Глава 2 НАКАНУНЕ РЕФОРМ

Глава 2

НАКАНУНЕ РЕФОРМ

Александр Второй много думал о предстоящих реформах. Как-то после коронации, на одном из традиционных балов по этому случаю до Александра Второго дошло известие, что великая княгиня Елена Павловна кому-то из своих приближенных сказала, что думает отменить крепостное право в своих имениях, прав, дескать, Герцен в своих брошюрах и письмах из России, что настала эта пора отмены крепостного права в России, повсюду произошла эта отмена, люди почувствовали себя свободными… Нельзя себя считать крепостником… Но как это сделать? В разговорах с императрицей Александр Второй часто говорил об этом. Императрица читала некоторые материалы Герцена и советовала ему прочитать, чтобы узнать, что думают русские люди за границей, а значит – и в России… Ведь есть крестьяне государственные, есть крестьяне монастырские, но и крестьяне помещиков, в сущности рабы, помещик может распоряжаться их судьбами, как захочет, может купить, может продать, как недавно это сделали русские люди с Тарасом Шевченко и выкупили его из крепостных… Но какой ропот поднимется среди помещиков. А как избежать?

Столько горя может возникнуть из-за этой отмены, столько страданий… Предлагают в «Письмах из России», что для благоденствия страны необходима свобода совести, это первое и священное право гражданина. Человек сам, независимо от государства, избирает для себя религиозные убеждения, он может быть православным, может быть и мусульманином, может быть и иудеем, отношение к Богу остается делом совести. Законы государства не могут влиять на его выбор для спасения души. А почему у нас веками преследуют раскольников, разве это не ограничение свободы совести? А почему у нас по-прежнему преследуют евреев за их веру? И с евреев надобно снять притеснительные ограничения, ибо свобода совести есть право, из которого не должен быть исключен ни один подданный русской империи, правильно говорят в этом письме, никто не должен страдать за религиозные убеждения.

Но самый мучительный вопрос, который твердо стоит чуть ли не во всех брошюрах Герцена, – это свобода от крепостного состояния, это действительно величайшее зло, которое терзает Россию. Государство чаще всего ограничивало свободу действий помещика, но законы не соблюдались. Помещик по-прежнему полновластный хозяин крепостных душ, но как освободить крестьянина, с землей или без земли, – вот коренной вопрос нашего государства, ведь возникнут споры…

Человек сам, независимо от государства, должен по каждому вопросу иметь свое мнение, вот почему необходима свобода общественного мнения, как краеугольный камень государственной политики, каждый имеет право свободно высказывать свое мнение, пусть за каждое свободное мнение не хватают человека и не сажают его как преступника в тюрьму и не посылают в ссылку. Безмолвная покорность в обществе ничего хорошего не даст, только общественное мнение может добиться истины, разоблачить злоупотребление, побудить правительство к преобразованиям. А для этого необходима свобода печати, без цензурного вмешательства, пусть существует оппозиция, выражает свои мысли, в их столкновении и борьбе и состоит вся политическая жизнь страны и народа… Свобода преподавания, публичность всех правительственных действий, публичность и гласность судопроизводства – вот еще задачи государственной политики…

Прав, конечно, Бернадот, маршал Наполеона, сев на шведский престол и сказав: «Время внешних завоеваний прошло; наступает пора завоеваний внутренних». Сколько лет Россия стояла с мечом, вмешивалась в чужие дела, мешала устраиваться Европе так, как она хотела, устраивала республики, возводила империи, а недавно объединившаяся Европа указала нам на свое место: наведите порядок в своей собственной стране… Но много в книжках Герцена и социалистических призывов, там, где господствует упорная охранительная система, не дающая места движению и развитию, там революция и является, как неизбежное следствие такой политики, это вечный закон всемирной истории… Многое в брошюрах Герцена справедливо, разве он не прав, когда в его письмах из России пишут, что цесаревич был воспитан в духе князя Меттерниха, господствовавшего в Европе, а значит, и в России… Прав, конечно… Господи, как много забот обрушилось на его голову, столько предстоит сделать, чтобы принести благо своему народу и стране… Наступило время внутренних завоеваний… Пока шли переговоры о мире с Западом, пока устраняли всякие статьи в договоре и писали новые, ничего определенного Александр Второй и не мог предложить своим чиновникам, но, как только эти смутные времена прошли, Александр Второй вновь заговорил о крестьянской реформе, так долго мучившей его, а главное – мучившей его императрицу…

Еще 30 марта 1856 года Александр Второй, узнав о волнениях среди московского дворянства, до которых дошли слухи об отмене крепостного права, успокоил их представителей на собрании:

– Я узнал, господа, что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. Конечно, вы и сами знаете, что существующий порядок владения душами не может считаться неизменным… Но лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно начнет отменяться снизу. Прошу вас, господа, думать о том, как привести это в исполнение…

Историки и биографы приводят обычно для иллюстрации два общеизвестных примера из попыток крупных писателей устроить отмену крепостного права в своих имениях.

Лев Толстой, только что опубликовавший в журнале «Современник» свои первые произведения и ставший популярным после «Севастопольских рассказов» (И. Тургенев, прочитав «Севастополь в декабре месяце», писал Панаеву: «Статья Толстого о Севастополе – чудо! Я прослезился, читая ее, и кричал: ура! Статья Толстого произвела здесь фурор всеобщий»), насторожился, узнав о предстоящей реформе, и попытался подробнее расспросив о предстоящем. То, что безобразно поступили с его сочинениями, урезав по требованию цензуры лучшие эпизоды, раздражало Толстого, за свои сочинения он тоже кое-что получал, но Ясная Поляна кормила его и его семью, к этому он привык… А реформа – что она может дать? Вряд ли выгоду…

Лев Толстой прибыл в Москву 18 мая 1856 года, встречался с Василием Петровичем Боткиным, Аполлоном Григорьевым, бывал у славянофилов, у Аксаковых, познакомился в литературных дискуссиях с Алексеем Степановичем Хомяковым и Юрием Федоровичем Самариным, прочитал отрывок из своих «Севастопольских рассказов». И много разного услышал об отмене крепостного права, все были помещиками, у всех была земля и крестьяне на земле, всех волновал этот вопрос.

30 мая Толстой поехал в село Покровское проведать свою сестру Марию Николаевну Толстую, а 31 мая поехал в Спасское-Лутовиново по приглашению Ивана Сергеевича Тургенева, и целый день они мирно поговорили обо всем, в том числе и о земле и крестьянах. В тот же день Лев Толстой записал в дневнике: «Дом его показал мне его корни и много объяснил, поэтому примирил с ним… Поболтал с ним очень приятно…» А в письме Николаю Алексеевичу Некрасову 12 июня 1856 года Лев Толстой писал: «Я, уехав от вас, провел дней 10 в Москве очень хорошо, потом почти прямо поехал к сестре и к Тургеневу. Его надо показывать в деревне. Он там совсем другой, более мне близкий, хороший человек. У них пробыл с недельку и, ежели бы не мои дела с крестьянами, никогда бы не уехал. Дела мои с крестьянами так пошли плохо, что я до октября не уеду за границу. Можете вообразить, что слова государя об освобождении с разными пополнениями и украшениями дошли до них и с смутным их понятием о том, кому принадлежит помещичья земля, делает то, что они не приняли моих самых выгодных предложений, под предлогом того, что их старики подписок не делали и они не хотят. Уж поговорю я с славянофилами о величии и святости сходного мира. Ерунда самая нелепая. Я вам покажу когда-нибудь протоколы сходок, которые я записывал. Ну, поэтому мне у себя не совсем хорошо. Дело не удалось, а от писанья меня отбило, так что я еще ни за что не принимался…»

А еще в Петербурге обеспокоенный Лев Толстой обратился к своим друзьям, к профессору Константину Дмитриевичу Кавелину и посоветовался с ним, западным либералом, а затем вместе с ним поехал, написав докладную записку, к товарищу министра внутренних дел Алексею Ираклиевичу Левшину со своими предложениями о предполагаемой реформе об освобождении крестьян, он их принял, состоялся обширный разговор. Но ответ был совсем неопределенный: никто еще не знал, как пойдет реформа, в том числе и сам император Александр Второй, а потому делайте так, как надумали.

Иван Тургенев тоже был за освобождение крестьян от крепостного права, как и Лев Толстой, но с таким расчетом, чтобы не потерять доход со своих имений, ведь существующее положение полностью обеспечивало его заграничную жизнь с положенным ей комфортом.

А помещиков-крепостников в России было предостаточно, они тоже выступали со своими предложениями по крестьянскому вопросу, но за освобождение крестьян без земли, земля принадлежит помещикам, она получена за особые заслуги их предков – дворян.

Так что Лев Толстой и Иван Тургенев в Спасском-Лутовинове «очень приятно» поболтали на литературные темы, но, как только речь заходила о Белинском, сразу возникали разногласия: Тургенев прошел школу 40-х годов, школу Станкевича, Бакунина, Белинского, а Лев Толстой, на десять лет моложе, этой школы не проходил и относился весьма скептически к тем острым баталиям о немецкой философии, о Гегеле, о западной литературе. Но Льву Толстому Тургенев понравился как хозяин имения, где его корни, его родословная, поэтому литературные разногласия утратили свое значение, он примирился с ними… Чаще всего они касались освобождения крестьян, они давно понимали аморальность такого положения, но как это сделать, чтобы владельцами земли остались помещики…