Полутеневой Лопухин
Полутеневой Лопухин
«Дело дрянь. Всё наделало наше посещение приятеля. Он сказал всё, что я ему говорил, и что Вы ему угрожали… Рассказал про три письма, которые он дал, как оказывается, кому-то другому (из радикалов) отправлять и читал их свидетелям-радикалам до отправки…» В сбивчивых строчках бешеный пульс смертельно напуганного человека. Писал их гений террора и провокации Азеф начальнику Петербургского охранного отделения Герасимову. Письмо целиком было оглашено на судебном заседании Особого присутствия Сената в апреле 1909 года. Как и это, адресованное Азефом отставному действительному статскому советнику Лопухину: «…Вы примете во внимание мою судьбу, и главное, судьбу моей семьи. Они ничего не знают, ничего не имеют. От них отвернутся, все они будут убиты со мною, если не физически, то нравственно. Прошу Вас, поймите это положение и сжальтесь над ним…» Продал душу дьяволу, и вдруг понял: сейчас за ним придут! Впрочем, в клубке провокаций и предательств, свившемся вокруг Азефа, все души проданы. Душа Лопухина тоже. Кто он – этот «приятель» и предатель Азефа, респектабельный барин, полутеневой Лопухин?
По чёрным и парадным лестницам
Когда я был маленький, со мной гуляли по Таврической улице. Я запомнил дом, светленький такой, с фризом из лепных венков и красивыми решётками балкончиков. Рассказывала мне мать: после войны тут жила её школьная подруга, француженка настоящая, из Парижа, Эльян, по-свойски Эльянка. Собственно, она наполовину была француженка: отец её явился во Францию с русским корпусом в 1915 году. В России грянула революция, на родину не попасть. Женился на парижанке, вступил во французскую компартию и в конце тридцатых приехал в Советскую Россию с семьёй, строить светлое будущее. Тут его, понятное дело, репрессировали. Потом – война, блокада. Маман с детьми отправили в эвакуацию, то ли в Сибирь, то ли на север. Вернувшись, Эльянка поражала питерских одноклассниц освоенным на «северах» искусством сморкаться при помощи пальцев без посредства платка: такое было неведомо в те времена в культурном Ленинграде. Потом маман, стопроцентную француженку, выслали куда-то как «чуждый элемент». Да и сама Эльянка уехала, следы её затерялись. В этом доме она жила, в коммуналке, на третьем этаже, подниматься по чёрной лестнице.
Сейчас уже не вспомнить, по какой именно лестнице. Как знать, возможно, с тёмной лестничной площадки отворялась дверь на кухню большой барской квартиры, которую занимал в этом доме в начале ушедшего века бывший директор Департамента полиции Алексей Александрович Лопухин. Его карьера оборвалась в 1906 году: был уволен с государственной службы без пенсиона и переехал с казённой квартиры сюда, на Таврическую, дом 7. Он, конечно, ходил по парадным ступеням, и о существовании чёрного хода мог даже не догадываться – что ему за дело до мира кухарок и дворников. Но пришлось-таки задуматься о превратностях судьбы: отпрыск рода, состоящего в свойстве с царской династией, был приговорён к пяти годам ссылки в места не столь отдалённые, примерно в те же, куда потом отправилось Эльянкино семейство.
Из стенограммы суда Особого присутствия Сената, 28 апреля 1909 года:
«Первоприсутствующий сенатор Варварин: Объявляю заседание Особого присутствия Правительствующего Сената открытым…(Обращается к подсудимому.) Ваше имя, отчество, фамилия?
Лопухин: Алексей Александрович Лопухин.
Первоприсутствующий: Вы отставной действительный статский советник? Вам 45 лет от роду?
Л.: 45 лет.
П.: Вы проживаете в Петербурге?
Л.: Я в Петербурге с 1900 года.
П.: Вы уроженец Тамбовской губернии?
Л.: Московской…»
Затем оглашается обвинительный акт. После сего:
«Первоприсутствующий: Признаёте себя виновным?
Лопухин: Нет, не признаю».
Обвинялся он в государственном преступлении: располагая сведениями о секретном агенте Департамента полиции Евно Фишелевиче Азефе, передал эти сведения представителям партии социалистов-революционеров. «Сдал» агента врагам режима. Об этом деле много было разговоров – тогда и потом. Но всё в связи с Азефом, провокацией, революцией. Сам Лопухин так и остался малоразличимой фигурой в зловещей тени Азефа. В этом его личная судьба совпала с судьбой рода.
Невезучие Лопухины
Роду Лопухиных странным образом не везло. Каждый их взлёт обрывался крахом на ближних подступах к вершине.
Они не были ни особо знатными, ни особо древними, хотя и верили легенде о своём происхождении от касожского (черкесского) князя Редеди, упомянутого в «Слове о полку Игореве». На верхних ступенях государственной иерархии Лопухины впервые оказываются при царе Алексее Михайловиче: двое из них – думные дьяки, один – думный дворянин. В переводе на язык «Табели о рангах» это примерно соответствует чину действительного статского советника, до которого «дорос» их потомок Алексей Александрович. В конце XVII века удача как будто бы осенила Лопухиных своим крылом: царица Наталья выбрала в жёны своему сыну царю Петру дочь думного дворянина Фёдора Лопухина, Евдокию. Царёв тесть был произведён в бояре, а Евдокия родила царю наследника Алексея. Но взлёт обернулся падением: Петр невзлюбил жену, отлучил её от себя, а впоследствии опалился и на сына. Трагическая развязка семейной драмы Петра, Евдокии и Алексея хорошо известна. Царевич был осуждён на смерть, а Лопухины впали в немилость. После смерти Петра выглянуло солнце счастья: императрица Екатерина I незадолго до смерти назначила своим наследником малолетнего внука Петра Великого и Евдокии, Петра Алексеевича. При новом царе Лопухины в фаворе, но… Процарствовав два с половиной года, Пётр II внезапно умер. Лопухины снова в тени.
Новый подъём – эпоха Александра I. Пётр Васильевич Лопухин – министр юстиции, председатель Государственного совета, светлейший князь. Однако княжеская ветвь рода пресеклась на его сыне, а остальные Лопухины так высоко не залетали. Алексею Александровичу, явившемуся на свет в 1864 году, пришлось начинать свою карьеру при государе Александре III с невысоких степеней. Он получил хорошее юридическое образование и отправился служить – в Министерство юстиции, по ведомству прокуратуры. Тут не обошлось без протекции: отец нашего героя, Александр Алексеевич Лопухин, занимал солидный пост прокурора Петербургской судебной палаты во времена дела Засулич. У сына служба шла не слишком быстро, но и не медленно: сказывались способности и те широкие связи в кругах московско-питерской аристократии, которыми обросли Лопухины за два столетия. Через десять лет службы, в начале нового – и последнего для России – царствования Николая II, Лопухин-младший занимает невыдающуюся, но перспективную должность товарища прокурора Московского окружного суда.
И тут – стремительный подъём, будто бы начало взлёта. Возраст многообещающий: тридцать три года. Исходная точка подъёма – зловещая Ходынка. Любопытно: все главные изгибы его карьеры, взлёты и падения, связаны с жертвами, с кровавыми событиями. Время такое? Или судьба рода?
Туман над Ходынским полем
В мае 1896 года в Москве проходили торжества: коронация. Явление царя с царицей простому народу и раздача подарков должны были состояться 18 мая на Ходынском поле. С утра 17 мая из Москвы и окрестностей сюда потянулись нескончаемые вереницы людей. Шли поглазеть на венценосную чету, шли за подарочками, а большинство – просто так, людей посмотреть, себя показать. Шли семьями, с жёнами и детьми, с закуской и выпивкой. Располагались на травке Ходынского поля, там же и прикладывались к бутылям и флягам. К вечеру на поле сгустилась такая толпа, что можно было только стоять. Но люди не уходили; наоборот, напирали всё теснее. Утром 18-го в полицию поступили данные о страшной давке на Ходынском поле, о том, что есть жертвы. Были приняты меры, толпа растеклась, оставив великое множество мёртвых тел – свыше полутора тысяч. На место происшествия прибыл товарищ прокурора Лопухин. Он и возглавил следствие.
Кто виноват? Конечно, власти проявили обычную российскую беспечность и нераспорядительность. Но можно ли было предотвратить случившееся? Коронационные монархические шоу были нерушимой традицией московского царства. Кто виноват в том, что со времён коронации Александра III, с 1883 года, население Москвы и окрестностей увеличилось в полтора раза? что предшествующие торжества проходили под отзвуки народовольческого террора, до смерти напугавшего всю Россию, и что за истекшие с тех пор тринадцать мирных лет обыватель успокоился, забыл про «бомбистов»? что вследствие этих обстоятельств в 1896 году на Ходынском поле народу собралось несоизмеримо больше, чем в 1883-м – по некоторым данным, до полутора миллионов? Следствие пришло к выводу: основная масса жертв Ходынки погибла не под ногами людей и не в ямах, о коих, как о причине бедствия, писали газеты. Главная причина смерти – нехватка кислорода в плотно сдвинувшейся толпе. Прибывшие рано утром полицейские чины видели странное, фантастическое зрелище: над спёкшейся воедино массой человеческих тел стояло, слегка колыхаясь, белесое облако. Это выдыхаемый сотнями тысяч глоток углекислый газ не давал просочиться свежему воздуху. Мертвецы, задушенные углекислым газом, как подушкой, оставались стоять, стиснутые живыми.
Причина катастрофы – стихия толпы. Но общество требовало виновных. Жертву за жертву. Кровожадное озлобление «низов» против «верхов» – первое предвестие революции. Много лет спустя Лопухин вспоминал, как страшно было ему в начальственной форме, в фуражке с кокардой, осматривать место происшествия в окружении тысяч опьянённых ужасом и злобой участников трагедии. Для «верхов» же ходынская катастрофа стала фактором в борьбе за власть и влияние при молодом царе. Лопухин должен был учесть всё это – и учёл. Виновный был найден: обер-полицмейстер Власовский. Удачный выбор! С одной стороны, ставленник московского генерал-губернатора великого князя Сергия Александровича; придворные враги князя (могущественная партия Витте) возликовали. С другой – возложение ответственности на Власовского выводило самого Сергия из-под удара, а ведь в Москве уже требовали великокняжеской крови.
В 1923 году в Советской России будут напечатаны «Отрывки из воспоминаний» Лопухина. В них содержится рассказ о том, как на правительственном совещании за несколько дней до той трагедии один из присутствующих (видимо, сам автор) заметил Власовскому, сколь опасно большое стечение народа на Ходынском поле. Власовский якобы ответил: «А мне какое до этого дело? Мне в этот день придётся думать только о том, как проезд государя обеспечить, а это не так уж трудно». Наблюдая проезды президентских кортежей сегодня, мы склонны поверить мемуаристу: сто лет назад было так же.
Первая встреча с дьяволом
Лопухиным все остались довольны: и в обществе он прослыл либералом, и по служебной лестнице двинулся вверх стремительно. Вот он уже прокурор Московского окружного суда, потом – Петербургского, потом – прокурор Судебной палаты в Харькове. Харьков, конечно, не Питер, но должность прокурора Судебной палаты соответствует чину IV класса, как генерал-майор или действительный статский советник. Заметим: кратковременное пребывание Лопухина в этой должности ознаменовалось опять-таки кровавыми беспорядками – крестьянскими волнениями в подведомственной ему Полтавской губернии.
Между тем в высших эшелонах власти зрели тектонические сдвиги. 2 апреля 1902 года пулей эсеровского боевика Балмашёва сражён министр внутренних дел Сипягин. Это революционный теракт, но не только. Сипягин состоял в союзе с могущественным министром финансов Витте. На место убитого государь хитроумно выводит человека из враждебного лагеря – Плеве. Между министром финансов и министром внутренних дел начинается лютая, хотя и скрытая от посторонних глаз война. В тылу Плеве – пятая колонна: ставленники Сипягина. Плеве гонит их и протаскивает своих выдвиженцев. На ключевой пост директора Департамента полиции назначает Лопухина, знакомого ему по работе в Москве. В тридцать восемь лет возглавить всю полицию России, в том числе секретную! Недурно!
В качестве директора Департамента полиции Лопухин познакомился с Азефом. История их контактов темна и запутана. На суде в 1909 году Лопухин утверждал, что по долгу службы виделся с «Виноградовым» (конспиративное имя Азефа) всего два или три раза. Аристократ и правовед, он, конечно, с брезгливостью относился к «шпионам». Но немаловажно другое: Лопухину Азеф достался «в наследство» от неприятного для него человека, Зубатова. Плеве перетащил Зубатова, начальника Московского охранного отделения, заведовать Особым отделом Департамента полиции, в ведении коего находилась вся секретная работа (октябрь 1902). Это «глаз» министра, присматривавший, в частности, и за Лопухиным.
Азеф с 1899 года работал под началом Зубатова. Зубатов и свёл Лопухина с Азефом. Обстоятельства любопытны. «Виноградов» выдал полиции создателя и вождя Боевой организации эсеров Герша Гершуни. Выдающаяся победа спецслужб? Это как посмотреть. Устранив наставника, Азеф сам становится лидером «Б. О.» – именно тогда, когда начинается подготовка к новым политическим терактам (ближайшая цель – Плеве). Санкцию на арест Гершуни дал Лопухин. Складывается впечатление, что руководство Департамента полиции стремится поставить во главе Боевой организации своего человека – и тем самым превратить её в орудие осуществления собственных политических целей. Характерно оговорился на суде над Лопухиным жандармский ротмистр Андреев: «Все предприятия <эсеров> становились известными правительству в том случае, когда их организовывал, то есть не организовывал, а участвовал в организации… Азеф» (курсив мой. – А. И.-Г.). Насколько сотрудничество террористов и спецслужб было тесным? Никто этого до конца не знал. Однако среди осведомлённых людей циркулировали интересные слухи. Кое-какие из них отразил в своих воспоминаниях жандармский генерал А. И. Спиридович. Вспоминая об одном из организованных Азефом терактов, об убийстве великого князя Сергия Александровича, он намекает: причина успеха террористов – решение Лопухина отказать в средствах на усиление охраны великого князя.
Но взрывы бомб пока впереди. Пока перед нами – хитросплетение провокаций и измен. В это же время Зубатов совершает тайное предательство: устанавливает связь с Витте, заклятым врагом своего патрона, Плеве. В мемуарах Лопухин описал эту карьерную интригу, задуманную Витте, Зубатовым и Мещерским, под которую Плеве удалось столь искусно подвести свою контрмину. В результате – гнев государя, Витте и Зубатов в один прекрасный день – 16 августа 1903 года – лишились постов. Правдив сей рассказ Алексея Александровича, или нет, но из этого раунда схватки Плеве вышел победителем. После падения Зубатова контакты Лопухина с «Виноградовым» заметно активизируются.
«Виноградов» с удовольствием выдаёт полиции серию второстепенных революционных замыслов и лиц, наводит на след несуществующего заговора (цель коего – якобы Лопухин), а сам в это время занимается подготовкой всамделишного покушения на Плеве. Фанатики из Боевой организации с утра до вечера дежурят прямо под окнами служебной квартиры министра, готовят мощные взрывные устройства и даже имеют неосторожность однажды взорваться в процессе их изготовления – а секретная полицейская агентура ничего не видит, ничего не слышит, или, во всяком случае, ни о чём таком не доносит. Итог: 15 июля 1904 года Плеве убит.
Между Витте и Азефом
Гибель Плеве создала для респектабельного Алексея Александровича ситуацию, полную перспектив. Учитывая, что наиболее весомой кандидатурой на пост министра внутренних дел в тот момент представлялся Витте, мы можем допустить существование тайного союза между этим последним, Лопухиным и Азефом. В случае удачи – Витте министр, Лопухин – товарищ министра, Азефу денежное вознаграждение. Но всё сложилось куда замысловатее. После сорока дней раздумий Николай II неожиданно назначил на место Плеве князя Святополк-Мирского. Начались вихлянья политического курса. Мирский заговорил о союзе с общественностью, политике доверия. Против резко выступила обиженная смертью Плеве «консервативная» группировка: великие князья Сергий и Владимир Александровичи (первый – генерал-губернатор московский, второй – петербургский), московский обер-полицмейстер Д. Ф. Трепов. Витте повёл подкоп под нового министра с противоположного, либерального фланга – не без помощи Лопухина, организовавшего ему встречу с опальным лидером воинствующих либералов И. И. Петрункевичем. В воздухе запахло политическим кризисом. А тут ещё неудачи в войне с Японией…
В сентябре 1904 года в Париже проходило совещание русских либеральных и революционных партий и групп, вызвавшее почти панический страх в правящих сферах Российской империи: подозревали, что там разрабатывается план революции, даже и временное правительство формируется. Представителем радикального крыла эсеров на совещании был Азеф; он же и информировал Лопухина о ходе парижской говорильни. Лопухин получает эксклюзивную информацию – и использует её, чтобы осторожно, но настойчиво подогревать страхи. Расчёт очень тонок: растут его акции и как борца с опасной крамолой, и как возможного посредника в поисках компромисса с ней. У Лопухина налажена связь с либеральной оппозицией и с революционными кругами. Азеф – не единственный, но важнейший канал связи.
К концу 1904 года, с ухудшением положения дел на войне и с ростом внутренней напряжённости, реальные черты обретает новая политическая перспектива: Витте как спаситель Отечества будет назначен премьер-министром, сформирует своё умеренно-либеральное правительство, начнёт реформы. В Петербурге об этом говорят не таясь, в предполагаемом премьере видят уже будущего президента Российской республики. У Лопухина виды на пост министра внутренних дел. Нужно укрепить своё положение в оппозиционных кругах. И вот, он составляет докладную записку, адресованную Комитету министров (председатель – Витте). В ней – критика «того произвола в отношении прав населения, и того бездействия в отношении его насущных интересов, в которых власть находила свои единственные проявления». Эта записка, по словам автора, «ходила по рукам и появлялась в русской революционной прессе за границей». Уточним: издана она была в начале 1905 года в Женеве в типографии «Искры» с предисловием, подписанным: Н. Ленин. Конечно, не сама собой служебная бумага далась в руки революционным радикалам. У директора Департамента полиции к этому времени существовали отлаженные контакты с революционерами.
Немудрено, что руководимая Лопухиным полиция «прохлопала» Кровавое воскресенье точно так же, как и убийство Плеве. Конечно, не один он виноват в событиях 9 января, и даже он, пожалуй, меньше других. И всё же пассивность подчинённых ему структур во время январского кризиса удивительна.
Кровь высохла на питерских мостовых, в отставку ушли министр Мирский и градоначальник Фуллон, а Лопухин остался в должности. И тут – ещё одно политическое кровопролитие: 4 февраля в Москве убит великий князь Сергий. Организатор теракта – Азеф. Витте освободился от очередного политического противника.
Неудачливые визитёры
Но – проклятье рода Лопухиных! Замысел рушится за пять минут до успеха. Витте отправлен в Америку на переговоры с японцами, а Лопухин ещё раньше, в марте 1905 года, внезапно снят с директорской должности и назначен губернатором в Эстляндию, в тихий Ревель. Это не просто понижение: для карьеры это тупик. Ему сорок один год. Смириться трудно.
Осень 1905 года. Революционная волна. Петербург охвачен смутой, бастует и Ревель. Витте снова на коне: 17 октября государь подписывает продиктованный им манифест, а на следующий день назначает-таки его главой объединённого правительства. Надежда оживает и в сердце ревельского губернатора. Новоиспечённый премьер обещает ему пост в правительстве, но этого мало. Через известного авантюриста Мануйлова (Манасевича), близкого и к Витте, и к революционерам, Лопухин добивается встреч с эсеровскими лидерами, ведёт странные переговоры со вновь явившимся, как из бездны, Талоном. Лопухину нужны авторитет и связи Гапона в революционном подполье, Гапону – авторитет и связи Лопухина в правительственных кругах. Так власть в очередной раз вступает в интимную близость с демонами революции… Как и следовало ожидать, политическая активизация Лопухина сопровождается кровавыми событиями в Ревеле: стачка в этом не самом революционном и пролетарском городе Российской империи перерастает в столкновения вооружённых рабочих с солдатами гарнизона. Подавление беспорядков совершается по приказу военного командования при полной пассивности губернатора. Есть жертвы.
Кстати – о Гапоне. Сей пророк рабочего царства после Кровавого воскресенья стряхнул с себя церковное облачение, как ветошь. Отрекшись от сана, стал революционером. При помощи эсеров переправился через границу, там, в Швейцарии и Франции, летом – осенью 1905 года стал готовить себя к роли верховного вождя объединённых революционных сил. В этом качестве вернулся в Россию, в этом качестве встречался с Лопухиным и с руководителем политического сыска Рачковским. Но союз смуты и власти не состоялся. Секретные встречи в фешенебельных ресторанах Контана, Донона и Кюба погубили Гапона: о них узнал Азеф. Страшась того, что, залучив в свою компанию Гапона, Рачковский и Лопухин избавятся от него, Азефа, как от знающего слишком много, гений провокации подставил падшего пророка под секиру революционного правосудия. Убийство (или, как предпочитали выражаться террористы, «казнь») Гапона было поручено организовать одному из тех, кто год назад у Нарвской Заставы спасал Гапона от солдатских пуль, – Рутенбергу. 28 марта 1906 года Гапон был удавлен во время конспиративной встречи на даче в Озерках. Его полуразложившийся труп полиция обнаружила через месяц.
Но вернёмся к Лопухину. На сей раз его карьера оборвалась окончательно. Витте продал: не стал протаскивать в правительство, да и сам скоро лишился власти. Государь прогневался на Лопухина за ревельские события, снял с должности и отправил в резерв Министерства внутренних дел. В июле 1906 года правительство возглавил Столыпин; Лопухину не на что стало надеяться, и он вышел в отставку. Поселился на Таврической, занялся финансовой деятельностью.
Года через два случилось ему поехать в Германию. Между Берлином и Кёльном в купе первого класса заглянул случайный попутчик. В нём Лопухин, к неописуемому своему изумлению, узнал близкого к эсерам публициста Владимира Бурцева, с которым имел негласные встречи на излёте служебной карьеры. Впрочем, можно усомниться в случайности и этого рандеву. Бурцев давно искал доказательств двойной деятельности Азефа. Кто мог быть лучшим тому свидетелем, чем Лопухин? Состоявшийся между ними разговор имел последствия, сопоставимые со взрывом эсеровской бомбы.
25 ноября 1908 года одновременно три адресата получили три совершенно тождественных письма от Лопухина: премьер-министр и министр внутренних дел Столыпин, товарищ министра Макаров, директор Департамента полиции Трусевич. Письма датированы 21 ноября, но отправлены 24-го, когда Лопухина в столице уже не было: 23-го он выехал в Москву, а в первых числах декабря находился уже в Лондоне.
«11 сего ноября ко мне на квартиру в доме 7 по Таврической улице явился известный мне в бытность мою директором Департамента полиции как агент находящийся в Париже чиновник Департамента полиции Евно Азеф и, войдя без предупреждения ко мне в кабинет, где я в то время занимался, обратился ко мне с заявлением, что в партию социалистов-революционеров, членом коей он состоит, проникли сведения об его деятельности в качестве агента полиции, что над ним происходит поэтому суд членов партии, что этот суд имеет обратиться ко мне за разъяснениями по этому поводу, и что, вследствие этого, его, Азефа, жизнь находится в зависимости от меня. Около 3 часов дня сего <21> числа ко мне, при той же обстановке, без доклада о себе, явился в кабинет начальник Петербургского охранного отделения Герасимов и заявил мне, что обращается ко мне по поручению того же Азефа с просьбой сообщить, как поступлю я, если члены товарищеского суда над Азефом обратятся ко мне за разъяснениями по интересующему их делу. При этом начальник охранного отделения сказал мне, что ему всё, что будет происходить в означенном суде… <будет> хорошо известно. Усматривая в требовании Азефа в сопоставлении с заявлением… Герасимова о будущей осведомлённости его о ходе товарищеского расследования над Азефом прямую направленную против меня угрозу, я обо всём этом считаю долгом довести до сведения Вашего Высокопревосходительства…»
Финал
Содержание этих трёх писем было доведено Лопухиным при посредничестве Бурцева также до глаз и ушей эсеровского руководства. При обыске на Таврической, 7, было обнаружено письмо Бурцева Лопухину, в котором публицист-разоблачитель благодарит адресата «от всего сердца». Очевидно, тогда, в поезде, Лопухин согласился дать Бурцеву документальное свидетельство агентурной деятельности Азефа. Роль такого документа сыграл процитированный текст письма. Более того, 3 декабря в Лондоне, в Вальдорф-Отеле, он имел встречу с представителями и вдохновителями эсеровского «бомбизма» Черновым, Савинковым, Аргуновым. И им он подтвердил: Азеф – сотрудник Департамента полиции. Как ни пытался Лопухин на суде представить эту беседу эдаким вторжением вооружённых до зубов террористов в мирное гостиничное жилище отставного сановника, факт остаётся фактом: бывший директор Департамента полиции выдал врагам режима самого высокооплачиваемого секретного агента этого самого Департамента.
Совершая сие, Лопухин знал, что может попасть под суд за разглашение служебной тайны. Почему же пошёл на контакт с Бурцевым и Савинковым? Не потому ли, что кровно был заинтересован в устранении Азефа, знавшего правду о его сотрудничестве с революционерами, а возможно, и о причастности к политическим убийствам? Если это так, то расчёт оправдался не вполне: Азеф был осуждён партийным судом, но беспрепятственно скрылся. На лопухинской бомбе подорвалась и агентурная деятельность полиции, и эсеровская Боевая организация, и сам экс-директор. Партия эсеров оказалась ввергнута в глубокий кризис, продолжавшийся до 1917 года. Лопухина суд приговорил к пяти годам каторги, но решением общего собрания кассационных департаментов Сената, каторга была заменена ссылкой. Как это похоже на нынешние «N лет условно» для высокопоставленных осуждённых! Суд и приговор спасли Лопухина от неминучей гибели: придя к власти, большевики не тронули его – учли заслуги в деле разоблачения тайных агентов проклятого царского режима. В 1920 году Алексей Александрович по личному разрешению Дзержинского уехал из голодной и холодной Совдепии. Остаток дней необыкновенный директор свинцового Департамента провёл в прекрасном Париже в тени воспоминаний о знаменитых «приятелях»: Зубатове, Плеве, Витте, Азефе, Бурцеве, Гапоне…
Любопытна, однако, реакция трёх официальных адресатов лопухинских писем от 21 ноября 1908 года. Точнее, отсутствие реакции. Ни Трусевич, ни Макаров, ни сам Столыпин не сделали того, что, казалось бы, следовало сделать: срочно вступить в переговоры с Лопухиным, взять под контроль его контакты, и уж, во всяком случае, не допустить его выезда за границу. Сам экс-директор, отправляя послания по адресам, как бы говорит: если вам дорог Азеф – обращайтесь ко мне, его судьба в моих руках. Он даёт шанс для переговоров: уехав из Петербурга 23 ноября, возвращается утром 29-го, зная, что письма его уже прочитаны, и лишь 30-го вечером отправляется в Лондон. Никто не отозвался. Видимо, Азеф стал лишним не только для Лопухина, но и для его высокопоставленных адресатов. Да и не мудрено: в это время в кругах, сферах и прочих неясных структурах власти зарождались новые интриги, росли кадры для новых заговоров и провокаций. До начала великого революционного потопа оставалось чуть больше восьми лет.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.