Допросы и тяготы

Допросы и тяготы

Лишь на седьмой день меня отвели к следователю. Вернее, не к следователю, а к какому-то начальству из СБУ. Оно меня пробовало вербовать. Ну, как в советских кино про войну и гестаповцев. Я голодный, а они еды на стол поставили, ломать меня.

— Есть не хочу! — мотнул головой. — От пищи отказываюсь до предоставления мне адвоката. Мне дали теплую одежду: свитер и куртку. Конечно, это была не та, «приватизированная» СБУ, а какая-то поношенная, бэушная. Я потребовал разъяснить, где я нахожусь и дать связь с моим адвокатом.

Допрашивал меня потом некий пан Македонский. Или, если на мове — Македоньскый. Не Александр, слава Богу. И не из Македонии, а с Волыни. С таким, знаете ли, вязковатым волынским говорком. Что из меня пытались выжать? Сдавай всех, кого знаешь. Сознавайся, что брал деньги у Москвы. Я только смеялся им в лицо. Какие, к бесу, деньги Кремля? Мы все сами начинали. Оказалось, они и фирму мою проверяли, след средств из РФ искали. Но ничего не обнаружили. Наотрез отказываюсь участвовать в следственных действиях и давать какие-либо показания. На вопрос: «Почему так?», я ответил: потому, что Украины больше нет, а вы — спецслужба несуществующей страны. Спецслужбисты лишь посмеялись.

Связи с адвокатом не дали — голодовка моя продолжалась. Знаете, я уже был готов к тому, что меня запрут на зону на десять лет. Адвоката допустили только на девятый день. Тогда впервые за это время я поел, кажется, овсяной каши и выпил чаю.

Однажды я проснулся от того, что двое вертухаев сбросили меня с нар и за ноги голого выволокли в коридор. Я поднялся.

— К стенке, руки на стену. Ноги раздвинуть, — орал контролер.

И давай лупить каким-то твердым предметом по почкам, по ногам, по спине. Скрутившись, я опустился на пол.

— Встать! — резанул по ушам крик тюремщика.

И — удар, удар, удар!

Такое происходило с периодичностью в три-четыре дня.

Я оказался полностью отрезанным от внешнего мира: от информации, от родственников и близких, от всего того, что вне тюремной камеры. Поэтому мне неведомо было ничего, что происходит на Донбассе. Понимая, что дело мое плохо, старался уйти в себя и искал смирения. Моя камера стала кельей, а молитвой достигалось состояние смирения духа. Успокоился, смирился. Смирился вплоть до готовности получить десять лет лишения свободы и отсидеть весь срок. Нелегко и не сразу далось мне смирение духа. Были муки размышлений, минуты слабости и отчаяния от своего положения. Но я смирился.

Часто погружался в себя, особенно перед сном. Самым тяжелым грузом лежало на душе осознание того, что когда я выйду на свободу, мои дети вырастут… без меня. От этого было мучительно больно. О, как мало я ценил семейную близость, объятия и поцелуи детишек, их смех, игры и внимание, которым они одаривали меня после каждого тяжелого рабочего дня! Сейчас я знаю, что это настоящее счастье в самом своем кристальном виде.

Однако я начал все-таки получать записки от жены через адвоката. Он ко мне ходил с середины марта регулярно, раз дня в три-четыре. Я попросил, чтобы мне готовили сжатую аналитику о происходящем. Адвокату я диктовал свои ответы, пожелания и рекомендации. 2 апреля 2014-го в соцсетях появилось мое первое обращение из застенков.

«Друзья и соратники!

Несмотря на то что я нахожусь в информационной изоляции и мне сложно оценить реальное положение дел из своего нынешнего заточения, я все равно чувствую, что поддержка наших идей абсолютна и протесты на Донбассе и на Юге-Востоке продолжаются.

Призываю всех активистов и сторонников Народного ополчения Донбасса проявлять бдительность! Мне достоверно известно, что сейчас среди «лидеров» нашего протеста вращается множество провокаторов и предателей, продавшихся за тридцать сребреников и вступивших в сговор с подручными олигархов. Нынешним украинским капиталистам важно только одно — сохранить свои пригретые места и награбленные капиталы. Они пойдут на все, чтобы расколоть нашу зародившуюся Народную Силу.

Под этим натиском мы обязаны сплотиться и стать мощной организованной структурой, которая способна в едином порыве отстоять свое право жить и процветать на своей земле. Мы обязаны сделать все, чтобы освободиться от киевской хунты, провести референдум, выстроить конструктивные отношения в рамках Таможенного союза с Россией.

Несмотря на непрекращающиеся попытки оказать на меня морально-психологическое давление, хочу заявить: я не сдаюсь! Я продолжаю верить в нашу победу! Я и моя семья готовы идти до конца!

Павел Губарев…»

Катерина из Ростова управляла процессом через социальные сети. Как я благодарен евразийцам, которые ее там обустроили! Катю приютил Александр Проселков, который потом сложит свою голову на Донбассе. Именно Катерине мы обязаны тем, что продолжалась организация работы актива, что он сплачивался в борьбе под знаменем Народного ополчения Донбасса. Мы обязаны этим и ей, и Сергею Цыплакову, и Мирославу Руденко, и Евгению Орлову, и тезке Павлу (фамилию опускаю). Мы обязаны этим и другим лидерам Русской весны, продолжавшим принципиальную борьбу с киевской хунтой и местными олигархическими группами. Мы обязаны этим всему народу Донбасса, который показал, что никто нас не поставит на колени.