«Святилище утех»: Павловск при Марии Федоровне, 1814 год Федор Глинка, Василий Жуковский, Павел Свиньин

«Святилище утех»: Павловск при Марии Федоровне, 1814 год

Федор Глинка, Василий Жуковский, Павел Свиньин

Павловск, куда еще при жизни своего супруга императора Павла удалилась (фактически, была сослана) императрица Мария Федоровна, счастливо избежал участи других загородных резиденций, пребывавших в известном запустении. Вдовствующая императрица превратила Павловск в личное поместье, устроила в нем литературно-художественный салон, заботилась о парке вплоть до своей кончины в 1828 году; как писал искусствовед А. М. Эфрос, «Павловск дополнялся, но не перестраивался наново; он оставался цельным». Планировкой парка и дворцового ансамбля Павловска занимались такие архитекторы, как А. Н. Воронихин, П. Гонзаго, Ч. Камерон, Дж. Кваренги и К. И. Росси. Придворный поэт императора Павла Ю. А. Нелединский-Мелецкий посвятил Павловску целую поэму:

Тебя, сын вкуса и природы,

Тебя пою, о Павловск, я!

Святилище утех, свободы

И красоты страны всея!

К тебе и долгом, и желаньем

Влекусь, восторгом я горя.

В 1814 году Павловск посетил литератор Ф. Н. Глинка, поведавший об этой резиденции и жизни в ней в «Письмах к другу».

Под мрачным небом гуляю с ясною душою. Мелкой дождь туманит воздух; по временам падает снег; птички молчат, луга скучают. Но в прекрасных садах сих, где все питает ум, нравится вкусу и пленяет сердце, и в самое ненастье гулять весело.

Сей час ходил я в так называемой розовый павильон. – Это одно из любимых мест обладательницы сей страны. Песчаная дорожка, извивающаяся между пространных зеленых равнин и прекрасных рощиц, ведет к прелестному садовому домику, окруженному множеством розовых кустов. Я думал, что там встретят меня гордые привратники, облитые золотом и не вдруг захотят удовлетворить любопытству безвестного странника. Я полагал, что в домике сем найду все, что роскошь и мода имеют пышного и блестящего. Но, друг мой! нигде так приятно не обманывался я в предположениях моих, как здесь, и никогда не был так доволен обманом своим, как теперь. – Прихожу – и вместо гордых стражей нахожу двух добрых израненных солдат, которые с удовольствием отворяют мне двери и с приветливою заботливостью спешат показать все любопытное. Вхожу – и вместо блесков роскоши и вычуров моды нахожу украшение несравненно их превосходнейшее, – нахожу очаровательный вкус и благородную простоту. Государыня отделала домик сей по вкусу и сердцу своему и в приятные летние вечера наслаждается тут тихой беседою избранных людей и утешается красотами Природы при ясной в небесах луне, под шумом падающих вод, в благоухании цветущих роз. – Тут нет, как я сказал, предметов роскоши, но есть вещи драгоценные; тут увидит любопытной прекрасные картины, поднесенные русскими художниками Покровительнице их; увидит чудесные опыты вышивания шелками: это дань сердечной признательности воспитанниц Института и Смольного монастыря. Оне повергли их к освященным стопам общей Матери и Покровительницы своей. Впрочем, я бы желал привести сюда поклонников моды, богачей наших и указать им, как все просто и мило в обители государыни нашей. Обыкновенно говорят: пусть государи покажут пример умеренности и простоты в жизни, – подданные охотно последуют им. Конечно, государи для народов своих то, что отцы для их семейств. Так спешите ж вы, которые по крайней мере каждые десять лет перестраиваете домы свои, каждый год переменяете украшения оных, всякий месяц шьете новые платья для себя и каждую неделю, а часто и каждый день, покупаете уборы и наряды для жен своих; вы, которые позволяете алчной моде поглощать все доходы родовых имений ваших и с благоговением повинуетесь произволу модной торговки и ножницам иностранного портного, поспешите взять похвальный пример: он готов для вас в священной особе государыни нашей и в достойном подражания образе жизни ее. – Здесь (в розовом павильоне) все на своем месте; везде порядок, чистота и опрятность; тут есть небольшая русская библиотека; поставлено фортепиано и каждый день кладутся новейшие журналы и ведомости на особом столе для приходящих. Но что пишут в этих книгах, что хранится в этих прекрасных ящиках? – Открываю и вижу много знакомых и незнакомых почерков, вижу прозу и стихи: великодушная государыня позволяет всякому, кто бы он ни был, изливать тут чувства и мысли свои на бумагу. – Все, что напишется, кладется тут и в свое время удостаивается высочайшего воззрения. – Я нашел здесь прекрасные стихи знакомого мне поэта Ф. Ф. Кокошкина, но больше всего понравилось мне приветствие государю Александру, написанное одним из известнейших любителей отечественного слова и любимца русских муз, Юрием Нелединским. Рассказывают забавный анекдот. Кто-то написал: «В прекрасном розовом павильоне все хорошо и всего довольно, только жаль, что недостает фортепиано!» – Через несколько дней строки сии были прочитаны – и фортепиано явилось в павильоне. – По этой одной черте можешь судить о снисходительности великодушной Покровительницы сих мест!..

Я видел прекрасный памятник, воздвигнутый в бозе почивающему императору Павлу I венценосной супругою его. Изваяние чудесное! Жена, облеченная в порфиру, в неутешной скорби преклоня венчанное чело свое на урну, горькими слезами обливает ее. Скорбь ее беспредельна и сетование чрезмерно: кажется, что с прахом усопшего погребла Она все свое счастье и часть самой себя предала тут земле. – Глубокая скорбь тесным союзом сочетала плачущую с прахом оплакиваемого! Утро улыбающееся в небесах застает ее в горести, златое солнце не осушает слез, и дочь молчаливой ночи, светлая луна, находит ее все в той же тоске. – Я видел здесь, как плачет мрамор: слезы точно льются!.. Мне казалось, что я слышал и стоны: так много влил художник жизни в надгробное изваяние свое...

Я прошел за розовой павильон и увидел прекрасную деревню с церковью, господским домом и сельским трактиром. Я видел высокие крестьянские избы, видел светлицы с теремами и расписными окнами; видел между ними плетни и заборы, за которыми зеленеют гряды и садики. В разных местах показываются кучи соломы, скирды сена и проч. и проч. – Только людей что-то не видно было: может быть, думал я, они на работе... Уверенный в существовании того, что мне представлялось, шел я далее и далее вперед. Но вдруг в глазах моих начало делаться какое-то странное изменение: казалось, что какая-нибудь невидимая завеса спускалась на все предметы и поглощала их от взора. Чем ближе я подходил, тем более исчезало очарование. Все, что видно было выдавшимся вперед, поспешно отодвигалось назад: выпуклости исчезали, цветы бледнели, тени редели, оттенки сглаживались – еще несколько шагов, и я увидел натянутый холст, на котором Гонзаго нарисовал деревню. Десять раз подходил я к самой декорации и не находил ничего; десять раз отступал несколько сажен назад, – и видел опять все!.. Наконец, я рассорился с своими глазами, голова моя закружилась и я спешил уйти из сей области очарований и волшебств!..

Скучная погода миновалась. Прояснилось небо и зелень прелестных садовых долин явилась в полном блеске. Седые туманы свились в облака и ветры унесли их с собою. – Как усладительна вечерняя прогулка в здешних садах! Я сей час смотрел, как тихая заря алела в серебряных разливах вод. Множество мелких судов, украшенных разноцветными флагами, пестрили зеркальную поверхность прудов. В разных местах между рощиц и перелесков слышны были разные шумы и клики, отголоски и песни. Звуки свирели сливались с звуками рожка. Вдали близ дворца гремела полковая музыка; в одном углу слышан был веселый гам играющих в сельские игры; в другой стороне отзывы вторили русские песни. Так бывает здесь всякий день. Благотворительная Обладательница сих мест любит, чтоб веселились люди Ея. И как не веселиться им! Здесь никто не обижен, никто не утеснен. Сады здешние имеют то преимущество перед прочими, что в них приятность соединена с пользой. Зная, что труды награждаются щедро, рабочие люди стекаются сюда даже из Белоруссии. Весело поработав в садах, они радостно несут в помощь семейств своих вырученное ими. И соседние крестьяне охотно идут работать к царице. Они трудятся только в урочные часы. Весь вечер их: тут отдыхают, забавляются, поют...

Поэт В. А. Жуковский, декламатор при дворе Марии Федоровны, посвятил дворцовому парку Павловска стихотворение «Славянка» – по названию протекающей через парк речки. К этому стихотворению он составил примечание:

Здесь описываются некоторые виды берегов, и в особенности два памятника, произведение знаменитого Мартоса. Первый из них воздвигнут государынею вдовствующею императрицею в честь покойного императора Павла. В уединенном храме, окруженном густым лесом, стоит пирамида: на ней медальон с изображением Павла; перед ним гробовая урна, к которой преклоняется величественная женщина в короне и порфире царской; на пьедестале изображено в барельефе семейство императорское: государь Александр представлен сидящим; голова его склонилась на правую руку, и левая рука опирается на щит, на коем изображен двуглавый орел; в облаках видны две тени: одна летит на небеса, другая летит с небес, навстречу первой. – Спустясь к реке Славянке (сливающейся перед самым дворцом в небольшое озеро), находишь молодую березовую рощу: эта роща называется семейственною, ибо в ней каждое дерево означает какое-нибудь радостное происшествие в высоком семействе царском. Посреди рощи стоит уединенная урна Судьбы. Далее, на самом берегу Славянки, под тенью дерев, воздвигнут прекрасный памятник великой княгине Александре Павловне. Художник умел в одно время изобразить и прелестный характер и безвременный конец ее; вы видите молодую женщину, существо более небесное, нежели земное; она готова покинуть мир сей; она еще не улетела, но душа ее смиренно покорилась призывающему ее гласу; и взоры и рука ее, подъятые к небесам, как будто говорят: да будет воля твоя. Жизнь, в виде юного Гения, простирается у ее ног и хочет удержать летящую; но она ее не замечает; она повинуется одному Небу – и уже над головой ее сияет звезда новой жизни.

Императрица Мария Федоровна на собственные средства содержала в Павловске госпиталь Святой Марии Магдалины для инвалидов ее императорского величества. Глинка с восторгом описывал отношение ветеранов к Марии Федоровне.

Милость ее предает крылья ногам их! Надобно видеть, как они стараются угодить своей государыне, с каким усердием стерегут вверенное им и с каким веселым лицом и с каким простосердечным восторгом говорят о милостях и щедротах ее. А знаешь, как они (все инвалиды сии) называют государыню?.. Матушкою... Они говорят: «Сегодня Матушка гуляла там-то; а завтра сюда придет». Вчера говорил мне один инвалид: «Матушка горько плакала, отпуская солдат с молебном и с хлебом и солью в поход!» Они все, как сговорились, иначе не называют ее как Матушкою. – Друг мой! пусть беспристрастие положит на весы свои с одной стороны все громкие титулы царей, раболепием и лестью изобретенные; а с другой сие простое выражение невинных сердец: последнее перевесит!.. Как они услужливы, приветливы, добрые раненые солдаты! как ласково всякого встречают, с каким удовольствием отворяют домики, храмы, беседки! как проворно перевозят чрез речки на паромах и плотах! – Вся их должность состоит в этом. – А сколько, ты думаешь, здесь раненых солдат – 2000! Этого недовольно: милосердная государыня берет еще третью тысячу на собственное свое попечение. Они все сыты, одеты, обласканы и получают хорошее жалованье. Вот еще пример для богачей: пусть всякий так же возьмет по несколько инвалидов. Они будут стражами его лесов, садов, надзирателями полей, сельских работ и проч., а он постарается успокоить защитников его спокойствия, верных слуг его отечества: и тогда уже не так, как теперь, необходимы будут нам инвалидные домы, которыми по справедливости восхищались мы в чужих землях...

Наиболее подробное описание Павловска тех лет оставил П. П. Свиньин в «Достопамятностях Санкт-Петербурга».

Если искусство может приблизиться к природе, может заменить оную во всех ее играх и явлениях, ужасных и приятных, величественных и простых, то это конечно в Павловске. Сии угрюмые утесы, сии пенящиеся водопады, сии бархатные луга и долины, сии мрачные, таинственные леса кажутся первоначальным творением изящной природы, но они суть дело рук человеческих.

Сады павловские так пространны и столь разнообразны, что дабы описать сию подобранную зелень лесов, пленяющую взор яркими и приятными колерами своими, описать все памятники, павильоны, храмы, гроты и обелиски, счастливо приноровленные к местоположениям и мыслям, которые они должны возбуждать при первом взгляде, все украшения из мрамора, бронзы и граниту, поставленные в густых кущах, по дорожкам и на площадях; одним словом, чтоб описать подробно Павловск, потребно написать большую книгу, и любопытный должен провести несколько дней, чтоб осмотреть сии очаровательные места: удовольствие его на каждом шагу будет оживляться разнообразностью и новизной предметов. Постараемся, по крайней мере, кинуть взгляд на главные достопамятности, если перо мое того достойно...

Итак, первый предмет, встречаемый в Павловске, есть монумент благости и человеколюбия высокой его обладательницы государыни императрицы Марии Феодоровны. Ея величество содержит на свой счет более 2000 израненных воинов, из коих многие служат привратниками и проводниками в садах павловских.

Спустясь под гору, открываешь дворец в таком виде, как представлен он здесь на картинке, и едва поверишь, чтоб это были царские чертоги, особенно приехав из Сарского Села, от великолепного и огромного дворца. Чем более приближаешься, тем чувствительнее замечаешь гармонию всех предметов, соединяющих изящнейший вкус с самою величественной простотой. Главные боковые части замка закрыты деревьями; сие увеличивает изумление зрителя, находящего посреди его величественные и великолепные залы...

Нижний этаж содержит в себе покои, которые изволит занимать государыня императрица Мария Феодоровна, когда приезжает сюда весною наслаждаться удовольствиями, неизвестными столице.

В маленьком кабинете замечательна прекрасная картина Корреджо, представляющая Купидона, грозящего поразить стрелою всякого, кто дерзает приблизиться к нему, с которой бы то ни было стороны.

Отсюда входишь в фонарик. Сие очаровательное место заключает в себе все, что природа и искусство представляют совершенного. С одной стороны избранные картины Бароция, Бассано, Греза, Минъярини, Мурильо, Веронезе, Карла Дольни, Пуссена, Вандервельда, и проч., а с другой – корзины, наполненные редчайшими цветами, которые распространяют повсюду райские благоухания и неизъяснимую прелесть на все окружающие предметы.

В столовой комнате находятся четыре большие Роберовы картины, из коих в одной артист имел искусство соединить многие знаменитые здания древнего Рима, не испортя перспективы...

Если главнейшей целью при расположении и убранстве сего этажа было – соединить приятство с простотою сельского жилища, то верхний этаж имеет сверх того печать царских чертогов. Вазы из сибирской яшмы, малахитовые и лапис-лазуревые камины, столы из Лугамелло, Гобеленевы обои и другие драгоценные убранства представляют великолепие в высшей степени. В числе сих редкостей должно отличить многие украшения из янтаря и слоновой кости, кои суть произведения собственных рук ее величества императрицы Марии Феодоровны.

По обоим концам среднего корпуса сделаны великолепные залы, один из них посвящен Миру, а другой Войне. Нельзя не заметить прекрасных цельных стекол в окнах, из коих каждое в пять с половиной аршин величины. <...>

Церковь и убранство ее заслуживают особливо внимания как по богатству своему, так и по вкусу. Особенно достойна внимания копия Кореджиевой ночи, в коей вся картина чудесно освещается младенцем Спасителем. <...>

Выход из императорских покоев в сад проложен через колоннаду, расписанную Гонзаго, которая почитается лучшим произведением его кисти.

Собственный садик ее величества по справедливости может назваться храмом Флоры, которой статуя находится посреди его. Он разделен на куртины, из коих одна посвящена редчайшим цветам, другая благоуханнейшим. Взоры и обоняние теряются в сем море ароматов и радуг; потребно более 15 000 горшков с цветами, дабы наполнить садик сей. Растения полуденных стран, всех частей света и самого экватора цветут во всем блеске и красоте. В садике сем находится прекрасный портик, поддерживаемый 16 ионическими колоннами. Отсюда видна большая дорога, нижний пруд с раззолоченными яхтами и шлюпками и противоположный мрачный берег. Покойный император Павел I по утрам в хорошую погоду любил заниматься здесь государственными делами. Посреди поставлена изящная группа трех Граций, поддерживающих огромную чашу, сделанную из одного куска белого мрамора.

На скате горы против Дворца находится фамильная роща, состоящая из дерев, посаженных при рождении каждого князя или княжны императорского дома, с именем, начертанным на маленькой жестяной дощечке. Посреди сей цветущей рощи дерев с именами великих княгинь Александры Павловны и Елены Павловны украшаются ежегодно новыми прелестями, а недалеко от них видишь печальную урну, воздвигнутую в память первой, а вдали представляется храм, заключающий мавзолей другой, похищенных от сего мира в цвете лет и красоты...

Оставив места сии, приблизишься к живописному каскаду, коего воды истекают из-под густо сплетшихся зеленых ветвей. На берегу его возвышается павильон, представляющийся с одной стороны в виде греческого перистиля. Его простая и благородная архитектура и виды, открывающиеся отсюда во все стороны, предпочтительно нравятся царствующей императрице, отчего и назван он Елисаветинским. В низу его видны весьма искусно сделанные развалины; разбитые статуи, барельефы, карнизы и колонны разных мраморов, выказывающиеся из травы и поросшие мхом, представляют воображению живое понятие о развалинах Греции, дышащей еще величием и славой.

Но что это за движущийся остров, рисующийся в прозрачных водах, его окружающих? Что значат сии златые поля и долины, покрытые тучными пажитями? Поспешим осмотреть их. Сии последние составляют часть собственной Фермы императрицы, а первый называется Волшебным островом. Он совершенно покрыт деревьями, верхушки коих соединены гирляндами из цветов и составляют свод, колеблющийся при малейшем дуновении Зефира и распространяющий прохладу вокруг прелестной статуи Бога любви, поставленной посреди чащи. Он коварно улыбается и, кажется, грозит пальцем дерзающему приблизиться к нему – оковать его цепями своими, по-видимому легкими и приятными, а на самом деле нередко твердыми и неразрывными!

Приехавши в Ферму, найдешь на правой руке деревенский домик. Войди в него, и как бы чародейскою силой почувствуешь себя перенесенным в великолепные палаты. Сюда приезжает повелительница мест сих и, слагая венец и порфиру, делается простою хозяйкой. Императрица Мария Феодоровна нередко угощает здесь детей своих и подданных. Ежегодно, по окончании жатвы, накрываются столы в домике и на дворе, созываются все крестьяне и работники и при лице своей матери торжествуют совершение полевых работ, так, как китайский император начинает их, выезжая сам с плугом на поле. В горницах, во всех местах поставлены фарфоровые вазы и чаши хрустальные. Их ежедневно наполняют свежим молоком и отсылают по разным павильонам в сад для прогуливающихся, коим предлагается сверх того сыр, масло и белый хлеб. На левой руке находится скотный и птичий двор. Здесь серна и собака бегают вместе, кошка играет с молоденькими фазанами. Смелость и ручность всех находящихся здесь животных припоминают золотой век, когда человек не наводил еще собою им ужаса. <...>

Праздник, данный в павильоне 1814 года 27 июля, соделает его навсегда памятным для русского. Он был единствен по великолепию, но еще более по случаю, который им ознаменован: императрица Мария Феодоровна торжествовала возвращение примирителя Европы, и герой сей – был бессмертный сын ее, царь русский. Праздник представлял замысловато справедливую картину нетерпения, с коим ожидаем был государь император в России всеми состояниями и возрастами, и всеобщего восторга, произведенного его приездом. При этой новости дети оставляли игры и забавы свои, поспешая усеять цветами дорогу своим отцам и государю и приветствовать его невинными песнями своими. Юноши и девы покидали полезные работы и самые приятные занятия и спешили воздвигнуть торжественные врата победителю, братьям и женихам. Молодые жены, до сего томившиеся беспокойством и нетерпением, спешили с грудными младенцами навстречу супругам своим и пели победные песни в честь герою, водившему их на поле славы. Другая картина представляла почтенную старость, оживленную радостью обнять детей своих и счастьем при виде России наверху благоденствия и величия... Сцены сии происходили в русской деревне, написанной столь живо знаменитым Гонзаго, что многие из зрителей долго оставались в обмане. И теперь еще видна она близ сего павильона.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.