День восьмой, среда 4 ноября 1981 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

День восьмой, среда 4 ноября 1981 года

В Карлскруне в течение всего дня сохраняется статус кво. К концу дня появляются первые признаки того, что шведы начинают отходить от своих воинственных установок: на борт U-137 поднимается комиссия по проверке пригодности судна к самостоятельному выходу в море.

Второй секретарь советского посольства Б. Григорьев возвращается в Стокгольм.

Советское посольство устраивает прием по случаю 64-й годовщины Октябрьской революции.

В правительственных кругах в этот день стала распространяться новость о том, что эксперты ФАО обнаружили на борту подводной лодки в Карлскруне признаки присутствия ядерного оружия. Узкий круг посвященных лиц стал быстро расширяться, однако Т. Фельдин и его министры пока не определились с тем, стоило ли делать об этом публичное заявление. Кроме того, шведы ожидали от Москвы ответа на свой официальный запрос, надеясь, что он внесет какую-то ясность.

Но СССР, равно как и другие ядерные державы, никогда не отвергал и не подтверждал, что тот или иной военный корабль имеет на борту ядерное оружие. Так было и на сей раз. В ответе, врученном Л. Лейфланду послом М. Яковлевым в 18.00, говорилось:

«На советской подводной лодке U-137, как и на прочих военных судах, имеется необходимое оружие и снаряжение, которое, однако, не имеет никакого отношения к обстоятельствам вокруг непреднамеренного захода лодки в шведские территориальные воды».

А. Лейфланд квалифицировал ответ Москвы как «неудовлетворительный и легковесный». Правительство устами У. Улльстена дало ему оценку как молчаливому подтверждению наличия ядерных боевых головок в торпедных отсеках лодки, поскольку в ответе Москвы такая возможность не отрицалась30. Также шведы были недовольны и тем, что советская сторона практически отказала им в просьбе проинспектировать торпедные отсеки лодки на предмет выявления этого ядерного оружия. Послу заявили, что окончательное решение относительно дальнейшей судьбы лодки правительство Швеции примет на следующий день. Но уже поздно вечером шведы вознамерились передать Советскому Союзу ноту протеста, прежде чем освободить лодку из плена.

Наметившийся было сдвиг в разрешении конфликтной ситуации опять сменился томительным противостоянием и нагнетанием напряжения. Помимо спекуляций относительно наличия на борту субмарины ядерного оружия усиленно муссировались слухи о «таинственном присутствии» среди членов экипажа лодки высокопоставленного офицера, капитана 1 ранга И. Аврукевича. Объяснение его миссии в качестве обычного командира-наставника в учебном походе на веру не воспринималось. Появилась версия о том, что русские зашли в акваторию карлскрунской базы из-за того, что шведы испытывали там новое минное оружие. Но никому из шведов и в голову не пришло поразмыслить над тем, что если U-137 была шпионской лодкой, то зачем ее загрузили атомным оружием? Одно автоматически исключало другое.

Но шведские военные и политики придерживались своей особой логики.

Лидер оппозиции У. Пальме сделал заявление журналистам, в котором подтвердил, что правительство постоянно держит его в курсе событий, связанных с инцидентом. При этом он выразил мнение, что конфликтная ситуация не помешает попыткам превращения Севера в зону, свободную от ядерного оружия, и что скандальное происшествие только подтверждает важность создания такой зоны в Скандинавии.

Капитан 2 ранга Карл Андерссон в течение дня 3 раза побывал на борту U-137 и попытался в «неофициальных» беседах с членами экипажа получить необходимую для шведов информацию. Не мытьем, так катаньем. В присутствии Гущина и Аврукевича члены комиссии «пытали» боцмана лодки Савченко, который на момент аварии нес вахту рулевого-сигналыцика на мостике. Эмиль Свенссон и Карл Андерссон интересовались, почему в лодке не заметили огромный маяк на о-ве Утклиппан. Боцман ответил, что они приняли его за сигнальные огни рыбаков. Штурману лодки Коростову задали вопрос, сколько времени лодка находилась в надводном положении до момента аварии. Коростов ответил: «Два часа», подтвердив тем самым показания А. Гущина, данные им накануне на борту «Вэстервика». О предположительном местонахождении лодки в момент аварии он также не сказал ничего нового. Осмотрев судовой журнал, комиссия удалилась ни с чем.

Предпринятые шведскими военными меры по поиску хоть каких-нибудь улик, оставленных лодкой в Гусином проливе, результатов тоже не дали.

На внешнем рейде к уже прибывшим советским военным кораблям присоединились два ракетных корвета и пара фрегатов, что послужило поводом для того, чтобы командование южным укрепрайоном собралось на совещание обсудить варианты реализации не снятого с повестки дня силового решения кризиса. Шведские военные не исключали, что подводная лодка при поддержке своих кораблей могла предпринять попытку прорваться в море. Она постоянно, хоть и под неусыпным контролем шведов, поддерживала с ними радиосвязь.

Но несмотря ни на что чувствовалось, что история с лодкой приближается к своему завершению. Шведская сторона исчерпала все предоставленные ей возможности расследования причин аварии лодки, и дальнейшие проволочки с ее освобождением становились обременительными для самой Швеции.

Утром мы обсудили ситуацию с Просвирниным и пришли к выводу, что одному из нас следовало вернуться в Стокгольм, чтобы подробно доложить обо всём руководству посольства. Следить за обстановкой в Карлскруне можно было и одному человеку. Выбор пал на меня, и военно-морской атташе согласился остаться в Блекинге до окончательного разрешения кризиса.

Начали разъезжаться и журналисты. Некоторые из них сумели достать билеты на один и тот же самолет со мной, и на протяжении всего полета до Стокгольма не прекращалась неформальная беседа.

Сразу с аэродрома я был доставлен в посольство, где сначала устно доложил о результатах своей командировки, а потом сел за составление детального письменного отчета, который был направлен и в МИД, и непосредственно в штаб-квартиру разведки.

 

Капитан 1 ранга И. Аврукевич беседует со шведскими офицерами

Вечером посольство по случаю годовщины Октябрьской революции устраивало большой прием, который, однако, был полностью проигнорирован шведскими официальными лицами. Самым популярным напитком на приеме, по утверждению всезнающих шведских журналистов, был whiskey on the rocks. Я этого не заметил, в ходу, как всегда, была самая лучшая водка в мире.

Поездка в Карлскруну придала мне популярности в дипломатических и в близким к ним кругах, и я не успевал отвечать на многочисленные вопросы своих и иностранных коллег. Во время приема ко мне подошел посол Греции и сказал несколько лестных слов в адрес «советских дипломатов, с честью выполнивших нелегкую дипломатическую миссию в Карлскруне». От своего руководства — ни по линии МИД, ни по линии разведки — никакой благодарности или поощрения я не получил. Больше того, деньги, которые я потратил в шестидневной командировке в Карлскруне, сначала никто не хотел компенсировать. Понадобилось вмешательство московского начальства, прежде чем бухгалтер посольства получил соответствующее указание. Вероятно, во все времена вестник, приносивший плохие новости, не пользовался благосклонностью руководящей верхушки. Вот если бы я выехал в свите Генерального секретаря «обеспечивать» его очередной вояж за границу, то непременно украсил бы свою грудь каким-нибудь орденом. А выступление в качестве ассенизатора в истории, неприглядной для Старой площади, лавров не предусматривало.

В наметившейся вокруг лодки разрядке рядовые шведы продемонстрировали здоровое чувство юмора. Многие из них в эти дни писали о своих впечатлениях письма в газеты, чтобы от души повеселиться над русскими, а заодно и над самими собой.

Вот несколько примеров писем читателей.

— Неисправимые шведы!

Мы, рядовые граждане, требуем, чтобы:

а) советскую лодку сняли с мели, отремонтировали без всяких бюрократических проволочек гирокомпас и отпустилирусских моряков восвояси домой к их семьям, которые так за них переживают;

б) официально извинились перед Советским Союзом за унизительное обхождение с моряками, попавшими в беду;

в) расставили всюду — над и под водой — маяки, чтобы в следующий раз наши верные русские друзья не заблудились и не подвергали свои жизни риску в труднопроходимых шведских шхерах;

г) прекратили ради бога критиковать наших товарищей, а то они могут обидеться и не захотят прийти к нам опять.

— В связи с тем, что русская подлодка была обнаружена только поутру, просим противника не нападать с наступлением темноты

— в это время мы все спим. Желаем удачи.

— Поздравляем шведскую береговую оборону и ее секретную систему охраны, которой удалось-таки выманить советскую подводную лодку на сушу.

— Для поимки шпиона-полковника понадобилась уборщица 31. СЭПО спала. Для обнаружения советской подводной лодки в запретном районе понадобился рыбак. Флот спал. Не стыдно ли?

— Когда я служил во флоте, офицеры либо сидели по барам, либо спали. Наверное, они спали и в этот раз. Сколько же можно?

— Неужели русский командир не понимает, что только Каспар Уайнбергер32 имеет доступ в запретные районы?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.