«Где-то за высью чужих плоскогорий…»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Где-то за высью чужих плоскогорий…»

Много это или мало — шесть тысяч километров? Именно столько отделяет сегодняшний Санкт-Петербург от Аддис-Абебы. Пустяк, несколько часов лету. А старый Петербург? Далеко ли он был от Аддис-Абебы — Петербург или Киев? Недели, а нередко и месяцы пути — сначала поездом до Одессы, потом пароходом через Черное море, Босфор и Дарданеллы в море Средиземное, затем Суэцкий канал…

А если еще дальше, в глубь веков?

Впервые выходцы из Средней Азии появились в Египте в конце VI–V в. до н. э. вместе с персидскими войсками Ахеменидов. В это время в Мемфисе трудились мастера из Хорезма и Ферганы, переселенные сюда по приказу персидских царей. Парфянские, кушанские, сасанидские монеты, найденные в Египте, Эфиопии и на Занзибаре, свидетельствуют о торговле древних государств, существовавших на территории Средней Азии (а также Ирана, Индии и соседних районов), с рядом африканских стран. Однако большие группы среднеазиатов осели в Северной Африке лишь в период Арабского халифата.

В 760 г., когда в Дамаске была свергнута династия халифов Омейядов, два омейядских принца бежали через Египет в Нубию и страну беджа (в Нубийской пустыне). По сообщению арабского географа и историка аль-Масуди, среди спутников принцев были уроженцы Хорасана — области, которая теперь входит в состав Туркмении, Узбекистана, Таджикистана, Ирана и Афганистана. Беглецов преследовали другие хорасанцы — сторонники новой династии халифов Аббасидов.

Вскоре после описанных событий аббасидский халиф аль-Мансур (754–775) сослал на остров Большой Дахлак у берегов Эфиопии сыновей своего хорасанского наместника Абд-аль-Джаббара, которых, вероятно, сопровождали в ссылку их слуги-среднеазиаты. В IX в. арабский географ аль-Якуби сообщал, что в сахарском городе-оазисе Завила (на юге Ливии) живут хорасанцы вперемежку с «черными и арабами». Вероятно, отсюда хорасанцы ходили с торговыми караванами в Центральную Африку.

Хотя Средняя Азия — континентальная страна, некоторые из ее уроженцев совершали и далекие морские путешествия. Одним из таких путешественников был некий Абу Али аль-Хафиз аль-Марвази, хорасанец из Мерва (близ нынешнего города Мары в Туркмении). Почетный титул «аль-Хафиз» (хранитель) давался тем мусульманам, которые хранили в памяти все стихи Корана (к их числу принадлежал и великий персидский поэт Хафис). Об аль-Хафизе аль-Марвази известно только потому, что его попутчиком во время плавания на корабле по Индийскому океану оказался арабский географ Шаме ад-дин аль-Мукаддаси (X в.).

Когда судно приближалось к Адену, Абу Али счел своим долгом наставить неопытного и любознательного араба в торговых делах и предостеречь его от неосторожных спекуляций. При этом хорасанский путешественник-купец ссылался на свой опыт торговли с зинджами Восточной Африки. Аль-Мукаддаси с величайшим уважением цитирует высказывания этого многоопытного человека.

Позднее (середина XI — середина XIII в.), когда в портовых городах Восточной Африки, от Далака на севере до суахилийских городов-государств на юге, образовались колонии иранских и мусульманско-индийских купцов, среди них было немало хорасанцев. Имена одного хорасанца и одного ширазца названы в арабских надписях из Могадишо 1217 г. и 1269 г. Хорасанца звали Абу Абдаллах ибн Райн ибн Мухаммед ибн Ахмед ан-Най-сабури аль-Хусрани.

Известны случаи, когда выходцы из Средней Азии достигали в африканских странах высокого общественного положения.

В позднее Средневековье и в начале нового времени в Египте множество туркмен и кыпчаков встречались среди феодального воинства и правителей страны, тогда как в мусульманском университете аль-Азхар преподавали ученые-таджики. Некоторые из них прославились и в соседних странах Северо-Восточной Африки. Во второй половине XVII в. в Судане трудились на ниве генеалогической науки два мусульманских ученых: шейх Мухаммед ас-Самарканди, прозванный Великим, и Абу Махмуд Абдаллах ибн Сайд ас-Самарканди, происходившие из Самарканда.

В то же время в соседней Эфиопии одним из приближенных императоров Фасилядаса (1632–1667 гг.) был выходец из Бухары Мухаммед ибн Муса аль-Бухари, Сведения о нем сохранил арабский ученый и литератор Хасан ибн Ахмед иль-Хаими аль-Кавкабани, посетивший Эфиопию в 1647–1649 гг. в качестве посла йеменского имама. Мухаммед ибн Муса исполнял обязанности переводчика с арабского на амхарский. По словам ученого-йеменца, арабским языком он владел «в предельной степени совершенства».

К сожалению, средневековые среднеазиатские путешественники по Африке не оставили описания виденных ими стран. Единственное исключение — знаменитый хорасанский поэт и прозаик Носир Хисроу (Насири Хусрау).

Будучи родом из Юго-Восточного Хорасана (нынешний Афганистан), Носир Хисроу большую часть жизни провел в Мерве (теперь Мары в Туркмении). В возрасте сорока с лишним лет он отправился в путешествие, во время которого посетил Иран, арабские страны и небольшой уголок Тропической Африки, населенный беджа. В Египте хорасанский путешественник прожил почти пять лет (1046–1060 гг.). Отсюда он совершил четыре паломничества в Мекку: трижды — через египетский порт Кульзум на Красном море и в четвертый раз — через Асуан, пустыню беджа и Айзаб. Во время этого путешествия он познакомился с темнокожими кочевниками-беджа.

Теперь о Закавказье. Выходцы из Грузии, Армении, Азербайджана тоже жили — и подолгу — в далекой африканской стране. И было это не в XVIII и даже не в XVI веке, а много раньше. Вот как глубоки корни! И еще — как велико желание «расширить жизненный кругозор путешествием» (именно так выразился один из русских странников по Абиссинии).

Мы уже рассказывали в начале книги о грузинах и армянах в Африке.

Теперь поговорим о связях Эфиопии и Закавказья. Родство абхазцев с эфиопами пытались обосновывать разные ученые, а крупный советский африканист, член-корреспондент АН СССР Д. А. Ольдерогге даже считал, что слоговое эфиопское письмо стало основой армянского алфавита.

В сочинении Псевдо-Варданета Вартана (XVI век) говорится о земле Хабашестан — несомненно об Абиссинии. А за семь веков до этого Псевдо-Моисей Хоренаци упомянул об истоках Нила, об Аксуме, Нубийской пустыне и Восточном Судане.

Распространение христианства на Ближнем Востоке, от Грузии и Северного Кавказа до Нубии и Северной Эфиопии, укрепило связи между этими странами. Одно отрывочное и очень интересное свидетельство позволяет предположить, что эти связи могли быть более тесными и разнообразными, чем принято считать. «Житие св. Кириака» сообщает, что вскоре после 479 г. Кириак, патриарх александрийский, посвятил в сан епископа-митрополита Эфиопии и отправил в эту страну некоего грузинского монаха. Сохранился грузинский перевод этого сочинения, сделанный с арабского перевода (подлинник «Жития» был создан египетским писателем Кириллом Скифиопольским на греческом языке).

Эта грузинская версия дошла до нас в рукописи IX в. Крупнейший эфиопист итальянский академик Э. Черулли считает, что известные нам факты культурной истории Аксума не противоречат правдоподобию этой версии. Во всяком случае, она свидетельствует об интересе к Эфиопии и Египту в среде образованных грузинских монахов.

Главным местом встреч средневековых грузин, лазов и абхазцев с африканскими христианами-коптами, нубийцами и эфиопами был иерусалимский храм Гроба Господня. При нем очень рано (сравнительно) возникла грузинская монашеская община. В X в. арабский христианский писатель Сайд ибн аль-Батрик (он же православный александрийский патриарх Евтихий) привел в своем сочинении «Нанизанные драгоценности» эдикт халифа Омара от 15-го года хиджры. Этот эдикт относится к тому времени (617 г.), когда Иерусалим сдался мусульманам и иерусалимский патриарх Софроний вышел навстречу халифу Омару ибн аль-Хаттабу. Халиф Омар специальным эдиктом подтвердил подчинение греческому иерусалимскому патриарху большинства проживавших в городе христиан, в том числе коптов, но оговорил автокефалию грузинской и эфиопской религиозных общин. Возможно, Евтихий в пылу полемики с монофизитами-коптами привел текст эдикта Омара со значительными искажениями, но и в этом случае оговорка эдикта относительно выходцев из независимых христианских государств — Грузии и Аксума — остается правдоподобной.

Современником Софрония был александрийский патриарх Кир, известный своей нетерпимостью к «еретикам», составлявшим в то время большинство населения Египта. Кир считался родом из Колхиды. Есть сведения об отдельных грузинах или даже целых группах выходцев из Грузии в Египте арабского времени. Выше приведено сообщение Носира Хисроу о грузинских царевичах при дворе Фатимидов, где они находились вместе со знатью эфиопского, нубийского и североафриканского происхождения.

Нередко Грузия и фатимидский Египет действовали как союзники, несмотря на различие религий правящих групп в этих странах (впрочем, и в Египте до конца фатимидского периода численно преобладали христиане). Так было, в частности, в конце X — начале XI в., когда возродившаяся Византийская империя развернула широкую экспансию на всех своих границах, в том числе в Сирии, Армении и Западной Грузии (здесь она уже раньше владела Лазикой с Трапезундом).

Фатимиды, которым принадлежали Египет и Сирия, стали стремиться к союзу с грузинами. В 1001 г. грузины восстали против Византии, но вскоре это выступление было подавлено. Византийцы сумели заключить мир с Египтом, чтобы не дать арабам объединить свои силы с грузинами и болгарами, также сражавшимися против Византии. В 1102–1024 гг. правитель Абхазского (Грузинского) царства Георгий, стремясь отстоять независимость своей страны от Византийской империи, попытался заключить военный союз со знаменитым египетским халифом аль-Хакимом. Однако и на этот раз византийская дипломатия расторгла союз Египта и Грузии, в результате чего Западная Грузия была захвачена византийцами.

В конце X — конце XII в., в царствование поздних Фатимидов, Египтом правили армянские визири и военачальники. В этот почти столетний период связи народов Закавказья и долины Нила продолжали укрепляться.

В эпоху поздних Айюбидов (первая половина XIII в.) в Египте появилось множество уроженцев Грузии и Северного Кавказа: последние султаны Айюбиды начали покупать восточноевропейских рабов, привозимых из Византии и с берегов Черного моря, для комплектования невольничьего войска. Другие отряды воинов-рабов формировались из уроженцев Тропической Африки. В 1250 г. предводители этих арабов-мамлюков захватили власть и начали выдвигать египетских султанов из своей среды. Большинство из них были половцами из южнорусских и украинских степей, но немало было и выходцев из Руси и с Кавказа. В 1265-м и 1281 гг. мамлюкские султаны заключили с Византией торговые договоры, по которым египетские суда получали доступ в Черное море и право на регулярную закупку рабов-мусульман в Крыму, где обосновались торговые агенты султанов (туджжар аль-хасс). Но уже в конце XIII в. поставка рабов-мамлюков в Египет переходит в руки генуэзцев и становится одним из главных источников богатства Генуи. На протяжении почти двух веков генуэзцы сохраняли эту монополию.

В 1420 г. итальянский географ Эммануэле Пилота в трактате на старофранцузском языке сообщал, что генуэзцы вывозили из Кафы (Феодосии) рабов, происходящих из «татарских, черкесских, русских и прочих языческих народов». Под «черкесами», «черкесскими народами» подразумевались многие народности Северного Кавказа и Западного Кавказа. Нотариальные акты из Кафы называют в числе продаваемых невольников не только собственно черкесов-адыгейцев, но и абхазов, лазов, мегрелов и грузин.

Хотя среди египетских мамлюков вплоть до конца XIV в. преобладали представители тюркских племен, черкесы и выходцы из Грузии становились все многочисленнее; в 1380 г. они захватили власть, выдвинув из своей среды «черкесского» султана Захира Сейф-ад-дина Баркука. С 1380 по 1517 г. черкесские султаны правили Египтом и соседними странами. Они распространяли свою власть на Сирию, Нубию, Красноморское побережье Судана, эфиопский архипелаг Дахлак и открыли египетскому купечеству силой оружия и дипломатии важнейшие торговые пути в Индию, Закавказье, Месопотамию, Аравию, Крым, Восточную Африку, области Верхнего Нила, Западный Судан, Тунис.

Замечательным примером доблести мамлюков был поход их конницы в глубь Нубийской пустыни в 1317 г. Из Верхнего Египта отряд мамлюков совершил рейд в красноморский порт Айзаб, отсюда по берегу Красного моря — в Суакин, жители которого добровольно признали власть египетского султана. Из Суакина мамлюки двинулись на юго-запад, пересекли реку Атбару, вторглись в область Така и достигли отрогов Эфиопского нагорья и города Касалы. Здесь они разгромили ополчение народа халанка; затем вдоль берегов Атбары и Нила, через Донголу, возвратились в Египет. Власть мамлюкского Египта распространилась до Эритреи и Среднего Судана. В результате кавказские мамлюки стали соседями эфиопов и народов Центральной и Восточной Африки.

В 1311 г. король Кипра из французской династии Лу-зиньяков, сообщая римскому папе Клименту V свой проект завоевания Египта крестоносцами, недаром выдвигал главным условием успеха строгий осмотр христианских кораблей, перевозящих рабов в Египет, с целью захвата находящихся на них юношей-невольников; таким путем он рассчитывал помешать генуэзцам из Крыма пополнять мамлюкское войско. В это время Грузия и Египет нередко действовали как политические союзники в борьбе против общих врагов — турок и монголов.

Не случайно мамлюки оказывали почти постоянную поддержку грузинам в Иерусалиме. Когда в конце XIV в. нубийцы, перешедшие из христианства в ислам, потеряли свои святые места в Палестине, наследниками их на полтора столетия стали грузинские монахи, а позже — армяне. Среди мамлюков имелось немало грузин и абхазов, поэтому политические отношения Египта и Грузии были исключительно дружескими.

К XVI в. относится первое свидетельство эфиопского источника о пребывании грузин в Эфиопии. Летописец эфиопского императора Галавдевоса (1533–1552 гг.) сообщал, что «приходили к нему люди из Грузии («Квердж»), Очевидно, имеются в виду грузинские ремесленники, которых приглашал Галавдевос в Эфиопию, как и ремесленников из других христианских стран. В более позднее время известия о грузинах в Эфиопии отсутствуют, вплоть до появления в этой стране доктора Мерабишвили в 1908 г. Он был придворным врачом эфиопского императора. Написал большой труд о народной медицине этой страны, который и сегодня с пользой читают медики.

В XVI и XVII веках странствия армян в Эфиопию стали обычным явлением. Достаточно вспомнить дипломата Элиаса, который проработал в Африке пятьдесят лет и одно время был посланником императора Илсу I при дворе Людовика XIV. Элиас прожил 102 года!

Завоевание турками Константинополя и создание мощной Османской империи на время уменьшили приток мамлюков в Египет и решили участь этой страны: в 1517 г. ее завоевали турки. В Каире обосновался турецкий паша, и были расквартированы турецкие войска (янычары и др.), которые со временем влились в состав городского населения. Но и мамлюкское войско сохранилось. По-прежнему оно пополнилось невольниками черкесского, абхазского, грузинского, осетинского, чеченского, а также славянского и румынского происхождения и другими.

Мамлюкские эмиры, или беи, продолжали управлять крупнейшими провинциями, подчиненные цм офицеры (каширы) — меньшими по размеру областями. Сильнейший из беев обычно приобретал должность старейшины города (шейх аль-баляд), т. е. губернатора Каира. Наряду с ним и турецким пашой значительным влиянием пользовался верховный судья (аль-калий), назначавшийся из мусульманских ученых университета аль-Азхар. Каждый бей имел собственный полк мамлюков, который набирал, покупая невольников, обычно из числа своих земляков, или нанимая их на службу. В XVTII в. среди беев начали преобладать грузины.

В середине XVIII в. исключительную власть приобрел шейх аль-баляд Али-бей, грузин или абхазец по происхождению. В 1755 г. он возглавил восстание против тогдашнего турецкого паши Каира Абдуррахмана, в результате которого стал влиятельнейшим из соперничавших между собой правителей страны. С конца 1767 по 1772 г. Али-бей фактически самодержавно управлял Египтом. Он осуществлял обширную программу действий, центральными пунктами которой были реформы управления Египтом, развитие торговли, присоединение к Египту соседних арабских стран и независимость от Турции. Али-бей, действуя в союзе с некоторыми правителями Аравии и Палестины, а также с командованием русского флота в Архипелаге, подчинил Хиджаз, Палестину, Южную Сирию, взял Дамаск. Но на этом его успехи закончились. Несмотря на помощь русского флота и палестинских арабов, Али-бей в 1772 г. вынужден был бежать из Египта и в следующем году был убит. Однако эта богатейшая страна оказалась фактически потерянной для Турции, и все попытки османского правительства восстановить в Египте свою власть разбивались о сопротивление мамлюкских беев.

В 80-х годах XVIII в. сложилась парадоксальная обстановка: в то время как Грузия истекала кровью в неравной борьбе с Турцией и Ираном и доживала последние годы независимого существования, правителями Египта и Ирака стали грузины, грузинами были также верховный визирь Порты, влиятельный ахалцихский паша, многие военачальники в Сирии, Палестине, Анатолии, Европейской Турции, а могущественный капудан-паша (командующий турецким флотом) являлся армянином из горного грузинского селения Пшагели. Все они должны были принять ислам, но, превращаясь в правителей крупнейших арабских стран, наследовали их традиционную антитурецкую политику. Своих естественных союзников они видели не только в обоих грузинских царствах — Картли-Кахети и Имерети, но и в России, которая постепенно становилась главной противницей турок.

Лики истории

В создавшейся обстановке восточно-грузинский царь Ираклий II и мамлюкские правители Египта Мурад-бей и Ибрагим-бей, грузины по происхождению, стремились установить более тесную связь. Случай представился в 1766 г., когда к царю обратился его артиллерийский офицер Манучар Качкачишвили с просьбой навестить своего дядю в Египте. Ираклий охотно дал свое разрешение и необходимые инструкции, а также рекомендательные письма к русскому послу в Стамбуле Я. И. Булгакову и мамлюкским беям в Египте.

О путешествии Манучара Качкачишвили в эту страну мы знаем из донесений Я. И. Булгакова, главным образом из докладов самого Качкачишвили князю Г. А. Потемкину, открытых и изданных В. Г. Мачарадзе. О Манучаре Качкачишвили сообщают и другие грузинские документы.

Манучар Качкачишвили (в России и русских посольствах за границей он именовал себя Максимом Павловичем Качкачовым) отбыл из Тбилиси 21 августа 1786 г, и по Черному морю (с промежуточной остановкой в Таганроге) прибыл 2 ноября в Стамбул. Здесь он получил письмо из Тбилиси за подписью Соломона Азнаурашвили с просьбой передать его в Каир Ибрагим-бею. Письмо содержало также рассказ о положении Грузии, а в конце автор предупреждал Ибреим-бека (Ибрагим-бея) о том, что отправлявшимся из Каира в Грузию надо советовать ехать обязательно через Багдад (в Багдаде сидел Сулейман-паша — грузин) или через Крым, перешедший в руки русских.

В январе 1786 г. Качкачишвили прибыл в Египет. Своего дядю в живых он не застал, однако остался в Египте на весь 1786 год: он вел полуофициальные переговоры с правителями страны, представителями Эфиопии и русским консулом в Александрии бароном Тонусом, который не оправдал надежд, возлагавшихся на него тогда грузинами. В правителе Египта Ибрагим-бее Манучар Качкачишвили признал бывшего крестьянина кахетинского села Марткоби Абрама Шинджикашвили. Ибрагим-бей стоял во главе правящей группы мамлюкских беев, считавшихся как бы побратимами. Их было 18, в том числе 12 грузин и один абхазец. Кроме того, был один черкес, два чеченца, молдаванин и один казак из Бахмута (ныне Артемовск), украинец или русский (в то время в Бахмуте русские переселенцы составляли весьма значительное этническое меньшинство среди украинского населения), которого называли в Египте Касум-беем. Кашифы (кешибы), младшие командиры мамлюкского войска, в большинстве также являлись грузинами, абхазцами, уроженцами Северного Кавказа, украинцами или русскими. Качкачишвили упоминает среди них и одного венгра. Мамлюкские беи-грузины щедро покровительствовали своим землякам, попавшим в Египет. Они приглашали в эту страну своих родственников, которым предоставляли высокие посты, выкупали из рабства пленных грузин и порой даже снабжали их средствами для возвращения на родину. Однако большинство выкупленных рабов зачислялись в египетское мамлюкское войско.

К Ираклию египетские беи обращались как подданные к своему государю, прося его освободить от крепостной зависимости их родственников, оставшихся в Восточной Грузии. Характерная подробность: формально приняв ислам, грузинские беи в Египте высылали на родину деньги для строительства церквей и жертвовали в них дорогую утварь. Их Качкачишвили прямо называл единоверцами русских, т. е. православными.

По-видимому, свидетельство Качкачишвили о том, что беи и эфиопский резидент пожелали установить более тесные связи с Россией для военного союза против Турции, заслуживает доверия. В Египте беи хотели основать независимое государство, которое пользовалось бы покровительством России и получало бы от нее военную помощь.

Однако русская дипломатия, опасаясь обострения отношений с Турцией (чего все же не удалось избежать), весьма холодно отнеслась к инициативе грузинского дипломата. Барон Тонус, русский консул в Александрии, отказался поддерживать связь с «мятежниками» и крайне неумело пытался примирить их с турецким капудан-пашой (который тоже был родом из Грузии, как и его приближенные).

Нужно отметить политическую дальновидность Качкачишвили в его прогнозах относительно обстановки на Ближнем Востоке и в районе Индийского океана, в оценках стратегического положения Египта, Магриба, Судана, Эфиопии и в определении перспектив национально-освободительной борьбы угнетенных народов Османской империи, особенно балканских и арабских стран. Интересно, что проект Качкачишвили о действиях российского флота в Индийском океане против англичан перекликается с аналогичным проектом знаменитого американского революционера, «первого капитана» американского флота Дж. П. Джонса.

Качкачишвили покинул Египет в январе 1787 г., имея при себе письмо египетских беев-грузин царю Ираклию, а также неподписанное письмо беев русскому правительству. Как правильно заметил В. Г. Мачарадзе, частные письма беев Ираклию должны были служить рекомендацией их подателю перед грузинским и русским правительствами.

Через Стамбул, где он снова встречался и вел беседы с русским послом Я. И. Булгаковым, Качкачишвили едет в Россию и 10 мая 1787 г. подает три специальных доклада князю Потемкину о положении в Египте и Эфиопии и своем проекте посольства в эти страны. К докладам Качкачишвили был приложен составленный им список египетских беев с указанием национальности каждого и специальной пометкой об египетских мамлюках русского (и украинского) происхождения, а также письма грузинских беев к царю Ираклию.

Позднее Качкачишвили снова подал князю Потемкину докладную записку, из которой видно, что русское правительство соглашалось послать его в Египет и Эфиопию, однако это новое путешествие не состоялось, по-видимому, в связи с новой русско-турецкой войной. Нельзя исключить и возможного воздействия английской дипломатии: англичане имели в то время очень большое влияние в Петербурге и в ставке Потемкина. Да и к какому из императоров Эфиопии следовало направлять посольство? В 1784 г. император Текле-Гийоргис был изгнан из своей столицы Гондара, и враждующие феодальные клики провозгласили императорами сразу двух принцев: Беале-Мариама и Беале-Сыгаба, или Иясу III. Между ними завязалась борьба; не складывали оружия и сторонники Текле-Гийоргиса, вернувшие его на престол в 1788 г.

В 1789 г. в Эфиопии было пять императоров, каждый из которых считал других узурпаторами. В дальнейшем обстановка существенно не менялась, и феодальная анархия в Эфиопии продолжала расти. Очевидно, русское правительство в общих чертах представляло себе положение в Эфиопии и выжидало. Надо сказать, что проект русско-эфиопского сближения, предложенный Качкачишвили, был лишь одним из целой серии проектов, появлявшихся уже с конца XVII в.

Ираклий II, царь Картлийско-Кахетинского царства

А сами эфиопы? Путешествовали ли они в Закавказье? Эвастатевос, основатель социально-революционного движения в средневековой Эфиопии, бывал в Киликии, в Армянском царстве. Его книга «Житие Эвастатевоса» содержит важнейшие сведения о киликийской Армении. Ученики его вернулись на родину после смерти учителя и основали монастырь Фабре-Марьям.

Выходцев из Эфиопии наши соотечественники видели в Египте, Иерусалиме и в иных местах. Например, такой знаменитый из них, как Афанасий Никитин. Правда, он называл «эфиопскими землями» всю Черную Африку, а на самом деле побывал только на побережье Сомали, на обратном пути из Индии в 1472 году. А вот купцу из Казани Василию Гагаре довелось около 1636 года доплыть по Нилу до Нубии!

Теперь перенесемся на Украину. В XVIII веке черниговский иеромонах Ипполит Вишенский впервые в украинской литературе упомянул об «агавешской земле» — речь явно шла об Абиссинии! Понадобилось более полувека, чтобы ростки эфиопистики укоренились на украинской почве: в 1810 году в типографии Харьковского университета была издана «Грамматика» Орнатовского, и в ней упоминались эфиопские языки.

А всерьез за амхарский, гэз и коптский языки взялся закарпатский просветитель Михайло Коп (позже он становится Лучкаем), но не на родине, а в Западной Европе. Осталось загадкой, откуда Лучкай черпал сведения для занятий эфиопскими языками. Может, в Лукке, столице итальянского княжества, где он жил некоторое время?

Рассказывая о том, как эфиопы открывали для себя другие земли, мы чуть не проскочили самую главную тему этого направления — о предках Пушкина. Но эта история требует отдельной книги, а здесь мы ограничимся лишь наиболее интересными деталями.

Капризы Клио

Удивительно, сколь притягательна далекая Африка для русских поэтов. Вспомним полное красоты стихотворение Николая Гумилева «Жираф»: «Послушайте: далеко, далеко, на озере Чад изысканный бродит жираф». И вот теперь стало известно, что страна Чад, о которой многие из нас мало что знают, — это родина прадеда великого Пушкина. Ранее считалось, что Абрам Петрович Ганнибал — знаменитый «арап Петра Великого» — родом из Эфиопии. Но сейчас выясняется, что предок Пушкина появился на свет южнее озера Чад, среди песков Экваториальной Африки. В пользу этой версии свидетельствуют результаты экспедиции, которая не так давно исследовала отдаленные районы Чада и Камеруна.

Одним из первых в «эфиопской» версии происхождения Ганнибала усомнился замечательный русский писатель Владимир Набоков, который еще в 1964 году предположил, что родину Ганнибала надо искать в населенных неграми-мусульманами пограничных районах Чада и Камеруна. Версию Набокова развил французский филолог африканского происхождения Дьедонне Гнамманку, выдвинувший предположение, что родиной арапа Петра Великого является султанат Логон, расположенный на территории двух африканских государств. А вот на что указывал сам Ганнибал в своем прошении о выдаче ему диплома на дворянство и утверждении фамильного герба, написанном в 1742 году на имя императрицы Елизаветы Петровны: «Родом я нижайший из Африки, тамошнего знатного дворянства, родился во владении отца моего, в городе Логоне, который и кроме того имел под собой еще два города».

Задачей отыскать родину Ганнибала задался российский энтузиаст И. Данилов, который в дни празднования 200-летия со дня рождения A.C. Пушкина обратился через МИД РФ в российское посольство в Чаде с просьбой оказать содействие в организации экспедиции. К счастью, тогдашний посол России в Чаде В. П. Воробьев, к тому же страстный поклонник пушкинского гения, загорелся предложением Данилова, решив также принять участие в экспедиции. И вот после завершения экзекуции Валерий Павлович рассказал о ее результатах, о которых также было сообщено И. Даниловым в его книге «Прадед Пушкина Ганнибал».

Но прежде напомним читателям об истории «арапа Петра Великого». Судьба Абрама Ганнибала весьма примечательна. Существуют разные версии причин, из-за которых он навсегда расстался с родными местами и оказался в Стамбуле, где его и приобрели придворные Петра I. Согласно одним предположениям, его выкрали. Но есть версия, что отец мальчика — султан Логона — отдал его в залог туркам, с которыми он хотел поддерживать нормальные отношения. У султана было множество детей, и ему ничего не стоило пожертвовать одним из них ради того, чтобы в дальнейшем избежать вражеских нападений. А может быть, его обменяли на что-нибудь или отдали в счет погашения долга?

Но для чего понадобился негритенок русскому царю? Дело в том, что Петру Великому во время посещений Европы не раз приходилось видеть негритят, прислуживавших тамошним монархам. И ему тоисе захотелось иметь у себя арапчонка, причем не какого-нибудь, а образованного и обученного всем светским манерам. Традиция содержания при русском царском дворе арапчат была продолжена и после Петра. Вспомним хотя бы знаменитую скульптурную группу работы Б. Растрелли «Императрица Анна Иоанновна с арапчонком». Но, прежде чем стать крестником Петра, негритянскому мальчику пришлось немало пережить. Сначала его готовили в пажи султана, и он жил в серале, где также находился и старший брат Ибрагима, который предположительно родился от другой матери. В дальнейшем оба оказались в Москве.

Известно, что старший брат служил гобоистом в музыкантской команде лейб-гвардии Преображенского полка. И можно только догадываться, как сложилась его судьба после 1716 года. Интересно, что сам Ганнибал никогда не упоминал о своем брате.

Известно, что братьев, а также еще одного негритянского мальчика в 1704 году приобрел в Стамбуле С. Л. Владиславич-Рагузинский, который летом того года временно замещал русского посла П. А. Толстого. Но как же удалось ему забрать детей из сераля? Ответ на этот вопрос надо искать в биографии А. П. Ганнибала, написанной на немецком языке его зятем В. И. Роткирхом. У рукописи не было названия, поэтому о ней говорили как о «Немецкой биографии». Любопытно, что даже A.C. Пушкин не знал, кто является ее автором. Так вот, немецкий биограф сообщил, что Рагузинский «познакомился с заведующим сералем, где воспитывались и обучались пажи султана, заметил себе нескольких лучших из них, пригодных для его целей, и, наконец, тайным и отнюдь не безопасным способом при посредстве тогдашнего великого визиря получил трех мальчиков, расторопных и способных, как это покажут последствия».

Согласно сообщениям Рагузинского, никто из трех мальчиков к моменту вывоза их из Стамбула не стал мусульманином. Им не сделали обрезания. Вероятно, в Стамбуле все же планировали продать их или отправить в качестве подарка в какое-либо из христианских государств Европы.

Но все равно, приобретение детей оказалось незаконным. Поэтому Владиславич-Рагузинский, опасаясь преследований, не решился везти детей морским путем, а переправил их по суше. Вероятно, Ибрагима крестили в Валахии, по дороге в Россию. Он получил имя Авраам. Потом его стали называть Абрамом. Но в Москве по требованию Петра его крестили во второй раз. Царь стал крестным отцом ребенка. Он сделал его сначала прислужником-припорожником, т. е. мальчиком, жившим при пороге спальни царя, затем назначил камердинером, секретарем, хранителем чертежей, географических карт и книг, находившихся в царском кабинете. Естественно, что малообразованному, бесталанному человеку такое доверие вряд ли могло быть оказано. Царь брал арапа с собой в военные походы и заграничные путешествия, потом отправил его на несколько лет учиться в Европу.

Во Франции Ганнибалу был присвоен высокий чин капитана лейб-гвардии. В то время как тысячи соплеменников арапа превращали в рабов и отправляли на хлопковые плантации Америки, Ганнибал сделался блестящим офицером, покорителем женских сердец.

Возвратившись в 1723 году в Россию, он удивил всех своими знаниями по философии, истории, а главное — математике. И не случайно он стал первым инженер-генералом русской армии, автором труда «Геометрия и фортификация».

Но, конечно же, ни о каком родстве Ибрагима с легендарным карфагенским полководцем не может быть и речи, тем более что до 1776 года фамилия арапа писалась с одной буквой «н».

Вот так счастливо, прежде всего благодаря покровительству русского царя, сложилась жизнь прадеда Пушкина. Но в его биографии осталось немало белых пятен, в особенности касающихся первых детских лет. Для выяснения подробностей его рождения и была организована экспедиция, которая в 50-градусную жару на двух джипах отправилась в султанат Логон. Сначала ее участники посетили город Логон-Гана, который расположен в Чаде, а затем находящийся в Камеруне Логон-Берни. К сожалению, ни в одном из этих городов точных свидетельств о рождении Ганнибала обнаружить не удалось. Но экспедиция продолжалась, причем ее участники оказались в таких глухих местах, в какие не забирался даже Гумилев во время своего знаменитого африканского путешествия.

Открытия и находки последовали после встречи со старейшинами племени котоко. Дело в том, что на сохранившихся сургучных оттисках печатей Ганнибала был выгравирован его герб, на котором просматривались контуры слона. Так вот, старейшины четко указали на то, что слон является покровителем и священным животным их племени. А дальше исследователей ожидало еще более интересное открытие. На том же гербе Ганнибала было написано по-латински непонятное слово FUMMO, которое никто до сих пор не сумел расшифровать. Когда же его произнесли в присутствии старейшин, те, не раздумывая, сразу же воскликнули: «Как же, в переводе на наш язык это слово означает «родина». Сомнений не оставалось: создавая свой герб, Абрам Ганнибал наверняка вспоминал о своем детстве, о местах, где он родился, о том, что окружало его на заре жизни и что он, конечно же, не мог забыть и к чему испытывал ностальгические чувства. Вот и появились на его дворянском гербе слон и слово «родина».

«Арап Петра Великого» наверняка помнил о своем африканском происхождении и гордился им. Все эти находки подтвердили тот факт, что Ганнибал родился в султанате Логон, расположенном на территории Чада и Камеруна. Приятно было сознавать, рассказывал В. П. Воробьев, с каким удовлетворением были восприняты результаты экспедиции в Чаде. Ведь немало людей в этой стране учились в России и хорошо знают Пушкина и его произведения. Конечно же, дело вовсе не в том, где родился предок поэта, ведь его творчество принадлежит всему миру. В ходе экспедиции хотелось просто установить историческую истину. Участники экспедиции были уверены, что, узнай Пушкин об этих поисках, он остался бы очень доволен. Ведь поэт всегда интересовался происхождением своего прадеда, рассказал журналист Никита Шевцов.

И еще несколько строк на эту волнительную тему. Как мы помним, Юрий Тынянов задумал предпослать своей эпопее о Пушкине нечто вроде пролога — роман «Ганнибалы». И в 1932 году набросал к нему вступление, которое начиналось так: «Дело идет на этот раз о Хабеше, старой Абиссинии, о самом севере ее — стране Тигрэ, где люди говорят на языке тигринья; о той горной части Тигрэ, которая называется «страна Хамасен». В этой земле Хамасен есть река Мареб, у самой реки стояло — быть может, еще и теперь — дерево сикомора, которое арабы зовут даро. Ветки его сто лет назад протягивались на тридцать шесть метров; купол дерева покрывал круг в шестьсот метров. В тени его отдыхали войска хамитов числом в тысячу пятьсот человек и больше. На верхних ветках сидели голуби — «золотистые, абиссинские». Двести лет назад, направляясь из Хабеша в турецкую Массову, нужно было непременно пройти мимо этого дерева. Тогда голуби провожали человека разговором. Речь идет о человеке, абиссинце, который не по своей воле оказался у этого дерева — его вели в турецкую неволю.

Тынянов, увы, не написал романа о Ганнибалах, но из далекой России угадал, увидел этот африканский перекресток, услышал шелест крыльев и воркование золотистых абиссинских голубей, потому что в полете фантазии он следовал за Пушкиным, который всю жизнь зачарованно вглядывался в «земли полуденной волшебные края»

Абрам Петрович Ганнибал, русский военный и государственный деятель африканского происхождения

и воссоздавал в своем воображении удивительную и полную сказочных приключений судьбу черного предка.

В примечании к 1-й главе «Евгения Онегина» Пушкин писал: «В России, где память замечательных людей скоро исчезает по причине недостатка исторических записок, странная жизнь Аннибала (Ганнибала. — Ред.) известна только по семейственным преданиям. Мы со временем надеемся издать полную его биографию».

Напомним, что это примечание (помещенное в первом издании 1-й главы в 1825 году) относилось к следующим строкам «Онегина»:

Пора покинуть скучный брег

Мне неприязненной стихии

И средь полуденных зыбей,

Под небом Африки моей

Вздыхать о сумрачной России,

Где я страдал, где я любил,

Где сердце я похоронил.

«Автор, со стороны матери, происхождения африканского», — замечал Пушкин. Вряд ли, обещая издать полную биографию прадеда, он имел в виду только так называемую «Немецкую биографию» А. П. Ганнибала (записанную, как сейчас установлено, со слов старого арапа его зятем А. К. Роткирхом). Скорее всего, речь шла о труде самостоятельном и более обширном.

Биография прадеда не была издана, остался незавершенным роман о царском арапе — первенец пушкинской исторической прозы. Однако «круг пушкинских замыслов так широк, — отметил профессор Ю. М. Лотман, — что вся последующая русская литература так или иначе с ними соотносилась, продолжая и как бы реализуя… намеченный им путь духовного развития». Не является исключением и замысел жизнеописания Ганнибала — многие поколения писателей и ученых пытались выполнить пушкинский завет.

Постепенно литература о выдающемся военном инженере и сподвижнике Петра I благодаря неустанному поиску исследователей составила целую книжную полку. Но пока практически отсутствует какая-либо документальная информация о «достамбульском», детском периоде жизни Ганнибала. К сожалению, не дошло до нас и его достоверное изображение: в последнее время возобновились споры вокруг предполагаемого ганнибалова портрета, хранящегося во Всесоюзном музее А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге.

В свое время в Московском Кремле, сообщил А. Букалов, в помещении звонницы колокольни Ивана Великого, проходила выставка старинного русского оружия из личной коллекции Петра I. Один из залов украсила гравюра «Битва при Лесной», выполненная с картины известного французского художника-баталиста Пьера Мартена-младшего. В свите Петра изображен его крестник, юноша-арап в Преображенском мундире и восточном головном уборе. Картина была написана по приказу Петра. Не исключено, что Пушкин видел ее в Эрмитаже. Существовали и другие прижизненные изображения Ганнибала. И. Л. Фейнберг полагал, например, что могли сохраниться рисунки с восковой персоны арапа, заказанной Петром для «Кунсткамеры» (скульптура погибла во время пожара).

В 1827 году Пушкин нарисовал на полях рукописи романа о царском арапе профиль Ибрагима — автопортрет с утрированными африканскими чертами. Этот набросок — не единственная графическая попытка поэта представить себя в образе Ганнибала. Попытка вполне оправданная, ибо, как заметил немецкий писатель, пушкинский современник Вольфганг Менцель, «одно зеркало важнее целой галереи предков».

Несколько неожиданным дополнением к этой теме статьи являются исследования ученых в новых областях знания — социобиологии и биосоциологии. Эти науки изучают взаимосвязь эволюции наследственного генофонда и культурных обретений, передаваемых языковыми средствами. Особенно интенсивно исследуется феномен «памяти генов». Хромосомы по-своему «помнят» физиологические предпосылки сложившихся в определенных условиях форм поведения и общения. Выяснилось совпадение зон распространения на Земле повторяющихся участков молекул ДНК и сходных элементов культуры, прежде всего мифологических сюжетов и образов.

Конечно, «память» африканских генов Пушкина была связана с пересказами воспоминаний прадедушки бабушкой Ганнибал и матерью поэта, красавицей-креолкой, говорит африканист Игорь Андреев. В частности, сюжет сказки о золотой рыбке встроен в «рамку» скорее африканских, нежели российских, психологических реалий патриархального свойства. Разве типично для русского мужика, чтобы им повелевала выжившая из ума старуха? Другое дело — Африка. Отец Ганнибала в самом начале того века, в конце которого родился наш поэт, с оружием в руках противостоял вторжению ислама, защищая традиции, близкие сложившемуся именно в Африке матриархату. Поэтому «сказочная» властная старуха так напоминает африканцам образ царицы-матери, не упускающей случая поруководить сидящим на троне супругом.

Разумеется, это не отрицает социальной почвы для похожести черт характера. Российская артельность, близкая по духу африканской общинности, объясняет созвучие русского фольклора с африканским эпосом. Например, мандингское сказание о богатыре Сундиате и превратившемся в кукушку колдуне Сумаоро напоминает противоборство Ильи Муромца и Соловья-разбойника. Оба сюжета появились на свет в XIII веке, когда в этих регионах местные племена создавали и «на ощупь» осваивали самобытную государственность: одни — на границе саванны с пустыней Сахарой, вторые — там, где сошлись муромские леса и степная мещерская низменность. Обоим сказаниям созвучна пушкинская поэма «Руслан и Людмила».

* * *

Вовсе не обязательно, что загадки задают только древность и Средневековье. Много тайн хранят архивы о временах не столь отдаленных. Фонды министерств юстиции, иностранных и внутренних дел, контор великих князей, Александро-Невской лавры, Синода — там находятся материалы о том, как зарождались русско-эфиопские связи в середине позапрошлого века главным образом на основе общей религии. Но не только это было поводом для тесных контактов. В Центральном государственном военно-историческом архиве СССР, в фондах Военно-медицинской академии, Красного Креста, Военно-учетного архива и Главного артиллерийского управления имеются послужные списки врачей, работавших в Эфиопии, отчеты о деятельности санитарного отряда Шведова. Трехтомное дело департамента полиции Центрального государственного архива Октябрьской революции хранит обширные данные об экспедиции Ашинова в 1899 году. Да мало ли еще уникального, нетронутого материала! Давайте обо всем по порядку.

С чего же все-таки начать рассказ о систематической, постоянной работе наших прадедов в Эфиопии? Со времени обмена дипломатическими миссиями 1895 и 1897 годов? Пожалуй, с более раннего времени. Первой российской экспедицией, которой довелось побывать на территории этой страны, была экспедиция Егора Петровича Ковалевского. В 1847–1848 годах ему удалось проникнуть лишь в западные области страны, туда, где жили племена галла, Ковалевский оставил подробные характеристики этого народа. Прошло несколько десятилетий до следующей поездки — казака Николая Ашинова. Того самого, из архивного трехтомного дела.

Жизненная драма Николая Ашинова состояла в том, что родился он не в то время и не тем, кем ему хотелось бы. Появившись на свет в 1857 году в семье мелкого царицынского купца, переселившегося на Терек, Ашинов с детства бредил подвигами терского казачества.

Николай Ашинов, терский казак, авантюрист и путешественник

Семнадцати лет от роду он ушел из дома — «казачить». Во время скитаний по Закавказью он встретился с профессиональными контрабандистами и нелегально отправился с ними за кордон. В Батуме (тогда еще принадлежавшем Турции) Ашинов сошелся с Мишкой Двулобым, одним из предводителей так называемых вольных казаков, состоявших частью из осевших в Турции потомков российских казаков-некрасовцев, частью — из вольных сынов Кавказа, подавшихся в абреки. Главным их промыслом было вождение через границу караванов с контрабандой и прочие лихие дела.

Жизнь вольного казачества пришлась Ашинову по душе. Вступив в одну из «гулевых сотен», он вскоре выдвинулся и сделался есаулом у атамана Двулобого. Накануне русско-турецкой войны жизнь вольных казаков осложнилась: турецкие власти все настойчивее стали наступать на их свободу. Часть казаков решила перебраться из Турции обратно на российские земли. Ашинова, как хорошо грамотного, направили в Россию ходатаем, чтобы просить о выделении вольным казакам земли на Кавказе, но поездка успехом не увенчалась. В 1883 году Ашинов предпринял повторную попытку, на этот раз более удачную. Предложенный им проект создания на восточном побережье Черного моря шестисотверстной полосы русских поселений — от ставшего российского Батума до Новороссийска — с образованием отдельного причерноморского казачества нашла поддержку во влиятельных славянофильских кругах.

Издатель «Московских ведомостей» Катков устроил Ашинову встречу с главноначальствующим гражданской частью на Кавказе князем Дондуковым-Корсаковым. Тот согласился выделить полторы сотни десятин в Кутаисской губернии, в местечке Цебельда, разрешив заселить ее. Но не выходцами из Турции, а крестьянами из русских и малороссийских губерний.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.