Глава 22 – С КОНЦА ВОЙНЫ – ДО СМЕРТИ СТАЛИНА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 22 – С КОНЦА ВОЙНЫ – ДО СМЕРТИ СТАЛИНА

В начале 20-х годов авторы сборника «Россия и евреи» предвидели: «все эти светлые перспективы» (для евреев в СССР) – выглядят так «при предположении, что большевики захотят защищать нас. Но захотят ли? Можем ли мы думать, что люди, предавшие в своей борьбе за власть всё, начиная родиной и кончая коммунизмом, нам останутся верными и тогда, когда это перестанет быть им выгодно?»[1]

Но ни в 20-е, ни в 30-е годы, благоприятные им, советские евреи, в большинстве своём, не вняли этому трезвому остережению, да просто и не услышали его.

А между тем, вливаясь в российскую революцию, могли и евреи ожидать, что когда-нибудь, по закону отката всех революций, хоть уже хвостом, ударит она и по ним.

Послевоенные годы стали «годами тяжёлых разочарований»[2], принесли весомые испытания советским евреям. За восемь последних сталинских лет произошли: атака на «космополитов», потеря позиций в науке, искусстве, прессе, разгром Еврейского Антифашистского Комитета, с расстрелом главных членов, и «дело врачей».

По конструкции тоталитарного режима – первым орудием ослабления еврейского присутствия в управлении и не мог стать никто иной, как сам Сталин, только от него мог быть первый толчок.

Но ни коварный характер Сталина, ни задубенелость советской пропаганды не разрешали ни издать звука, ни сделать шага – вполне открыто. Мы видели, что в годы войны советская пропаганда никак не била тревогу в связи с уничтожением евреев в Германии, и даже прикрывала происходящее там – опасаясь во время такой войны восприниматься собственным народом как власть проеврейская. Отношение советской власти к евреям могло меняться годами – а почти ни в чём не выходя на агитационную поверхность. Первые изменения и служебные перестановки начались, но ещё малозаметно, – от сближения Сталина с Гитлером в 1939. Не только еврей Литвинов был заменён Молотовым и началась «чистка» аппарата наркомата иностранных дел, но и в дипломатические школы и в военные академии не стало доступа евреям. Однако ещё прошло немало лет, пока стало внешне заметно исчезновение евреев из Наркоминдела и резкое падение их роли в Наркомвнешторге.

По секретности советских внутрипартийных движений – привременно никто не был осведомлён, что уже с конца 1942 года в аппарате Агитпропа наметились негласные усилия потеснить евреев из таких центров искусства, как Большой театр, московская Консерватория, московская филармония, где, по записке, поданной в ЦК летом 1942 начальником Агитпропа Александровым, всё «почти полностью находится в руках нерусских людей», а «русские люди оказались в нацменьшинстве», и – таблицы к тому[3]. Позже формировались попытки «начать сверху… национально-кадровое регулирование, означавшее на практике прежде всего потеснение евреев из управленческих структур»[4]. На протяжении лет, в зависимости от обстановки, Сталин то поддерживал, то осаживал такие усилия.

Напряжение военного времени в отношении евреев сказывалось и в послевоенной ре-эвакуации. В Сибири и в Средней Азии евреи были недружелюбно приняты тамошним окружением и после войны осели там почти только в столицах среднеазиатских республик, остальные потянулись назад, но возвращались – уже не в старые свои местечки и городки, а в крупные города[5].

Наибольший возвратный поток беженцев тёк на Украину – но именно там встретил наиболее неприязненное отношение населения, особенно к возвратному начальству или владельцам завидных квартир; тут добавилась ещё и накалённость недавней гитлеровской пропаганды на оккупированных землях. Возглавивший Украину с конца 1943 Хрущёв (тогда – 1-й секретарь компартии и Председатель Совнаркома Украины) не только ничего не говорил в публичных речах, молча обходил судьбу евреев за годы оккупации, – но выдерживал секретную инструкцию по Украине: не принимать евреев на ответственные должности. По рассказу старой коммунистки-еврейки Ружа-Годес, прожившей всю гитлеровскую оккупацию как полька Хельминская, а с приходом желанных коммунистов не принимаемой на работу как еврейка, Хрущёв, со свойственной ему частенько прямотой, так прямо и объяснил: «Евреи в прошлом совершили немало грехов против украинского народа. Народ ненавидит их за это. На нашей Украине нам не нужны евреи… [им] было бы лучше не возвращаться сюда. Лучше бы они поехали в Биробиджан… Здесь Украина. И мы не заинтересованы в том, чтобы украинский народ толковал возвращение советской власти как возвращение евреев»[6].

«В Киеве в начале сентября 1945 еврей, майор НКВД, был жестоко избит двумя военными и застрелил их, после чего произошло массовое избиение евреев, пятеро было убито»[7]. В источниках можно видеть и другие подобные случаи[8].

Как писал «Социалистический вестник»: обострившееся за время войны еврейское «национальное чувство остро реагировало на многочисленные проявления антисемитизма и на ещё более распространённое равнодушие по отношению к антисемитизму»[9].

Вот этот мотив как характерен: почти не менее чем сам антисемитизм, возмущает равнодушие к антисемитизму. Да, у измученных своими бедами людей и народов нередко падает порог сочувствия к бедам других. Тут и евреи не исключение; справедливо замечает современный автор: «Надеюсь, что меня, еврейку, осознавшую свои корни и естественно нашедшую своё место в Израиле, не заподозрят в предвзятости, если я напомню, что в годы своих страшных бедствий еврейские деятели культуры не выступали в защиту депортируемых народов Крыма и Кавказа»[10].

После освобождения Крыма Красной армией в 1943 «в Москве в кругах еврейской элиты заговорили о необходимости возрождения крымского проекта 20-х годов», то есть поселения евреев в Крыму. Советское правительство не пресекало таких устремлений в надежде, что «американские евреи будут щедрее жертвовать доллары для нужд Красной армии». Летом 1943 во время триумфальной поездки по Соединённым Штатам Михоэлс и Фефер могли, опираясь на устное согласие Молотова, вести переговоры с американскими сионистами о финансовой поддержке еврейского переселения в Крым. Идею создания еврейской республики в Крыму поддерживал и властный тогда Лозовский – заммин иностранных дел[11].

В Еврейском Антифашистском Комитете (ЕАК) был и другой проект: основать Еврейскую республику на месте высланной республики Немцев Поволжья (где, как мы видели в прошлой главе, образовались еврейские поселения после ссылки немцев). – Эстер Маркиш, вдова члена ЕАК Переца Маркиша, подтверждает, что Маркиш подавал письмо – «по поводу передачи евреям бывшей республики немцев Поволжья»[12].

В Политбюро «к ЕАК наиболее благожелательно относились Молотов, Каганович и Ворошилов»[13]. И «по слухам, некоторые члены Политбюро… склонялись к этой [крымской] идее»[14]. 15 февраля 1944 за подписью Михоэлса, Фефера и Эпштейна был направлен Сталину меморандум о том. (По версии П. Судоплатова: решение о высылке татар из Крыма, хотя и принятое Сталиным ещё раньше, поступило на исполнение к Берии 14 февраля[15], так что меморандум пришёлся как раз.)

Это был высший момент еврейских надежд. Исследователь этого периода Г.В. Костырченко пишет: руководители ЕАК «впали в эйфорию. Им стало казаться (особенно после поездки Михоэлса и Фефера на Запад), что при известной напористости с их стороны вполне возможно, подобно элите американского еврейства, оказывать влияние на правительственные круги, участвуя в формировании государственного политического курса в интересах советских евреев»[16].

Но Сталин не дал согласия на крымский проект, он не мог нравиться ему при стратегическом значении Крыма. Советские вожди, ожидавшие войны именно с Америкой, вероятно полагали, что в случае такой войны сплошное еврейское население в Крыму могло бы отнестись к Соединённым Штатам с симпатией. (Рассказывают, что в начале 50-х годов некоторым из арестованных евреев следователи ГБ говорили: «Ведь вы против Америки не пойдёте? Значит, вы наши враги».) Хрущёв – тоже думал так, и даже через 10 лет заявил канадской коммунистический делегации, специально занятой еврейским вопросом в СССР: Крым «не должен стать центром еврейской колонизации, так как в случае войны он был бы превращён в плацдарм против Советского Союза»[17]. – Эти ходатайства о крымской земле для евреев послужили вскоре доказательством замыслов «государственной измены» у членов ЕАК.

В конце войны у властей оживилась снова идея переселения в Биробиджан, и именно с Украины. За 1946-1947 отправилось туда несколько организованных эшелонов, до 5-6 тысяч человек, и ещё сколько-то отдельными семьями[18], немногие, разочарованные, вернулись назад. С 1948 это переселенческое движение уже и заглохло. А затем, при общем повороте сталинской политики, начались аресты среди немногих биробиджанских еврейских деятелей (обвинения: искусственное насаждение еврейской культуры, навязывание её не-еврейскому населению, и, разумеется, шпионаж, и планы оторвать Биробиджан к Японии). На том история еврейских поселений в Биробиджане, по сути, и кончается. В конце 20-х годов планировали за 1-ю пятилетку переселить туда 60 тыс. евреев. К 1959 осталось 14 тыс., меньше 9% ото всего населения области[19].

Зато на Украине обстановка заметно изменилась в пользу евреев. Власть, начав с бандеровцами жестокую борьбу, уже не так считалась с украинскими националистическими настроениями; с конца 1946, без публичной огласки, компартия «повела против антисемитизма кампанию исподволь, постепенно приучая население к факту выдвижения евреев на ответственные посты в разных областях работы» в советских и хозяйственных учреждениях. Тут же, с начала 1947, украинскую компартию передали (ненадолго) от Хрущёва в руки Кагановича. Евреи стали выдвигаться и на партийные посты, «особенно показательно в этом сношении назначение еврея… секретарём… Житомирского областного комитета компартии»[20].

Но настроение многих евреев было справедливо недоверчиво к этой власти и к новой обстановке. И когда, вскоре после войны, производили возврат бывших польских граждан в Польшу – то и многие не-польские евреи «поспешили воспользоваться этой возможностью», уехали туда[21]. (Отдельная история – что произошло потом в Польше: в послевоенном марионеточном польском правительстве, в насаждаемой им администрации и в польском КГБ возник большой перевес евреев – и это снова имело для массы польских евреев, позже, тяжёлые последствия. – Да свои конфликты возникли после войны и в других странах Восточной Европы: «во всех этих странах евреи играли очень значительную роль в экономической жизни», лишились имущества при Гитлере, а когда после войны всюду там «были проведены законы о реституции… [они] затронули интересы очень большого числа новых владельцев». Вернувшиеся евреи требовали возврата своих предприятий, не национализированных коммунистами, – это вызвало к евреям вспышку новой вражды[22].)

А между тем в эти самые годы происходило крупнейшее событие в мировой еврейской истории – возникновение государства Израиль. Когда в 1946-47 сионисты не поладили с англичанами – Сталин, видимо из антибританских расчётов, а при удаче создать себе и там опору, – принял сторону первых. Весь 1947 год Сталин через Громыко в ООН активно поддерживал идею независимого еврейского государства в Палестине, помогал и чехословацким оружием тоже. А в мае 1948 СССР в течение двух суток признал де-юре объявленную Израилем независимость и осудил арабские действия против Израиля.

Но не рассчитал Сталин, насколько от такой поддержки вырастет национальное самосознание советских евреев. Многие призывали ЕАК организовать сбор средств для израильской армии, другие хотели записаться в добровольцы, в ЕАК обращались с идеей сформировать специальную еврейскую дивизию[23].

При таком взлёте чувств в сентябре 1948 первым израильским послом в Москву приехала Голда Меир – и была бурно, с ликованием встречена в московских синагогах и вообще московскими евреями. И сразу же многие из них стали подавать заявления на переселение в Израиль: в советском еврействе от Катастрофы крепло и поднималось национальное сознание, размеров которого Сталин, очевидно, не ожидал. Оказалось, что свои подданные хотят туда массами утекать? и израильское государство будет, кажется, прозападным? – там быстро росло американское присутствие и влияние, – а между тем СССР терял поддержку арабского мира? (Впрочем, с Израилем «охлаждение было взаимным. Израиль всё чаще обращал свой взор в сторону американского еврейства, которое было его главной опорой»[24].)

Видимо напуганный таким расколом еврейских национальных чувств, Сталин – с конца 1948 и на все свои оставшиеся годы вперёд – круто изменил политику относительно евреев. Однако сперва, по его обычаю: круто – а не громковещательно, коренным образом – а внешне движениями лишь малыми и побочными.

Но какими бы ни побочными – а для еврейских лидеров причина волноваться была разлита в воздухе. Тогдашний редактор польской еврейской газеты «Фольксштимме» Гирш Смоляр потом вспоминал «о смятении, охватившем после войны советских коммунистов-евреев». В отчаянии был Эммануил Казакевич и другие еврейские писатели. На столе Эренбурга Смоляр видел «гору писем – сплошной стон об антиеврейских настроениях в стране»[25].

Однако сам Эренбург свою советскую службу знал и исполнял, как надо. (Как много позже стало известно, именно в это время был рассыпан набор «Чёрной книги», составленной И. Эренбургом и В. Гроссманом, – об уничтожениях и страданиях советских евреев при войне СССР с Германией.) И в «Правде» 21 сентября 1948, в противовес триумфальному приезду Голды Меир, появилась большая заказанная ему статья: евреи – вообще не нация и обречены на ассимиляцию[26]. Статья вызвала смятение в кругах не только советского еврейства, но и – в Америке. И при начинавшейся Холодной войне «дискриминация евреев в СССР» стала из главных противосоветских козырей Запада. (Как и – симпатии Запада к сепаратизму в СССР, чему никогда раньше в России евреи не сочувствовали.)

Однако же продолжал выситься созданный по нуждам германской войны ЕАК, официально организованный (около 70 членов, со своим штатным аппаратом, газетой, издательством), – и становился как бы духовным и физическим представительством всех советских евреев – как перед ЦК ВКПб, так и перед Западом. «Руководителям ЕАК позволялось многое: иметь приличное жалованье, возможность печататься и получать гонорары за рубежом, принимать и распределять подарки и посылки из-за границы и, наконец, выезжать туда». Вокруг ЕАК «возникло сначала элитное, верхушечное, а потом всё более растущее вширь еврейское национальное движение»[27], он проступал уже как символ еврейской национальной автономии. Теперь Сталину предстояло постепенно избавиться от учреждения, ставшего ему помехой.

Он начал с самой крупной фигуры – главы Совинформбюро Лозовского, который (по словам Фефера, ставшего с июля 1945 ответственным секретарём ЕАК) являлся «вдохновителем ЕАК… был в курсе всей его деятельности и был фактически руководителем». Из Агитпропа ЦК летом 1946 в Совинформбюро послана была проверочная комиссия, обвинившая, что «аппарат засорён… [в нём] недопустимая концентрация евреев». Лозовский был лишён поста заммина иностранных дел (как и Литвинов с Майским), а летом 1947 снят и с Совинформбюро[28].

После этого подходила и судьба ЕАК. В сентябре 1946 проверочная комиссия ЦК заключила, что ЕАК, вместо того чтобы «вести "боевую наступательную идеологическую борьбу с западной, и прежде всего с сионистской, пропагандой… продолжает линию буржуазных сионистов и бундовцев и по существу… борется за реакционную идею единой еврейской нации"». В 1947 указано было из ЦК, что «работа среди еврейского населения Советского Союза не входит в обязанности» ЕАК. «Своё внимание комитет должен был сосредоточить на "решительной борьбе против попыток международной реакции и её сионистских агентов"»[29].

Но тут совпало с произраильской политикой СССР в те месяцы, и разгон ЕАК не последовал. Однако председателю Михоэлсу, «неформальному лидеру советского еврейства, пришлось распрощаться с иллюзиями о возможности повлиять на кремлёвскую национальную политику посредством родственников диктатора» (имелся в виду в первую очередь зять Сталина Григорий Морозов). Но самую деятельную помощь ЕАК оказывали и жена Молотова П.С. Жемчужина, арестована в начале 1949, и жена Ворошилова «Екатерина Давидовна (Голда Горбман), фанатичная большевичка, ещё в юности отлучённая от синагоги»). По докладной Абакумова, Михоэлс подозревался в «сборе личных сведений о вожде»[30]. И вообще, по версии МГБ, «проявлял повышенный интерес к личной жизни главы советского правительства», а руководство ЕАК «по заданию американской разведки добывало сведения о жизни И. Сталина и его семьи»[31]. Однако Сталину не годился открытый процесс над Михоэлсом, по размерам его авторитета, – и судьбой Михоэлса стало убийство в январе 1948 под видом «несчастного случая». Гибель духовного вождя потрясла и ужаснула советское еврейство.

Дальше, ступенями, решалась и судьба ЕАК. В конце 1948 помещения его были опечатаны, документы вывезены на Лубянку, закрыта газета и издательство. Вослед арестованы Фефер и Зускин – ключевые фигуры в ЕАК, – в глубокой тайне, и аресты долго официально отрицались. В январе 1949 был арестован Лозовский, в феврале – ещё ряд видных членов ЕАК. Весь 1949 шли интенсивные их допросы, но с начала 1950 следствие замерло. (Правда, по сталинскому приёму равновесия это происходило одновременно с разгромом русских национальных попыток в ленинградской верхушке – «антипартийная группа Кузнецова-Родионова-Попкова», – но те попытки, тот разгром и значение его остались в истории как бы и незамеченными, хотя по «Ленинградскому делу» в начале 1950 «было арестовано, а затем расстреляно около 2 тысяч партийных работников»[32].)

А в январе 1949, боковым и дальним обходом, большой редакционной статьёю в «Правде», но как будто о малозначительном вопросе – «Об одной антипатриотической группе театральных критиков»[33] (через день, понапористей, статья в «Культуре и жизни»[34]), – Сталин скомандовал начать потеснение евреев из советской культуры, избрав ключом расшифровку их русских псевдонимов. А в СССР «многие советские евреи закамуфлировали своё еврейство с таким искусством», что «просто не по зубам выудить» их, – объясняет и редактор нынешнего еврейского журнала[35].

(У этой правдинской статьи была долгая, малоизвестная предыстория. Ещё в 1946 в аппаратных донесениях ЦК указывалось, «что из 29 критиков, выступающих в печати по вопросам театра, только 6 русских. При этом подразумевалось, что большинство остальных критиков – евреи». Ощутив тревогу, в ноябре того же года, всё ещё «чувствуя себя облечёнными высоким доверием партии, некоторые театральные критики, считая свою победу обеспеченной, перешли к открытой конфронтации с Фадеевым»[36], всесильным главой Союза советских писателей и фаворитом Сталина. И потерпели тогда поражение. И дело надолго заглохало, а вот в 1949 пробудилось.)

Покатилась кампания по газетам, по партсобраниям. Г. Аронсон в своём обзоре положения евреев «в эпоху Сталина» пишет: «Задачей этой кампании было вытеснение представителей еврейской интеллигенции из всех пор советской жизни… Доносчики с злорадным торжеством раскрывали псевдонимы. Оказалось, что Е. Холодов на самом деле Меерович, Яковлев – Хольцман, Мельников – Мильман, Ясный – Финкельштейн, Викторов – Злочевский, Светов – Шейдман и т.д. "Литературная газета"… усиленно занималась этим разоблачением»[37].

Не отказать Сталину, что он избрал уязвимое место – и остро раздражающее массы. Однако Сталин не был простак, чтобы так прямо и выпялить – «евреи». С этого первого толчка «группы театральных критиков» потекла широкая и долгая кампания против «космополитов» (с советским тягучим тупоумием прицепились к этому хорошему слову и затягали его). «"Космополитами", против которых была направлена атака, были исключительно евреи. Не было такой области, в которой бы не обнаружили "космополитов"… Притом все они были лояльными советскими людьми, которые ни в чём антисоветском заподозрены не были и благополучно пережили полосу великих чисток Ягоды и Ежова. Некоторые были людьми с большим стажем и влиянием, порой с крупным именем в своей области»[38]. Разоблачение «космополитов» перетекло затем и – в идиотское, смехотворное превозношение русского «первенства» во всех, всех областях науки, техники и культуры.

Впрочем, «космополитов», как правило, не арестовывали, их опозоривали публично, изгоняли из редакций печатных органов, идеологических и культурных, из ТАССа, Главлита, из литературных институтов, театров, филармоний, кого и из партии, и печатные работы «космополитов» останавливались.

А публичная кампания ширилась, захватывала всё новые имена и поля деятельности. Антиеврейские чистки с «космополитскими» обвинениями прошли в институтах Академии Наук – институте философии (а там тлела давняя вражда кланов), экономики, права, в Академии Общественных наук при ЦК ВКПб, в юридическом институте (перекинулось и в прокуратуру).

Так, на историческом факультете МГУ «был объявлен главой космополитов в исторической науке» – даже давний преданный коммунистический фальсификатор академик И.И. Минц, награждённый и личным сталинским доверием, и сталинскими премиями, и сразу несколькими кафедрами в нескольких вузах. А за ним стали «освобождать» многочисленные научные посты в МГУ от учеников Минца и других профессоров-евреев[39].

Потеснение евреев из технических и точных наук набирало размах постепенно. -«Конец 1945 г. и 1946 г. были для евреев этой социальной категории относительно спокойны». Исследователь роли евреев в науке и промышленности СССР военного времени приводит для иллюстрации такой факт: «В 1946 г. был нанесен первый в послевоенные годы серьёзный удар по работникам аппарата управления и сфабриковано крупное "дело". Жертвами стали в основном русские… евреев среди них не было». А «в следственных протоколах имелись показания на директора Саратовского авиационного завода Израиля Соломоновича Левина. Директор обвинялся в том, что во время Сталинградского сражения из-за брака в самолётах этого завода два авиаполка не смогли подняться в воздух. Факт был реальным, а не вымышленным следователями. Но Левин не был ни арестован, ни уволен». – В 1946 «в составе нового правительства должности наркомов сохранили Б.Л. Ванников, Л.М. Каганович, С.З. Гинзбург, Л.З. Мехлис… Должности заместителей министров сохранили почти все евреи, работавшие заместителями наркомов во время войны». – Исследователь отмечает первые жертвы среди евреев из инженерно-технической интеллигенции в 1947 году[40].

Академик А. Ф. Иоффе «в 1950 г. … вынужден был уйти с должности директора Физико-технического института, который он организовал в 1918 г. и с тех пор бессменно его возглавлял». – Вначале 1951 были уволены 34 директора и 31 главный инженер авиационных заводов. «В этом списке – большинство евреи». – Если в 1942 в министерстве общего машиностроения (наркомате миномётного вооружения) работало почти 40 директоров и главных инженеров – евреев, то в 1953 их осталось трое. – А в Советской армии «преследованием евреев – генералов… советское руководство не ограничилось. Офицеры чином пониже, занятые разработкой вооружения и боевой техники, также были удалены»[41].

Так чистки перешли и в оборонную индустрию, авиационную, автостроение (однако не коснулись ветви атомной), и тоже катились прежде всего по административным постам, по директорам и главным инженерам, затем и ведомственным служащим. Однако в оформлении увольнений никогда не высказывалась национальная причина – но обвинения в хозяйственных преступлениях или наличии родственников за границей, на фоне ожидаемого столкновения с США. Чистки в центрах отдавались и в провинции. Типично советской была и обстановка тех чисток (так знакомая с 30-х годов!): создавался всеобщий проклятый круг, когда угрожаемые нередко, пытаясь отвести от себя угрозу, спешили обвинить кого-нибудь другого.

Повторённым, ослабленным накатом 37-го года – напоминала советская власть евреям, что отнюдь не врастала их всамделишно, а в любой момент может и теснить. «У нас незаменимых нет!» (Впрочем, «Лаврентий Берия был терпим к евреям. По крайней мере, в назначении их на государственные посты»[42].)

«"Выталкивание" евреев из престижных и особо важных для правящей группы сфер производства, управления, культурной и идеологической деятельности, ограничение или полное закрытие доступа в ряд вузов приняли невиданный размах в 1948-1953… закрытыми для евреев остались сколько-нибудь значительные посты в КГБ, партийных органах, армии, а в ряде вузов, учреждений культуры и науки сохранялась процентная норма»[43]. – Через «пятый пункт» теперь давила на советских евреев та самая пролетарская Анкета, которая, другими пунктами, мозжила русских дворян, священство, интеллигенцию и всяческих «бывших» ещё в 20-е годы.

«Верхушка еврейской политической элиты хотя и пострадала от аппаратных пертурбаций, но, как ни странно, не так сильно, как можно было бы предположить», – заключает Г.В. Костырченко. «Основной удар в ходе чистки пришёлся по среднему, наибольшему в количественном отношении слою еврейской элиты – управленцам… а также журналистам, профессуре, другим представителям творческой интеллигенции… Именно эти, так сказать, номинальные евреи, несмотря на их почти полную оторванность от национальных корней, приняли на себя один из главных ударов в послевоенной кадровой чистке»[44].

Впрочем, что касается научных кадров, статистические данные таковы: «в конце 1920-х евреи составляли 13,6% всех научных работников в стране, к 1937 этот показатель возрос до 17,5%»[45], в 1950 он составлял 15,4% (25125 евреев среди 162508 научных работников СССР)[46]. – С. Марголина, оглядываясь из конца 80-х годов, заключает, что после войны, несмотря на размах кампании, «число высокообразованных евреев на высоких должностях оставалось всегда несоразмерно высоким. Но сравнительно с прежними "временами счастья" оно явно снизилось»[47]. – А М. Хейфец вспоминает «мемуарную статью одного из отцов советской атомной бомбы академика Будкера», как они с коллегами, ночами не спя, падая в обморок от напряжения, рождали для советского государства первую атомную бомбу, – и именно в дни преследования «космополитов», – и эти дни были «самыми вдохновенными и счастливыми» в жизни Будкера[48].

Но если «среди награждённых Сталинскими премиями и в 1949 году, как и в прежние годы, оказалось значительное количество евреев», не менее 13%, то к 1952, по подсчёту С. Шварца, 6%[49]. (Данные же о числе евреев-студентов в СССР не появлялись в печати с предвоенного времени вплоть до 1963, почти четверть века; мы приведём их в следующей главе.)

А собственно еврейская культура, найдите, и без того слабо оживавшая после войны, в годы 1948-1951 была прикрыта и заглохла, прекращали субсидировать и закрывали ещё остававшиеся еврейские театры, издательства, газеты, книготорговлю[50]. Прекратилось в 1949 и международное радиовещание на идише[51].

Послевоенное давление ощутили на себе и евреи на командных армейских постах, так что «к 1953 почти все генералы-евреи» и «около 300 полковников и подполковников были вынуждены выйти в отставку»[52].

Пока арестованные еврейские лидеры сидели больше трёх лет на Лубянке, Сталин долго шёл осторожным шагом (в 1949 очень кстати для себя приобрёл и первую водородную бомбу). Он понимал, какую международную бурю рискует вызвать развязкой с ЕАК. Однако и понимал неразрывную связь мирового еврейства с Америкой, своим врагом от первых послевоенных лет, со своего отказа от плана Маршалла.

Следствие по делу ЕАК было возобновлено в январе 1952. Подсудимые «обвинялись в связях с "еврейскими националистическими организациями Америки", в отправках в эти организации "информации об экономике СССР"… в том, что "поставили вопрос о заселении Крыма и создании там еврейской республики"»[53]. Приговор был – к смертной казни 13 подсудимым: С.А. Лозовскому, И.С. Юзефовичу, Б.А. Шимелиовичу, В.Л. Зускину, ведущим еврейским писателям Д.Р. Бергельсону, П.Д. Маркишу, Л.М. Квитко, И.С. Феферу, Д.Н. Гофштейну, а также Л.Я. Тальми, И.С. Ватенбергу, Ч.С. Ватенберг-Островской, Э.И. Теумин[54]. И в августе – расстреляны втайне. (Член того же комитета Эренбург – «по лотерее», как он пишет, – не был даже арестован, также и многоувёртливый Давид Заславский. И после расстрела еврейских писателей Эренбург продолжал уверять на Западе, что они – живы, и пишут[55].) – Разгром Еврейского Антифашистского Комитета сопровождался такими же тайными «дочерними» делами, было арестовано 110 человек, из них 10 расстреляно, 5 – умерли в ходе следствия[56].

А с осени 1952 – Сталин пошёл открыто: начались аресты среди евреев; среди профессоров-медиков в Киеве в октябре 1952, а также и в литературном киевском кругу. Это сразу же разнеслось и среди евреев СССР и по миру. 17 октября «Голос Америки» уже передавал «о массовых репрессиях» среди советских евреев[57]. Советские «евреи были скованы смертельным ужасом»[58].

И тут же вскоре, вослед, в ноябре, прошёл в Праге в сталинском стиле громко-«показательный» процесс Сланского, 1-го секретаря чехословацкой компартии, еврея, и группы государственно-партийных руководителей. Процесс имел открыто противоеврейский характер, с называнием «мировых руководящих» евреев, вроде Бен-Гуриона, Моргентау, – и уже в их упряжке американских лидеров Трумэна и Ачесона. Было 11 человек повешено, и среди них 8 евреев. Подводя черту, К. Готвальд сказал: «В ходе следствия и во время процесса… был вскрыт новый канал, по которому предательство и шпионаж проникают в коммунистическую партию. Это – сионизм»[59].

Тем временем, ещё с лета 1951, втихомолку нагнеталось «дело врачей» – обвинение видных прикремлёвских врачей в преступном лечении вождей. Для Госбезопасности такое обвинение не было новинкой, уже в «бухаринском» процессе 1937 года в подобном же обвинялись профессор Д.Д. Плетнёв, врачи Л.Г. Левин, И.Н. Казаков, – и доверчивая советская масса уже тогда ахала от злодейского замысла. Не постеснялись теперь повторить тот же сценарий.

По составу обвиняемых «дело врачей», о котором потом многое узналось, поначалу не было акцией исключительно антиеврейской: там состояли и крупные русские врачи. Дело действительно питалось общим психозом Сталина, его боязнью заговоров, подозрительностью к врачам, особенно при ухудшении его здоровья. Видных врачей арестовывали группами, начиная с сентября 1952. Следствие развёртывалось с жестокими избиениями подследственных, дичайшими обвинениями – и дальше всё больше переходило в версию «шпионско-террористического заговора при связях с иностранными разведками», «американские наймиты», «диверсанты в белых халатах», «буржуазный национализм», – а значит, остриём против евреев. – (Конквеств «Большом терроре» прослеживает эту отдельную трагическую линию: высокопоставленные врачи. В 1935 ложный бюллетень о смерти Куйбышева подписали: наркомздрав Г. Каминский, И. Ходоровский, Л. Левин. В 1937 они же – столь же ложный бюллетень о смерти Орджоникидзе. – Да уже от их знания тайны – что могло их ждать дальше, кроме собственной смерти? – Конквест пишет: доктор Левин ещё с 1920 сотрудничал с ЧК, «работал с Дзержинским, Менжинским и Ягодой… "я видел… доверие ко мне со стороны руководителя такого учреждения"… Можно фактически считать Левина… членом круга сотрудников Ягоды в НКВД». – А уж поблизости читаем и нравоучительное: «Среди видных врачей, выступавших [в 1937] против [профессора медицины] Плетнёва и подписывавших яростные резолюции с нападками на него, находим имена М. Вовси, Б. Когана и В. Зеленина – тех, кто… в 1952-53 сами пошли под пытки в МГБ по "делу врачей-вредителей"», как и другие два врача, Н. Шерешевский и В. Виноградов, давшие требуемую экспертизу по смерти Менжинского[60].)

3 января 1953 «Правда» и «Известия» опубликовали сообщение ТАСС об аресте «группы врачей-вредителей». Обвинение прозвучало тяжёлой угрозой для советского еврейства – и тут же, по глумливому советскому обычаю, от видных советских евреев стали вынуждать подписи под письмом в «Правду» – с резчайшим осуждением козней еврейских «буржуазных националистов» и одобрением правительства. Под письмом было собрано несколько десятков подписей. (Подписали, в частности, М. Ромм, Д. Ойстрах, С. Маршак, Л. Ландау, В. Гроссман, Э. Гилельс, И. Дунаевский. Эренбург сперва не подписывал, нашёл в себе смелость написать письмо Сталину: «попросить Вашего совета». Изворотливость требовалась непревзойдённая. Ему-то, Эренбургу, ясно, что «еврейской нации нет» вообще, единственный выход – ассимиляция, еврейский национализм «неизбежно приводит к измене»; но и что предложенное ему письмо могут опасно истолковать «враги нашей Родины». Однако: «я сам не могу решить эти вопросы»; но если «руководящие товарищи передадут мне… [что моя подпись] желательна… [и] полезна для защиты Родины и для движения за мир, я тотчас подпишу»[61].)

Проект верноподданного письма вымучивался в аппарате ЦК, приобрёл более мягкий и благообразный вид. Но письмо-обращение так и не появилось в печати. Под влиянием ли возмущённого взрыва западной общественности – «дело врачей» ещё в последние дни Сталина, есть признаки, стало притормаживаться[62].

После публичного объявления «"дело врачей" вызвало широкую волну преследований врачей-евреев по всей стране. В различных городах страны органы госбезопасности фабриковали дела врачей… По всей стране врачи-евреи боялись ходить на работу, а пациенты боялись лечиться у них»[63].

После кампании «космополитской» да теперь грозный раскат «народного гнева» при «деле врачей» – естественно поверг в страх множество советских евреев: так возник слух (и потом укрепился в сознании), что Сталин готовил массовое выселение евреев в глухие места Сибири и Севера, – такой страх подкреплялся примерами уже послевоенной сталинской высылки целых народов. – В новейшей работе историк Г.В. Костырченко, тщательный исследователь «еврейской» политики Сталина, весьма основательно опровергает этот «миф о депортации», показывая, что он не подтверждён ни тогда, ни впоследствии никакими фактами, и даже принципиально такая депортация была бы для Сталина невыполнима[64].

Но поразительно, насколько были обморочены те круги советских евреев, которые безотказно предались советско-коммунистической идеологии. Много лет спустя С.К. говорила мне: «Нет ни одного поступка в моей жизни, которого б я так стыдилась, как того, что в 1953 поверила в дело врачей! – что они, может быть и невольно, но причастны к иностранному заговору…»

А в лондонском сборнике, уже 60-х годов, об этом времени сказано: «Несмотря на весь явно выраженный антисемитизм сталинского периода… многие [евреи] молились, чтобы Сталин остался жив, так как по опыту знали, что любой период ослабления власти означает резню евреев. Мы хорошо чувствовали хулиганские настроения "братских народов" по отношению к нам»[65].

9 февраля в советском посольстве в Тель-Авиве взорвалась бомба. 11 февраля СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем. Конфликт вокруг «дела врачей» от того становился ещё острее.

И тут Сталин сорвался, не впервые ли? Не понял, чем развитие сюжета может грозить ему и лично, на его недосягаемом политическом Олимпе и в его надёжных затворах. Взрыв мирового гнева совпал с быстрым действием внутренних сил, которые, может быть, и покончили со Сталиным. Очень возможно, что через Берию (в том варианте, например, как это описано Авторхановым[66]).

После публичного коммюнике о деле врачей – Сталин прожил всего 51 день. «Освобождение из-под стражи и бессудебное оправдание врачей были восприняты старшим поколением советских евреев как повторение пуримского чуда»: Сталин сгинул именно в день Пурим, когда Эсфирь спасла евреев Персии от Амана[67].

3 апреля все уцелевшие обвиняемые по «делу врачей» были освобождены. Через день о том объявлено всенародно.

Уже который раз именно евреи – подтолкнули застывшую Историю вперёд.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.