Обстрел в Сент-Андре

Обстрел в Сент-Андре

Первые несколько дней высадки в Нормандии не принесли ожидаемого роя немецких истребителей перед нашими орудийными прицелами. Мы с Жаком решили разработать небольшой план, который вынашивали с прошлого декабря.

Тогда в Детлинге мы тщательно подготовили обстрел аэродрома Евройкса/Фаувилля.

«Мустанг» привез перспективный аэрофотоснимок, запечатлевший немецкую базу в мельчайших деталях, включая ряд «фокке-вульфов», обслуживаемых механиками, которые особенно привлекли наше внимание. Теоретически это казалось полным безумием – зенитный огонь самолетов, без сомнения, собьет нас. На практике, в случае удачи и с тщательно спланированным элементом внезапности, мы могли бы легко с этим справиться.

Сейчас ситуация была не совсем такой, как в декабре, когда Евройкс/Фаувилль находился слишком близко к зоне сражения, чтобы его постоянно использовать. После неоправданных ожиданий в отношении Евройкса/Фаувилля наш выбор пал на Сент-Андре-де-Лёр и Дройкс, более отдаленные территории. Мы бы предпочли положиться на обстоятельства, которые показали бы нам, куда отправляться.

Сейчас проблема состояла в том, чтобы уговорить Сатерленда, которого в прошлый раз невозможно было убедить принять наш план по поводу Евройкса. Мы пытались сделать это за завтраком, но не слишком настойчиво, предположив, что он должен дать нам некоторую свободу в осуществлении нашего плана. Мы, вероятно, поднимемся как резерв для первого утреннего берегового патрулирования, а затем, с его разрешения, нарушим построение и на большой высоте пойдем на поворот вокруг Каена. Макси был не очень увлечен этим, но, ради мира и спокойствия, он наконец согласился.

Мы поднялись в 9.50 вслед за 12 «спитами» эскадрильи. На полпути спокойно ускользнули от них и сразу же набрали высоту. Повернули на юго-восток и к устью Сены. Жак был справа от меня в 400 ярдах и чуть выше. Таким образом, мы были взаимно застрахованы от любого сюрприза. Погода была сносной – 4/10 облаков на высоте 7000 футов. На самом деле я бы предпочел слой облаков пониже, который обеспечил бы нам лучшую защиту от огня артиллерии.

В 10.20 мы быстро пролетели над Лизиуксом, его церковной башней, резко выделявшейся на фоне окружающей зелени. С высоты 15 000 футов мы видели огромные немецкие аэродромы в Фаувилле, Кончесе, Бьюмонт-ле-Роджере и Сент-Андре, и на расстоянии небольшого туманного пятна – Дройкс. Мы летали по кругу в течение четверти часа, внимательно разглядывая небо. В воздухе больше никого не было.

Мы перехватили радиопередачи на волнах разной длины. Никакой информации, которая могла бы представлять для нас интерес.

Ну ладно, пойдем.

Самый ближайший аэродром был в Кончесе. Мы быстро, но внимательно оглядели его; с первого взгляда все казалось пустынным.

Затем Сент-Андре. Там все еще продолжалась какая-то деятельность, исходя из отчетов Интеллидженс. Мы должны проверить это с более близкого расстояния. Пошли вниз широкой спиралью. Облака периодически закрывали аэродром, но они заслоняли нас и от наблюдательных устройств зенитной артиллерии, которые могли нас обнаружить.

В Сент-Андре, казалось, был ужасный разгром – поперек взлетно-посадочной полосы лежали снаряды одного залпа, ангары были разрушены. А вокруг были аккуратные деревушки с сарайчиками, соединяющимися маленькими дорожками между деревьями.

Мм! Эти дороги казались слишком уж ровными. Мы спустились до 10 000 футов. Так вот оно что! Те дороги вели к взлетно-посадочным полосам, а сараи были ангарами, отлично замаскированными. Мы должны посмотреть на это. Да, точно, напротив того, что выглядело просто как ферма, луч солнца четко показал очерченную тень двух «Хейнкелей-111», накрытых сеткой.

– Смотри, Жак, внизу два «хейнкеля»!

– Добро, Пьер, восхитительно!

Я открыл дроссель и сделал еще один круговой полет, чтобы занять позицию для пикирования. Солнце было сзади. Я сбросил дополнительный бак, и в это время из-за движения этих проклятых облаков я потерял из виду двух «хейнкелей». Я уже занял позицию для атаки, но, как ни старался всматриваться, все было бесполезно. Только тот солнечный луч, показавший секретную тень, осветил дичь. Я просто не мог пикировать вниз, не имея четкой цели, и не хотел рисковать быть сбитым огнем зенитной артиллерии, разбросанной в середине аэродрома на уровне земли и выискивающей цель.

Я покачал крыльями, чтобы предупредить Жака о моей неуверенности. Он подошел ближе, и мы взглянули друг на друга. Это действительно было очень глупо. Я снова посмотрел на аэродром. Мы должны быстро принять решение – каждый бы задался вопросом «Кто идет?», если бы мы продолжали часами болтаться без дела.

– Смотри, Пьер, немец!

Мы с Жаком увидели его одновременно – маленький сверкающий крест, плавно скользящий вдоль основной взлетно-посадочной полосы, вероятно, истребитель.

– Идем вниз!

– Смотри, Жак, твой ребенок все еще висит!

– Я знаю!

Я предупредил его и должен был действовать быстро, до того, как вступит в дело зенитная артиллерия. С полностью открытым дросселем я пикировал вниз – 450 миль в час – быстро, так как скоро здесь вокруг будут обстреливать.

Детали начали проявляться более отчетливо. Между разрушенных ангаров были другие, наполовину погребенные и закрытые торфом. Видны были воронки от бомб, большинство из них заполненные. Огромную основную взлетно-посадочную полосу тщательно отремонтировали, и воронки, которые оставили ямы на ней (как мы думали, находясь на высоте 13 000 футов), были поддельными, специально нарисованными, чтобы создать впечатление непригодной для эксплуатации взлетно-посадочной полосы. Я быстро взглянул на работающих мужчин и грузовики.

Я выровнялся в двух или трех милях от аэродрома и держался прямо на взлетно-посадочной полосе, держась в отдалении от огня зенитной артиллерии, которая грохотала над заборами. В дальнем конце аэродрома я видел силуэт немца – это был «Мессершмит-109». Едва касаясь земли, я пронесся вдоль края поля, прикидывая, что можно предпринять. В тени изолированной группы деревьев разогревались 20 совершенно новых изумрудно-зеленых «фокке-вульфов». Летчик срыгнул с крыла лицом в траву. Еще «фокке-вульфы» вдоль заборов. Некоторые «мессершмиты» стояли во фруктовых садах. Другие – в беседках, закрытые ветками. В кустах повсюду размещались пятнистые палатки. Аэродром, который на высоте 13 000 футов казался пустынным, просто кишел самолетами и личным составом.

Мой «109-й» приближался – он повернул налево – я направился в центр поля, чтобы отрезать ему путь, – поднялся на 150 футов – зенитная артиллерия открыла огонь, причудливая группа трассирующих снарядов прошла далеко по левому флангу… Вдруг я оказался нос к носу с другим «мессершмитом», который нацелился на другой фланг, но я не видел этого. Слишком поздно стрелять. Его шасси были выпущены, возможно, даже и щиток. Фюзеляж был серым с зелеными и коричневыми пятнами, а на уровне с кабиной изображены большие черные кресты.

Я прошел в нескольких ярдах от него. Он, вероятно, шел на посадку, проходя около 150 миль в час, – я шел со скоростью 420. У летчика, должно быть, случился сердечный приступ!

Я настигал другого на невероятной скорости. Зенитная артиллерия стреляла со всей своей огневой мощью, не беспокоясь о нем. Он, видимо, недоумевал: что же, черт возьми, происходило на земле. Я взял его на прицел – всего 500 ярдов, – нажал на кнопку малокалиберной автоматической пушки и пулемета – 200 ярдов, я продолжал стрелять – 50 ярдов. До падения у меня было время увидеть, что три из моих снарядов взорвались: один между двигателем и летчиком, другой – на хвостовом стабилизаторе, а третий пробил одну из амортизационных ног его шасси. Я увернулся от него как раз вовремя, и когда уходил, то увидел, что он перевернулся на спину и вошел в штопор.

Огонь зенитной артиллерии – и какой огонь! – шел словно развевающаяся штора, испуская повсюду смертоносные маленькие клубы черного дыма. Я повернул направо и молниеносно за минуту поднялся к облакам на высоту 10 000 футов, с полным форсажем двигателя. Казалось, что на это ушли годы.

Даже когда я достиг облаков, длинные красные следы трассирующих снарядов продолжали наносить удары в сырой мрак вокруг моего самолета.

Что случилось с Жаком? Хотя ему не удалось избавиться от бака, он пикировал за мной, но потерялся, когда мы проходили сквозь слой облаков. Он появился над аэродромом на уровне земли через несколько секунд после меня. Стесненный в движениях из-за своего бака, он упустил второго «мессершмита», который сел у него под носом. Летя прямо сквозь рвущиеся снаряды, он заметил ряд заминированных «хейнкелей», которых обстрелял пулеметным огнем. Один из них охватило пламенем, после чего раздался невероятный взрыв, а другой взорвался от 20-миллиметрового снаряда и зажигательных пуль на дальности прямого выстрела.

Отчаянно преследуемый зенитной артиллерией, но чудом оставшийся невредимым, он присоединился ко мне вверху в облаках. Мы еще раз пролетели над аэродромом, накрытым, словно зонтом, клубами белого и черного дыма, на высоте 10 000 футов. Легкая зенитная артиллерия не умолкала, несмотря на то что мы уже были вне пределов досягаемости, и нас также преследовала очередь 88-миллиметрового орудия.

Мой «Мессершмит-109» упал на поле на южном конце основной взлетно-посадочной полосы, и остатки все еще пылали ярким огнем около машины «Скорой помощи». Грузовики в облаке пыли мчались на место бедствия. От «хейнкеля» Жака поднялся столб густого черного дыма.

Мы вернулись через Евройкс, повернув прямо на Ле-Гавр, где заметили бетонную дамбу немецкой подводной лодки, наполовину уничтоженной во время последнего ланкастерского рейда. Вдоль устья стояли нефтеперерабатывающие заводы, разбомбленные «марадерами», – огромный разоренный участок земли, где виднелись лишь круглые основания резервуаров для хранения нефти. Один или два все еще стояли невредимыми, сверкая, словно серебряные монеты.

Мы поднялись на высоту 20 000 футов, чтобы уйти от огня зенитной артиллерии, и быстро взглянули на дождевые слоистые облака, где несколькими часами ранее авиакрыло Джонсона, 126, сбило 3 «дорнье».

Идя на короткое пикирование, мы взяли курс на Форд, где сели в 11.33. Когда мы вырулили в направлении нашего рассредоточения, то прошли напротив Интеллидженс рум. У двери стоял шезлонг, в котором сидел Джеймс Ранкин и грелся на солнышке. Когда он увидел черные следы на наших орудиях и крыльях, он вскочил и побежал к нам. Взобрался на мое крыло и помог мне высвободиться из ремней.

– Хоть немного повезло, Клостерман?

Я не очень-то гордился нашим подвигом, который все же свершился после серьезного нарушения дисциплины, но я рассказал ему то, что мы узнали. К нам присоединился Жак, переполненный радостью. Ранкин для видимости принял мой отчет довольно холодно, но на самом деле он был не очень разочарован. По глупости я упомянул о зенитной артиллерии Макси, который спустя несколько минут прибыл с эскадрильей. Он не хотел терять никого из своих товарищей в огне зенитной артиллерии и поэтому накинулся на меня на взлетно-посадочной полосе как дьявол.

Офицеры Интеллидженс восприняли сообщение прохладно, но когда мы описали ряды замаскированных немецких истребителей, они просветлели. Центральный пункт управления очень заинтересовался нашим докладом и закрыл глаза на нашу смелую проделку, пригласив нас после ленча для более подробного рассказа. Нас попросили показать на крупномасштабных планах Сент-Андре (после войны автор узнал, что аэродром, который он обстреливал, был Дройкс, а не Сент-Андре), дать приблизительный чертеж замаскированной зоны рассредоточения, указать типы самолетов и т. д.

«Мустанги» будут молиться на нас, так как их конечно же пошлют ранним вечером сделать перспективные аэрофотоснимки на небольшой высоте, а после нашего утреннего шоу их ждет приятненькая встреча.

На следующий день мы испытали удовлетворение, видя подтверждение нашего отчета в текущей секретной сводке министерства авиации, которая добавляла, что люфтваффе фактически укрепило тот сектор, отведя шесть авиазвеньев от российского фронта.