ГЛАВА ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Когда в 1933 году в Германии к власти пришел Гитлер, Сталин не очень огорчился. По той простой причине, что не воспринял его серьезно. Правительства в Германии менялись одно за другим, и он видел в фюрере очередного временщика. И очень надеялся на то, что уже очень скоро его сменят быстро идущие в Германии в гору коммунисты.
Так думал не один Сталин. В Англии, Франции, да и самой Германии придерживались такого же мнения. «Россия, — докладывал в Белый дом американский посол в Берлине Додд, — со своей стороны согласна подождать до быстрого падения Гитлера и видит в германском коммунистическом движении преемника его власти».
Впервые Сталин серьезно взглянул на фюрера после июньской «ночи длинных ножей» в 1934 году, когда тот расправился с начинавшими ему надоедать штурмовиками. «Какой молодец этот Гитлер! — не скрывая искреннего восхищения воскликнул Сталин. — Он нам показал, как следует обращаться с политическими противниками!»
И все основания для восхищения у Сталина были. Не так давно ему не позволили отправить на эшафот выступившего против него Рютина. Долго говорили, потом еще голосовали... но так ни до чего и не договорились... А Гитлер... никого не спрашивал, взял, да и перебил своих бывших соратников во главе с Ремом, безо всяких голосований! И никто не осудил его. Наоборот, только еще больше стали уважать.
И как знать, не подумал ли уже тогда Сталин о том, что Гитлер не чета всем этим гнилым демократам и дело с ним иметь можно. С таким партнером они могли бы как следует прижать все эти Англии и Франции. Предпосылки для этого были. «Германский генштаб, — писал Ворошилову после командировки в Германию начальник Военной академии им. Фрунзе Эйдман, — по нашим наблюдениям, видит единственную реальную силу, могущую дать прирост его военной мощи, это — дружеские отношения с Советской Республикой. Наличие общего противника — Польши, опасного для Германии вследствие географических условий, еще более толкает германский генштаб на пути тесного сближения с Советской Россией. Средние круги офицеров генштаба, состоящие в министерстве рейхсвера на службе штаба, не скрывают своего враждебного отношения к Франции и Польше и своей искренней симпатии к Красной Армии».
Сталин ничего не имел против и пошел навстречу прогрессивно мыслящим генштабистам. С 1927 года военно-техническое сотрудничество стало быстро развиваться, и в специально созданных в СССР центрах продолжилась подготовка военных кадров для рейхсвера. Гудериан, Горн, Кейтель, Ман-штейн, Браухич, Модель, Кречмер и многие другие вели учебные бои на той самой местности, по которой всего через десять лет им придется сражаться со своими учителями.
Вовсю развивалось также сотрудничество на уровне спецслужб, Ворошилов даже дал согласие на совместную работу немецкой и советской разведок против Польши.
Между Москвой и Берлином было достигнуто удивительное взаимопонимание, и британский посол в Берлине Г. Гумбольдт докладывал министру иностранных дел А. Гендерсону: «В минувшем году все выглядело так, как будто сторонники сближения с восточным соседом взяли верх в военной политике Германии. И что политика эта концентрируется вокруг более тесного сотрудничества с Россией.
Советские офицеры неоднократно присутствовали на маневрах в различных частях Германии, а генерал фон Бломберг с группой штабных офицеров отправился с какой-то секретной миссией в Россию... Хотя политические отношения между Германией и Советской Россией в данный момент и не отличаются особой сердечностью, тем не менее создается впечатление, что военные германские власти намерены поддерживать тесную связь со своим будущим могучим союзником, в случае возможного конфликта с Польшей».
А вот что писал советский атташе В. Левичев Ворошилову 12 мая 1933 года: «Часто просто недоумеваешь, когда слышишь, как фашистский оркестр наигрывает «Все выше и выше», «Мы кузнецы», «Смело, товарищи, в ногу»... Немцы самым последовательным образом стремятся показать всему свету, что никаких серьезных изменений в советско-германских отношениях не произошло...
Со стороны рейхсверовцев встречаю самый теплый прием. Не знаю, что они думают, но говорят только о дружбе, о геополитических и исторических основах этой дружбы, а в последнее время уже говорят о том, что, мол, и социально-политические устремления обоих государств все больше будут родниться: «Вы идете к социализму через марксизм и интернационализм, мы тоже идем к социализму, но через национализм...» И поэтому главной основой дружбы, включительно «до союза», считают все тот же тезис — общий враг Польша».
Что касается военного министра генерала фон Бломберга, то он был по-солдатски откровенен. «Несмотря на все события последних месяцев, — заявил он в августе на приеме в советском полпредстве, — рейхсвер по-прежнему, так же, как и германское правительство, стоит за политическое и военное сотрудничество с СССР». И вряд ли можно сомневаться, что высокопоставленное лицо делало столь ответственное заявление без ведома Гитлера.
Да что там военные, если уже тогда делались самые серьезные попытки сблизиться на партийном уровне. И с подачи Сталина полпред СССР в Берлине Александровский вел переговоры о визите в Москву Геринга.
Более того, многие видные гауляйтеры видели в союзе с СССР единственную гарантию возрождения рейха и его защиты от Англии и Франции. В частности, будущий палач Украины гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох на полном серьезе разработал план создания «транснационального трудового государства», в котором должны были слиться в единое целое СССР и Германия!
Не смутил Сталина и разгром Гитлером компартии. Да и не нацисты были для него главным противником в Германии, а социал-демократы, выступавшие за западные ценности. Вся беда была только в том, что этого самого дела со Сталиным не хотел иметь сам Гитлер. И не потому, что не уважал. Не верил в «долгосрочность» Сталина, а потому и не видел в нем своего потенциального партнера.
Питавшийся в основном материалами западной прессы и заверениями Троцкого, Гитлер был уверен в том, что Сталин долго не продержится у власти. О чем и свидетельствовали все эти бесконечные чистки и процессы, которые со стороны можно было принять за настоящее сопротивление власти. «Большевизм в России не вечен!» — уверял фюрера посол в Москве Дирксен, и тот верил ему. Именно потому Гитлер считал союз с «недолговечным» Сталиным невыгодным и в большей степени конъюнктурным, нежели выгодным. Потому и обратил все свое внимание на Запад и посылал в Англию Геринга, Розенберга и министра экономики Гутенберга делить советское наследство.
Конечно, Сталина насторожило то, с какой легкостью Гитлер весьма демонстративно отвернулся от Советского Союза, с которым Германия к этому времени сотрудничала на многих уровнях, включая партийный и спецслужбы. И все же он был уверен, что нацисту Гитлеру вряд ли удастся договориться с западными демократиями, и рано или поздно он снова будет искать сближения с ним. И не ошибся. После некоторого охлаждения к его стране и блужданий в лабиринтах западной политики германские политики и военные снова обратили свой взор на Советский Союз.
Что думал сам Сталин по поводу заявления Гитлера, которое тот сделал 2 марта 1933 года, когда откровенно заявил: «Я ставлю себе срок в шесть-семь лет, чтобы совершенно уничтожить марксизм. Тогда армия будет способна вести активную внешнюю политику, и цель экспансии немецкого народа будет достигнута вооруженной рукой. Этой целью будет, вероятно, Восток».
Да, наверное, он думал то, что язык дан политику только для того, чтобы скрывать свои мысли. Когда на заре своей туманной революционной юности Коба собирался ограбить Тифлисский банк, он не расхаживал по улицам и не говорил каждому встречному: «Завтра мы с Камо возьмем кассу!» То же самое было и здесь. И если Гитлер во всеуслышание объявлял о том, что пойдет на Восток, значит, пойти он должен был на Запад. Если он не играл в еще более тонкую игру и с первого же дня своего воцарения на вершине власти не стал называть вещи своими именами. Во что верилось с трудом. Можно, конечно, быть искушенным, но не до такой же степени...
И понять Гитлера можно. Не поверив в долгожительство Сталина на политическом Олимпе (бесконечная борьба с оппозициями, судебные процессы, доклады дипломатов и «творчество» Троцкого делали свое дело), он заручался поддержкой Запада в борьбе против «красной заразы». А «зараза», насколько успел понять Сталин по «ночи длинных ножей», у фюрера была только одна: та, которая ему в данный момент мешала. И его войну с Западом он мог только приветствовать. Потому и называл фюрера в своем ближайшем окружении «ледоколом революции». И точно так же, как могучие ледоколы вспарывали лед, Гитлер должен был пробить единый фронт мирового империализма.
Трудно сказать, думал ли о возможном союзе с Гитлером Сталин уже тогда, но вот разойтись с Англией и Францией постарался. На будущее. Но делал это так, что всему миру было видно: не он, а они не желают заключать с ним полноценные договоры. Потому и шли бессмысленные переговоры на всех уровнях со страдавшими, по словам Гитлера, «близорукостью и импотенцией» (и с чем Сталин был полностью согласен) западными державами, шли только для того, чтобы не кончиться ничем.
Ну а в том, что все эти гнилые либералы ничего не стоят, Сталин в очередной раз убедился после первого же брошенного Гитлером пробного шара в демилитаризованной Рейнской зоне, где, по условиям Версальского договора, Германия не имела права держать свои войска. Гитлер откровенно наплевал на все договоры и ввел в Рейнскую зону своих солдат.
Англия и Франция? Да, ничего они не сделали! Пошумели о нарушении границ, приняли какую-то совершенно бессмысленную резолюцию, и на том дело кончилось. Если Сталин и раньше мало верил во все эти союзы с Западом, то, вполне возможно, что теперь он их уже просто не хотел. Да и какой смысл было иметь совершенно недееспособных союзников?
Хотя в то же время он не мог не понимать: Рейнская зона была своеобразным авансом Запада намеревавшемуся идти на Восток фюреру. Хотя сделать это было далеко не так просто, как казалось в Париже или Лондоне. На Советский Союз дорога лежала только через Польшу или Чехословакию, тогда как путь на Запад был для него открыт.
Рейнскую зону Гитлер занял силами... всего одной дивизии. Чем вызвал восторг многих немцев, которым пришлась по душе демонстрируемая им сила и откровенное издевательство над тем самым договором, который считался самым большим позором в истории Германии. И мало кто тогда понял, что именно это событие явило собою поворотную точку между двумя мировыми войнами и поставило крест на и без того влачившей свое жалкое существование коллективной безопасности. Что еще больше убедило фюрера в его полнейшей безнаказанности, как и в том, что уже никто не посмеет пойти на него войной. Но, поскольку перевооружение вермахта еще не было закончено, он не спешил знакомить генералов и дипломатов с планами своей далеко идущей экспансии.
Что же касается Сталина, то устами Литвинова он осудил ремилитаризацию Рейнской области и потребовал от Лиги наций предпринять ответные действия. Другое дело, что Сталин не очень-то стремился к созданию этой самой коллективной безопасности. По той простой причине, что не доверял ни англичанам, ни французам. И прежде всего он хотел, чтобы весь этот воз с коллективной безопасностью тронули с места другие. А он, дабы не оставаться в одиночестве, выберет для себя самый удобный вариант. Такой же политики придерживались и Англия с Францией, которые точно так же играли «по обе стороны улицы».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.