Японо-китайская война
Японо-китайская война
Тем же летом 1937 г. японская экспансия переросла в страшную полномасштабную войну, затянувшуюся на восемь лет и стоившую китайскому народу неисчислимых жертв и страданий.
7 июля 1937 г. японские подразделения пытались овладеть стратегически важным мостом Марко Поло у Лугоуцяо близ Пекина, но натолкнулись на решительное противодействие китайской охраны. Инцидент был не очень серьезный, захваченный во время него японский военнослужащий был вскоре освобожден. Но Япония всей своей военной силой нанесла по Китаю удары на Севере, в Центре и на побережье.
Сразу выяснилось, что китайская армия не может биться на равных. Она была многочисленна, за последние десятилетия в ней произошли положительные изменения, она стала неплохо вооруженной – но все же ей не сравниться было с отлично организованным и освоившим современную технику врагом. И НРА, и Красная армия были слишком политизированы, нацелены, наряду со своим непосредственным предназначением, на решение «гражданских» задач административного управления. При этом офицерский корпус гоминьдановской армии хорошо усвоил милитаристские повадки – отцы-командиры смотрели на свои подразделения как на вотчины. Огромное значение имело и то, что китайские солдаты, прирожденные конфуцианцы, были способны на самопожертвование, но не склонны были искать единоборства, зачастую избегали его, пасовали – в то время как «сыны микадо», одержимые самурайским духом, с дьявольским напором, со штыком наперевес рвались в атаку.
Вскоре после «инцидента у Лугоцзяо» японцы захватили Пекин и Тяньцзинь, в середине ноября пал Шанхай. В декабре произошла трагедия Нанкина. Большая группировка гоминьдановских войск, оборонявшая столицу, была прижата к Янцзы и капитулировала. Но это не спасло китайским солдатам их жизней: японский командующий заявил, что китайцы не дрались, как подобает настоящим воинам, а потому не могут рассчитывать на снисхождение и на плен. Риса не вдоволь и у японских детей, с какой же стати кормить трусов? Началась чудовищная, затянувшаяся на несколько дней бойня.
Сначала людей расстреливали партиями на берегу реки – они часами смотрели на смерть товарищей и ждали своей очереди. Потом, видно, возбужденные запахом крови, самураи стали рубить своими короткими мечами пленным головы, прикалывать их штыками. Принялись рыскать по домам в поисках укрывшихся, заодно убивая мирных жителей и без счета насилуя женщин и девушек. Кто-то пытался найти спасение, вплавь преодолев Янцзы – но ее холодные стремительные воды не пощадили никого. В этой бойне погибло не менее 200 тысяч человек. В конце Второй мировой войны командовавший наступлением на Нанкин японский генерал сделал себе харакири – но не из-за угрызений совести, а не желая быть захваченным в плен. Несколько его подчиненных были казнены по приговору суда. Но Япония так до сих пор и не признала факта преступления и не пожелала принести официальных извинений Китаю. Это обстоятельство является серьезным препятствием к более тесному сближению двух стран.
«Нанкинская резня»: расправа японских оккупантов с китайскими пленными
Весной и летом 1938 г. японские войска добились новых успехов в Центральном Китае, был открыт фронт на Юге. Но Ухань, куда перебралось гоминьдановское правительство, держалась стойко. Были предприняты без преувеличения героические усилия по эвакуации промышленных предприятий из угрожаемых районов на запад. СССР решил оказать Китаю действенную помощь, и в рамках ее были осуществлены большие поставки военной техники. На подступах к Ухани в небе отважно дрались советские летчики. Китайская же авиация была слаба, и японские асы почти без помех бомбили города и расстреливали на дорогах колонны войск и беженцев.
В конце октября 1938 г. все же пала Ухань, и китайское правительство нашло пристанище еще выше по Янцзы, в Чунцине. Японский морской десант захватил Гуанчжоу. Но уже становилось ясно, что главной своей цели агрессору добиться не удалось: Китай не собирался признавать поражение и идти на сотрудничество с Японией, на что та очень рассчитывала. Война принимала затяжной характер, японская армия несла немалые потери.
Красная армия, которая теперь числилась 8-й армией НРА (вскоре была сформирована и 4-я Новая армия) использовала свой богатый опыт партизанской борьбы. Среди немногих китайских побед был разгром большой японской колонны, попавшей в засаду, устроенную дивизией под командованием Линь Бяо в горном ущелье на северо-востоке Шаньси.
Но наметилась и другая тенденция: воинские части КПК не прочь были расширять свои освобожденные районы не только за счет территорий, отбитых у оккупантов, но и за счет своего союзника – Гоминьдана.
С конца 1938 г. интенсивность боевых действий стала спадать. Япония захватила уже немалую часть китайской территории и занялась хозяйственным освоением добычи. Так, в северо-восточных китайских провинциях, как и в соседствующей с ними образованной в 1931 г. Маньчжоу-го, создавался высокоразвитый индустриальный район, который призван был играть важную роль в наращивании мощи Японской империи. Упор делался на развитие тяжелой промышленности, здесь было налажено массовое производство самолетов и танков.
Планы у Страны Восходящего Солнца были масштаба всемирного: уже была прочерчена ось «Берлин – Рим – Токио», и на картах делались геополитические прикидки – как бы сподручней организовать встречу германских и японских войск в долине Ганга, у южных отрогов Гималаев (и это не были досужие имперские фантазии: если бы немцы в 1942 г. захватили Сталинград, то, повернув вдоль Волги на юг и пройдя через симпатизирующий им Иран, они были бы совсем близко от цели. Япония к тому времени уже оккупировала Бирму и проникла на восток Индии, где с ней готова была взаимодействовать созданная левым крылом Конгресса «индийская национальная армия», уже сражавшаяся с англичанами).
Но пока захваченные китайские территории были подразделены оккупационными властями на три разряда: «зоны спокойствия», «зоны полуспокойствия» и «зоны опасности». В первую входили города, а также местность в пределах 10–15 км от опорных пунктов и важнейших дорог. Полуспокойно считалось там, где днем ситуация контролировалась японскими патрулями, а оставаться на ночь не рекомендовалось. В третьей, безусловно опасной для оккупантов зоне действовали гоминьдановские или коммунистические органы власти, велась партизанская борьба. Японское командование посылало туда для «умиротворения» карательные экспедиции, действовавшие с крайней жестокостью – согласно официально провозглашенному принципу «все жги, все убивай, все грабь».
В декабре 1938 г. японский премьер-министр Каноэ сделал адресованное китайскому правительству заявление: для прекращения конфликта Китай должен всесторонне сотрудничать с Японией и Маньчжоу-го ради «установления нового порядка», присоединиться к борьбе с коммунизмом, признать касающиеся до него «особые интересы» Японии. Чан Кайши не собирался идти ни на какие переговоры, но в руководстве Гоминьдана были и те, кто прислушался к прозвучавшему из Токио призыву. Сказались давние японофильские взгляды Ван Цзинвэя и его сторонников – они пошли на прямой контакт с захватчиками, и в марте 1940 г. в оккупированном Нанкине было образовано «центральное правительство». Во главе его встал Ван Цзинвэй. Была создана и армия, численность которой вскоре достигла 800 тысяч человек – в ее задачи входило «обеспечение порядка» в японском тылу. Этим же должна была заниматься разветвленная администрация «центрального правительства». «Центральное правительство» в своей агитации постоянно указывало на противоречия между Гоминьданом и КПК. Как особо показательный представлялся инцидент, произошедший в начале 1941 г.: в отместку за непрекращающиеся захваты территорий, контролируемых Чан Кайши, гоминьдановские части разгромили штаб 4-й Новой армии и нанесли большие потери ее личному составу.
В сентябре 1939 г. в Европе началась Вторая мировая война, 22 июня 1941 г. фашистская Германия напала на Советский Союз. В июле 1941 г. Китайская Республика разорвала с Германией дипломатические отношения. А после того, как 7 декабря 1941 г. японская авиация и флот нанесли вероломный удар по американской военно-морской базе в Пирл-Харборе и образовалась антигитлеровская коалиция, Китай оказался в ее рядах. На китайско-бирманско-индийском театре военных действий было образовано союзническое командование (с западной стороны основными партнерами были США и Англия). Япония, воздержавшаяся от войны с Советским Союзом, захватила Сингапур, Малайю, Филиппины, Индокитай и повела наступление на юг, в направлении Австралии – создавая вожделенную «сферу совместного процветания». Кажется странным, но только на этом этапе гоминьданоское правительство официально объявило войну Японии.
Красная армия, отойдя от тактики преимущественно партизанских действий, провела в августе – ноябре 1941 г. крупную войсковую операцию, получившую название «битвы 100 полков». Но в результате ответного японского наступления коммунистические части понесли тяжелые потери, территория освобожденных районов сократилась, их население уменьшилось вдвое и стало составлять примерно 50 млн. человек против 100 млн. в 1940 г. После этого руководство КПК воздерживалось от масштабных боевых действий против японцев – предпочитая сохранять силы для неизбежной в обозримой перспективе схватки за власть с Гоминьданом. Справедливости ради надо сказать, что тому тоже не был чужд подобный ход мысли. Оба заклятых китайских союзника исходили из того, что главная заслуга в победе над Японией будет принадлежать внешним силам.
Несмотря на то, что Китай имел немало партнеров по коалиции, он долгое время находился почти в изоляции. С внешним миром, не считая воздушного сообщения, он был связан только долгой и трудной дорогой, ведущей через Синьцзян в Советский Союз, и Бирманской шоссейной дорогой на юге. Не удивительно, что когда в 1944 г. японские войска вновь развернули широкие наступательные операции, гоминьдановская армия с трудом выстояла.
После 1942 г. количество освобожденных советских районов и их территория вновь стали постепенно увеличиваться, и к началу 1945 г. в них проживало около 95 млн. человек (главным «источником роста» по-прежнему оставались гоминьдановские районы, причем прежняя администрация в них иногда попросту уничтожалась).
Восстанавливалась и Красная армия. В ведении партизанской борьбы ей не было равных, а это привлекало и отряды крестьянской самообороны, и попавших в окружение солдат и офицеров гоминьдановской армии, желавших действовать самостоятельными подразделениями, и членов тайных обществ. Довольно успешно проходила мобилизация сельской молодежи: велико было ее желание встать на защиту своих семейств и своих деревень от японских оккупантов. Большое значение имело то, что КПК в эти годы проводила весьма умеренную аграрную политику – в духе единого фронта. Прежняя опора на социальные низы китайской деревни была пока отставлена. В апреле 1945 г. в советских районах насчитывалось 910 тыс. бойцов регулярных частей Красной армии и свыше 2 млн. ополченцев. Но ощущалась большая нехватка оружия. Американская военная помощь адресовалась Гоминьдану, советское правительство, следуя заключенным договорам, тоже направляло ему основную часть вооружений.
КПК не стала возвращаться к единовластию в вопросах местного управления. Проводился принцип «трех третей» – одна треть мест в советах доставалась коммунистам, а две трети – «представителям прогрессивных и промежуточных сил». Постановления, принимаемые органами власти, действующими на советских территориях, увязывались с законами, изданными правительством Чан Кайши.
Но неизбежны были и левацкие срывы. Мао Цзэдун и его сторонники уже в силу своей идейной ориентации, не говоря уж о складе характера и силе привычки, не могли последовательно пребывать в русле «вынужденных уступок Гоминьдану», как называли они социально умеренную политику. Нередки были и злоупотребления, чинимые членами органов местной власти – преимущественно по корыстным мотивам, но под прикрытием революционной фразы. Случалось, что руководители разных уровней, не исключая и партийных работников, старались присвоить себе лучшие земли, лучший скот, лучший инвентарь.
Что касается вооруженной борьбы, то Мао Цзэдун так определил ее стратегическую направленность: «10 % усилий – на борьбу с японскими захватчиками, 20 % – на защиту от Гоминьдана, 70 % – на сохранение своего потенциала». Конечно, жизнь вносила коррективы в подобные установки, и кулаки у красных бойцов чесались на интервентов не меньше, чем у гоминьдановских. Но повторимся: и руководство КПК, и руководство Гоминьдана считали, что главная борьба начнется после того, как союзные державы проделают основную работу по разгрому Японии.
Делая «вынужденные уступки Гоминьдану» в социальной политике, проводимой в советских районах, при руководстве партийной жизнью Мао Цзэдун вовсе не собирался умерять свой пыл и свои амбиции.
В партии сложилась кадровая ситуация, когда 75 % ее членов были неграмотны, а соответственно средний осознанный идейно-политический уровень (а не «сознательность») очень невысок. Поэтому возросли роль образованной партийной верхушки, ее авторитет – и ее отрыв от общей партийной массы. Обстановка, благоприятная для формирования психологии вождизма.
Еще в ноябре 1938 г. на расширенном пленуме ЦК КПК до китайских коммунистов было доведено мнение И. В. Сталина и Георгия Димитрова, что они считают Мао Цзэдуна вождем КПК. В соответствии с реалиями, установившимися в международном коммунистическом движении, это была непререкаемая санкция свыше. На этом же пленуме по инициативе Мао Цзэдуна была подчеркнута необходимость творческой переработки марксизма применительно к китайским условиям – вождь КПК решил встать в ряд великих теоретиков бессмертного учения.
Разрабатывая свой вариант марксистско-ленинской теории, он брал из нее то, что было, с одной стороны, созвучно китайской традиции и давним утопическим чаяниям народных движений, а с другой – то, что являлось наиболее приемлемым для мировоззрения, складывающегося у партийцев при казарменном «яньаньском образе жизни». Мировоззрения упрощенного, полного революционной героики, жажды действия – и настороженного.
Националистическую основу взглядов Мао можно проиллюстрировать выдержкой из выступления одного из ближайших сподвижников и толкователей его учения Чэнь Бода: «Социализм – это самая прекрасная мечта, волновавшая людей в Китае на протяжении нескольких тысячелетий. Мо-цзы называл эту мечту «всеобщей любовью», в «Ли-юнь» она именуется «великой гармонией». Идеал «великой гармонии» – идеал социализма и коммунизма – не является для нашей партии привнесенным извне, это внутренняя историческая потребность нашего народа, это – конечная цель нашей партии, и никто, кроме корыстолюбцев, не может отрицать этого… Диалектика истории такова: сначала Восток шел впереди и развитие цивилизации шло с Востока на Запад; затем Запад стал передовым… Однако Восток снова воспрянул… Восток стал передовым… Решающей силой этого Востока является Китай».
Чтобы китайская революция, международно признанным лидером которой он теперь стал, не выглядела незрелой, Мао Цзэдун уверенно постулировал, что в Китае, с его специфическими жизненными условиями и специфической историей, роль крестьянства в революционном процессе важнее, чем роль рабочего класса, а потому оно и должно стать главной движущей силой революции. А во главе мирового революционного процесса Мао Цзэдуну уже тогда виделась КПК. Когда в тяжелейшие для Советского Союза дни начала фашистской агрессии летом 1941 г. советское руководство обратилось к нему с просьбой развернуть активные боевые действия против японских войск, чтобы уменьшить вероятность нападения Японии на СССР, Мао ответил обещанием сделать все возможное и заверениями о полной поддержке борьбы советского народа. На деле же не было предпринято ничего (хотя в случае поражения Советского Союза почти наверняка не уцелела бы и КПК).
Для нужд текущего общекитайского политического момента и ближайшей перспективы, для того, чтобы КПК могла занять ведущие позиции в едином фронте, партийными идеологами под руководством Мао Цзэдуна была разработана концепция «новой демократии», в которой немалую роль играли основополагающие воззрения Сунь Ятсена. Как первоочередная в ней ставилась задача национального освобождения. Аграрная реформа объявлялась необходимой не для уравнительного перераспределения земли, а для устранения «феодальных пережитков» – т. е. крупного землевладения не занятых производительным сельским трудом собственников. Говорилось о поощрении предпринимательства и рыночных отношений. Наряду с защитой отечественного производителя ставилась задача создания условий для привлечения иностранного капитала. Предлагалось национализировать бюрократическую частную собственность, процветавшую при гоминьдановском правлении, и сделать ее основой государственного сектора и всей экономики. Хотя в концепции применялись понятия марксистской классовой теории, но ставилась задача взаимовыгодного сотрудничества труда и капитала.
Все это вполне соответствовало суньятсеновскому принципу «народного благоденствия». Но что особенно выигрышно звучало для различных течений единого фронта на фоне гоминьдановских реалий – «новая демократия» предусматривала развитие многопартийной системы. При этом яньаньские идеологи выражали уверенность, что КПК сможет стать ведущей политической силой и возглавить другие патриотически настроенные партии и общественные движения.
Но одновременно с работой над этой полной слов о свободном сотрудничестве и плюрализме концепцией, Мао Цзэдун инициировал летом 1941 г. мероприятие по идеологической обработке (чтобы не сказать оболваниванию) партийных активистов и широких партийных масс, в первую очередь тех, что находились в Особом районе. Во время него вырабатывался тот особый, «яньаньский» тип мышления (под стать «яньаньскому» казарменному стилю жизни), который стал господствующим в КПК на несколько последующих десятилетий. Мероприятие получило название «движения за упорядочение стиля в партии» (чжэнфэн).
Была составлена программа партийной учебы. В нее входили труды самого Мао Цзэдуна и несколько статей Сталина. И люди день за днем, месяцами занимались зазубриванием выдержек из них. Такой метод обучения не был новинкой в китайской традиции – он веками применялся в школе, когда ученики десятки раз повторяли вслед за учителем ключевые положения конфуцианской догматики, как то: «с чего начинается человек: его природа в основе своей добра. По природе люди друг другу близки, по привычкам друг от друга далеки». По своему малолетству дети могли не понимать еще толком смысла фразы, но она должна была крепко осесть в их подсознании, стать элементом мировосприятия. Теперь же аналогичная система обучения применялась к китайским коммунистам всех возрастов. Причем учебный процесс был построен в определенном смысле мастерски: люди впадали в фанатичный ажиотаж, с ожесточенными лицами и устремленными в одну точку взглядами выкрикивая хором изречения своего любимого вождя и вождя сопредельного коммунистического государства. Тогда же появились первые цитатники: бойцы вырезали отдельные фразы из газет и журналов и вклеивали их в записные книжки – они становились их неизменными спутниками и в минуты отдыха, и на позициях, и в рейдах по тылам врага.
Но заучиванием цитат дело не ограничилось. Партийцев еще и науськивали на «критику» тех руководителей, которые казались Мао препятствием на его пути к абсолютной власти. По той же конфуцианской традиции, людей могли прямо по имени не называть, якобы оберегая их «лицо» (так, позднее, в годы Культурной революции миллионы и миллионы раз звучали проклятия хунвэйбинов по адресу какого-то так и не названного «самого главного, стоящего у власти и идущего по капиталистическому пути» – но все прекрасно знали, что это заместитель председателя ЦК КПК, Председатель КНР Лю Шаоци).
Многие из критикуемых были сняты с руководящих постов. Те из них, кто вовремя осознал свои ошибки, поклялся в верности Мао и заслужил его доверие, пошли опять на повышение, но многие сгинули навсегда. Чистке подверглась не только верхушка партии – через нее прошли и многие рядовые партработники и активисты. Так была отработана не раз применявшаяся впоследствии тактика манипулирования революционным общественным мнением для того, чтобы держать в страхе, а при необходимости и устранять ответственных партийных и государственных работников любого уровня – выборочно или коллективно. С помощью «движения за упорядочение стиля в партии» были еще прочнее внедрены во внутрипартийную жизнь армейские порядки – железная дисциплина и единоначалие.
На VII съезде КПК, проходившем в Яньани весной 1945 г., Лю Шаоци, крепко стоявший тогда на партийном Олимпе, заявил в своем докладе: «Идеи Мао Цзэдуна – это идеология, объединяющая теорию марксизма-ленинизма с практикой китайской революции, это китайский коммунизм, китайский марксизм. Идеи Мао Цзэдуна – это дальнейшее развитие марксизма в национально-демократической революции в колониальных, полуколониальных и полуфеодальных странах в современную эпоху, это превосходный образец национального марксизма». А в принятом съездом новом уставе партии было записано: «КПК во всей своей работе руководствуется идеями Мао Цзэдуна».
Заключительный этап войны проходил в условиях, когда после объявления Советским Союзом войны Японии Советская армия освобождала Маньчжурию и Северную Корею, а американцы подвергли остатки японских вооруженных сил и японские города массовым бомбардировкам, сбросили на Хиросиму и Нагасаки новоявленные сверхсмертоносные ядерные бомбы. Воля Японии к продолжению сопротивления была сломлена. 2 сентября 1945 г. на борту американского линкора «Миссури» ее представители подписали акт о безоговорочной капитуляции. Как на то и рассчитывали китайские руководящие деятели, основную роль в победе над Японией сыграли иностранные силы. А КПК и Гоминьдану предстояло теперь решительным образом приступить к тому, к чему они давно готовились, – борьбе за власть между собой.
Советское правительство, заявив о заинтересованности в мирном разрешении китайских проблем, все захваченное у японской Квантунской армии вооружение передало Красной армии. Территория Маньчжурии перешла под контроль КПК. Американцы же оказали поддержку Гоминьдану, причем в самой необходимой ему на тот момент форме – предоставив большое количество транспортной авиации. Дело в том, что советские районы оказались в стратегически более выгодном положении: они были ближе к оккупированным японцами густонаселенным областям и большим городам, части же гоминьдановской армии располагались в основном в отдаленных от побережья западных и юго-западных районах страны. Чан Кайши потребовал от японского командования, чтобы его войска капитулировали перед правительственной НРА, и отдал ее частям приказ как можно быстрее продвигаться в освобождаемые районы. Здесь и оказались очень кстати услуги американской военно-транспортной авиации. В результате многие крупнейшие ранее оккупированные города перешли под контроль Чунцинского гоминьдановского правительства.
Правда, на последнем этапе войны, когда КПК громко выступила с инициативой «новой демократии», американское правительство проявило некоторый интерес к возможности сотрудничества с коммунистами. Летом 1944 г. в Яньань прибыла «союзническая миссия наблюдателей». В целом партийное руководство во главе с Мао Цзэдуном и обстановка в Особом районе произвели на нее благоприятное впечатление, и в Вашингтон были отправлены вполне положительные донесения. Побывавшие в советских районах американские журналисты левой ориентации (в том числе Эдгар Сноу) тоже давали в прессе благожелательные репортажи об увиденном. Но в конце концов американское правительство утвердилось во мнении, что «новая демократия» – это всего лишь пропагандистская уловка коммунистов, и сделало окончательную ставку на Гоминьдан.
В свою очередь, руководители КПК не без некоторой надежды ожидали такого поворота событий, когда вооруженные силы СССР и США столкнулись бы между собой, а они оказались в положении любимого фольклорного персонажа Мао Цзэдуна: обезьяны, наблюдающей с высокого холма за смертельной схваткой двух тигров – чтобы по ее окончании спуститься вниз и снять шкуры. Но этому не суждено было случиться.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.