой кочевой аристократией.