Глава 20 Еще два слова

Глава 20

Еще два слова

Всякий намек на участие немцев в русской революции вызывает до сих пор дружный вой большевиков, что народные требования пытаются подменить инструкцией Людендорфа.

Нет сомнения – о моих воспоминаниях будет рассказано, что я без намеков, прямо, поместил всю Россию 1917 года в канцелярию немецкого генерала. В действительности же я старался привести точные данные, как инструкции извне разжигали народные страсти[183].

Не касаясь исторических проблем, вскрытых революцией, подведем итог сокрушительным ударам, которые добивали Власть с марта по октябрь. Их было так много. Напомним главнейшие.

Первый. Уничтожение в одну ночь всех административных органов, везде и всегда необходимых для ограждения общественного порядка.

Второй. Разгром тюрем. Заключенные вновь обретают возможность активных действий. Конечно, те, кто искал лазурного неба, мне закричат: «Проза! Односторонние выводы!» До сих пор слышу возгласы членов Совета Таврического дворца: «Мы строим новую Россию! Поймите – новую, светлую жизнь! А вы тут с вашей контрразведкой, с какой-то уголовщиной. У нас законные чаяния; перед нами неоплаченные счета истории! Какое нам дело до ваших преступников!»

Шквал вышел именно с каторги. Он потащил низы, поднялся, разбил Армию, опрокинул хрупкую ладью, в которой спорили о бесконечно далеком, похоронил одни иллюзии, подбросил народу другие.

Третий. Форсированный темп революции, искусственно данный нашим врагом – немцами – в критический момент мировой войны. Они же поддержали деньгами уголовный мир, который преградил пути творчества здоровых сил нации.

Четвертый. Постановление о невыводе Петроградского гарнизона. Развращенная толпа солдат переливалась по улицам. Она была далеко, очень далеко впереди всей страны. В ней погибло Временное правительство.

Пятый. Отметим сверх всего и чрезвычайно резкий переход к полной свободе, который своим размахом тоже задержал выход интеллигенции – наша самодеятельность опаздывает. При несогласии с властью мы подаем в отставку и еще не составляем заговоров[184]. Мы слишком лояльны и отнюдь не революционны. А сколько среди нас было Потаповых! Конечно, мы приняли революцию такими, какими вышли из прошлого. Тут и отсутствие общественности, так понятное в режиме абсолютизма, и «слабые государственные прослойки», и специальные проявления славянского быта – русской бескрайности.

Против этих пяти грозных условий требовались необычайные усилия, может быть, чудо, – не стану спорить.

Только в спокойном состоянии, только далекий историк увидит и приведет в систему причины происшедшего. Их не найти в одном только прошлом, сознательно закрывая глаза на 1917 год, так же как нельзя в злой воле и ошибках отдельных групп и лиц этого года искать полного объяснения истории России.