Деньги вождя и партии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Деньги вождя и партии

Самый естественный и самый загадочный вопрос проблемы борьбы за власть – финансовая деятельность большевиков. На протяжении всего периода существования Советского государства исследование этой темы было как бы неэтично, хотя и предпринимались попытки внести ясность по поводу «золота партии». Ленин представлялся простым бессребреником, живущим в бедности и нужде, готовым бескорыстно поделиться последним, аскетически прожившим свою недолгую жизнь во имя благосостояния всех трудящихся. И все же Ленин сам ответил о своем благосостоянии накануне Октябрьской революции, заявив, что он никогда не испытывал нужды.

На какие же деньги жил В.И. Ульянов, вся жизнь которого – карьера профессионального революционера? Революционная деятельность Владимира Ульянова начиналась за счет личных средств его родителей, точнее, семейного фонда, который формировали:

Отец – Ульянов Илья Николаевич умер 12(24).01. 1886 г. в 54,5 года, заслужив в 1882 г. звание потомственного дворянина в связи с награждением орденом Св. Владимира 3-й степени. Его должность – директор народных училищ Симбирской губернии – приравнивалась к чину генерала и соответственно оплачивалась, на что он мог содержать жену и шестерых детей.

Мать – Мария Александровна, урожденная – Бланк, в качестве вдовы действительного статского советника получала пенсию 100 рублей в месяц. На ее полном иждивении находились четверо детей, из которых только Володя потратил 74 рубля с 9/IX по 9/X 1893 г. В письме к матери в октябре 1893 г. он настаивает: «Попрошу прислать деньжонок: мои подходят к концу…» О финансовом состоянии Ленина тех лет можно судить по воспоминаниям его коллеги М.А. Сильвина, на вопрос которого, как идет юридическая практика, Владимир Ильич ответил: «Работы в сущности никакой нет». За год, если не считать обязательных выступлений в суде, он не заработал даже столько, сколько стоит помощнику присяжного поверенного выборка документов…»[587]

Как же пополнялся «расход чрезмерный», почему сын требует отчета матери: «Напиши, в каком положении твои финансы: получила ли сколько-нибудь от тети? получила ли сентябрьскую аренду от Крушвица? много ли осталось от задатка (500 р.) после расходов на переезд и устройство?»[588]Переезд, имеется в виду, семьи Ульяновых из Самары в Москву, на что использована часть средств от продажи дома в Самаре.

Тетя – Анна Александровна Веретенникова – была совладелицей казанского имения Ульяновых Кокушкино.

Крушвиц – арендатор хутора вблизи саратовской деревни Алакаевки, купленного Марией Александровной в декабре 1888 г. для ведения хозяйства Володей. В 1897 г. хутор был продан. Деньги положили в банк на проценты.

«Богатства, как видим, – констатировал хорошо знавший семью Ульяновых Н.В. Вольский (псевдоним Валентинов), – никогда не было, но в течение долгого времени был достаток, позволявший членам семьи Ульяновых многие годы не иметь заработка, производить траты вроде частых поездок за границу, которые были бы просто невозможны, если бы «вся семья жила на пенсию матери»[589].

В 1895 г. Владимир Ильич выезжает за границу. За четыре месяца он посещает Швейцарию, Париж, Берлин, любуется Европой, совершенствует социалистические познания, устанавливает связи с плехановской группой «Освобождение труда», знакомится с единомышленниками и поправляет здоровье. «Живу я в этом курорте уже несколько дней и чувствую себя недурно, – пишет он матери в июле из Швейцарии, – пансион прекрасный и лечение, видимо, дельное, так что надеюсь дня через 4–5 выбраться отсюда. Жизнь здесь обойдется, по всей видимости, очень дорого; лечение еще дороже, так что я уже вышел из своего бюджета и не надеюсь теперь обойтись своими ресурсами. Если можно, пошли мне еще рублей сто…»[590]

С легкостью, присущей только хорошо отдыхающим, сын просит у матери всю ее месячную пенсию, хотя знает, что она со своими домочадцами недавно вернулась из путешествия по Волге[591].

Через три недели посланец социал-демократов Петербурга, Москвы, Киева и Вильно, которые еще в феврале 1895 г. решили послать В.И. Ульянова и Е.И. Спонти за границу для установления контактов со своими коллегами, вновь обращается к матери 29 августа: «…к великому моему ужасу, вижу, что с финансами опять у меня «затруднения»: «соблазн» на покупку книг и т. п. так велик, что деньги уходят черт их знает куда. Приходится опять обратиться за «вспомоществованием»: если можно, пришлите мне рублей 50–100»[592].

Возвратившись из-за границы в сентябре 1895 г., В.И. Ульянов приступил к созданию единого «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». 9 декабря он был арестован, но и в тюрьме продолжал пользоваться семейным фондом. 12 января он пишет сестре Анне: «Получил вчера припасы от тебя, и как раз перед тобой еще кто-то принес мне всяких снедей, так что у меня собираются целые запасы.

…Все необходимое у меня теперь имеется, и даже сверх необходимого. Здоровье вполне удовлетворительно. Свою минеральную воду я получаю и здесь: мне приносят ее из аптеки в тот же день как закажу. Сплю я часов по десять в сутки и вижу во сне различные главы будущей своей книги»[593]. Молодому революционному теоретику более светлой жизни подавали в камеру платный заказной обед и молоко. «Мать (приехавшая с Анной и Марией специально в Петербург. – В. П.) приготовляла и приносила ему три раза в неделю передачи, руководствуясь предписанной ему указанным специалистом диетой…»[594] – вспоминала его сестра А.И. Ульянова-Елизарова. Не было недостатка у заключенного и в пище духовной. Книги из разных библиотек и из магазинов доставляла Анна тюками, чтобы он мог спокойно писать «Развитие капитализма в России», пытаясь доказать, «что в России назревает великая народная революция, во главе которой стоит пролетариат, имеющий мощного союзника – многомиллионное крестьянство; эта революция не может ограничиться свержением царизма – пролетариат пойдет дальше, к свержению капитализма, к победе социализма»[595].

Свой научный труд революционер-теоретик допишет в сибирской ссылке села Шушенского, куда будет доставлен не по этапу, с конвоем, а в спальном вагоне и теплых санях за счет матери. До того как полицейское начальство определило место его поселения, он более месяца пробыл в Красноярске. «Живу я здесь очень хорошо, – сообщает он хлопочущей за него матери 29 апреля, – устроился на квартиру удобно – тем более что живу на полном пансионе. Для занятий достал себе книг по статистике (как я уже писал, кажется), но занимаюсь мало, а больше шляюсь»[596].

В противоположном, незавидном положении находились соратники по революционной борьбе – Кржижановский, Мартов, Старков, Ванеев и др., прибывшие в Красноярск 16 апреля под конвоем в тюремных вагонах. «Глеб (Кржижановский. – В.П.) с Базилем (Старков. – В.П.), – сообщал сытый конспиратор родным, – высмотрят, говорят, очень плохо: бледны, желты, утомлены страшно»[597].

Ссылка для В.И. Ульянова не была столь утомительной, как для его сотоварищей, которые, чтобы содержать себя и свою семью, вынуждены были работать, «без нее они не могли бы жить…»[598], ибо на содержание, одежду и квартиру царское правительство выдавало ссыльным 8 рублей в месяц. И все же лишние деньги не мешали даже в ссылке. «Финансы получил, дорогая мамочка, и первые и вторые (т. е. и от 16.XI и от 8.XII), – с радостью сообщал он в канун Нового года – 27 декабря 1897 г. – Теперь у нас и пособия получаются правильно, так что дело в этом отношении вошло вполне в норму, и я думаю, что долго (сравнительно) не понадобятся никакие экстрадобавления»[599]. У Владимира Ильича 10 дней гостит Кржижановский… Беседуют… Ходят на охоту… 8 марта 1898 г. он вновь просит мать: «С Надеждой Константиновной пришли мне, пожалуйста, побольше финансов… Расходы могут предстоять изрядные, особенно если придется обзаводиться своим хозяйством, так что я намерен прибегнуть к изрядному округлению своего долга и к повторному внутреннему займу…»[600]Владимир Ильич рассчитывал на свои гонорары, но вновь и вновь был вынужден обращаться к матери, тем более к нему приехала невеста со своей мамой, которая была кстати, ибо получала после смерти мужа-офицера приличную пенсию. «Дешевизна в этом Шушенском была поразительная, – вспоминала Крупская. – Например, Владимир Ильич за свое «жалование» – восьмирублевое пособие – имел чистую комнату, кормежку, стирку и чинку белья, – и то считалось, что дорого платит. Правда, обед и ужин был простоват – одну неделю для Владимира Ильича убивали барана, которым кормили его изо дня в день, пока всего не съест; как съест – покупали на неделю мяса, работница во дворе в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты для Владимира Ильича, тоже на целую неделю… В общем, ссылка прошла неплохо».

29 января (11 февраля) 1900 г. Ульянов покинул Шушенское. Следуя в Псков к указанному месту жительства, заехал в Уфу – к жене, в Петербург – к соратникам, в Подольск – к матери, а в июле выехал за границу. В 1900–1905 гг. жил в Мюнхене, Лондоне, Женеве. Но постоянно всем подчеркивал, что финансовые дела партии очень плохи. «Собирайте деньги, – писал он Дану 22 марта 1901 г. – Мы доведены теперь почти до нищенства, и для нас получение крупной суммы – вопрос жизни»[601].

Он непримирим, сообщая П.Б. Аксельроду 20 марта 1901 г.: «…послать Теленку (псевдоним П.Б. Струве, которого называл также Иудой. – В.П.) и Другу (псевдоним издателя философских книг Д. Журавского, которого именовал также – «золотой клоп», «золотой мешок». – В.П.) ультиматум, что-де либо прочное финансирование нашего предприятия, либо мы отказываемся»[602]. В этом же письме Ульянов сообщает: «Касса у нас очень плоха».

24 мая он писал Н.Э. Бауману: «…Дела наши плоховаты. Финансы – вовсе швах, Россия не дает почти ничего». И здесь Ленин несколько передергивал. Действительно партийных денег поступало «почти ничего», но немалые средства шли от частных лиц. В целях сокрытия поступающих на его имя денег, он давал инструкции. «Я бы лично склонялся к тому, – писал он в ноябре 1902 г. Тетушке – A.M. Калмыковой, – что лучше пока всей суммы не объявлять никому (держать ее про себя), о возможности получить всю сразу – тоже абсолютно никому, ибо теперь «возможных» расходов, «возможных» предприятий тьма.

Обилие побегов ставит «в распоряжение» «Искры» кучу людей при условии содержания всех их, но если за это широко, легко и необдуманно взяться, то мы окажемся через 1/2 года-год «без ничего». Между тем, если быть «потуже», то довольно большое число периферических предприятий «обходится своими средствами…» Лучше ввиду этого поставить дело по-старому (т. е. перед всеми участниками дела говорить так): Вы можете давать довольно еще много, скажем, «свыше 10 тысяч», но, во-1-х, не сразу, а во-2-х, желаете давать лишь при крайней нужде, рекомендуя изыскивать самим регулярные источники текущих расходов. Повторяю, это пока мое личное мнение, о мнении же Виконта я еще не знаю. С Виконтом здесь мы хотели поднять вопрос о некотором «полюбовном», «дружественном» размежевании функций, исходя из того, что лучше же, наконец, воспользоваться миром для создания прочного modus vivendi (способа ужиться), чем откладывать опять до «случайного» конфликта. Но удастся ли еще, решим ли мы так, удобно ли будет поднять вопрос, – все это пока еще неизвестно.

Сейчас у нас совсем круто с деньгами, а есть неотложные расходы. Поэтому пришлите, пожалуйста, по возможности немедленно 2000 марок: что можете из них – тотчас, а что надо выписать, поскорее (и сообщите, когда придет). Но выписывать надо уже, по-моему, побольше: выпишите тысячи 3 рублей и держите у себя, чтобы можно было скоро от Вас получать. Иначе нам буквально не извернуться: мы и то задолжали уже 150 руб., на следующей неделе оттягиваем платеж 50 рублей. На отъезды (необходимые) надо около 300 руб., здешним – около 200 вскоре и т. д. Напишите поскорее, как Вы распорядились, когда и сколько будет Вами получено»[603].

Первые взносы для издания «Искры» были сделаны A.M. Калмыковой – Теткой, давшей 2000 рублей, Потресовым, внесшим такую же сумму, а также знакомым Потресова 1000 рублей неким Жуковским (вероятно, Журавским. – В.П.). Владимир Ильич обещал, что взнос в субсидирование «Искры» сделает и его знакомый «волжский капиталист» (вероятно, Ерамасов). Перед отъездом за границу Потресов получил из Москвы для передачи В.И. Ульянову 500 рублей. Однако в фонд «Искры» они не поступили. Он заявил уверенно и просто, что они посланы матерью лично ему[604]. А на получение от матери в сентябре 35 рублей отписал ей: «…Насчет финансов у нас вообще дела ничего себе. Моя издательница прислала мне кое-что, и я надеюсь обойтись этим еще довольно долго, тем более что жить здесь своим хозяйством не очень дорого. Присылать не надо, merci»[605]. О какой «издательнице» упоминал Владимир Ильич и сколько было «кое-что», он не поведал матери, которой было и не важно, «сколько» и от кого, лишь бы за честный труд сын деньги получал. В декабре 1901 г. он впервые подписал одну из своих статей, напечатанных в «Искре», новым партийным псевдонимом – Ленин.

Крупская заметила: «Расписывают нашу жизнь как полную лишений. Неверно это. Нужды, когда не знаешь, на что купить хлеба, мы не знали. Разве так жили товарищи эмигранты? Бывали такие, которые по два года ни заработка не имели, ни из России денег не получали, форменно голодали. У нас этого не было. Жили просто, это правда»[606]. На жизнь хватало, но нужны были большие деньги на партийные дела.

Фонд на поддержание «Искры», по выражению издателей «ведро», пришлось разделить между Мартовым и Лениным, к тому же приостановил выплаты таинственный и до настоящего времени «Калифорнийский золотой рудник». Возможно, имеется в виду материальная поддержка деятельности русских социал-демократов финансов американских банкиров-евреев, заинтересованных в политической дестабилизации России, исходя из: а) финансовой выгоды за счет России; б) прихода к власти еврейской диаспоры, стремящейся к социалистическо-экономической монополизации, что поставило бы Россию в прямую зависимость от западных промышленных технологий как сырьевую базу и рынок сбыта. Такой источник финансирования доказывает профессор США Э. Саттон в своей книге «Уолл-стрит и большевистская революция».

К тому же на конгрессе российских революционных партий 14 февраля 1916 г. в Нью-Йорке было заявлено, что отправка «нескольких сот агитаторов в Россию сопряжена с большими расходами», но нужная сумма, вне зависимости от ее величины, будет предоставлена людьми, сочувствующими революции в России. При этом упоминание имени Шиффа (главы финансового еврейского мира в Америке. – В.П.) вызвало бурю восторженных приветствий»[607]. Сам Яков Шифф, «чрезвычайно разгневанный антисемитской политикой царского режима в России», не скрывал своей финансовой поддержки «группам самообороны русского еврейства», которые пытались устроить революцию в 1905–1907 гг.[608]

Американский профессор Энтони Саттон обнаружил в десятичном файле – 861.00/5339 Государственного департамента США документ, датированный 13 ноября 1918 г., озаглавленный «Большевизм и иудаизм», составленный русским служащим Министерства военной торговли США. В тексте, который носит форму отчета, говорится о том, что революция в России была задумана «в феврале 1916 года…нижепоименованные лица и предприятия принимали участие в этом разрушительном деле:

1) Якоб Шифф, еврей;

2) Кун, Леб и Ко, еврейская фирма;

Руководство: Якоб Шифф, еврей;

Феликс Варбург, еврей;

Отто Х. Кан, еврей;

Монтимер Л. Шифф еврей

Джером Дж. Ханауэр, еврей».

Редакция издательства «Русская идея» считает, что «русский текст этого документа был напечатан (видимо, впервые) в выходившей в Ростове-на-Дону при белых газете «В Москву!» (23. 9. 1919). Вопреки призывно-обобщающему стилю текст представлен как «документ, составленный высшим комиссаром французского правительства и послом при Федеральном правительстве в Вашингтоне»… Кроме приведенных Э. Саттоном имен, в документе также упоминаются Американский еврейский комитет, парижская фирма «Братья Лизер», банк Гинзбурга, сионистская организация «Поалей», а также 31 фамилия ведущих большевиков-евреев». В документе говорится, что в апреле 1917 г. «Якоб Шифф фактически сделал публичное заявление, что именно из-за его финансового влияния русская революция была успешно завершена, а весной 1917 г. Якоб Шифф начал финансировать Троцкого, еврея, для завершения социальной революции в России». Отчет содержит информацию о финансировании Троцкого Максом Варбургом, о роли Рейнско-Вестфальского синдиката и Олофа Ашберга из «Ниа Банкен» (Стокгольм) вместе с Животовским. К отчету прилагаются телеграммы Госдепартамента в Вашингтоне и посольства США в Лондоне. В одной из них говорится по поводу финансовой помощи большевистской революции «от видных американских евреев». «Нет доказательств касательно этого, но ведем расследование»[609]. Процесс расследования продвинулся, есть определенные результаты, и все же финансовая помощь «международного еврейства» большевистской революции еще не выяснена до рубля.

Уйдя из «Искры», Ленин организует газету «Вперед», первый номер которой вышел 4 января 1905 г. (продолжал выходить до мая (18 номеров), когда появилась газета «Пролетарий»). 10 января 1905 г. Ленин пишет в Петербург А.А. Богданову: «Мы уверены, что дело пойдет хорошо, лишь бы не обанкротиться. Необходимо 400 frs (150 руб.) на номер, а у нас всего 1200 frs. Помощь в первые месяцы нужна дьявольски… тащите (особенно с Горького) хоть понемногу[610]. Горький оказывал финансовую поддержку большевикам с конца 1902 г. На газету «Вперед» дал три тысячи рублей, т. е. на 20 номеров[611]. «Тащили» не только с Горького. За деньгами на партийные дела Ленин обратился к сызранскому фабриканту А.И. Ерамасову, с которым установил связь через братьев Елизаровых еще в 1895 г. «Наши партийные дела были весь год безобразны», – сообщает он доверительно из Женевы 23 декабря 1904 г. «лично Монаху». Коротко обрисовывает раскол, обвиняя во всем меньшинство, которое якобы сорвало второй и третий съезды РСДРП. «И теперь, когда громадное большинство, – уверял Ленин фабриканта, – высказывавшихся вообще комитетов решительно восстало против этой новой «Искры»… органом сплетни и дрязги в борьбе… я начал здесь (с новыми литературными силами) издавать газету «Вперед»… Сообщите, как Вы относитесь и можно ли рассчитывать на Вашу поддержку, которая была бы для нас крайне важна»[612].

Конечно, получив такое «важное» личное письмо, чуть ли не отчет о деятельности партии, от которой, возможно, будет зависеть вся Россия и более того… Монах должен был бы немедленно прекратить подпольные, антисамодержавные связи или, проникнувшись чувством личной значимости в решении столь важных дел, открыть кошелек.

Через несколько дней «подогретому донору» Ленин посылает письмо-инструкцию: «Дорогой друг! Ваша помощь была для нас вообще и для меня в особенности крайне ценна. Если я ни разу не обращался еще к Вам с специальной просьбой, то это потому, что крайности не было, а в Вашей поддержке, насколько это для Вас возможно, я был уверен. В настоящее время наступает момент крайности, момент до того серьезный, что я и не мог раньше предполагать ничего подобного. Наше дело грозит прямо-таки крахом, если мы не продержимся при помощи чрезвычайных ресурсов по крайней мере полгода. А чтобы продержаться, не сокращая дело, необходимы minimum две тысячи рублей в месяц: на редакцию, издание, перевозку, снаряжение необходимейших агентов. Вот почему я и обращаюсь теперь к Вам с настоятельной просьбой выручить нас и добыть нам эту поддержку…»[613]

Каков стиль! Каков ступенчатый пафос. Точно от фабриканта Ерамасова зависело все «наше дело». Наступил «критический» момент, для разрешения которого требуется сущий пустяк – две тысячи рублей в месяц, вот только сколько месяцев нужно оплачивать и почему две тысячи, а не 500–600 рублей в месяц? Но, видимо, это мелочовка для фабриканта, который не только поддерживал «наше дело», но и лично главного закоперщика, высылая ему деньги на пропитание через мужа Анны, Марка Елизарова[614].

Итак, нам предельно ясно, что не скрывали и непосредственные участники «нашего дела», что «средства на большевистскую печать, – писал «прапорщик революции» Н. Вольский, – и на всю партию создавались не грошами из кармана пролетариев, а пожертвованиями, дарами из кошелька буржуазии и свободных профессий, шли из источников, подобных тем, что питали «Новую Жизнь» – первую легальную большевистскую газету в России»[615]. Из аналогичных источников финансировались и другие издания различных политических течений и партий, «…большевики оказались великими мастерами извлекать, с помощью сочувствующих им литераторов, артистов, инженеров, адвокатов, деньги из буржуазных карманов во всех городах Российской империи. Большим ходоком по этой части был член большевистского Центрального Комитета инженер Л.Б. Красин, и еще более замечательным ловцом купеческих и банковских бабочек, летевших на большевистский огонь, был М. Горький, умевший вытягивать деньги и на «Новую Жизнь», и на вооружение, и на всякие другие мероприятия. «Если бы какой-нибудь историк, – писал Н. Вольский, – хотя теперь это вряд ли возможно (время стерло людей и следы), захотел бы заняться исследованием, сколько на святой Руси было купеческих и банковских «Маякиных» и «Гордеевых», внесших деньги в большевистские кассы и какова в итоге общая сумма их субсидий, – получился бы документ большого социального интереса. Он был бы особенно интересен со стороны психологической и идейной: какого характера мотивы толкали на поддержку революции – в виде большевизма – этих будущих «смертников», дотла уничтоженных большевистской революцией»[616].

Итак, остановимся на судьбах и мотивах благотворительности некоторых из меценатов, которые даже не могли представить результаты своей помощи большевикам, получившим, по свидетельству Н. Крупской, «прочную материальную базу»[617].

О щедрости главы крупной купеческой династии в России Саввы Морозова ходили легенды, но доподлинно было известно о том, что он материально поддерживал не только русскую культуру и прогрессивные общественные начинания, но также либералов и социал-демократов. В 1901–1903 гг. он дает каждый месяц по две тысячи рублей на издание «Искры». Финансирует устройство нелегальных типографий. Помогает бежавшим из ссылки большевикам, иногда укрывая их в своем доме – в частности, Н. Баумана. Вносит большой денежный залог для освобождения в 1905 г. из-под стражи своего друга – Горького, который станет «мужем» его жены М.Ф. Андреевой… Психически неуравновешенный фабрикант, застраховав свою жизнь в 200 тысяч рублей на имя Андреевой, 26 мая в Каннах застрелился. Страховой полис был передан Красину, Ленину, Богданову. О «чистоте» этих денег много говорилось на пятом (Лондонском) съезде РСДРП в 1907 г.

Существенный вклад в материальную базу большевиков поступил и от племянника Саввы Морозова Николая Шмита, женатого на дочери Викулы Елисеевича Морозова, одного из королей русской текстильной промышленности. К тому же и сам Шмит был владельцем одной из лучших в России мебельной фабрики на Пресне в Москве. Представленный своим дядей Горькому, юный студент был польщен вниманием известного писателя и не только прислушивался к его революционным рассуждениям, но и не мог отказать в финансовой поддержке для их реализации. Двадцатитрехлетний фабрикант принимал активное участие в декабрьском 1905 г. вооруженном восстании в Москве, за что и был арестован. В тюрьме был «обработан по всем статьям жандармского допроса». В чем-то проговорившись, а главное, сломавшись психически, чувствуя моральную обиду перед Богом и рабочими, горя ненавистью к самодержавию, огласив своим сестрам завещание в пользу большевиков, в феврале 1907 г. в тюремной больнице перерезал себе горло куском оконного стекла.

Имущество Н.П. Шмита унаследовали сестры Екатерина, несовершеннолетняя Елизавета и 15-летний брат, фактически обеспеченные еще отцом. Богатых девушек нежно опекали знакомые их покойного брата – стойкие большевики Андриканис и Таратута (Арон Шмуль Рефилов), кандидат в члены ЦК РСДРП(б). В 1909 г. Андриканис с женой Екатериной и Таратута с Елизаветой приехали в Париж. Андриканис отказался передать партии деньги. Ленин по этому поводу писал, что «одна из сестер, Екатерина Шмит (замужем за господином Андриканисом), оспорила деньги у большевиков. Возникший из-за этого конфликт был урегулирован третейским решением, которое было вынесено в Париже в 1908 году при участии членов партии социалистов-революционеров… Этим решением было поставлено передать деньги Шмита большевикам»[618]. Андриканис в конце концов согласился передать незначительную часть состояния. Когда решили Андриканиса (которого большевистский центр закодировал как лицо «z») судить партийным судом… он вышел из партии.

Несколько сложнее было вытянуть деньги у Елизаветы Шмит, ибо с Виктором Таратутой она не имела законного брака, так как кандидат в члены ЦК РСДРП жил на нелегальном положении, будучи то Вильяминовым, то Сергеевым, то Грибовым… Пытаясь хоть как-то юридически «привязать» деньги Шмита к партии, 21 февраля 1909 г. на заседании большевистского центра в Париже было внесено в протокол напоминание: «В январе 1908 года Елизавета X. заявила большевистскому центру (расширенная редакция «Пролетария»), что, выполняя наиболее правильно волю покойного брата своего N, она считает себя нравственно обязанной передать Б. Ц-у переходящее по закону к ней имущество ее брата в одной половине. В той половине, которую она наследует по закону, заключается: восемьдесят три (83) акции Т-ва NN и приблизительно сорок семь (47) тысяч рублей наличным капиталом.

Подписи: Н. Ленин, Григорий (Г. Зиновьев), Марат (В. Шанцер), В. Сергеев (В. Таратута), Максимов (А. Богданов), Л. Каменев»[619].

После реализации акций В. Таратута, прибыв с «женой» в Париж, передал Ленину более четверти миллиона франков, что равнялось более 80 тысяч рублей золотом, о чем и было зафиксировано в акте: «Согласно решению и расчетам исполнительной комиссии большевистского центра (расширенная редакция «Пролетария») в заседании 11 ноября 09 года принято мной от Е.Х. двести семьдесят пять тысяч девятьсот восемьдесят четыре (275 984) франка.

13. XI.09. Н. Ленин»[620].

А Елизавете Шмит и Виктору Таратуте выдали расписку:

«Тов-щам Е.Х. и В-ру.

Мы, нижеподписавшиеся, действующие в вопросе о деньгах, а также по доверенности тов. Вишневского, заканчивая дело, которое велось всей коллегией Б. Ц., и принимая остатки этих денег, берем на себя перед Вами обязательство: отвечать перед партией коллегиально за участь этих денег.

Н. Ленин.

Гр. Зиновьев.[621]

По-разному можно оценивать действия Таратуты, результат был однозначен – большевики обрели «прочную материальную базу», хотя «склока» из-за этих денег продолжалась при посредничестве германских социал-демократов Ф. Меринга, К. Каутского и К. Цеткин вплоть до Первой мировой войны.

Наследством Морозовых большевики будут пользоваться и без ведома хозяев. Ленин же до «гробовой доски» называл загородный дворец в Горках (по Каширскому шоссе 32 км), приобретенный и реставрированный в 1909–1914 гг. бывшей женой Саввы Морозова Зиновией, ставшей после его смерти женой московского градоначальника Рейбот, «нашей дачей».

Одним из существенных каналов пополнения партийной кассы российских социал-демократов были «эксы» – экспроприации посредством вооруженных захватов денег, то есть разбои. Разбоем промышляли не только большевики. Так, 20 марта 1906 г. максималисты, представлявшие левое крыло эсеров, «захватили» в банке Купеческого общества взаимного кредита 875 000 рублей. Грабили и меньшевики, пополнив партийную кассу своего ЦК экспроприированными в Квирильском казначействе на Кавказе 100 000 рублей весной 1906 г., хотя руководство меньшевиков осуждало разбой.

На четвертом (Объединительном) съезде развернулась борьба между большевиками и меньшевиками по вопросу об экспроприации денежных средств в интересах революции. В резолюции большевиков был тезис о допустимости вооруженных нападений с целью захвата денег. Меньшевики выступили против. С ведома большевистского центра экспроприации продолжались. Крупская, которая знала о «тайных операциях», откровенно писала: «…большевики считали допустимым захват царской казны, допускали экспроприацию». В центре разбойной организации стояли большевики – «бандиты чести» Джугашвили (Сталин) и Тер-Петросян (Камо). Общее руководство по добыванию денег для партийной кассы осуществлял Красин.

В октябре 1906 г., критикуя меньшевиков, Ленин писал в газете «Пролетарий», что называть «эксы», как некоторые меньшевики, «анархизмом, бланкизмом, терроризмом, грабежом, босячеством» – значит уподобиться либералам, а, по мнению Ленина, это уже крайний позор. Основным недостатком «эксов» Ленин считал их неорганизованность, беспорядочность, честное отчуждение экспроприированных денег на содержание «экспроприаторов». И все же весной 1907 г. пятый съезд РСДРП запретил «эксы» как метод пополнения партийной кассы.

В брошюре Л. Мартова «Спасители или упразднители (Кто и как разрушил РСДРП)», опубликованной в 1911 г. в Париже, утверждалось, что ко времени Лондонского съезда партии собранные большевистским центром большие денежные средства были приобретены «частью путем экспроприации». О количестве финансов у большевиков свидетельствовал Л.Б. Красин, заявивший сомневающемуся в наличии средств для покупки оружия профессору М.М. Тихвинскому: «Да совсем не в деньгах дело! У нас их столько, что я мог бы на них купить не жалкие револьверы, а самые настоящие пушки. Но как их доставить, где спрятать? Вот в чем дело»[622].

Разбойные деньги не всегда удавалось потратить, так, 341 000 рублей (или 170 500 долларов), доставшиеся боевикам С.А. Тер-Петросяна 26 июня 1907 г., оказались в основном в крупных купюрах. Н.К. Крупская вспоминала, что «пытавшиеся произвести размен были арестованы. В Стокгольме был арестован латыш (Страуян. – В. П.) – член цюрихской группы, в Мюнхене – Ольга Равич, член женевской группы, наша партийка, недавно вернувшаяся из России, Богдасарян и Ходжамирян.

В самой Женеве был арестован Семашко…

Швейцарские обыватели были перепуганы насмерть. Только и разговоров было, что о русских экспроприаторах…»[623]

В Париже, точно тать, попался М. Литвинов.

И несмотря на решение пятого съезда РСДРП, разбой большевиков продолжался. Была взята касса на корабле «Николай I» в бакинском порту, организован «экс» в уральском Миассе, грабили почтовые отделения и вокзальные кассы. Формально большевистский центр стоял в стороне, а деньги поступали в него фактически, из которых получали «партийные жалованья» Ленин и его соратники по 350 франков, что было не менее среднего заработка европейского рабочего[624].

Выдавала деньги «хозяйственная комиссия большевистского центра», которой распоряжался Ленин. Многие расписки Ленина, Зиновьева, Каменева, Щанцера, Богданова, Ганецкого… на получение различных сумм безмолвствуют, на что они потрачены[625]. Вероятно, по большей части просто «на прокорм профессиональных революционеров», даже не совсем согласных с Лениным.

«…иначе 25 сидим без хлеба, молока и мяса… Деньги я своевременно верну», – клятвенно обещает Троцкий.

«Дорогой Лев Борисович!

Обращаюсь к Вам с просьбой, которая не доставит Вам никакого удовольствия. Вы должны добыть из-под земли 100 руб. и выслать мне по телеграфу. Мы сейчас оказались в ужасающем положении, которое описывать не буду: достаточно сказать, что лавочнику, у которого все забираем, не заплачено за апрель, май, июнь…

20/VI-09. Ваш Л. Бронштейн».

Каменев на письме написал Ленину: «Прочтите. Это явно через меня к высоким коллегиям. Как думаете, не должен ли ЦО это сделать? На меня он рассчитывать не мог, конечно. Я за выдачу… Каменев»[626].

Странно и удивительно то, что у нищего Льва Давидовича Бронштейна, направлявшегося в Россию в апреле 1917 г., в Галифаксе канадские власти изъяли 10 000 долларов США. Джозеф Неведе в монографии «Троцкий и евреи», опубликованной Американской ассоциацией евреев, оценивал доход Троцкого в 1917 г. в 12 долларов в неделю и «еще какие-то гонорары за статьи в русскоязычном журнале «Новый мир» 144 доллара и, допустим, – считал Неведе, – было еще 100 долларов гонораров за лекции – итого 244 доллара. Из них Троцкий отдает 310 долларов друзьям, платит немалые деньги за квартиру, обеспечивает семью…»[627].

В 1909 г. Менжинский обвиняет Ленина в присвоении для личных нужд шести тысяч рублей, это деньги, присланные в Париж группой террористов Поволжья для закупки оружия. В 1910 г. Менжинский публикует в органе эсеров «Наше эхо» две статьи, в одной из которых говорилось: «Цель большевиков – власть, влияние на народ, желание обуздать пролетариат. А Ленин – политический иезуит, обращающийся с марксизмом по своему усмотрению и применяющий его к мимолетным целям; в настоящее время он окончательно сбился с пути…

Ленинизм – это не политическая группировка, а цыганский крикливый заговор. Они любят размахивать кнутом, воображая, что их неотъемлемое право – стать погонщиком рабочего класса»[628].

Деньги, поступавшие в партийную кассу, принадлежали не Ленину и даже не большевикам, а всей РСДРП. В условиях идейных споров их принадлежность и дележ становятся важнейшей проблемой, как бы «вторым фронтом», вплоть до начала Первой мировой войны, названной в народе Отечественной, когда отношения к ней меньшевиков и большевиков окончательно противопоставили их. И вполне понятно, что каждая фракция стала «питаться из своего котла», хотя спор из-за «общих», особенно за деньги Шмита, разгорелся яростный. Ленин даже не пощадил «самого замечательного последователя Маркса», своего учителя, одного из «держателей капитала Шмита» К. Каутского, занявшего принципиальную позицию, считая, что несправедливо передать все деньги только большевикам.

В начале мировой войны Ленин был арестован. Однако после ходатайства известного австрийского социал-демократа Фридриха Адлера, считавшего, что «Ульянов мог бы оказать большие услуги при настоящих условиях»[629], был освобожден. Условия освобождения вождя большевиков были ясны, ибо ясно было их отношение к войне. 17 октября 1914 г. в письме А.Г. Шляпникову Ленин писал: «…для нас, русских, с точки зрения интересов трудящихся масс и рабочего класса России, не может подлежать ни малейшему, абсолютно никакому сомнению, что наименьшим злом было бы теперь и тотчас – поражение царизма в данной войне. Ибо царизм во сто раз хуже кайзеризма…»[630]Война способствовала падению царизма, но не сломила Россию. Временное буржуазное правительство заявило о верности союзническим обязательствам и намерении вести войну до победного конца. Большевики не могли открыто выступить против правительства, обладавшего поддержкой большинства населения, но позиции своей не изменили. «…кончить войну истинно демократическим, не насильническим миром нельзя без свержения капитала, – считал Ленин и требовал: – Никакой поддержки Временному правительству…»[631]Придерживаясь тактики вождя, большевики стояли за поражение России, надеясь на волне народного обнищания и возмущения прийти к власти.

Пораженческая позиция большевиков устраивала главных противников России Германию и Австро-Венгрию, которые всячески поддерживали как «мирную пропаганду», так и практические шаги Ленина и его соратников. В связи с этим встает вопрос: «Субсидировали или нет немцы Ленина?»

Исследованию данной проблемы посвятили свои труды многие историки и политики, писатели и публицисты, среди которых: Алданов М.А., Алексинский Г.А., Анисимов Н.Л., Аронсон Г.Я., Арутюнов А.А., Бегунов Ю.К., Бернштейн Э., Бунич И.Л., Буньян Д., Бурцев В., Волкогонов Д.А., Дэвис М., Земан З.А., Катков Г.В., Керенский А.Ф., Киннан Д., Кожевникова Е., Криворотов В., Кузнецов В.И., Латышев А.Г., Ляндрес С., Мельгунов С.П., Мурхед А., Наумов С., Никитин Б., Николаевский Б.И., Олберг П., Персон М., Поссони С., Семенов Е.П., Сиссон Э.Г., Солженицын А.И., Фатрелл М., Фелыптинский Ю., Фишер Г., Фишер Ф., Хальвег В., Хереш Э., Шарлау В., Штурман Д., Шуб Д., Шипунов Ф.Я., Элькин Б. и др. Необходимо особо отметить мемуары участников денежных операций немецкого Генштаба генералов М. Гофмана и Э. Людендорфа. Новейшие исследования содержатся в Академическом сборнике. В статье С.С. Попова «Французская разведка ищет «германский след» на основе неизвестных архивных материалов раскрывается связь ленинского окружения с многочисленными немецкими агентами. Так, из документов следует, что 8 апреля 1917 г. Альберт Тома доставил в Петроград князю Г.Е. Львову донесение французской разведки о наличии связей между большевиками и германским Генштабом. В статье Ю.Н. Емельянова «Что мог знать С.П. Мельгунов о германском золоте» убедительно показано, что Мельгунов действительно одним из первых «докопался» до «немецких денег Ленина»[632]. Это подтверждается и публикацией документов германского МИДа З.А. Земана[633]. Германские руководители не скрывали своих намерений. Так, посланник в Копенгагене граф Брокдорф-Ранцау советует отдавать «предпочтение крайним элементам… через какие-нибудь три месяца в России, – считал он, – произойдет значительный развал и в результате нашего военного вмешательства будет обеспечено крушение русской мощи». Канцлер Вильгельм II в письме рейхс-канцлеру фон Бетман-Гольвегу пишет: «Я бы не стал возражать против просьбы эмигрантов из России… если бы в качестве ответной услуги они выступили за немедленное заключение мира». Да и Ленин не мог скрыть связи с немцами, хотя, как он писал в 1918 г. советскому полпреду в Скандинавских странах В. Воровскому: «…«помощи» никто у немцев не просил, а договорились о том, когда и как они, немцы, осуществят их план похода на Мурманск и Алексеева. Это совпадение интересов. Не используя этого, мы были бы идиотами»[634].

Таким образом, и отказ от немецких денег был бы идиотизмом, как и признание их получения.

Основным каналом для поступления немецких денег большевикам, считают многие исследователи, служила фирма Александра Парвуса (А.И. Гельфанда), директором-распорядителем был Я.С. Ганецкий (Фюрстенберг), юрисконсультом М.Ю. Козловский, одним из стокгольмских партнеров В.В. Боровский, а финансовым агентом в Петрограде Е.М. Суменсон, родственница Ганецкого. Однако ни следственная комиссия прокурора Петроградской судебной палаты, расследовавшая в июле – октябре 1917 г. «дело Ленина», ни историки, изучавшие документы немецких и австрийских архивов, не приводят неопровержимых доказательств, подтверждающих получение немецких денег большевиками через Парвуса. Тем не менее считаем необходимым привести отрывок из воспоминаний А.Ф. Керенского.

15 января 1915 г. германский посол в Константинополе Вагенхейм сообщил в Берлин о встрече с русским подданным, д-ром Александром Гельфандом, который ознакомил его с набросками плана революции в России. Гельфанда (он же Парвус) немедленно пригласили в Берлин. По прибытии туда 6 марта он был тотчас принят Ритулером, личным советником канцлера Бетман-Гольвега. После краткого предварительного разговора он вручил Бетман-Гольвегу записку, озаглавленную: «Подготовка к массовым политическим стачкам в России». Парвус предложил, во-первых, чтобы немцы передали ему значительную сумму денег на развитие сепаратистского движения в Финляндии и на Украине; во-вторых, чтобы они оказали финансовую помощь пораженческой фракции Российской социал-демократической партии – большевикам, руководители которых находились в то время в Швейцарии. Предложения Парвуса были приняты без малейших колебаний. По распоряжению самого кайзера Вильгельма ему было предоставлено германское гражданство и выдана сумма в 2 миллиона немецких марок.

В мае того же года Парвус отправился в Цюрих на встречу с Лениным. У них состоялся продолжительный разговор, краткий отчет о котором Парвус приводит в своем памфлете «Правда, которая колется», опубликованном в 1918 г. в Стокгольме.

«Я изложил ему свои взгляды на социальные и революционные последствия войны и в то же время предупредил его, что в этот период революция возможна только в России и только в результате победы Германии… После падения монархии германские социал-демократы делали все возможное, чтобы помочь русским эмигрантам возвратиться в Россию. Однако глава империалистического большинства в социал-демократической партии, член германского правительства Шейдеман со всей решительностью объяснил большевикам, что, пока идет война, революция в Германии невозможна (курсив Парвуса. – В.П.) и, более того, ни в коем случае не следует ставить в трудное положение Западный фронт. «Мы не сделаем этого, ибо победа стран Антанты будет означать не только крах Германии, но также и крах русской революции». И хотя, судя по всему, Ленин отказался дать прямой ответ Парвусу на его секретную связь через Фюрстенберга (Ганецкого). Ленин направил Ганецкого в Копенгаген, где он работал вместе с Парвусом.

15 августа того же года германский посол в Дании граф Брокдорф-Рантцау отправил в Берлин сенсационную депешу, в которой сообщал, что он в сотрудничестве с д-ром Гельфандом (Парвусом), которого охарактеризовал как одного из самых блестящих людей, «разработал замечательный план по организации в России революции», добавив в конце депеши: «Победа и, следовательно, мировое господство за нами, если вовремя удастся революционизировать Россию и тем самым развалить коалицию»[635].

Для практической реализации «замечательного плана» Гельфанд-Парвус дал расписку: «Получил 29 декабря 1915 г. от германского посольства в Копенгагене один миллион рублей в русских банкнотах для развития революционного движения в России».

Информация аналогичного содержания, полученная от контрразведки, была опубликована в газете «Общее дело» 5 июля 1917 г. по распоряжению министра юстиции П.Н. Переверзева. Несвоевременное обвинение помешало арестовать кого-либо из потенциальных мошенников. Ленин из подполья написал статью в большевистский «Листок Правды», в которой не только объявил политических противников клеветниками, но даже отрицал связь с Ганецким, Козловским, а позже и с Парвусом[636], организовавшим его проезд через Германию. «…Ганецкий и Козловский оба не большевики, – уверял он, – а члены польской с.-д. партии, что Ганецкий – член ее ЦК… Никаких денег ни от Ганецкого, ни от Козловского большевики не получали. Все это – ложь».

И все же, мягко говоря, Ленин передергивал, ибо Ганецкий вместе с Воровским и Радеком был членом Заграничного бюро ЦК РСДРП в Стокгольме и именно к нему обращался Ленин в письме от 17 марта 1917 г. с просьбой: «На отношения Питера с Стокгольмом не жалейте денег!» Именно Ганецкий встретил в Треллеборге 1 апреля возвращавшегося из Швейцарии через Германию Ленина и сопровождал его в Стокгольм. После большевистского переворота А. Ганецкий был принят на службу в Наркомат по иностранным делам, и не без ведома Ленина.

«Теперь клеветники ответят перед судом, – угрожающе писал Ленин. – С этой стороны дело просто и несложно». Однако никакого суда не было, а причины понятны и банальны. Ленин боялся огласки своих тайных дел.

Другим источником немецких денег были якобы личные займы члена кантонального парламента и правительства Швейцарии, старшего советника Карла Моора, которого Ленин знал как опытного адвоката, – старейшего швейцарского революционера-марксиста, деятеля международного социалистического движения. Рассматриваемой проблеме с использованием никогда не публиковавшихся документов посвятил ряд статей: «Ленин и «немецкое золото» («Демократическая газета», 25, 27 декабря 1991 г.); «Немецкие деньги для Ленина» («Российская газета», 29 сентября 1992 г.) историк Анатолий Латышев, автор книги «Рассекреченный Ленин».

И все же остается странным, как один «деятель» так вот запросто дает взаймы явно ненадежным финансово-кредитным «товарищам». Вместе с тем опубликованные документы неопровержимо свидетельствуют, что Карл Моор являлся секретным штатным агентом германской и австрийской разведок (агентурная кличка в немецких документах – Байер). Это имя стоит под многими донесениями о положении в России, о деятельности большевиков во главе с Лениным. Донесения эти были известны германскому канцлеру[637].

Ясность в связях Моора с большевиками вносят документы, опубликованные в журнале «Отечественная история» за 1993 г. «Ко мне явился Карл Моор, – писал 26 сентября 1925 г. бывший управляющий делами СНК Н. Горбунов, – и снова поставил вопрос о выдаче ему той суммы денег, которую он в июле – августе 1917 года одолжил партии. Его претензии сводятся к 35 000 долларов. Моор в 1921 г. был у тов. Ленина, свидания не получил, но Владимир Ильич прислал ему записку, в которой обласкал Моора и указал, чтобы по всем деловым вопросам он обратился ко мне. На основании личного указания Владимира Ильича я говорил тогда с Вами и тов. Радеком, передал мнение Владимира Ильича немедленно рассчитаться с Моором и направил К. Моора к Вам».

В пояснительной записке Управления делами и финансового отдела ЦК ВКП(б) на имя секретаря Центрального комитета С. Бубнова дано пояснение: «В 1917 г. и последующие сроки Заграничное Бюро ЦК одолжило разновременно у Моора Карла денежные суммы, именно тт. Ганецким, Воровским и Радеком, всего 32 837 долларов. Из представленного объяснения и расчета Моора видно, что об этом знал т. Ленин…» Приводится и перерасчет суммы долга Моору с выводом: «Осталось заплатить 35 079 долларов».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.