II. Общественный быт литовцев по древнейшим известиям
II. Общественный быт литовцев по древнейшим известиям
Данные археологии о местожительстве литовцев. Известие Тацита об эстиях и их быте: вопрос о народности эстиев. Судины и галинды Птоломея. Готское влияние на Литву. Успехи литовской общественности к концу X в. по известию Вульфстана. Данные об экономическом быте, социальном делении и политическом строе Литвы XII–XIII вв. в польских, немецких и русских источниках.
Начальным вопросом в истории Литовско-Русского государства является, естественно, вопрос об образовании того политического ядра, из которого оно развилось. Таким ядром, как известно, было Великое княжество Литовское, создавшееся во второй половине XIII в. под властью Миндовга и его ближайших преемников. На создание этого государственного ядра пошло преимущественно литовское племя. Необходимо прежде всего ознакомиться с этим племенем, с его бытом и состоянием его общественности к половине XIII в. Только при этом условии станут ясными та историческая почва, на которой зародилось новое государство, причины этого зарождения, а также и его первоначальная структура и характер.
Итак, кто же такие были литовцы и как они жили в древнейшее время? Уже в первой половине XIX в. ученые Бопп, фон Болен, А. Потт, Гильфердинг и другие по данным литовского языка установили, что литовское племя принадлежит к семье индоевропейских народов, к той же самой семье, к которой принадлежали греки, римляне, кельты, германцы и славяне. Ученые нашли вместе с тем, что язык этого племени по своему грамматическому и лексическому строю обнаруживает большую древность, чем другие европейские языки. Литовцы в большей мере консервировали данные праязыка, от которого пошли индоевропейские языки, чем другие народности Европы. Когда литовцы поселились в Европе и какие местности первоначально в ней занимали – на эти вопросы по настоящему состоянию науки нет еще возможности ответить более или менее утвердительно. С уверенностью можно только полагать, что литовцы в древнейшие времена жили не только в бассейнах Немана и нижней Западной Двины, но и далее на востоке, доходя до средней Оки. Археологи в нынешней Калужской губернии нашли курганы с трупосожжением и предметами той же культуры, которая засвидетельствована раскопками, произведенными в области исконных литовских поселений, т. е. в области Немана. На реке Протве на памяти истории жило племя голядь, напоминающее своим именем одно из прусских литовских племен – галиндов. Эти галинды вместе с судинами являются обывателями Балтийского побережья уже по известиям александрийского географа Птоломея II в. Так как судины и галинды фигурируют в позднейших известиях конца XIII в. как подразделения прусского литовского племени, то приходится признать, что древнейшее известие о пребывании литовцев в Европе относится ко II в. от Рождества Христова.
Впрочем, ученые склонны видеть литовцев и в тех эстиях, о которых сообщает Тацит в своей «Германии». По словам Тацита, на правом берегу Свевского моря обитали племена эстиев, по наружности и обычаям близкие к свевам, а по языку – к британцам. Железное вооружение было у них в редком употреблении – большею частью обходились палками, но с большим усердием, чем германцы, возделывали хлеба и прочие овощи; продавали также янтарь, который они называли на своем языке glaesum и которому сами для себя не придавали никакой цены. Были ли эти эстии действительно литовцы, трудно с уверенностью сказать. Профессор Мержинский считает тождество эстиев с литовцами за несомненный факт, ибо и позже под именем эстиев являются литовцы, например, пруссы в сообщении норвежского мореплавателя Вульфстана. Мержинский находит тождественными и верования, и обычаи эстиев в изображении Тацита с верованиями и обычаями литовскими. Доводы Мержинского, в общем, сильны. Остается только непонятным: почему янтарь на языке эстиев назывался glaesum, а не gentaras?
Когда прибыли готы в нашу страну, литовцы, по всему вероятию, были покорены ими вместе с другими насельниками западной части нынешней России. Доказательством этого являются различные заимствования в литовском языке из готского, например, названия металлов и изделий из них. Из готского языка заимствовали литовцы и название kuningas или kunigas для обозначения вождя, князя, царя.
Прямые и определенные известия о литовцах идут с конца X в. О пруссах говорят сказания о мученической кончине святых Войтеха или Альберта, написанные вскоре же после его смерти (997) монахом Канапарием, епископом Бруноном и неизвестным автором. О пруссах сообщает разные сведения и норвежский путешественник того же времени Вульфстан – сведения, которые в большей или меньшей степени характеризуют быт и других литовских народов. «Страна эстов, – пишет Вульфстан, – очень обширна, и там лежит много городов, и в каждом городе свой король». По-видимому, здесь речь идет не о городах в собственном смысле, а о возвышениях естественных и насыпных, на которых находились укрепленные поселки. В Литве и Жмуди много и до сих пор таких возвышений со следами древних поселений – это так называемые пилькалнисы. Находимые в области пруссов абассидские и сасанидские монеты показывают, что и литовцы в то время были втянуты в торговый обмен между Востоком и Западом, совершавшийся через Киев и Новгород. О пруссах, жителях Самландии, рассказывает Адам Бременский в своем сочинении «Descripsio insularum Aquilonis». Одновременно с тем, в XI в., начинает говорить о ятвягах, южном литовском племени, наша летопись.
В XII в. к нашей летописи, говорящей и о других литовских племенах, присоединяется древнейшая польская хроника Мартина Галла, доводящая свой рассказ до 1113 г. В XIII в. о литовцах кроме наших летописей много говорят немецкие хроники и летописи. Немцы в лице рыцарей ордена меченосцев и Прусского ордена вступили в XIII в. в упорную и ожесточенную борьбу с литовскими племенами. Их дееписатели, естественно, поэтому должны были сообщать многое и о Литве. Эти сообщения выясняют не только географическое распространение Литвы и ее племенное деление, но также в большей или меньшей степени экономический, общественный и политический строй Литвы, а также и народный характер, как они сложились к тому времени. Важнейшие из этих сообщений находятся в «Chronicon Livoniae» Генриха Латыша, которая, по его словам, не содержит ничего, кроме виденного собственными глазами или слышанного от очевидцев (доходит до 1227 г.); в рифмованной «Ливонской хронике» («Die Livl?ndische Reimschronik»), стихами передающей события Ливонии от 1227 до 1290 г.; в хронике Петра Дюсбургского конца XIII и первой четверти XIV столетия, которая наравне с Ипатьевскою летописью может служить основным источником при изучении древней литовской истории. Кроме того, сообщения от XIII в. вошли в хроники и летописи XIV и даже XV вв., которые пользовались не дошедшими до нас источниками XIII в. Из ливонских хроник XIV в. выдается в этом отношении «Chronicon Livoniae»
Германа Вартберга, обнимающая период лифляндской истории со времени первого прибытия купцов немецких к устью Двины до 1378 г. Из прусских хроник заслуживают особенного внимания старейшая «Оливская хроника», обнимающая события от 1190 до 1350 г., «Торнский летописец», обнимающий события от 941 до 1410 г.
В этих источниках и содержатся, главным образом, данные, рисующие состояние литовской общественности накануне перехода литовских племен к государственному быту. Разные подробности относительно древнего быта литовских племен можно, несомненно, почерпать из данных языка и отголосков древности, дошедших в литовских песнях, сказках и других произведениях народной словесности, а также и из данных археологических раскопок. Но этот материал во всяком случае может иметь только второстепенное, вспомогательное значение. Им можно пользоваться только при том освещении, какое дают письменные источники относительно древнего быта Литвы. В своем изложении я ограничусь только тем, что дают письменные источники о быте Литвы накануне ее государственного объединения.
В конце XII и начале XIII в. существовало несколько народцев литовского племени, а именно: пруссы, занимавшие низменную полосу между нижнею Вислою и Неманом (приблизительно нынешнюю Восточную Пруссию); жемойть, или нижняя литва, населявшая область правых притоков нижнего Немана до Невяжи включительно (приблизительно нынешнюю Ковенскую губернию); аукстоте (Augstaiten), или верхняя литва, занимавшая бассейн Вилии и других правых притоков среднего Немана до Гавьи включительно (нынешнюю Виленскую губернию, часть Гродненской и Ковенской); жемгала на левом берегу нижней Двины (в нынешней Лифляндской и Курляндской и частью Витебской губерниях); летьгола на правом берегу Западной Двины приблизительно до реки Аа (в южной части нынешней Лифляндской губернии); ятвяги в Беловежской пуще и далее к северу от нее, в полосе, орошаемой притоками Буга и Нарева с одной стороны, Немана – с другой.
Край, занятый Литвою, был лесистый и болотистый, и такой характер он сохраняет отчасти и по сие время, хотя человеческий труд уже значительно изменил его физиономию. Так, нынешняя Восточная Пруссия, безлесная, в XII в. была покрыта лесами, как это видно из рассказа Мартина Галла о походе Болеслава Кривоустого в 1110 г. в Пруссию. Все идущие до нас от конца XII и начала XIII в. известия указывают на то, что сообразно с природою страны звероловство, рыболовство, бортничество и скотоводство были обычными занятиями литовских племен. Но при всем том эти племена были не бродячими, а оседлыми. Сама природа занятой ими страны не благоприятствовала передвижениям и кочеваниям с места на место и должна была способствовать установлению прочной оседлости. «Земля их, – говорит Мартин Галл о пруссах, – представляет как бы острова, окруженные болотами и озерами; эти острова и поделены между жителями селений на наследственные участки». Итак, оседлость является у пруссов уже прочно установившеюся в начале XII в.
Позднейшие известия подтверждают сведения, даваемые Галлом, и распространяют их и на другие племена литовские.
В XII и XIII вв. у литовских племен достигло значительного развития земледелие. Польский хронист Ян Кадлубек, описывая поход Казимира Справедливого на ятвягов в 1192 г., говорит, что поляки предавали пламени села, дома и житницы, наполненные хлебом. О значительном развитии земледелия у ятвягов говорит и наша летопись (по Ипатьевскому списку), описывая поход Даниила Галицкого на ятвягов в 1256 г. Разбив ятвягов, Даниил остановился в селе Корковичах, где было только два двора, и нашел там такое обилие хлеба, что всем достало: и людям, и лошадям – и еще осталось, чему Даниил и его воины немало дивились. Но если уже в ятвяжской земле земледелие сделало такие успехи, тем с большим правом можем предполагать их у других литовских племен, и источники вполне подтверждают это предположение. В обмен на произведения своей страны – меха, воск и мед – литовцы получали между прочим и земледельческие орудия: серпы и косы, что служит косвенным указанием на развившуюся земледельческую культуру.
На продолжительную оседлость литовских народцев указывает и общественное устройство их, как оно вырисовывается по источникам XII и XIII вв. В это время вся территория литовских племен является поделенною на постоянные округа, носящие свои названия. Эти округа остались и впоследствии мелкими областными единицами, получившими в верхней Литве и Жмуди русское название волостей. Каждый из этих округов является территорией самостоятельного общественного союза. Эти мелкие общественные союзы, по-видимому, развились из родственных союзов, и в некоторых из них можно еще и в XIII в. рассмотреть такие союзы, как, например, в вышеупомянутых Корковичах. На родственное происхождение волостных общественных групп указывают и многочисленные названия литовских волостей с окончанием на ишки: Даудишки, Эйшишки, Граужишки и т. д. С таким названием являются древнейшие волости, и потому эти названия нельзя производить от панов этих волостей, как названия некоторых позднейших, а скорее – от родоначальников. Что родственная организация предшествовала политической у литовцев, как и у других народов, на это прямое указание дает Петр Дюсбургский, относя его к пруссам. «Если случаются у них убийства, – говорит он, – то не может быть никакой сделки, пока родственники убитого не убьют убийцу или его родственников». Но эта организация, дав начало мелким общественным союзам, с течением времени превратилась у литовцев, как и у других народов, в организацию чисто политическую. Родичи размножились, утратили чувство родственной близости, поделили землю, приняли в свою среду чужеродцев и в таком виде продолжали жить под одною властью, действовать сообща и солидарно в отношениях к соседним общинам.
В конце XII и начале XIII в. мелкие общественные союзы литовцев были в большинстве, несомненно, уже чисто политическими соединениями. В литовских волостях мы замечаем разделение земель, неравенство имуществ и в связи с этим неравенство социально-политическое. О разделении земель мы уже приводили свидетельство Мартина Галла от 1108 г. Источники говорят, кроме того, о лучших людях, о благородных, о знатных, называют даже князей и королей в волостных общественных группах. Петр Дюсбургский говорит, что Жмудь управлялась 70 царьками (septuaginta reguli); в другом месте он говорит уже о nobiles, per quos Samettia tunc regebatur. Рифмованная «Лифляндская хроника» говорит о kunige von Samaiten. Наши летописи XIII в. полны известиями о многочисленных князьях литовских. Новгородская летопись сообщает, например, что Александр Невский в битве под Торопцом убил 8 князей, а преследуя их далее, побил и остальных. Волынская летопись, описывая битвы Даниила Романовича с ятвягами, говорит один раз: «И много князей ятвяжских было избито»; в другой раз прямо указывает число – 40. Петр Дюсбургский, рассказывая о завоевании Пруссии немцами, постоянно упоминает о туземных вождях, власть которых простирается на незначительные сельские округа и которые действуют самостоятельно, не подчиняясь один другому. Но что же такое были эти вожди, к которым немцы не умели применить никакого титула западной феодальной иерархии и называли их безразлично именами: гех, regulus, dux, nobilis, magistratus, castellanus, capitaneus и т. д.? Кто такие были те, кого наши летописи называют князьями, а литовские источники – рикасами (rikai) и кунигасами (kunigai)? Очень может быть, что некоторые из них были потомками родовых старейшин, происходившими из старших линий разросшегося рода – nobiles, die edelsten. Но чаще всего, по всем признакам, это были вожди, избираемые народом или навязавшиеся ему силою, крупные землевладельцы, имевшие укрепленные усадьбы со множеством челяди, скота, хозяйственных припасов и оружия. Таких именно praepotentes, pociores dominos изображает постоянно Петр Дюсбургский в лице прусских вождей. Они являлись, так сказать, естественными предводителями, около которых и под власть которых должно было собираться население волости в случае нападения извне. Весьма возможно, что такие вожди и сами могли навязываться населению, подчинять его себе и покорять. Дело в том, что в XII в. война для литовцев стала уже не только актом самообороны, но и промыслом. Польские хроники и русские летописи полны известиями о набегах литвы на соседей с целью грабежа. Эти набеги производились чаще всего особыми шайками, специально посвящавшими себя делу войны, иногда даже нанимавшимися воевать. В Литве, по всем признакам, уже в XII в. имелся налицо класс, соответствующий германской и славянской дружине. Генрих Латыш в своей «Ливонской хронике» рассказывает, что в 1204 г. подступал к Риге богатый и могущественный (dives et praepotens) литвин Свельгате со своими дружинниками (сum suis sodalibus). Вожди этого класса, обогащавшиеся на войне, опиравшиеся на своих товарищей и сподвижников, становились, естественно, вождями и в местных обществах. Но могло случаться, что, опираясь на это значение, на свою материальную силу, эти вожди становились и настоящими царьками, властвовавшими над местными обществами. Разнообразие названий, которые дают немцы местным литовским вождям и представителям, объясняется, по-видимому, разнообразием фактического значения их: в иных местностях это были вожди по народному избранию и согласию, в других – традиционные наследственные предводители, князья или царьки.
В таком виде обрисовывается литовская общественность накануне объединения Литвы под властью Миндовга и образование Великого княжества Литовского. Нашим летописям, преимущественно Волынской, мы обязаны тем, что имеем возможность выследить аb оvо зарождение и первоначальный рост этого политического тела.
Литература
Для более подробного ознакомления с древнейшим бытом Литвы и состоянием ее общественности накануне объединения могут служить нижеследующие труды:
Погодин А. Л. Из древнейшей истории литовского племени: сб. статей по археологии и этнографии. СПб., 1902; Br?сknеr А. Staro?ytna Litwa: ludy i bogi. Szkice historyczne i mitologiczne. Warszawa, 1904; Skirmunt K. Nad Niemnem i Baltykiem. Warszawa, 1897. Z. 1; Антонович В. Б. Очерк истории Великого княжества Литовского до смерти великого князя Ольгерда // Антонович В. Б. Монографии по истории Западной и Юго-Западной России. Киев, 1885. Т. 1; Дашкевич Н. П. Княжение Даниила Галицкого. Киев, 1873; Он же. Заметки по истории Литовско-Русского государства // Университетские известия. Киев, 1885; Krumbholtz R. Samaiten und der Deutsche Orden bis zum Frieden am Melno-See. K?nigsberg, 1890; Merzynski А. ?rо?d?a do mytologii litewskiej. Warszawa, 1892. Сz. 3; Он же. Romowe. Pozna?, 1900; Кршивицкий Л. Жмудские пилькалнисы. СПб., 1908 // Изв. Императорской археологической комиссии. Вып. 29.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.